Последний поезд на Север

Лорд тяжело оперся на колено, а после просто сел на землю. Его наручи были исцарапаны, бахтерец в слюне и крови. Борг мрачно смотрел на свой неиспользованный двуручник. Граха подошла, вкладывая второй пистоль за пояс. Ее взгляд скользнул по мертвой гиене, по торчащему копью, по царапинам на вагоне, по Лорду.

– Прыжок… на сталь. И через нее, – хрипло признала она. – Копье… и хладнокровие. Хорошо.

– Экспонаты иногда оправдывают доверие, командир, – Лорд вытер клинок мизерикорда сначала о траву, а потом о кусочек материи и вложил его в ножны. Поднял взгляд на Эльдара.

Адреналин боя с гиенами постепенно рассеивался, оставляя после себя тяжелую, сладковато-медную усталость. Лагерь был укреплен кое-как, воздух густо пах порохом, кровью и страхом. Граха, не снимая мориона, собрала у своего костра тех, от кого зависело, доживут ли остальные до утра.

Не было ни стола, ни карт. Сидели на ящиках, на перевернутых ведрах. Лорд снял шлем и тщательно вытирал лицо платком из грубого льна, периодически смачивая его водой из фляги. Борг, его алебарда была в бурых подтеках, мрачно опирался на нее, как на костыль. Иванко, с вечно хмурым лицом, пересчитывал стрельцов глазами. Седов сидел на корточках, его пикинеры хоронили павшего товарища у вагона. Эльдар стоял в кромке света, его доклад был краток.

– Итак, – голос Грахи был хриплым, но резал тишину. – С гиенами разобрались. Но шум, порох, кровь – на всю степь сигнал. Эльдар?

– Волки уже кружат. Чуют. Большая стая. Не решаются, ждут слабины, – отчеканил денисовец. – И есть другие следы. Крупный зверь. Один. Проходил недавно по краю нашего пути. Не гиена.

– Саблезуб? – напрямую спросил Борг.

– Может быть. След тяжелый, глубокий.

– Варианты? – Граха обвела взглядом собравшихся. Ее вопрос висел в воздухе, как запах грозы.

– Идти дальше! Сейчас же! – Борг ударил древком алебарды о землю. – Сидеть тут – как в западне! Прорвемся к острогу, за стены!

– Прорвемся? – Иванко фыркнул, его пальцы сжали тлеющий фитиль. – Ночью? С ранеными? С перепуганными волами? В темноте наши мушкеты – что дырявые горшки. Волки нападут по дороге, перережут упряжку. Нужно ждать рассвета. Укрепить лагерь.

Все взгляды перешли на Седова. Старый воин молча доел свой краюху хлеба.

– Парни на ногах еле стоят, – наконец произнес он. – Пол-обоза в панике. И пики половины – в щепу. Ночной марш – самоубийство. Но и сидеть в этой вонючей ловушке… – Он кивнул в темноту, откуда доносился тревожный вой. – Тоже не сахар.

Лорд поднял голову, его глаза в отсветах костра были спокойны и пусты.

– Пороха израсходовали много. На вторую такую атаку может и не хватить. Волков огнем не испугать. Если пойдем – будем пробиваться холодным железом, и потери будут чудовищные. Если останемся – даем им время собраться. Но у нас есть «гуляй-город». Я – за то, чтобы закрепиться здесь, встретить их за щитами, а на рассвете, не дожидаясь новой атаки, сниматься и двигаться, пока они зализывают раны.

Граха выслушала всех, ее лицо не выражало ничего, кроме усталости и сосредоточенности. Она взвесила ярость Борга, осторожность Иванко, усталость людей Седова и холодный расчет Лорда.

– Ладно, – она резко поднялась. – Остаемся. Но не для обороны. Для подготовки. Иванко, расставь стрелков сменами, порох беречь. Борг, твои – у вагонов, отдыхают, но в доспехах. Седов, завали проходы всем, что найдется, пусть волки зубы ломают. С рассветом – в путь. Быстро и тихо. Не будем ждать, пока они соберут всех своих родичей. Всем понятно?

Ее приказ не был компромиссом. Он был сплавом всей полученной информации в единую, жесткую волю. Совет окончился. Начиналась долгая, тревожная ночь, где каждый звук за щитами мог стать первым криком новой бойни.

Денисовец, стоявший рядом неподвижно, вглядывался в темноту за щитами. Его лицо было каменным.

«Тише…» – прошипел Эльдар, подняв руку.

Все замерли. И тогда они услышали. Низкий, вибрирующий, наполненный древней хищной силой рык. Он шел не с равнины, а словно из самой ночи, обволакивая лагерь. Рык, от которого задрожали угли в кострах и кровь стыла в жилах. Рык саблезубого тигра. Он был здесь. Старик Балаж застонал, прижимая ларчик так, что костяшки пальцев побелели. Армин, вылезший из-под вагона, снова вжался в отца, дрожа. Лорд медленно, превозмогая усталость в мышцах, поднялся. Он подошел к своей позиции, взял мушкет и начал заряжать его, руки работали автоматически. Свинец иногда останавливал. Но против этого… Он бросил взгляд на свой разряженный арбалет, на сундук, на копье, торчащее из гиены. Ночь только началась по-настоящему.

Воздух гудел от затихающих криков, хрипов раненых гиен и треска костров. Лорд налил в небольшой походный котелок воды из большого бурдюка и, прихрамывая, подошел к Эльдару.

Денисовец сидел на корточках у самого краю света, отбрасываемого кострами, спиной к лагерю и людям. Он не шевелился, его худое тело было напряжено струной, а взгляд устремлен в черноту степи.

Лорд молча протянул ему котелок. Эльдар не сразу отреагировал, затем медленно повернул голову, взял воду, одним долгим глотком осушил котелок и вернул пустой. Его пальцы снова вцепились в рукоять топора на поясе.

Тишина между ними была густой, наполненной невысказанным. Лорд собирался отойти, дать денисовцу слушать дальше, но тот вдруг заговорил, негромко, почти беззвучно, так что слова едва долетели до Лорда.

«Он не охотится, он идет на войну».

Рык саблезуба, низкий и вибрирующий, будто рвущий саму ткань ночи, стих. Наступила тишина, густая и зловещая, как предсмертный вздох. Эльдар, не шелохнувшись, вслушивался в темноту за щитами. Его пальцы сжали рукоять топора до хруста костяшек.

– Он не ушел… – прошипел денисовец, не отрывая взгляда от черной пустоты. – Он метит. Чует чужую кровь на своей земле. Чует слабость. Эта земля – его последний шанс, за нее он готов воевать.

Лорд, превозмогая дрожь в усталых руках, втолкнул шомпол в ствол мушкета последним усилием. Замок работает, кусочек кремния на месте? Заряды под рукой? Мысли метались. А главное… Он бросил быстрый взгляд на свой сундук. «Последний аргумент». Его ноги сами понесли к дубовому ящику. Каждый шаг отдавался болью в растянутых мышцах и ушибленных ребрах.

Крик Грахи взломал ледяную тишину. Ее голос, хриплый от напряжения, но не теряющий власти, разрубил воздух:

– Всем – на позиции! Костры – до небес! Всё, что горит – в огонь! Борг! Восточный стык – щит треснул! Укрепи его бревном! Иванко! Стрельцов – пополам! Половина на щиты, половина – на крыши вагонов! Смотрите вверх, поверх костров, слепые кроты! Эльдар – на наблюдательный пункт! (Она кивнула на крышу центрального вагона).

Движение началось – медленное, заторможенное усталостью, но неуклонное. Приказ Грахи был как удар кнута по загнанной лошади. Неандертальцы Борга, кряхтя, потащили тяжелое бревно к трещине в «гуляй-городе». Пикинеры Седова, бледные, но цепляющиеся за дисциплину как за якорь, заняли свои места у вагонов, направив пики во мрак. Жизнь пикинера зависит только от дисциплины отряда, в одиночку он бесполезен.

Иванко разделил стрельцов. Половина осталась за бойницами, тлеющие фитили были единственными огоньками надежды. Остальные, ведомые самим Иванко с бердышом за спиной, полезли на крыши товарняков. Эльдар растворился в тенях и через мгновение уже лежал плашмя на крыше центрального вагона, сливаясь с деревом рядом с кровавыми царапинами от гиены. Его глаза были узкими щелочками. Лорд распахнул сундук. Его руки, привычные к сражениям, все же дрожали от адреналина и усталости.

Он положил мушкет рядом, снял ложемент… и нащупал скрытую защелку в днище. Тихий щелчок – и небольшой потайной отсек открылся. Там, на мягкой ткани, лежало оно: чугунное ядро, размером с крупное яблоко. Поверхность была грубо отлита, с шероховатыми гранями. Его оплетал толстый, промасленный фитиль, спиралью уложенный вокруг и залитый сверху восковой печатью для защиты от сырости. Последняя надежда. Или последняя глупость.

Первая атака пришла без предупреждения. Не рык. Глухой, металлический БУМ! словно великан ударил кувалдой по колесному ободу товарного вагона. Весь вагон содрогнулся, заскрипели деревянные рамы.

– Запад! По колесу! – завопил стрелец на соседней крыше. Борг с ревом «За мной!» рванул туда, его неандертальцы – следом, тяжело ступая в кирасах. Но там – лишь вмятина на толстом железном ободе и свежие, глубокие царапины на краске и металле. Пустота и насмешливая тишина.

«Разведка…» – процедил Лорд, не отводя взгляда от восточного стыка, где трещина в щите зияла как рана. «Отвлекает. Он…»

Рык! На этот раз – сокрушающий, близкий, СВЕРХУ! Тень материализовалась на крыше центрального вагона. Саблезуб. Молодой, мощный, шерсть цвета пыльной охры, переливающаяся в слабом свете углей. Мускулы играли под кожей, как сытые змеи. Глаза – два узких, холодных желтых серпа. А клыки… Длиннее лучшего кинжала Лорда, изогнутые, смертоносные. Он стоял на краю крыши, прямо над Эльдаром! Денисовец не шевелился, прижавшись к дереву крыши, дыша мельчайшими порциями воздуха – живая тень среди теней. Зверь игнорировал Эльдара. Его взгляд, полный холодной ярости изгнанника, метнулся вниз. Он видел панику волов, сгрудившихся в центре. Видел людей – маленьких, вонючих, нарушивших его новый дом. Он сделал шаг вперед, на самый край. Его пасть распахнулась в беззвучном, яростном оскале, слюна капала на песок вниз, туда, где прижались к вагону Балаж и Армин. Купец вжался в дерево, бессмысленно сжимая ларчик – теперь просто дорогой сундучок, а не символ богатства.

– Огонь по зверю! Крыша! – рявкнула Граха, вскидывая пистоль.

ПАФ! БАМ! БАМ! Грянули выстрелы. Ее пистоли, мушкет Лорда, пищаль стрельца с соседней крыши. Пули впились в деревянную кровлю вагона рядом с саблезубом, вырвав щепки, или с визгом рикошетили от металлических скреп. Ни одна не задела зверя! Он лишь вздрогнул от неожиданности и прыгнул, сотрясая крышу. Его оскал стал еще свирепее. Он был неуязвим и понимал это.

Лорд бросил мушкет. Времени на перезарядку опять не было. Рванул к сундуку. Его пальцы сорвали восковую печать с фитиля гранаты. Грубая веревка, пропитанная селитрой и смолой, обнажилась. Быстро, без суеты, Лорд размотал два витка фитиля – достаточно, чтобы дать себе 5-7 секунд. Ткнул конец фитиля гранаты в пламя костра, догорающего неподалеку. Фитиль гранаты зашипел, выпустив струйку едкого белого дыма, и ярко вспыхнул, заискрившись оранжево-желтым огнем!

– ОТ ВАГОНА! ОСВОБОДИТЕ ПРОХОД! – заорал Лорд изо всех сил, сжимая шипящий, искрящий чудовищный шар в руке. Адреналин заглушал страх. Три… два… Саблезуб прыгнул. Не вниз, на купцов. На восточный стык! Туда, где треснувший щит «гуляй-города» был временно подперт бревном, а пикинеры, отвлеченные на запад, только разворачивались! ГРОМАДНЫЙ УДАР! Бревно треснуло пополам. Деревянный щит разлетелся в щепки под чудовищной массой и силой прыжка. Огромная, стремительная тень – цвета пыли и ярости – ворвалась в пролом! Пикинер вскинул оружие – саблезуб был уже внутри. Мощный удар лапы с кинжалами-когтями – кираса скрипела, рвалась… Человек отлетел назад с хриплым стоном. Саблезуб, не снижая темпа, рванулся вглубь лагеря, прямо к вороху мешков у стены вагона – к купцу Балажу и Армину! Его цель – не люди или животные, а само нарушение ЕГО территории. Он хотел устранить угрозу, посеять хаос и страх – метить территорию трупами.

Хаос достиг апогея. Волы рвались с привязи. Люди кричали. Борг с диким воплем «УБЬЮ!» ринулся наперерез, занося свой исполинский двуручный меч. Его неандертальцы, ощетинившись алебардами и топорами, бросились следом. Иванко с крыши орал:

– Не стрелять! Свои рядом! Стрельцы на земле замерли в беспомощности. Лорд не побежал навстречу зверю. Он швырнул гранату. Не в саблезуба – тот слишком быстр, слишком близок к Боргу и его людям. Он метил в землю ПЕРЕД несущимся зверем, между ним и сгрудившимися людьми, прямо на его пути в десяти-пятнадцати шагах! Шипящий, искрящий шар описал короткую дугу.

БА-БАХ! Оглушительный, раздирающий уши грохот. Ослепительная вспышка, на миг превратившая ночь в день. Столб огня, белого дыма и поднятой земли взметнулся вверх. Ударная волна заставила покачнуться ближайших людей, даже тяжелых неандертальцев Борга. Пахнуло серой, гарью и расплавленным металлом. Когда клубы дыма чуть рассеялись… Саблезуб стоял. В пятнадцати шагах от дымящейся воронки. Он был оглушен. Шерсть на груди и морде обгорела, немного дымилась. Из ушей и ноздрей текла кровь. Один глаз был закрыт от копоти и боли. Но он стоял! И смотрел. Не на Балажа, не на воронку. На Лорда. В его единственном открытом желтом глазу не было страха. Была животная ярость, боль… и холодное, хищное понимание. Он медленно, шатаясь, отступил на шаг. Потом еще на один. Его взгляд скользнул по Лорду, по дыму, по пролому… Рык? Нет. Лишь глухое, хриплое шипение, полное обещания вернуться. Он развернулся. Не побежал. Пошел. Неспешно, хромая, но с невероятным достоинством изгнанного царя. И исчез в темноте за разрушенным щитом.

Тишина навалилась, тяжелая, оглушенная. Звон в ушах. Плач раненого пикинера. Безумный рев волов. Запах сожженной шерсти, крови и победы, что пахла поражением. Борг поднялся первым, отряхивая землю и копоть. Он подошел к воронке, пнул сапогом оплавленные черепки и обугленные щепки.

– Гром-камень? – хрипло спросил он, глядя на Лорда.

На его лице было недовольство – битва с двуручником не состоялась.

– Последний, осколки не сформировались, рубашка, ну то есть ядро раскололось всего на две части, слишком толстое литье. Брак… – глухо ответил Лорд, не отрывая взгляда от темноты пролома.

Его руки дрожали – теперь, когда адреналин отступал. От напряжения? От близости к гибели? От шипящего фитиля, который он держал секунду назад? Он механически вытер пальцы о подол поддоспешника, слегка торчащий из-под его бахтерца, морщась от едкого запаха серы и гари. Граха подошла, лицо в копоти, один пистоль все еще в руке. Она окинула взглядом воронку, пролом, в котором зияла тьма, перепуганного Армина, подбирающего упавший ларчик.

– Отогнали. Не убили. Щит разворочен, – констатировала она без эмоций.

– Лагерь был открыт. Он вернется, – прозвучал голос Эльдара.

Он стоял на краю разрушенного щита, его глаза были прищурены, ноздри раздувались, ловя запах. – Он – молодой самец. Здесь – его новая земля. Он метил ее кровью гиен… а мы ее отняли. Он запомнил гром. И он запомнил тебя, – Денисовец повернулся к Лорду. – Ты стал его врагом. Личным.

Лорд молча кивнул.

Ночь была проиграна. Пролом в обороне. Раненые. Паника. И саблезуб где-то там, в темноте. Раненый. Оскорбленный. И бесконечно опасный. Он знал их силу. И знал их слабость.

Старик Балаж судорожно прижал к груди ларчик – теперь просто немой свидетель ужаса. В его глазах не было надежды. Только животный страх перед тем, что придет из ночи. Снова.

Глава 4. "Музей и металл рассвета"

Рассвет на равнину пришел не с золотом, а с пеплом и свинцом. Небо на востоке было цвета гематомы, подернутой грязновато-розовыми прожилками. Что очень подходило к общей атмосфере, царящей в лагере. Воздух, еще холодный, густо пах дымом потухших костров (едким, напоминающим о ночном пожаре гранаты), кровью – старой, запекшейся, и свежей из перевязанных ран, – потом и испуганным навозом волов. Лагерь напоминал раненого зверя: вагоны стояли сцепленные, но пролом в «гуляй-городе» зиял черным, беззубым ртом, изрыгая обломки щитов и обгоревшие мешки. Глубокие борозды от когтей саблезуба на песке у пролома были как шрамы на лице земли.

Лорд стоял на колене у подножья пассажирского вагона, его дубовый сундук был перед ним, как открытый алтарь выживания. Он методично собирал осколки. Не драгоценностей, а сломанных древков пик. Дерево было расщеплено, зазубрено, некоторые концы почернели от близкого взрыва гранаты. Его широкий походный нож с массивной рукоятью и толстым обухом (больше тесак, чем кинжал) уверенно стругал обломок, снимая заусенцы, укорачивая до длины чуть больше длины его ноги. Рядом лежало уже готовое древко и два небольших, но смертоносных наконечника: узкие, листовидные, с выраженным ребром жесткости – сулицы. Дротики для метания накоротке или тычка в тесноте.

– Крошишь дерево вместо сна, Музейщик? – раздался хриплый голос.

К Лорду подошел Горн, один из неандертальцев Борга, поменьше ростом, но шире в плечах, с лицом, изборожденным шрамами, похожими на следы когтей. В его руке был окровавленный тряпичный ком – перевязка на предплечье. Он с любопытством тыкнул пальцем в сундук.

– Что еще прячешь в этой дубовой утробе? Целая крепость с арсеналом, небось?

Лорд не сразу ответил. Он насадил наконечник на подготовленное древко, закрепил его медным заклепочным шипом, вбитым рукоятью ножа. Сулица легла в руку уверенно, баланс идеальный. Только потом он кивнул на сундук:

– Стараюсь возить запас. На войне ломается всё.

Его руки, уверенные и спокойные сейчас, без намека на вчерашнюю дрожь (адреналин выветрился, оставив лишь усталость в мышцах), начали выкладывать содержимое на бахтерец, разложенный на осмотр на расстеленном небольшом ковре, словно торговец на ярмарке смерти:

Большое копье. Массивное, с широким листовидным наконечником и крестовиной-противовесом у основания. Оно уже стояло рядом, воткнутое в землю.

Сулицы. Вторая, готовая, рядом с только что сделанной.

Топор-клевец. Короткий, но тяжелый боевой топорик. С одной стороны – узкое лезвие для рубки, с другой – квадратный клюв-клевец для пробивания доспехов или костей. Ручка обмотана кожей для лучшего хвата.

Бронзовый шестопер. На коротком, прочном древке. Шесть изогнутых, рубящих перьев, сходящихся к острию.

– Подарок старого друга. С Севера. Говорит, демонов им можно отправлять обратно в Ад одним ударом, – сухо прокомментировал Лорд, видя интерес Горна.

Мизерикорд. Длинный, граненый кинжал милосердия-убийства в ножнах.

Большой нож. Тот самый, которым он работал сейчас. Толстый обух, крепкая рукоять.

Арбалет. Тяжелый, стальной, со стременем для взвода. Лежал рядом с сундуком.

Мушкет. Вороненый, с кремниевым замком, граненый ствол, приклад из темного дерева, испещрённый аккуратными зарубками на внутренней стороне. Прислонен рядом с мушкетом.

Шлем-иерихонка. Конусовидный, с узким выдвижным наносником, наушами (боковыми пластинами, прикрывающими скулы и уши) и защитой шеи по типу «рачий хвост». К нему была приложена широкая лицевая пластина с прорезями для глаз.

– Наносник мешает целиться, – объяснил Лорд, подняв шлем. – В пешем бою – опускаю. Перед выстрелом – откидываю вот этим крючком наверх. Туда-сюда. Привычка. – Он продемонстрировал быстрый жест – наносник щелкнул, поднявшись к верхнему краю шлема, открывая лицо ниже глаз.

Кольчужные рукавицы. Плетеные из мелких колец. Левая – с защитой кольцами на ладони, правая – с простой кожаной подкладкой. Лорд взял только левую. Надел ее, сжал кулак. Кольца мягко брякнули.

– Правую почти не ношу. Стрелять мешает. Чувство стали теряется, – он показал правую руку – только кожаная перчатка.

Бахтерцовые набедренники. Продолговатые стальные пластины на кольчужной основе, прикрывающие бедра спереди и с боков.

Стальные поножи с чеканкой, для защиты голеней.

Стальные наколенники: массивные, в виде раковин.

Небольшой ремкомплект: Кожаные шнуры, заклепки, кусок смолы, лоскут сукна для чистки.

– Сегодня надену всё. От клыков не спасет, но когти, может, задержит.

Горн присвистнул, разглядывая арсенал.

– Тяжело, наверное, как черепахе. Саблезуб, глядишь, не прокусит… Но сожмет так, что лежать будешь, как живой! Ха! – Он хлопнул себя по груди, где под кольчугой была только толстая стеганая куртка. – Наш способ проще: увернуться или принять удар на щит или древко!

– Увернуться от него? – усмехнулся Лорд, примеривая наколенник. – Мечтаю о пистоле. Компактный. Мощный в упор. Но… дорогая игрушка для наемника. – Он щелкнул застежкой поножа.

– Дорогая? – раздался новый голос.

К ним подошел Армин, сын купца Балажа. Лицо юноши было бледным, но решительным. За ним, потирая руки, семенил сам Балаж, его ларчик аккуратно привязан к поясу.

– Дорогая? После того, как вы нас с отцом от тех… от тех клыков спасли? – Армин вытащил из-за пазухи небольшой, но добротный колесцовый пистоль в кожаном чехле. Ствол был короткий, толстый, рукоять из орехового дерева. – Отец… мы… мы хотели бы. Возьмите. Это не оплата. Это… благодарность. И… может, еще пригодится. Защищать. – Армин протянул оружие, не глядя на отца.

Балаж лишь кивнул, его глаза бегали по степи, словно искали желтые глаза в сером свете утра. Лорд замедлил движения. Он посмотрел на пистоль, потом на бледное, но твердое лицо Армина, на нервно ерзающего Балажа. Он медленно вытер руку о плащ, взял пистоль. Вес был приятный, баланс – под руку.

– Спасибо, – сказал он просто, но искренне.

Осмотрел колесцовый замок – сложный механизм, требовавший завода ключом, но дававший почти мгновенный выстрел без тлеющего фитиля.

– Патроны? В таком оружии применяются отмерянные заряды пороха и свинца в бумажных гильзах, – спросил Лорд.

– Вот, – Балаж вытащил из кармана камзола коробочку с двумя десятками собранных патронов (порох + пуля + пыж в одном), ключ для завода и небольшую пороховницу.

– Мне понадобится еще один пояс, – констатировал Лорд, заправляя пистолет под сабельный пояс за спину, почти горизонтально, чтобы доставать его правой рукой.

– Надеюсь, не пригодится вовсе! – буркнул Балаж, его взгляд упал на воронку от гранаты рядом с проломом.

Земля там была черной, оплавленной. Вокруг валялись обугленные доски, разорванные мешки. Из одного сыпалась обгоревшая мука, смешанная с пеплом. Из другого сочилась патока, прилипая к земле мерзкой черной лужей.

– Мои товары… Половина муки – гарь и грязь. Весь запас патоки… Три ящика с сушеными яблоками – щепки. – Он махнул рукой в сторону развороченных остатков. – И чем это чинить? – он кивнул на пролом. – Щиты разбиты, бревна нет. Вагоны целы, слава Духам Тяги, но…

– Чинить будем тем, что есть, – раздался властный голос Грахи. Она подошла, ее морион был сдвинут на затылок, открывая коротко стриженные темные волосы, слипшиеся от пота. Взгляд был усталым, но острым. Она окинула взглядом сундук Лорда, задержалась на новом пистоле. – Разбираем соседний щит «гуляй-города». Целых досок хватит, чтобы забить дыру. Бревна? Используем запасные оглобли от повозок. Не красиво, но держать будет.

Она посмотрела на Лорда, доделавшего вторую сулицу.

– Музей пополнился, Лорд? Пистоль – хорошая вещь. Очень быстрый выстрел… Выбирай цель мудро. – Ее взгляд скользнул в сторону скал на горизонте, куда утром ушел Эльдар на разведку. – И готовь свой шлем. Наносник вверх! Стрелять, возможно, придется много.

Лорд кивнул. Он встал, облаченный в стальные поножи и наколенники, бахтерцовые набедренники глухо лязгнули. Он отложил сулицы рядом с клевцом и шестопером. Левая рука была в кольчужной перчатке, правая – готовая к стрельбе. Он взял иерихонку. Металл был холодным и тяжелым в руках. Он взглянул на узкий наносник, потом на широкую лицевую пластину. Выбор. Защита или обзор? Скорость или безопасность? Он пока оставил шлем рядом с сундуком. Время для него еще не пришло. Сейчас надо было чинить пролом, грузить уцелевшие товары и слушать степь. Слушать, не донесется ли оттуда знакомое, леденящее душу хриплое шипение.

Степь вокруг молчала. Но тишина эта была напряженной, звенящей, как тетива перед выстрелом. Где-то там, в серых предрассветных сумерках, затаился хозяин новой территории. И он не забыл. Ни пролома, ни грома, ни человека в стальной шкуре.

Глава 5. Эльдар

Скрип колес, лязг досок и сдержанные команды наполнили утро. Неандертальцы Борга, напоминавшие ожившие горы в своих кирасах, разбирали соседний щит «гуляй-города», выдирая длинные гвозди ломами. Доски, еще крепкие, несмотря на вмятины от гиен, сносили к пролому.

Пикинеры Седова, перепачканные сажей и патокой, стаскивали запасные оглобли с крыши товарного вагона – толстые, смолистые бревна, предназначенные для ремонта повозок, а теперь ставшие вертикальными стойками для заплатки. Граха стояла у пролома, ее морион теперь был надет правильно, и она корректировала установку досок громогласным голосом, тыкая пальцем:

– Крепче! Плотнее к вагону! Иванко, подопри снизу оглоблей, вот так!

Воздух густел от пыли, смешанной с запахом гари и пота.

Тень скользнула от скал. Бесшумная, серая, сливающаяся с рельефом степи. Эльдар. Он появился внезапно, словно вырастал из земли у самого края лагеря, обойдя дозорных. Его одежда была покрыта степной пылью и какой-то пыльцой, на рукаве – свежая царапина от колючки. Лицо, обычно непроницаемое, выдавало усталость и глубокую сосредоточенность. Все замерли, следя за его приближением. Даже волы на мгновение стихли.