Построй свой мост

Она пережила все стадии: от “я не пойду, я передумала“ до “надо срочно перекрасить всю квартиру и выучить всю грамматику немецкого и английского за ночь“. Ее спасали только прагматизм и вечные домашние заботы. Работа, Костя, уроки, родители, сад. Быт, как бульдозер, выравнивал эмоциональные горки.

Утром в день его прилета она стояла перед своим скромным гардеробом с чувством, сравнимым разве что с выбором стратегии штурма неприступной крепости. Никаких платьев. Никаких каблуков. Это была бы ложь. Она выбрала свои лучшие джинсы, те, что удлиняли ноги, и простую темно-синюю водолазку, мягко облегающую грудь. “Пусть видит меня такой, какая я есть. Уставшей женщиной в джинсах“. Она нанесла чуть больше тонального крема, чтобы скрыть следы бессонницы, и подвела глаза.

Провожая Костю в школу, она попыталась говорить как можно более обыденно:

– Сегодня вечером к нам придет тот самый доктор, о котором я тебе говорила. Из Канады.

Костя, уже застегивая рюкзак, посмотрел на нее с интересом.

– А он будет как Дед Мороз? С бородой и в красном?

– Нет, – рассмеялась Натка, и часть напряжения ушла. – Бороды, кажется, нет. И подарки не обещал.

– Ну ладно. Только чтобы он не был скучным, – вынес свой вердикт Костя и побежал к автобусу.

Весь день в бюро прошел в тумане. Она механически отвечала на письма, просматривала чертежи, кивала Симоне, которая подмигивала ей с понимающим видом. Йохан, заметив ее отрешенность, пошутил: “Натали, вы сегодня парите где-то над Мозелем, а не в нашем бюро“. Она лишь покраснела и уткнулась в монитор.

В пять она была дома. Переоделась. Передвинула вазу с цветами из сада с подоконника на стол. Заварила чай. Потом вылила его, потому что руки дрожали. “Вытри сопли, нюня, – сказала она себе вслух. – Он не принц на белом коне. Он стоматолог из Канады, у которого свои тараканы. И ты не Золушка, а архитектор, которая сама красит стены в доме“.

Звонок в дверь прозвучал как выстрел.

Она открыла. И замерла.

На пороге стоял Он. Не пиксельная картинка на экране, а живой человек. Чуть выше, чем она представляла. В расстегнутом темном пальто, поверх белого свитера. Лицо – такое же, как в видео-звонках, но с отпечатком усталости от долгого перелета. И улыбка, немного сдержанная, но теплая, что согревала ее все эти месяцы.

– Натали, – произнес он, и его голос, знакомый до боли, в реальности звучал глубже, объемнее.

– Пауль, – выдохнула она. – Проходи.

Неловкое рукопожатие в прихожей. Пальцы его были прохладными. Он снял пальто, и она увидела его целиком – подтянутый, спортивный, в возрасте, который она и представляла – около сорока. В его глазах читалась та же смесь радости, любопытства и легкой паники, что и у нее.

– Для тебя, – он протянул ей изящную коробку швейцарского шоколада. – Говорят, он хорошо помогает от стресса. А для Кости… – Пауль достал из кармана куртки небольшую, но тяжелую коробку. – Я видел это в сувенирном магазине аэропорта и не смог удержаться.

Костя, наблюдавший из-за двери комнаты, нехотя вышел.

– Привет, Костя. Я слышал, ты знаешь названия всех танков в музее. Это правда?

Глаза Кости вспыхнули интересом. Он сделал шаг вперед.

– Не всех. Но “Пантеру“ и Т-34 я знаю.

– О, Т-34 – это легенда, – серьезно сказал Пауль. – А я, к сожалению, разбираюсь только в строении челюсти.

Костя фыркнул. Лед был сломан.

Пауль открыл коробку. Внутри тускло блестели металлические детали конструктора для сборки миниатюрной модели легендарного советского танка Т-34.

– Мне сказали, что это лучший танк Второй мировой, – совершенно серьезно сказал Пауль, глядя на Костю. – А собирать его – это как сложная операция. Нужны steady hands – твердые руки. Думаю, это как раз для тебя.

Глаза Кости расширились. Он молча взял коробку, с благоговением разглядывая мелкие детали. – Спасибо – выдавил он наконец, и в его голосе впервые прозвучало не просто любопытство, а уважение. Это был подарок не “мальчику“, а будущему мужчине, и Костя это почувствовал.

– Извини за небольшой хаос, – первая нашла слова Натка, проводя его в гостиную. – Мы тут… все еще в процессе ремонта.

– Это прекрасно, – искренне сказал он, оглядывая комнату. Его взгляд скользнул по покрашенным стенам, самодельным полкам, дивану, ковру и остановился на горшках с цветами на подоконнике. – Ты построила дом, Натали. Настоящий дом. Я чувствую это.

Эти слова растопили последнюю льдинку страха. Он не смотрел на ее жилье как на трущобы. Он видел то же, что и она – крепость, отвоеванную у обстоятельств.

Затем последовало знакомство с родителями. Мать Натки, Елена, оценивала Пауля сдержанно-подозрительным взглядом, отец – отстраненно-вежливым. Но Пауль не пытался им понравиться. Он говорил просто, без заискивания, спрашивал отца о его здоровье, поинтересовался, сложно ли было привыкнуть к немецкому климату.

– В Канаде много выходцев из вашей страны, – сказал он, обращаясь к отцу. – Многие из них – бывшие военные, как и вы. Я всегда поражался их силе духа.

Лицо старика дрогнуло. Это было попадание в точку. Не в его политические взгляды, а в его профессиональную гордость, которую так старательно пыталось растоптать последние годы его государство.

Разговор не клеился, потому, что Натке приходилось переводить с английского на русский. В конце концов, все сели за стол.

Чаепитие стало их первым ритуалом в реальном мире. Пауль рассказал о конференции, о перелете, о том, как запутался во времени. Она – о работе. Разговор тек легко, как и в переписке, но теперь он был наполнен новыми красками – жестами, интонациями, молчаливыми взглядами.

Позже, когда Костя ушел в свой угол и занимался уроками, а родители, вежливо попрощавшись, удалились к себе, Натка и Пауль вышли на улицу. Спустились к набережной Мозеля. Было прохладно, по воде стелился легкий туман, и огни на том берегу мерцали, как звезды.

Они шли рядом, и их плечи иногда касались. От этих случайных прикосновений по коже Натки бежали мурашки.

– Я не могу поверить, что я здесь, – тихо сказал Пауль, останавливаясь у парапета. – Я так часто представлял себе эту реку. Этот воздух. Тебя.

Она посмотрела на него. В свете фонаря его лицо казалось еще более выразительным.

– И я не могу поверить, что ты здесь. Что ты… настоящий.

Он повернулся к ней. В его глазах плясали отблески воды.

– Я более чем настоящий, Натали. И мои чувства – тоже.

Он не стал спрашивать разрешения. Он просто медленно, давая ей время отстраниться, наклонился и коснулся ее губ своими.

Это был не страстный поцелуй, а вопрос, приветствие, обещание. Он был мягким, теплым и до боли знакомым. Как будто они целовались так всегда. Вся нервозность, все страхи растворились в этом одном прикосновении. Она ответила ему, положив ладони ему на грудь, чувствуя под пальцами биение его сердца – такого же частого, как у нее.

Когда они разомкнули губы, в горле у нее стоял комок. Она не плакала. Она просто смотрела на него, пытаясь запомнить этот момент.

– Знаешь, – прошептала она, – а ведь это не так уж и страшно и даже приятно.

Он рассмеялся и снова обнял ее, прижав к себе. И они стояли так молча, глядя на темную воду, слушая, как мир вокруг них затихал, уступая место чему-то новому, хрупкому и невероятно прочному.

Они стояли, обнявшись, еще несколько минут, пока ночная прохлада не заставила Натку слегка вздрогнуть.

– Тебе холодно, – констатировал Пауль, и его голос прозвучал так близко и заботливо, что по ее спине снова пробежали мурашки, на этот раз – от тепла. – Пойдем, я провожу тебя.

Они медленно пошли обратно, и его рука лежала на ее талии так естественно, будто всегда там и была. Молчание между ними было насыщенным, им не нужно было заполнять его словами. Весь вечер они говорили, а сейчас просто чувствовали – близость, тепло, зарождающуюся нежность.

У подъезда он снова поцеловал ее, уже быстрее, но с той же бережностью.

– До завтра, Натали.

– До завтра, Пауль.

Она поднялась на свой чердак на цыпочках. В квартире было тихо – Костя и родители спали. Она подошла к окну и увидела, как его одинокая фигура удаляется вдоль набережной к гостинице. И странное чувство опустошенности смешалось с переполнявшей ее радостью. Он ушел. Но, обещал вернуться.

Утром Натка провожала Костю в школу с облегчением – сегодня Пауль был занят на конференции до вечера, а значит, у нее было время прийти в себя, проанализировать, переварить вчерашнее. Но мысли о нем витали вокруг, как навязчивая мелодия. За чашкой кофе она с улыбкой вспоминала, как он, вчера, попробовав ее “не очень хороший кофе“, сделал такое комично-вежливое лицо и сказал: “Напоминает мне кофе из студенческой столовой. В этом есть своя прелесть“. Он не стал лгать из вежливости, и это ей понравилось.

На работе Симона сразу ее раскусила.

– Ну что, как твой канадец? – подлетела она с сияющими глазами. – Из твоего вида ясно, что не разочаровал! Рассказывай!

Натка отмахивалась, краснея:

– Да все нормально. Он… милый. Пришел в гости, погуляли.

– Ох, Натали, “милый“ и “погуляли“ – это не те слова для такого события! – засмеялась Симона. – Я вижу, у тебя глаза горят. Радуюсь за тебя!

Даже Йохан, проходя мимо, бросил с ухмылкой:

– Натали, вы сегодня чертите с таким вдохновением, будто проектируете не набережную, а виадук в рай.

Весь день она ловила себя на том, что смотрит на часы. Предвкушение вечера было сладким и щемящим.

*******

Их ужин в ресторанчике стал настоящим открытием. Симона, забравшая Костю на вечер, оказалась права – Натка чувствовала себя не матерью-беженкой, а просто женщиной на свидании с симпатичным мужчиной.

Пауль рассказывал о своей конференции, новых биоматериалах в стоматологии, и она слушала, зачарованная, не столько темой, сколько его увлеченностью.

– Представляешь, – говорил он, – сейчас можно напечатать на 3D-принтере индивидуальный имплантат, который идеально приживется. Это же почти магия!

– Почти как построить дом из ничего, имея только руки и упрямство, – улыбнулась она в ответ.

Они говорили обо всем. Он спросил о ее первом проекте, и она, запинаясь и подбирая слова на английском, рассказала о Херсоне, о своей дипломной работе, которую тогда забраковали. Он слушал так внимательно, как не слушал ее никто и никогда.