Пламя в цепях

Потянувшись, я направилась к окну и распахнула его. В комнату влетел морозный воздух и десятки разных звуков. Люди в Южном Бронксе просыпались рано: кто-то спешил на работу, нырял в метро и на пару часов забывал о нашем районе, кто-то ремонтировал автомобили на улице, кто-то зазывал прохожих в свои магазины. Отовсюду слышалась испанская речь.

Южный Бронкс стал моим домом совсем недавно. До переезда в Луксон мы с родителями жили в Бруклине. Когда я поступила в Нью-Йоркскую Академию киноискусств, то благодаря стипендии поселилась вместе с соседями в квартирке в Нижнем Ист-Сайде. Южный Бронкс был лучше забытого богом Луксона, но уступал районам, к которым я привыкла. И все же я любила Нью-Йорк: многонациональный город контрастов. Здесь живут смелые мечтатели, и я – одна из них, как и два моих соседа.

Борясь с похмельем, я приняла душ, выпила таблетку от головы и пошла в сторону кухни. Квартира нуждалась в ремонте, но ни у жильцов, ни у арендодателя не было денег и желания приводить в порядок жалкие квадратные метры в бедном районе. Мы надеялись однажды переехать и забыть ветхую квартирку, как страшный сон, а наш арендодатель был уверен, что найдет таких же нищих, наивных идиотов. Он был прав, разумеется.

Я отодвинула шторы из бусин, и те приветливо зазвенели, когда я вошла в кухню. До нас в квартире жили мигранты из Индии. Они оставили на стенах рисунки слонов и Будды, а в ящиках – банки с чаем и специями. Кто жил в комнате до меня, я узнавать не стала. Хватило того, что я нашла пару использованных презервативов под кроватью и потратила выходные на тщательную уборку.

– Встала не с той ноги? – спросил Кен. Наверное, заметил, как я поморщилась, вспомнив свое новоселье.

– Опоздала на работу.

– Давно тебе говорю, не трать время, Пат! На гонорары со съемок в порно можно неплохо жить.

В порно. Он говорил так легко о подобном заработке, ведь сам два года занимался сексом на камеру. Кен – или Кевин, как звали его по-настоящему, – когда-то тоже хотел стать нормальным актером. Он приехал в Лос-Анджелес, чтобы покорить Голливуд, но получил лишь пинок под зад. Тогда его выбор пал на Нью-Йорк – зализывать раны и мечтать о Бродвее. Но и тут Кевин не нашел успеха. Он горевал недолго: смазливое лицо, густые черные волосы, пронзительные голубые глаза, спортивное тело и легкий на подъем характер привели Кевина в порноиндустрию.

– Ага, заметила, как хорошо ты живешь, – я демонстративно обвела ладонью маленькую кухню с неподходящей друг другу мебелью.

– Я не виноват, что все мои деньги уходят на одежду и процедуры для поддержания красоты, а также тусовки в ночных клубах, – пробормотал Кен. – У меня диагноз – я шопоголик, я житель Нью-Йорка, я гедонист, а ты… Чего ждешь ты?

– Я… – Горло сдавил спазм. – Меня устраивают фотосъемки.

После очередного провала на пробах однокурсник предложил мне подработку: съемки у знакомого ему режиссера. Находясь в отчаянии, я согласилась. Мне нужна была хоть какая-то запись в портфолио, а значит, любая, пусть незначительная роль.

Я приехала на студию в Бушвик. Представилась как Пат. Да, мне следовало взять псевдоним, но я понятия не имела, чем буду заниматься. Среди зданий, украшенных граффити, я отыскала студию. Там было все по-взрослому: гример, режиссер и площадка с белой стеной и софитами.

«– Раздевайся.

– Не поняла…

– Снимай, говорю, одежду. Сейчас принесут костюм.

От сердца отлегло. Меня уже выбрали, раз готовят к съемкам. И что я такая мнительная, все будет прилично. Но когда миловидная девушка вынесла комплект из завязочек, едва напоминающих бикини для пляжа, я почувствовала неладное…»

Вынырнув из воспоминаний, я улыбнулась Кену:

– Будешь кофе?

– Нет, сегодня прочитал статью про парня, который обжегся в «Старбаксе» и навсегда потерял эрекцию.

– Иногда мне кажется, что потерять мозги ты боишься не так сильно, как свой член…

– Это мой рабочий инструмент! – обиделся Кен. – А мозги только мешают. Вот ты, – он ткнул мне пальцем в лоб, – не была бы такой умной, давно пошла бы к Вейхону.

По спине пробежали холодные мурашки. Студия Вейхона была одной из самых высокооплачиваемых в порноиндустрии, туда мечтали попасть многие актеры, но я не собиралась участвовать в видео, где девушек унижали, били или использовали в отвратительных игровых сценариях. Кажется, там было и БДСМ. Мысли привели меня к вчерашней ночи, к Джону Голдману, и я встрепенулась.

– Нет, спасибо, – пробормотала в ответ, заметив, что Кен пристально на меня смотрит. – Мне всегда нравились романтичные фильмы…

– Да с твоими данными ты бы давно купалась в деньгах! – завистливо протянул Кен. – Мужчины в порноиндустрии – расходный материал, не такой ценный, как девушки.

– Ты немного сексист…

– Это правда! Целевая аудитория порно – мужчины, им плевать, кто пихает, им важнее – куда.

– Я хочу поесть! Хватит! – изобразив тошноту, я достала из холодильника вчерашний ужин и поставила в микроволновку.

Когда макароны с сыром подогрелись, я налила кофе и села за стол. Кен обиженно дул губы, ковыряясь вилкой в своей тарелке.

– Извини, у меня профдеформация, – сказал он.

Я не успела ответить. На кухню зашел Патрик. Вопреки идеальному имени для щуплого рыжего парня он был мускулистым чернокожим брюнетом. Патрик из тех, кто точно мог получить хорошую роль в порно, но возраст был уже не тот, и пару раз я видела, как Патрик колол себе виагру перед съемками. Мое сердце щемило от жалости – пара лет, и он не сможет найти работу даже в любительских видео. Иногда меня подмывало спросить: почему ты не заработал кучу денег, когда был молод?

Но я прикусывала язык.

Вот она я, молодая и красивая. Откладываю с каждой фотосъемки небольшую прибыль и сгораю от стыда, раздеваясь перед незнакомцами. Не то чтобы я ханжа и не осуждаю ни актеров, ни зрителей фильмов для взрослых, но никогда бы не подумала, что мои мечты заведут меня на кривую дорожку. Я упрямо посещаю пробы в рекламу, кино и сериалы, получаю там отказы и возвращаюсь на эротические фотосъемки. Чувствую себя грязной, испорченной, никчемной. Собственно, такой я и была. Актриса, у которой не получилось.

– Эй, ты грустишь, – Кен погладил меня по плечу. – Все образуется! Все будет хорошо.

В носу засвербело. Его слова напомнили о словах моей мамы. Сильнее, чем стать актрисой, я хотела заработать денег и помочь родителям уехать из Луксона. Спасти их. Все же они там по моей вине. Но за фото платили слишком мало…

– Сколько получают девушки Вейхона?

– О-о-о, – Кен обнажил идеально белые зубы – вот на что уходят его гонорары. – Девушки Вейхона получают столько, что через пару лет могут купить виллу в Майами.

– Или тратят все заработанное на врачей, – пробубнил Патрик. Он посмотрел на меня тяжелым взглядом. – Лучше сходи на студию к Питерсу, он предпочитает ваниль.

– И платит жалкие центы! – парировал Кен.

– Так и скажи, что хочешь, чтобы она отъехала в рехаб. Понравилась ее комната?

– А может, ты завидуешь? Тебя к Вейхону не берут!

Кен и Патрик громко спорили, но я уже не слушала их перепалку.

Телефон издал сигнал. Вдруг начальник передумал? Провести весь день на морозе не лучшая идея, но будет чем оплатить проезд на неделю. Я схватила мобильный и сняла блокировку: на экране высветилось сообщение с почты. Я щелкнула по конвертику и открыла рассылку. Подписалась на нее во время учебы. «Приглашаем на кастинг в рекламу пудинга! Требования: возраст от восемнадцати до двадцати пяти, натуральные рыжие волосы, очаровательная улыбка. Можно без опыта».

Каждый раз, когда я шла на пробы, сердце билось в два раза чаще. Каждый раз я верила, что этот шанс точно станет судьбоносным и откроет мне двери в мир кино.

Иногда я думала, что следует рискнуть и поехать в Лос-Анджелес, тем более я оставила мечты покорить Бродвей и грезила о большом экране, но Нью-Йорк был моим домом. И вот мне попалась идеальная роль! Будто создана для меня! Годы отказов меркли перед успехом. Игнорируя тот факт, что это всего лишь реклама пудинга, я радовалась, будто меня пригласили сыграть девушку Джеймса Бонда.

– Я поехала!

Парни крикнули в один голос:

– К Вейхону?

– К Питерсу?

– Нет, – я не могла перестать улыбаться. – Сниматься в рекламе!

Шестое чувство подсказывало: сегодня моя жизнь изменится.

На станции метро пахло металлом и машинным маслом, а в вагоне – сочными хот-догами. Я посмотрела на соседа, уплетающего фастфуд, проглотила слюну и вставила в уши наушники. Ехать далеко. Астрид бы провела время с книгой, а я любила разглядывать пассажиров и воображать себя в музыкальном клипе. Выбор пал на песню «Dark Paradise». Лана Дель Рей была моей любимой певицей, и я считала альбом «Born To Die» (Paradise Edition) шедевром. Прикрыв глаза, представила, что нахожусь на съемках, а не в душном вагоне без кондиционера.

На строчках «И нет спасения от воспоминаний. Твое лицо, словно мелодия, не покинет мои мысли»[3] глаза увлажнились. Я открыла их и посмотрела на безразличных пассажиров.

«Все мои друзья спрашивают,                                           почему я остаюсь сильной,Я твержу им, что настоящая любовь не умирает».

Поезд остановился, двери распахнулись, из вагона на станцию хлынули люди. Вдох застрял в горле: я увидела напротив молодого парня. Калеб…

– Калеб… – повторила тихо, не расслышала себя сквозь музыку, и он не расслышал: по-прежнему смотрел в пол.

А я смотрела на него.

В Калебе мне нравилось все. Его темные шелковистые кудри – в них я зарывалась пальцами, его зеленые глаза, сверкающие на фоне смуглой кожи, его широкая улыбка, которую не портил даже сколотый уголок зуба. На Калебе его любимая джинсовка: потертая, в заплатках. Стоптанные кеды и, конечно, испачканные краской из баллончика джинсы.

Он был так реален.

Вагон заполнили новые люди – и скрыли от меня Калеба. Я вскочила. Наушник выпал из левого уха и укатился под сиденье. В правом по-прежнему пела Лана. Я нагнулась, подняла наушник, кинула его в карман пальто и устремилась вперед, расталкивая людей. Калеб. Калеб…

– Калеб!

Когда парень поднял голову, я поняла, что обозналась. У него были карие глаза, веснушки, идеальные зубы…

– Мисс? Вам плохо? – окликнул меня светловолосый мужчина.

Горло пересохло, будто потрескалось изнутри – ни слова, ни звука не выдавить. Я смотрела на парня и понимала, что он все меньше напоминает моего Калеба. Не такой щуплый. Джинсы чистые. Куртка болотная, дутая. И взгляд… непонимающий, серьезный. В глазах Калеба всегда была смешинка.

– Извините, – удалось выдавить. – Обозналась.

Я выскочила на следующей станции, ошпаренная собственной глупостью. В голове звучали строчки из песни: «Каждый раз, как закрываю глаза, будто наступает темный рай. Никто не сравнится с тобой»[4].

Разумеется, я опоздала. Не каждый день видишь призрака. Я не страдала галлюцинациями, но могла предположить, почему мне привиделся Калеб. Вчера я переспала с другим мужчиной…

– Вы на кастинг? – Молодая блондинка остановила мой разрушительный поток мыслей. – Как вас зовут?

– Да, на кастинг. Патриция Болдуин.

– Замечательно, – она отметила в своем блокноте. – Присаживайтесь. Вас позовут.

Я прошла в комнату и огляделась. На железных стульях сидели четыре рыжеволосые девушки. Я пятая? Неплохо. Плюс редкого цвета волос.

Поздоровалась, но не получила в ответ даже кивка – конкуренция среди молодых актрис редко сочеталась с дружелюбием. Юность в Бруклине и в Луксоне – неплохая школа жизни, нападок я не боялась. Поэтому спокойно повесила на вешалку пальто, поправила зеленый свитер – надела его, чтобы выгодно подчеркнуть цвет волос – и села ждать своей очереди.

Через пятнадцать минут меня вызвали в небольшую комнату. И если бы рассылка не была официальной, я бы задумалась, не обманули ли меня. Но нет, компания оказалась небольшой, поэтому и планировали взять актрису без опыта.

– Прочитайте этот текст, – усатый мужчина представился режиссером и протянул мне лист. Вместе с двумя дамами лет сорока режиссер сидел за длинным столом.

Расправив плечи, я улыбнулась самой очаровательной улыбкой из своего арсенала и громко прочитала:

– Пудинг от Дугин – вкусный и полезный! Посмотрите на меня, сияю средь бела дня!

Кто. Написал. Этот. Бред?

Режиссер и дамы скептично переглянулись. У меня оставалось еще две строчки, чтобы исправить положение. Я набрала в грудь побольше воздуха… И не смогла ничего сказать. Мысли вернулись к Калебу, раскрутили клубок: трагедия, суд, осуждение, отъезд в Луксон, разочарование…

Я – разочарование.

– Лисичка пудинг вам несет, и настроение вверх ползет. Покупайте пудинг от Дугин.

– Спасибо, подождите в коридоре. После просмотра всех кандидаток мы объявим свой вердикт.

Вместо ответа я вновь улыбнулась – самой кислой улыбкой. Спасибо, что без «мы вам перезвоним», но я знала, что провалилась. Когда делают выбор в твою пользу, никогда не скажут ждать. Опустив плечи, я вернулась в коридор.

Когда я приходила на пробы, моя природная уверенность в себе таяла, как снег на асфальте в центре города, – все те слова режиссеров из Академии, все те отказы на таких же кастингах… Что-то во мне щелкало, и я терялась. Но постоянно надеялась, что сегодня все будет иначе.

– Спасибо всем за участие, – сказала блондинка, когда все актрисы сходили на прослушивание. – Мы выбираем девушку под номером два. Даяна Коннор, поздравляю!

Девчонка с щелью между зубами и ухмылкой «Эй, я милая, но если ты не купишь чертов пудинг, я затолкаю его тебе в зад!» захлопала в ладоши и побежала в комнату, где проходили пробы. А я поплелась к вешалке за пальто. Замерев с одеждой в руках, посмотрела на блондинку и решительно к ней подошла.

– Почему мне отказали?

– Извините, это конфиденциальная информация, слишком много факторов… – запротестовала она.

– Просто скажите. Это, наверное, мое сотое прослушивание. Я устала получать отказы. Карьера актрисы мне не светит? Что я делаю не так? – Отчаяние скользило в каждом слове. Мне самой себе хотелось дать затрещину, но я проглотила обиду. – Прошу. Мне нужно знать.

– Если честно, я слышала… – Блондинка замялась, покусала губы в розовом блеске и выпалила: – Режиссер сказал, что в вашей актерской игре нет души. Словно вы – манекен. Красивая, но… пустая.

– Пустая? – от негодования свело скулы. – Тут реклама пудинга! Гребаного пудинга! Какая, на хрен, душа?!

– Успокойтесь, – голос блондинки не дрогнул, видимо, она привыкла к истерикам неудачниц-актрис. – Вы нам не подходите. Всего доброго.

Рыдания душили, но я не позволила себе показать эмоции. Мне только что подтвердили суровую правду, которую я слышала из раза в раз: на занятиях в Киноакадемии и на различных пробах. «Ты красивая, Патриция. Но за твоей красотой ничего не стоит». До крови закусив губу, я хотела упасть на тротуар рядом со студией и заорать, будто я в сериале. Ну что мне сделать?! Как заработать денег?! Как стать актрисой?!

Я прикрыла глаза и представила родителей. Они там, в городке рядом с Клермонтом, горбатятся в супермаркете, оставили свои карьеры, надежды, друзей – все бросили ради меня. Ради моей мечты. Я не могла их подвести.

Утерев слезы, я достала телефон.

– Привет, Патрик. Подскажи номер Питерса. Хочу сходить к нему на кастинг.

Глава 2

Джон Голдман

Я никогда не хотел становиться актером, пусть харизмы и артистичности во мне до краев: звезда на каждом празднике, в центре внимания на любой встрече, а в армии я и вовсе уболтал начальство на то, чтобы шесть лет перебирать бумаги в личном кабинете. Никто так и не понял, за что я получал жалованье.

Так вот, я не собирался становиться актером, но меня против воли запихнули в сериал. Кто? Жизнь, разумеется. И сценарист из нее дерьмовый. Планировалась молодежная комедия о богатом наследнике, но режиссер будто впал в депрессию, и у героя после совершеннолетия взыграл юношеский максимализм, жажда независимости, свободы… Думал, что в Нью-Йорке я реализуюсь. Но что в итоге я делал? Много чего. Как итог, ушел в армию, где параллельно со службой изучал БДСМ.

В глубине души я оставался богатым наследником, привыкшим к полному кошельку и вседозволенности. Когда отец заболел, а на горизонте мелькнуло наследство, я понял, что это мой шанс трансформировать унылую мелодраму в ироничную историю о богаче.

Но все оказалось сложнее.

Мысли… Мысли… Бесконечные мысли: а что было бы, если бы я покорился отцу и сразу выбросил из головы идею ступить на американскую землю? Приезд в город, который исполосовал мое сердце, похож на извращенную пытку. Я был садистом, а не мазохистом, и не мог понять, каким образом уговорил себя вернуться.

А теперь считал дни до возвращения в Хейстингс. Браво, лицемер. Я ненавидел маленькие города, где ничего не происходит, ненавидел обыденность, тишину. Но Нью-Йорк ненавидел сильнее.

Я шел по Седьмой авеню в сторону порностудии: меня пригласили быть консультантом по БДСМ на съемках, и если бы я не жил в паре кварталов, то сказал бы «нет». Усмешка тронула губы. Вранье. От лишних денег отказываются только идиоты. Богатые идиоты, коим я себя не считал.

Неделю назад я поселился в районе Гринвич-Виллидж. Не смог отказать Дереку в просьбе: он был одержим идеей открыть свой клуб, и когда случились трудности с подрядчиками, я вызвался приехать и проконтролировать, как идут дела. Я планировал обсудить все вопросы, которые мы не могли решить без личной встречи, и уехать в Миннесоту.

Летом Астрид окончит первый курс университета, и они переедут на Манхэттен. Смог бы я переехать с ними? Смог бы посмотреть на город другими глазами? Я не знал.

Кашель застрял в глотке, и я прикрыл рот ладонью. Воздух, отравленный выхлопными газами, разъедал легкие. Весна принесла не только тепло, но и ветер, дующий с залива. Ругаясь на погоду, я намотал шарф до носа и застегнул все пуговицы пальто. Оставалось пройти всего пару кварталов, когда из-за сильного порыва ветра мне под ноги прилетела газета.

– Моя! Моя! – навстречу несся чернокожий мужчина в драном свитере. Он подбежал, схватил газету, раскрыл ее и накинул себе на голову, как идиотскую шляпу. – Мужик, дай денег, а? – обратился ко мне.

Я достал из кармана пару купюр.

Бомж схватил их и молча нырнул в подворотню.

Через секунду раздался писк – он наступил на хвост крысе. Грязно-серый комок выскочил и пробежал по моим ботинкам.

Ох уж этот Нью-Йорк. Многие знали город по достопримечательностям: Статуя Свободы, Таймс-сквер, Бруклинский мост, Центральный вокзал, Бродвей… Но я знал истинную личину города, спрятанную от туристов и богатых снобов.

Глянул на часы, направился дальше. Боже правый, кого я обманываю: зависть струилась по моим венам – хотел бы я быть таким же беспечным толстосумом. Мне повезло, и я снял квартиру в приличном районе, но когда я впервые приехал в Нью-Йорк, то работал официантом, словно главный герой провального ситкома. Приходилось делить квартиру с соседом, а также с крысой: она жила под половицами, и мы ласково называли ее Пинки. Даже устроили крысе похороны, когда арендодатель выделил средства на яд от тараканов: Пинки – не Брейн[5], отраву сожрала.

Предаваясь воспоминаниям, я дошел до студии: стеклянная высотка, их тысячи в центре. Прохожие не догадывались, какая вакханалия творится за типичным обликом здания. Есть в этом что-то схожее с БДСМ-клубами. Кого-то тайны привлекают, кого-то приводят в ужас.

Я подумал о своем предыдущем визите в Нью-Йорк: предрождественская ночь в ресторане Адаларда Биттнера, снегопад, алкоголь и рыжие локоны Патриции Болдуин, блестящие в рассветном солнце. Наша общая тайна. Пат не стеснялась судить мой образ жизни, но легко разделила со мной постель. Все вышло на редкость… естественно.

Минуло три месяца, а я до сих пор вспоминал ту ночь. Я не солгал: впервые мое удовольствие не было связано с тематическими практиками. Наверное, оттого и врезалось в память то событие.

Где же Патриция Болдуин сейчас?

Ответ я узнал быстрее, чем мог себе представить.

– Не ожидала тебя здесь увидеть.

– Будто бы это должна быть моя фраза.

Изумрудные глаза, из-за которых я и прозвал ее Кошечкой, стали больше. Патриция резко отдернула занавес, и пару секунд я пялился на бордовый бархат. Мне не показалось. За ширмой была мисс Болдуин. Она стояла в нижнем белье и с халатиком на плечах. Она. Снимается. В порно?!

Любопытство разгорячило кровь не хуже адреналина. Я сделал шаг вперед, но симпатичная брюнетка, координатор съемок, меня окликнула:

– Режиссер здесь. Приступим?

Коснувшись бархатного занавеса, я провел пальцем вдоль ткани, словно очерчивая изгибы Патриции. Что ты тут делаешь… Я заинтригован.

– Мистер?

Я обернулся. Послал испуганной девушке улыбку.

– Иду, – щелкнул ее по курносому носу. – Мастер, а не мистер.

– Извините, – брюнетка зарделась, – я не… не очень разбираюсь… во всем… этом.

– Разумеется. Иначе зачем бы вы меня позвали?

Несомненно, я был рад: кто-то в порнобизнесе относился серьезно к БДСМ-съемкам, а не пытался паразитировать на стереотипах… Когда мы прошли в соседний зал, я увидел Андреевский крест и скамью для порки. Актриса – худая блондинка со стрижкой каре – сидела на коленях и держала в зубах шарик-кляп. Я прищурился: на девушке накладки на соски из искусственной кожи. М-да, безвкусица. Мог представить, что будет дальше: по сценарию актрису изобьют и поимеют в жесткой форме – все на потеху публике. Никакой психологической подготовки до, никакой заботы после. Ей хотя бы хорошо заплатят?

Режиссер, пузатый мужчина с грязными темными волосами, поприветствовал меня взмахом ладони.

– Здрасьте. Объясните, как связать и закрепить ее, чтобы она потом могла ходить, – он кивком указал на актрису, а следом – на моток джутовой веревки, – у нас планируется вторая съемка в другой локации.

Секунду я медлил. Не мой профиль. Дерек разбирался в связывании лучше, чем я. Но ему, в отличие от меня, не нужны деньги настолько, чтобы он прыгал на задних лапах перед дилетантами.

– Да, кстати! – режиссер поиграл бровями. – Как считаете, сможем засунуть ей в задницу эту веревку?

Я отпрянул. Странно, что меня ужаснула чужая жестокость, но я вспомнил Патрицию… Как сентиментально – думать о чьей-то безопасности вне игровых сессий. А главное, абсолютно бессмысленно. Патриция не решится на подобное. Обычно мне хватало пары минут наблюдения за человеком, чтобы понять – способен он войти в Тему или нет. Патриция, с ее дерзким характером и нетерпимостью к насилию, не стала бы хорошей сабой[6]. «Тем приятнее ее заставить», – мелькнуло в голове. Я вспомнил наш пьяный секс. Воспоминание отдалось пульсацией в члене.

– Нет, нельзя, – ответил на вопрос режиссера. Или на свою фантазию? – Это глупо. Приступим?

Режиссер демонстративно обиделся: взмахнул руками, словно дива.

– Приступайте, сэр.

Игнорируя его сарказм, я прочитал ассистентам-парням инструкцию о правильном связывании нижней – они в точности повторяли мои команды, оплетая ноги и руки актрисы грубыми веревками. Лекция отскакивала от зубов, поэтому мысли то и дело возвращались в соседний павильон. Дверь была открыта, и я посматривал на плотный занавес. Из колонок звучала агрессивная рок-музыка, и я не слышал стонов. Но Патриция же не могла прийти просто так. Зачем она в студии? Провести расследование? Написать статью? Кошечка похожа на борца за права всех-всех-всех. На кого она училась? Я напряг память, но не смог вспомнить.

– Сэр, два пальца или один проходят между веревками и кожей?

– Два, – ответил я машинально. – Что за сцены снимают в соседнем зале?

– Ваниль с Хогартом, – ответил парнишка. Он так старательно оплетал веревкой блондинку, что от меня не укрылось: параллельно он и лапал ее. – К Хогарту начинающие идут. Так, опыта набраться. Денег там не заработать.

Начинающие…

Патриция – актриса в фильмах для взрослых. Любопытно.

Спустя полчаса я вышел на улицу и чиркнул зажигалкой. Сигаретный дым проник в легкие, из горла вырвался стон. Блаженство. Дерек считал, что Доминанту следовало избегать любых вредных привычек, дабы не становиться рабом своих желаний, но… Я сделал сильную затяжку, выдохнул кольцо дыма и пробормотал:

– Но ты, Дер, стал рабом самой вредной привычки – привязанности.