Зачарованная река

Собака могла отпугнуть всех духов от двора, даже хороших. А вера Сидры в духов земли была глубока. Именно благодаря этой вере она могла исцелять самые страшные раны и болезни на Востоке. Именно поэтому ее травы, цветы и овощи росли круглый год, давая ей возможность питать и исцелять общину и свою семью. Если Сидра осмелится привести в дом собаку, это может убедить духов, что ее вера ослабла, и она не знала, к каким последствиям это приведет.

Она была воспитана в вере в доброту духов. А вот вера Торина с годами неуклонно рушилась, и в последнее время он почти не говорил добрых слов о Народе, решив судить всех их по злым сущностям. Всякий раз, когда Сидра заговаривала с ним о духах, Торин становился безразличен, как будто слушал ее вполуха.

Она задавалась вопросом, винит ли он духов в безвременной кончине Донеллы?

Сидра повернулась, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Мне вполне хватает охраны.

– И что я должен на это ответить? – произнес Торин тихо и сердито. Поскольку он редко бывал дома, то знал, что жена говорит не о нем.

– Ты обижаешься там, где нет причины, – сказала она мягко. – Твой отец живет рядом. Если понадобится помощь, я обращусь к нему.

Торин глубоко вздохнул, но больше не сказал ни слова. Он лишь изучал ее, и Сидре почудилось, что он считывает ее чувства по выражению лица. Прошло еще мгновение, прежде чем он отошел, уступив в этом сражении. Торин сел в свое кресло с соломенной спинкой во главе стола и стал слушать, как Мэйзи болтает о котятах, но не отрывал взгляда от Сидры, словно искал способ убедить ее насчет собаки.

Сидра почти забыла о Джеке, пока дверь в комнату для гостей со скрипом не отворилась и Мэйзи, взглянув на гостя, не оборвала фразу на полуслове.

– Ты кто? – выпалила она.

Джека, казалось, ничуть не смутила прямота девочки. Он подошел к столу, облаченный в одежду Торина, нашел свой стул с инструментом и сел – спина прямая, как доска.

Плед был тяжелым и неуклюже застегнут на его плече, туника казалась настолько необъятной, что могла бы вместить двоих таких, как он.

– Я – Джек, а ты?

– Мэйзи. Это – мой папочка, а это – Сидра.

Сидра почувствовала на себе взгляд Джека. Сидра, не мама или мамочка. Но она никогда не претендовала на то, чтобы Мэйзи звала ее мамой, несмотря на юный возраст и привязанность девочки. Это было частью сделки Сидры с Торином: она будет растить Мэйзи и любить ее всем сердцем, но не будет лгать и притворяться кровной матерью.

Каждую весну Сидра брала Мэйзи и несла охапку цветов на могилу Донеллы. Рассказывала девочке о ее матери, о том, какая она была прекрасная и храбрая и как искусно обращалась с мечом. И хотя слова иногда застревали комком в горле Сидры, она все равно рассказывала Мэйзи историю о том, как ее отец и мать тренировались и сражались на территории замка, сначала как соперники, а потом как друзья и возлюбленные.

– А как ты познакомилась с папочкой? – всегда спрашивала Мэйзи, наслаждаясь историей.

Иногда Сидра, сидя на солнце в высокой траве, рассказывала ей эту сагу, а иногда приберегала ее на потом, понимая, что она не столь захватывающая, как баллада о Торине и Донелле.

– Что это? – спросила Мэйзи, указывая на инструмент Джека.

– Арфа.

Сидра заметила, что Джек бережет левую руку.

– Ты ранен, Джек?

– Пустяки, – ответил Джек, и одновременно с этим Торин спросил:

– Да, Сид, ты можешь его подлечить?

– Конечно, – ответила девушка, доставая свою корзинку с лечебными средствами. – Мэйзи, почему бы тебе не показать папочке котят?

Мэйзи была в восторге. Она взяла Торина за руку и потянула за собой во двор. С их уходом в доме снова стало тихо. Сидра подошла к Джеку с корзинкой мазей и льняных бинтов.

– Можно я обработаю твою руку?

Джек повернул ее ладонью вверх.

– Да. Благодарю.

Она придвинула свой стул поближе к нему и начала обрабатывать рану. Осторожно смыв песок и грязь, Сидра как раз начала смазывать порез целебной мазью, когда Джек заговорил:

– Давно вы с Торином вместе?

– Почти четыре года, – ответила Сидра. – Я вышла за него замуж, когда Мэйзи был всего годик. – Она начала обматывать руку отрезом льняной ткани, чувствуя, как в Джеке зарождаются вопросы. Он был странником, только что вернувшимся домой и пытающимся собрать кусочки острова воедино. Сидра продолжила, ради него: – Торин был женат на Донелле Рейд. Она тоже была из Восточной Стражи, но умерла, когда родила Мэйзи.

– Соболезную…

– Да, это была тяжелая утрата.

Сидра представила себе Донеллу и поняла, что Джек сидит в ее кресле, а из окна на дальней стене льется солнечный свет.

Раньше свет проходил сквозь Донеллу, но теперь он освещал Джека.

«Он – копия Мирин», – подумала Сидра.

А значит, он был совсем не похож на своего таинственного отца, о котором сплетники все еще жаждали посудачить.

– Вот так, – сказала Сидра, закончив. – Я дам тебе с собой бутылочку мази и меда. Накладывай на рану утром и вечером в течение трех дней.

– Как я могу отблагодарить тебя за твою доброту?

– Думаю, будет достаточно песни, когда твоя рука заживет. Мэйзи с удовольствием послушает твою музыку. Прошло много времени с тех пор, как нас баловали такой роскошью.

Джек кивнул, осторожно разминая пальцы.

– Почту за честь.

Задняя дверь распахнулась, и в комнату влетели Мэйзи и Торин. Сидра заметила несколько свежих царапин на костяшках Торина, а на его лице отражалось раздражение, причиной которого, несомненно, были котята.

– Давайте есть, – буркнул он хрипло, будто торопился.

Сидра села, и они начали передавать блюда друг другу. Она заметила, что Джек ел очень мало. Руки у юноши дрожали, а глаза покраснели. Слушая, как Торин говорил об острове, она поняла, что Джек не знал последних новостей. Он робко спрашивал о лэрде Аластере, об урожаях, о стражах и напряженных отношениях с Западом.

– Я все время беспокоюсь за маму, живущую так близко к границе клана. Она совсем одна, – сказал Джек. – Рад слышать, что здесь все спокойно.

Сидра замолчала и встретилась взглядом с Торином. Неужели Джек не знает?.. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Торин откашлялся и сменил тему. Сидра уступила, понимая, что если Джек не знает, то не ее дело сообщать ему. Хотя беспокоилась, как он воспримет вести позже.

Как только с едой было покончено, Торин поднялся.

– Пойдем, Джек. Я направляюсь в город и могу проводить тебя. Лучше сначала повидаться с лэрдом, а потом с твоей мамой, пока ветер не разнес о тебе еще какие-нибудь сплетни.

Джек кивнул.

Мэйзи принялась носить столовые приборы и чашки в бочку, где мыли посуду, а Сидра проводила мужчин до порога. Джек направился по тропинке через двор к главной дороге, но Торин задержался.

– Надеюсь, к моему возвращению четверо из этих котят найдут себе новый дом, – сказал он, поддразнивая.

Сидра прислонилась к дверному косяку. Ветер трепал ее темные волосы.

– Они пока слишком малы, чтобы их можно было разлучить с матерью.

– Сколько нужно ждать?

– По крайней мере, еще месяц. – Она скрестила руки на груди и встретила его твердый взгляд. Разумеется, сейчас она его проверяла. Хотела понять, когда ожидать его следующего визита и сколько времени у нее есть на подготовку доводов в пользу того, чтобы оставить Мэйзи дома и не отправлять в школу.

– Это долго, – заявил он.

– Не так уж и долго.

Торин посмотрел на нее так, словно месяц был целой вечностью.

– Возможно, вы с Мэйзи могли бы начать искать людей, которые захотят взять котят.

– Разумеется, – с улыбкой ответила Сидра. – Мы проведем время с пользой.

Взгляд Торина скользнул к ее губам, к их лукавому изгибу. Но, не сказав больше ни слова, он повернулся и пошел по тропинке между травами. Остановившись уже у самых ворот, он провел рукой по волосам. И хотя Торин не обернулся, Сидра знала.

Муж вернется намного раньше, чем пройдет месяц.

* * *

Даже после десяти лет отсутствия Джек помнил дорогу в Слоун, но вежливо подождал, пока Торин присоединится к нему со своим жеребцом, топающим следом.

Мужчины шли в дружеском молчании. Джеку было неловко от того, что одежда Торина висела на нем как мешок. Он ворчал про себя, но в то же время был благодарен, ведь одеяние защищало от ветра, который дул с востока, – сухого, холодного и полного сплетен. Джек старался не слушать их, но иногда ему казалось, что до него доносилось:

«Странствующий бард вернулся».

Скоро все, включая мать, узнают, что он снова на острове, а встречи с Мирин Джек страшился больше всего.

– На сколько ты здесь? – спросил Торин, искоса взглянув на него.

– На все лето, – ответил Джек, пиная камешек с дороги. Откровенно говоря, он не был уверен, как долго ему придется здесь пробыть. Торин упомянул, что за последние две недели пропали две девочки, и Джек все еще не понимал, зачем он здесь нужен, каким бы ужасным ни было все происходящее. Разве что лэрд Аластер хотел, чтобы Джек сыграл для клана на своей арфе в знак скорби, но Торин заявил, что верит: девушки найдутся, как только духи прекратят свои бесчинства и вернут их в мир смертных.

Для чего бы Джек ни понадобился лэрду, он собирался завершить все дела поскорее, а затем вернуться в университет, где ему самое место.

– У тебя есть обязанности на Большой земле? – спросил Торин, словно прочитав мысли Джека.

– Да. Я сейчас ассистент преподавателя и надеюсь стать профессором в течение следующих пяти лет.

Если, конечно, время, проведенное на острове, не погубит все шансы. Джек долго и упорно работал, чтобы занять свою должность, обучая до ста студентов в неделю и проверяя их работы. Неожиданный отпуск открывал двери для другого ассистента, который мог бы взять его уроки и, возможно, заменить его.

От одной этой мысли у юноши скрутило живот.

Они миновали крофт отца Торина, Грэма Тамерлейна, брата лэрда. Джек заметил, что двор зарос кустарником, а домик выглядел уныло. Входная дверь была опутана паутиной, по каменным стенам вились виноградные лозы, и Джек задумался, жив ли еще отец Торина или уже скончался. И тут он вспомнил, что Грэм Тамерлейн к старости стал затворником и редко покидал свой крофт, даже на праздники, когда вся восточная часть острова Каденция собиралась в замке.

– Твой отец?.. – неуверенно начал Джек.

– Вполне здоров, – ответил Торин, но его голос был тверд, словно он не хотел говорить о своем отце. Словно запущенность крофта Грэма Тамерлейна была в порядке вещей.

Они продолжили путь. Дорога то поднималась, то опускалась, повторяя рельеф холмов, зазеленевших после весенних гроз. Наперстянка буйно цвела на солнце, танцуя с ветром, а скворцы парили и заливались трелями на фоне низкой полосы облаков. Вдалеке утренний туман начал рассеиваться, открывая вид на океан, бесконечно голубой и залитый светом.

Джек впитывал эту красоту, но оставался настороже. Ему не нравилось, что остров заставлял его чувствовать себя живым и целостным, как будто юноша был частью Каденции, в то время как Джек хотел оставаться сторонним наблюдателем.

Он снова подумал о своих уроках. О своих студентах. Некоторые из них даже плакали, когда узнали новость, что Джеку придется уехать на все лето. Другие, напротив, испытывали облегчение, ведь Джек был одним из самых суровых ассистентов. Если уж кто-то шел к нему в обучение, юноша хотел быть уверен, что каждый из его студентов освоит навык по-настоящему.

Мысли Джека по-прежнему были сосредоточены на Большой земле, когда они с Торином добрались до Слоуна. Городок остался таким же, каким Джек его помнил. Дорога, выложенная гладкой брусчаткой, петляла среди строений. Дома со стенами из камня и самана и тростниковыми крышами жались друг к другу. Над кузницами поднимался дым, рынок бурлил. А в сердце города располагался замок, окруженный темными каменными стенами, украшенными знаменами. Полотна с гербом клана Тамерлейн реяли на ветру.

– Думаю, кое-кто здесь рад видеть тебя, Джек, – сказал Торин.

Застигнутый врасплох этим заявлением, Джек начал обращать на внимание на окружающих.

Люди замечали его, когда он проходил мимо. Старые рыбаки, сидевшие под навесом и чинившие свои сети узловатыми руками. Пекари, несшие корзины с теплыми лепешками. Молочницы, проходившие мимо с покачивающимися ведрами. Юноши с деревянными мечами, девушки с книгами и колчанами стрел. Кузнецы, поглядывавшие на него в перерывах между ударами по наковальням.

Джек не замедлил шага, и никто не посмел его остановить, но больше всего он не ожидал увидеть их восторг и улыбки, когда они смотрели ему вслед.

– Понятия не имею почему, – сухо ответил он Торину.

В детстве его недолюбливали и плохо обращались с ним из-за его происхождения. Если Мирин посылала его в город за хлебом, пекарь давал ему подгоревшую лепешку. Если она просила его выторговать на рынке новую пару сапог, сапожник отдавал ему подержанную пару с потертыми кожаными ремешками, которые могли порваться еще до того, как растает снег. Если Мирин давала ему серебряную монету на покупку медового пряника, ему продавали сладость, упавшую на землю.

Слово «ублюдок» звучало за спиной чаще, чем его собственное имя. Некоторые женщины на рынке с подозрением изучали лицо Джека, сравнивая его с лицами своих мужей, несмотря на то что Джек был копией своей матери, а измена была редкостью на острове Каденция.

Когда Мирин начала ткать заколдованные пледы, люди, презиравшие Джека, внезапно стали добрее, потому что никто не мог сравниться с ней в мастерстве. Его мать внезапно узнала их самые темные секреты, в то время как ее собственные тайны оставались нераскрытыми.

Но к тому времени Джек уже носил в своей душе каждую обиду, как синяк. Он провоцировал драки в школе, разбивал окна камнями, отказывался торговаться с некоторыми горожанами, когда Мирин отправляла его на рынок.

Теперь ему было странно видеть ту радость, с которой его встречали, будто клан только и ждал, когда он вернется домой бардом.

– Здесь я тебя и оставлю, Джек, – сказал Торин, когда они вошли во двор замка. – Но, полагаю, мы скоро увидимся?

Джек кивнул, заметно нервничая.

– Еще раз спасибо за завтрак и одежду. Верну, как только смогу.

Торин отмахнулся и повел лошадь в конюшню. Стражники впустили Джека в замок.

Зал был пустынным и тихим – местом, где собираются призраки. Густые тени лежали под стропилами и в углах. Единственный луч света проникал сквозь арочные окна, отбрасывая на пол яркие квадраты. Столы были покрыты пылью, скамьи задвинуты под них, очаг – холодный, очищенный от золы.

Джек вспомнил, что они с Мирин каждое полнолуние приходили сюда на пир и слушали, как Лорна Тамерлейн, Бард Востока и жена лэрда, играет на арфе и поет. Раз в месяц в этом зале было оживленно; члены клана собирались вместе, чтобы пообщаться после трудового дня.

«Традиция, должно быть, прервалась с ее неожиданной смертью пять лет назад, – с грустью подумал Джек. – И на острове не было барда, чтобы занять ее место и сохранить песни и легенды клана».

Он прошел через весь зал к ступеням помоста, не заметив, что лэрд уже стоит там и наблюдает за его приближением. Огромный гобелен с изображениями лун, оленей и гор покрывал стену великолепными красками и замысловатыми деталями. Аластер казался вплетенным в этот гобелен, пока не пошевелился, застав Джека врасплох.

– Джек Тамерлейн, – поприветствовал его лэрд. – Я не поверил утреннему ветру, но должен признаться, что очень рад тебя видеть.

Джек покорно опустился на колено.

В последний раз он видел лэрда накануне своего отъезда. Аластер стоял рядом с ним на берегу, положив руку на плечо Джека, когда тот готовился сесть в лодку, чтобы переправиться на материк. Джек не хотел показаться напуганным в присутствии своего лэрда. Аластер был великим человеком, внушительным как внешне, так и по характеру, хотя и умевшим улыбаться и смеяться. И потому Джек сел в лодку, сдерживая слезы, пока остров не исчез, растворившись в ночном небе.

Теперь Джека встречал не тот человек.

Аластер Тамерлейн был бледным и изможденным; одежда свободно висела на его худощавой фигуре. Его волосы, некогда темные, как вороново крыло, были растрепаны и приобрели тусклый серый оттенок, а глаза утратили свой блеск, несмотря на то, что сейчас он улыбался Джеку. Его громовой голос стал хриплым из-за затрудненного дыхания.

Он выглядел изможденным, как человек, который многие годы сражался без передышки.

– Мой лэрд, – произнес Джек дрожащим голосом. Неужели для этого его вызвали? Потому что смерть подкрадывалась к правителю Востока?

Джек ждал, склонив голову, пока Аластер не подошел ближе. Он ощутил руку лэрда на своем плече и поднял взгляд.

Должно быть, его потрясение было очевидным, потому что Аластер разразился хриплым смехом.

– Знаю, я сильно изменился с тех пор, как ты видел меня, Джек. Годы могут сделать такое с человеком, хотя время, проведенное на материке, пошло тебе на пользу.

Джек улыбнулся, но эта улыбка не коснулась его глаз. Он почувствовал укол гнева на Торина, который должен был упомянуть о здоровье лэрда этим утром за завтраком, когда Джек справлялся о нем.

– Я вернулся, сэр, как вы и просили. Чем могу служить?

Аластер молчал. Он моргнул, на его лбу пролегла морщинка недоумения, и в этом нарастающем молчании Джека охватил ужас.

– Я не ожидал увидеть тебя, Джек, и не просил тебя вернуться.

Арфа в руках Джека повисла тяжелым бременем. Он продолжал стоять коленопреклоненный, глядя пустым взглядом на лэрда, его мысли путались.

Это был не Аластер, хотя в письме стояла его печать.

«Кто же тогда вызвал меня?»

Как ни хотелось ему высказать свое недовольство на весь зал, он промолчал, и ответом стало какое-то движение.

Краем глаза он заметил, как кто-то поднялся на помост, словно сойдя с залитых лунным светом гор на гобелене. Высокая и стройная, она была облачена в платье цвета грозовых туч, а плечи ее обрамляла красная клетчатая шаль. Ее одеяние шелестело, пока она приближалась к тому месту, где застыл юноша.

Взгляд Джека был прикован к ней.

Ее веснушчатое лицо с резкими чертами, высокими скулами и острым подбородком вызывало не восторг, а благоговение. Девушка раскраснелась, будто только что прогуливалась по парапетам, бросая вызов ветру. Ее волосы цвета луны были заплетены во множество косичек и собраны в корону. В них были вплетены маленькие цветы чертополоха, словно звезды, упавшие с неба. И она как будто совсем не боялась их иголок.

Джек увидел тень той девчонки, которой она когда-то была. Девчонки, за которой он гнался по холмам одной безумной весенней ночью и принял вызов на горсть чертополоха.

Адайра.

Она смотрела на него, все еще коленопреклоненного. Его изумление истаяло, уступив место негодованию, такому сильному, что даже дыхание перехватило. Скольким ему пришлось пожертвовать ради возвращения домой! Его звание, его репутация – результат многолетней преданности и усердной работы – развеялись как дым на ветру. Всем этим он пожертвовал не ради своего лэрда – такое он еще мог бы оправдать, – а ради этой девицы и ее прихотей.

Она почувствовала в нем перемену – сердце дикого мальчишки, который когда-то гнался за ней, стало теперь старше и жестче. На его нарастающий гнев Адайра ответила холодной победоносной улыбкой.

3

– Джек Тамерлейн, – поприветствовала его Адайра. Ее голос был совсем не таким, каким он помнил; если бы он услышал его в темноте, то подумал бы, что перед ним незнакомка. – Какой сюрприз.

Джек ничего не ответил. Он не решался заговорить, но не отводил от нее взгляда, хотя, казалось, она очень хотела заставить его это сделать.

– Ах, я и забыл, что вы двое старые друзья, – с довольным видом сказал Аластер. Он протянул руку дочери, и она придвинулась еще ближе, так близко, что ее тень почти накрыла Джека в его покорной позе.

– Действительно, – сказала Адайра, переводя взгляд с Джека на отца и одаривая того мягкой, искренней улыбкой. – Мне следует заново познакомить его с островом, раз уж он так долго отсутствовал.

– Я не думаю… – начал было протестовать Джек, пока Аластер не взглянул на него, приподняв бровь.

– Я считаю, это замечательный план, – одобрительно кивнул лэрд. – Если только ты не возражаешь, Джек?

Джек возражал, но кивнул в знак согласия, проглотив слова, которые застряли в горле, словно колючки.

– Превосходно. – Адайра снова одарила его своей колкой улыбкой.

Она заметила неловкость, которую вызвала в нем, но, похоже, ей было все равно. Казалось, его смущение девушке даже нравилось. Она жестом пригласила Джека подняться, словно обладала властью над ним. Но ведь так и было? Она заставила его бросить все дела и вернуться домой.

И пусть он и провел последние десять лет на Большой земле, становясь бардом и забыв о своих связях с Каденцией, но в этот самый миг, глядя на Адайру, он вспомнил свое происхождение. Имя клана окутало его, словно плащ, – единственное, что могло защитить его даже в худшие времена. И Джек осознал, что его глубочайшая преданность принадлежит Адайре и ее семье.

Он поднялся.

– Надеюсь, скоро ты украсишь мой зал своей музыкой, Джек, – с усилием проговорил Аластер, подавляя глубокий влажный кашель.

– Это было бы честью для меня.

Беспокойство Джека усилилось, когда Аластер прижал пальцы к губам и закрыл глаза, словно у него болело в груди.

– Иди отдохни, папа. – Адайра коснулась руки отца.

Аластер расправил плечи и улыбнулся дочери. Но это была усталая, натянутая улыбка. Прежде чем удалиться, лэрд поцеловал Адайру в лоб.

– Пойдем со мной, Джек.

Девушка повернулась и прошла через потайную дверь, которую он никогда бы не заметил. Джек был раздосадован, но ему ничего не оставалось, кроме как следовать за ней по разветвленным коридорам замка. Его взгляд был прикован к ее светлым косам и цветам чертополоха, которые она носила словно украшения.

«Я должен был догадаться, что это она».

Джек едва не издал язвительный смешок, но удержался. Адайра привела его во внутренний сад. Юноша резко остановился на покрытых мхом каменных плитах, едва не налетев на нее. Когда-то Адайра была выше его, и он обрадовался, обнаружив, что теперь возвышается над ней на целую ладонь.

Джек наблюдал за ней, чуть прищурившись. Оба молчали, и в воздухе витало напряжение.

– Ты не понял, что это я, – наконец сказала она, и в ее голосе звучали нотки веселья.

– Мне это даже в голову не могло прийти, – резко ответил Джек. – Хотя я должен был догадаться, что ты без зазрения совести подделаешь подпись отца. Я так понимаю, ты украла его личный перстень? Сделала это, пока он спал, или опоила его чем-то? Должен признать, ты потрудилась на славу, иначе я бы здесь не стоял.

– Какое облегчение, что я пошла на такие меры, – проговорила Адайра так спокойно, что это выбило его из равновесия.

Он понял, что девушка специально выводит его из себя. Джек вел себя так, словно ему снова было одиннадцать, и осознание этого заставило его погрузиться в яростное молчание. Он опасался, что скажет что-нибудь, о чем потом мог пожалеть.

Но он забыл об этом, как только Адайра добавила:

– Я бы не позвала тебя домой, если б у меня не было для тебя задания.

– Значит, задания? – возмутился он, подходя ближе – так близко, что ощутил слабый запах лаванды, исходивший от ее кожи, и заметил, что ее радужку обрамляют золотисто-ореховые кольца. – Как ты смеешь говорить мне такое, когда ты оторвала меня от дел? Когда безжалостно вмешалась в мою жизнь? Что тебе нужно от меня, Адайра? Чего ты хочешь? Скажи мне, чтобы я мог сделать это и исчезнуть.

Она сохраняла самообладание, пристально глядя на него. Казалось, девушка видела его насквозь, под покровами плоти, костей и вен, и ее взгляд достигал самой глубины его сущности, как будто она оценивала его.

Джек отодвинулся, почувствовав неловкость из-за этого ее взгляда и молчания. Какой холодной и спокойной она была перед лицом его тлеющего гнева, словно его реакция была частью ее плана.

– Мне нужно многое рассказать тебе, Джек, но ничего нельзя говорить здесь, где ветер может украсть слова с моих губ, – ответила Адайра, жестом приглашая его следовать за ней по извилистой садовой дорожке. – Прошло много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Он не хотел вспоминать тот последний раз, но это было неизбежно, потому что она смотрела на него, бросая вызов воспоминаниям, и она привела его сюда,