Пламя в цепях

Джулия Вольмут

Пламя в цепях

Серия «Dark Romance. Обжигающая любовь. Романы Джулии Вольмут»

Иллюстрация на переплете SHVACH

© Вольмут Д., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Дисклеймер

Присутствует тематика БДСМ.

Действия происходят после событий книги «Искупление страстью». Рекомендую познакомиться с историей Астрид и Дерека перед прочтением «Пламя в цепях». Но сюжетно книги не связаны, их можно читать отдельно.

Плейлист

Izïa – Folle

The Limousines – Swrdswllngwhr (Wishing Well)

Lana Del Rey – Dark Paradise

Isak Danielson – I Don't Need Your Love

Sexy Lollipop, M & Talls – Your Body is Mine

Lana Del Rey – Cola

Dom Fera – Breathe

Lana Del Rey – American

Ariana Grande – Touch It

Stephen Sanchez – Until I Found You

Пролог

Патриция Болдуин

– Ах, в воздухе витает любовь!

– Заткнись, клоун, – пробормотала я и покрутила шпажку с двумя оливками в своем бокале «Грязного мартини». – Достал болтовней.

– Что-что, милая леди? – Клоун приподнял брови и усмехнулся.

– Ничего.

Я сидела в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка, ко мне наконец-то приехала лучшая подруга, а на пианино играл знаменитый рок-музыкант. Но о чем я думала? Как скорее сбежать, а также как сильно я злюсь на Астрид: она отошла со своим парнем, молодым и горячим профессором университета, а меня оставила в компании его друга – клоуна. Не верите? Джон Голдман точно клоун. Рыжие волосы? Есть. Улыбка от уха до уха? Готово. Заменить густую щетину на грим, добавить красный нос и надеть костюм с идиотскими пуговицами, а для этого сдернуть белую рубашку, под которой широкие плечи, крепкие бицепсы, подтянутый пресс и… и… Ненавижу британцев или, в его случае, наследивших в родословной ирландцев! Дело в том, что я сама отношусь к редкому типу «недобитых ведьм», то есть к рыжим, и как бы мне ни хотелось продолжить наш вымирающий вид, мужчины с огненными волосами меня не привлекали.

– Будь я клоуном из Америки[1], дела обстояли бы хуже.

Я прыснула. Черный юмор – моя слабость.

– Н-да… – Голдман сверкнул темно-карими глазами и схватил меня за колено, цепляя край изумрудного платья. – А ты похожа на кошечку – выпускаешь коготки.

Я скинула его руку.

– Кошечка? Серьезно? Я хотя бы проявила фантазию. Клоун.

Джон наклонился, опаляя мою шею горячим дыханием:

– Фантазию я проявляю в другом месте…

От его низкого голоса мой пульс участился, и я облегченно выдохнула, когда увидела Астрид и ее спутника – Дерека. Они вернулись в зал. Держались за руки. Выглядели такими влюбленными, что у меня запершило в горле. Я радовалась за подругу, но мои собственные демоны были не прочь подкинуть дровишек в костер болезненных воспоминаний.

Приглядевшись, я увидела на лице Астрид беспокойство, и собственные проблемы отошли на второй план. Асти мне как сестра, и я искренне взволновалась, заметив, что она накручивает на палец прядь каштановых волос, а Дерек мрачно смотрит серыми глазами.

– Что-то случилось? – опередил меня Джон.

Он перестал дурачиться, кривляться, манерно говорить и, не верится, стал похож на нормального человека!

– Мы остаемся в Хейстингсе, – ответил Дерек.

Они сели напротив, не расцепляя пальцев. Единое целое.

Я почувствовала жжение под ребрами, но отмахнулась от давно забытого чувства.

– В Хейстингсе? Почему? – спросила, глядя на Астрид.

Подруга обещала, что в январе они переедут в Нью-Йорк.

– Асти?

Она не ответила и потерла переносицу – старая привычка, пару месяцев назад Астрид перестала носить очки.

– Кое-что произошло, – Дерек посмотрел на меня недоверчиво.

– Ей можно рассказать, – подала голос Астрид.

Я напряглась.

– Что рассказать?

– Вы убили человека? – попытался разрядить обстановку Джон.

Ни Астрид, ни Дерек не рассмеялись. Если бы мы не сидели в шумном ресторане, то над нами бы повисла оглушающая тишина.

– Покалечили… – тихо ответила Астрид.

– Нет, – перебил Дерек. – Он получил по заслугам. И вовсе не от нас. Но мы… – Дерек вздохнул. – Мы не можем уехать, понятно? Это будет подозрительно. – Я пнула Астрид под столом, и она одними губами ответила: «Позже объясню». Дерек обратился к Голдману: – Джон, все к лучшему. Астрид окончит первый курс, а мы с тобой подготовим почву к переезду: выберем здание, договоримся с мастерами, убедим Роуз помочь.

– Помочь в чем? – снова полюбопытствовала я.

Неприятно, знаете ли, не понимать контекст!

– Мы с Джоном планируем открыть БДСМ-клуб. Уверен, в Нью-Йорке много подобных заведений, но наш клуб станет особенным. Я хочу, чтобы моя сестра-психотерапевт вела лекции и оказывала помощь тематикам.

– Черт, Дер… – Цвет лица Астрид слился с алым платьем.

– Ты сказала, ей можно рассказать.

– Про это я ничего не говорила.

Ее стыдливый тон окончательно убедил меня – хренов профессор зарубежной литературы не шутил. БДСМ?! Плетки, наручники и прочее дерьмо?

– Он бьет тебя?! – громко возмутилась я.

На нас обернулись люди с соседних столиков.

– Нет. Нет! – запротестовала Астрид, когда те зашептались. – Никто меня не бьет, не беспокойтесь, – обратилась она к гостям ресторана и грозно посмотрела на меня: – Пат, успокойся…

Но «грозно» и «Астрид» – несочетаемые вещи. Она была кроткой, слегка наивной, но чертовски сильной духом. Как этот ублюдок смог подмять ее под себя?! Почему она это позволила? До переезда мы жили Луксоне – в маленьком городке, где насилие было нормой. Мне казалось, я четко объяснила Астрид – то, что там происходило, совсем не норма.

– Объясни, – я впилась пальцами в стол. Костяшки побелели, а из моего рта едва не шла пена. – Чем вы занимаетесь? Я прекрасно знаю, что БДСМ – это про всякие наказания. Что он делает, если не бьет тебя?

– Много чего, – промямлила Астрид.

Дерек накрыл ладонью ее запястье и заботливо погладил.

– Патриция, я понимаю, что ты стала жертвой стереотипов, но в Теме много разнообразия. Не все ограничивается истязаниями. Например, мне нравится контроль. Астрид – тоже. Мы нашли себя в этом. Конечно, ты можешь не одобрять, но, прошу, не осуждай. Ради Астрид.

Я посмотрела на подругу. Ожидала, что она поникнет, опустит плечи, станет будто меньше, как всегда бывало, когда Астрид подавляли, но она сидела прямо и спокойно. И выдержала мой взгляд.

– Там есть те, кто любит… – я растерянно развела руками, – любит делать больно другим.

– Да, я в их числе.

Позабыв о присутствии Джона Голдмана, я отпрянула от него как от прокаженного. Не случайно он мне не понравился. Было в его взгляде что-то звериное. Вдруг шутка про маньяка – это вовсе не шутка?

– Делаю больно только тем, кому это нравится, – быстро добавил Джон. – Ты в безопасности, Кошечка, – он подмигнул мне.

– Какое счастье, что скоро ты свалишь из города.

– Точно! – проигнорировал он мой выпад. – Ищем плюсы, голубки! – обратился к Астрид и Дереку. Они были подавлены исходом событий, а вот мы… мы ликовали. Голдман сложил ладони, будто готовился к молитве, и пропел: – Ура! Мне не придется переезжать в проклятый, шумный, грязный, отвратительный мегаполис!

– Вали в свою деревню, – обиженно бросила я. Нью-Йорк – лучшее место на земле, и меня никто не переубедит. – Да, Астрид, – я попыталась приободрить подругу, – ты спокойно дослушаешь первый курс, выберешь, куда захочешь перевестись, или вовсе окончишь Берроуз.

Я скучала по ней. По девчачьим посиделкам, сплетням, веселью. Но моя жизнь катилась в гребаный ад, и меньше всего я хотела, чтобы Астрид наблюдала за моим падением. Надеюсь, она никогда не узнает правду.

– Я буду преподавать в Сент-Поле, – кивнул Дерек.

– За это надо выпить! – воскликнул Джон.

Мы с ним переглянулись и… впервые искренне улыбнулись друг другу. Не увидимся минимум полгода. Восхитительные новости!

– В Нью-Йорке по улицам бегают крысы. Крысы-мутанты!

– В Англии пьют чай с молоком – это извращение!

– О, я знаю толк в извращениях.

– Конечно! Ты же британец! Ура, я победила!

Я издала победный клич и подняла бокал с бурбоном. Джон проворчал что-то с притягательным… вернее, с идиотским британским акцентом и чокнулся с моим бокалом, признавая поражение. Когда стекло стукнулось о стекло, в ушах зазвенело, и я отчетливо поняла, как же сильно напилась. Джон рядом раскраснелся, его волосы растрепались, а рубашка оказалась расстегнута на две верхние пуговицы. Он не отставал от меня, сукин сын.

Ресторан прилично поредел. Большинство гостей уехали, и даже тот секси-музыкант перестал играть – пианино пустовало… как и мой бокал.

– Официант! Повторить! – закричала я.

– И мне! – вторил Джон. – Отыграюсь, Кошечка. Мы еще не спорили, какая еда вкуснее.

– Американская, конечно! Вы, англичане, едите пресное, невкусное дерм…

– Нам пора, – перебил меня Дерек.

Я повернула голову, но сфокусироваться удалось не сразу. Ой. Все это время они были здесь? Я провела холодной ладонью по лицу, остужая разгоряченную кожу. Так… Вспоминаю. Я обрадовалась, что Астрид, Дерек и в особенности Клоун пока не переезжают. Мы заказали много вкусной еды. Я настояла на бокале шампанского – отметить встречу! И настроение было таким классным, что мы перешли на бурбон… Мы, то есть я и Джон.

– Созвонимся завтра, – улыбнулась Астрид и громко прошептала Дереку: – Разве безопасно оставлять их наедине?

– Джон умеет обращаться с веревкой, – отшутился он.

Я собиралась возразить, но официант принес новую бутылку.

Незаметно мы опустошили и ее. Обидно признать, но Джон Голдман оказался на редкость интересным собеседником. В последнее время мой круг общения состоял из не самых интеллектуальных личностей, и поговорить об искусстве, книгах и старых фильмах было приятно. Так приятно, что меня ничего не смущало – ни его рыжие волосы, ни идиотские словечки, ни то, что в один миг Джон наклонился и прижался губами к моим губам. Пьяным, как и душевнобольным, прощается многое. Поэтому я позволила себе не анализировать, не делать выводы, не включать голову. Я обхватила его скулы ладонями и углубила поцелуй.

– Запишите на счет Дерека Ричардсона, – сказал Джон официанту.

Рука Голдмана крепко сжимала мою талию, пока мы направлялись в номер отеля. Я не возражала. От Джона вкусно пахло – дорогим парфюмом с древесными нотами и морской солью. На мой взгляд, запах и мозг – самое сексуальное, что есть в мужчине. Джон собрал бинго и добавил пункт со звездочкой: спортивное, крепкое тело, а также уверенность в себе. Поэтому я понимала, что не буду ни о чем сожалеть наутро. Мы свободные люди и абсолютно не подходим друг другу. Пойдем своими дорогами, никаких ожиданий или претензий.

Такими были мои последние связные мысли.

Джон со второго раза открыл дверь ключ-картой, и мы очутились в просторном номере. Я не успела рассмотреть комнату, утопающую в полумраке. Шторы задернуты, автоматический свет не работал. Споткнувшись пару раз о мебель, Джон приподнял меня и кинул на кровать, лег сверху, исследуя ладонями мое тело. Ожидать трепетной нежности от извращенца с плеткой (или что он использует?) я не собиралась, но когда он порвал мое платье, недовольно заворчала. Однако совсем забыла о взятом напрокат наряде, когда пальцы Голдмана проникли внутрь меня, отодвинув край кружевного белья. Он действовал быстро, четко и ни на секунду не забывал о моем удовольствии. Когда звякнула пряжка ремня, я едва сдерживала стоны от первых волн оргазма.

Приняв его на всю длину, я вскрикнула. Джон ритмично задвигался, впиваясь зубами мне в плечо. Боль и удовольствие смешались, я теперь на каком-то новом уровне, невиданной ранее высоте.

Алкоголь отключил все лишние эмоции, остались инстинкты. Страсть. Похоть. Мы приближались к краю: я соскользнула в пропасть, стиснув его бедра ногами. Тело охватил пожар, и в ту же минуту Джон выдохнул:

– Да, черт побери, да, – он излился. – Это было… необычно.

– В каком смысле? – спросила, отдышавшись. – Ты про секс без презерватива? Я на таблетках, если что.

Джон перекатился на спину.

– А я здоров, если что.

Повисла пауза, она отдавала неловкостью.

– Тогда о чем ты? – мой голос охрип после криков.

Голдман сел и попытался застегнуть рубашку. Сквозь шторы пробивались огни города, и я увидела: на белом хлопке не хватало пары пуговиц. Джон негромко ответил:

– Я не занимаюсь сексом просто так. Не мой стиль.

Лучше бы он молчал.

– Без подробностей, – остановила его, отчего-то испытав злость. Будто я для него очередной эксперимент! Единственная сессия, на которую нужно пойти Голдману, – это сессия у психиатра!

Прикусив губу, я зажмурилась. Он был хорош. На полчаса я совсем забыла, что он мне не подходит. В постели Джон подходил мне на все сто. Мы кончили одновременно. Мы чувствовали друг друга. А теперь я осознала, что была для него лишь способом «попробовать что-то новенькое».

Я встала, борясь с головокружением. Опираясь на стену, потрогала платье – подол порван, но в целом ничего. Накину сверху пальто и дойду до дома.

– Хочешь уйти, Кошечка?

– Да, я же гуляю сама по себе, – отшутилась, рассматривая в зеркале испорченный макияж – от бордовой помады остался смазанный след, а под глазами осыпалась тушь.

– Прогуляемся вместе? – вдруг предложил Клоун. – Мне не спится.

Я дернула плечами. Какая разница, пусть.

Алкогольная дымка развеивалась, и стыд опускался на мой разум, как первые лучи солнца стремились пробиться сквозь облака. Отличная мысль: переведем наше общение из горизонтальной в вертикальную плоскость, чтобы избежать неловкости.

Я надела туфли, но не успела застегнуть ремешки: Джон присел передо мной на колено.

– Что ты… – слова застряли в горле.

Пальцами он коснулся моей лодыжки, посылая по коже электричество, и застегнул туфли. Когда Голдман посмотрел на меня снизу вверх потемневшими глазами, я вновь захотела оказаться в его объятиях…

Так. Хватит.

– Идем? – я развернулась к выходу из номера.

– Не за что, – легко отозвался Джон.

Непрошибаемый. Клоун.

На улице легкий минус. Снежинки хлопьями падали на асфальт. Редкие бегуны и прохожие с собаками исчезали в глубине Центрального парка, в то время как я направлялась к ближайшей лавке. Было ужасно неудобно идти: каблуки тонули в промерзлой земле, а щиколотки покрылись мурашками. Знала бы, что рано утром следующего дня придется устроить прогулку, надела бы кроссовки… или не приехала бы на встречу?

Я искоса глянула на Джона: мы шли десять минут, но он не сказал ни слова. Всматривался вдаль, спрятав ладони в карманы черного пальто.

– Холодно, – попыталась я завести беседу.

– Еще одна причина, по которой я ненавижу Нью-Йорк. – На меня Голдман не смотрел. Он добавил сквозь зубы: – Трясет от мысли, что я должен сюда переехать.

– Ты вроде бы большой мальчик, – подметила я, – имеешь право не переезжать.

– Дер хочет осесть здесь. Ради Астрид. Ради прошлого своей семьи. Это было бы мило, будь я сентиментальнее.

– Дер… Дер… При чем тут ты?

Пару минут Джон молчал, и я перестала рассчитывать на ответ. Кто знает, какие там у них роли в БДСМ-клубе.

– Я не могу оставить Дерека. Без меня он не справится, а я ему слишком благодарен. Дер мне как сын в каком-то смысле.

Мы сели на лавку, и я спросила:

– Как сын? Сколько у вас разница в возрасте? Пять лет?

– Семь. У Домов время течет иначе, тебе не понять, – Джон отмахнулся.

Не очень-то вежливо!

– «Время течет иначе»? – смеясь, переспросила я и нахмурилась. – Вы что, вампиры?

– Да, будешь плохо себя вести, перекушу тобой перед отъездом, – отшутился Голдман. – Спасибо за ночь, Кошечка, – он встал и улыбнулся.

В лучах рассветного солнца его зубы опасно блеснули: резцы выпирали сильнее, чем у обычных людей. Я содрогнулась. Вампир? Джон засмеялся. Нет, клоун.

– Скажу тебе лучший комплимент, что ты слышала в своей жизни.

– Удиви меня.

Джон поиграл бровями.

– Я впервые кончил без БДСМ-сессии.

Несмотря на холодную погоду, мне стало жарко.

– Да пошел ты! – я собрала немного снега. – Извращенец.

Он ловко увернулся, когда я кинула в него снаряд. Голдман отдал мне честь двумя пальцами, прислонив их к виску, и пошел к выходу из парка.

– Надеюсь, наши пути никогда не пересекутся, – пробубнила я себе под нос, наблюдая, как его силуэт исчезает среди деревьев.

Но я понимала, как нелепо мое желание. Астрид и Дерек заслужили счастье, а Джон – лучший друг Дерека. Мне придется видеть этого Клоуна снова и снова. Надеюсь, нечасто. Главное, как мы безмолвно договорились, эту ночь мы навсегда забудем.

Глава 1

Патриция Болдуин

Мне было пять, когда я захотела стать актрисой. Некоторые детские воспоминания навсегда врезаются в память – и это одно из них. Я отчетливо помнила свои туфельки на маленьком квадратном каблуке, а из-за белизны платья мои волосы казались ярче и напоминали морковь. Не настоящую, а ту, что из мастики, на шоколадном праздничном торте. Неестественный ядреный цвет. «Как в мультике», – сказала я. «В кино все приукрашивают», – ответил отец. Он ненавидел кинематограф, и я пришла к выводу, что у папы фобия. Может быть, когда он был подростком, на киносеансе под открытым небом соседская девчонка укусила его за член. Или фильм был настолько страшным, что папа обмочился. Факт оставался фактом – когда я смотрела телевизор, он переключал канал на новости и говорил: «Когда ты станешь старше, то сможешь прийти ко мне в гости в студию. Я покажу, как делают репортажи, – там все реально». Мне оставалось только улыбаться и кивать. Но в тот свой день рождения я подумала: как было бы хорошо, если бы я стала кем-то другим. Хотя бы на пару часов.

Журналистика плотно вошла в мою жизнь в семь лет, когда я побывала на студии телеканала. Мне понравилась суета перед съемками: гримеры подправляли телеведущим макияж, пока те повторяли сводки новостей. Профессиональный подход, учитывая, что за кадром всегда есть бегущая строка. Папа был важной шишкой, руководителем, ему не до мечтаний.

Мама, наоборот, после работы только и делала, что смотрела мыльные оперы. В отличие от отца, она любила кино. Иногда мне казалось, даже сильнее, чем реальность. Каждый день по вечерам я заставала ее у телевизора с бокалом вина и думала: если она увидит в сериале меня, то обратит внимание? Поймет, что там я, ее дочь?

Наверное, тогда был второй раз, когда я задумалась, что хочу стать актрисой. И я помнила свои первые пробы в школьном театре: мне пришлось обниматься с парнем, от которого воняло луком. Но я вытерпела, чтобы получить роль. Не помню пьесу, да и появилась я на сцене пару секунд, но тогда мое желание доказать отцу, что мир киноиндустрии не ужасен, а матери, что я существую, сменилось на искреннюю потребность заниматься искусством. Целью, к которой я шла.

– Пат, съемки начнутся через двадцать минут. Ты готова?

– Всегда, сестричка, – я улыбнулась своей гримерше.

Она не была «моей гримершей» – до звания кинодивы мне далеко, но Марго делала мой день лучше. Я обожала ее образ: выкрашенные до угольного цвета волосы, тонкие брови, как у актрисы пятидесятых, и пышные формы. Когда-то Марго работала в той же индустрии, что и я, но после тридцати сменила профессию.

Мне тоже следовало решить, что я хочу делать дальше, но сейчас я думала только о том, как впечатлить нового режиссера и выйти с ним на контракт. В своей внешности я не сомневалась: натуральные рыжие волосы, большие зеленые глаза, минимум веснушек – что удивительно для бледной кожи – и спортивная фигура с красивой грудью. Но в таланте я не так уверена, как во внешних данных. Провалы меня уничтожили.

В школьной театральной студии я была звездой, но когда поступила в Нью-Йоркскую Академию киноискусства, то меня не просто опустили с небес на землю, а шмякнули со всей силы и прокатили по асфальту.

– Сегодня мы пригласили консультанта.

За плотным занавесом проходили другие съемки.

– Куколка, звучит так, будто я консультант в магазине нижнего белья, – последовал ответ. Голос мужской, хрипловатый, манерный. Я поморщилась. Сколько же в этой сфере снобов! Не-консультант-нижнего-белья добавил: – Я тематик, дорогуша. Прояви хоть каплю уважения.

– П-простите, – ответила координатор съемок. – Мистер…

– Без имен. Мне ни к чему слава в ваших кругах.

Я прикусила губу, а в горле встал вязкий ком. Нет… нет… Мне показалось. Он ненавидит Нью-Йорк, а моя подруга еще не переехала из Хейстингса…

– Что за бред? Это театр или… костюмированная вечеринка? – Он рассмеялся. К уничижительному тону я привыкла, и не такое слышала, но его слова резанули как скальпелем. – Пародия на реальность, ясно, – проворчал он.

Я вскочила с высокого стула, и Марго выругалась.

– Задницу печет? Ты вроде сегодня в классической съемке, – пошутила Марго, поливая лаком мои завитые в крупные кудри волосы. – Пат, нам нужно закончить. Режиссер скоро придет, а твой партнер потребовал, чтобы я успела намазать маслом его торс…

Я перестала слушать. Сердце грозилось пробить грудную клетку, а ноги потяжелели – думаю, дело не в высоких каблуках. Опираясь на гримерный стол, я направилась к занавесу. Просто посмотреть. Понять, что я ошиблась. Выдохнуть.

Бедра свело. Немыслимо! Прошло три месяца, а я с трепетом вспоминаю пьяный секс с мужчиной, который мне совсем не подходит. Во-первых, он рыжий. Достаточно, чтобы вычеркнуть его из памяти. Во-вторых, он увлекается извращенными практиками, которые даже в теории звучат отвратительно. В-третьих, он лучший друг парня моей подруги! Я бы придумала и в-четвертых, и в-пятых, и в-шестых, но…

Но его улыбку я не забыла.

Если не знать, чем он занимается… Точнее, если знать только то, что он владелец оптики в небольшом городе на севере Миннесоты, можно поверить, что он не опасен. А если посмотреть в его карие глаза, легко потерять саму себя. Я вцепилась в занавес, стиснув плотную ткань в кулак, и резко дернула в сторону.

Рыжеволосый, высокий, красивый мужчина. В белой рубашке и в черных брюках. Сколько таких в Нью-Йорке? Тысячи. Сколько из них манерно называют женщин «куколками», «леди», «дорогушами»? Десятки, вероятно. А сколько тех, в чьем присутствии я теряю контроль?

Он перестал ворчать на декорации и повернулся.

Темные глаза пробили мою броню насквозь.

– Клоун, – вырвалось обреченным шепотом.

Джон секунду хмурился и ответил:

– Кошечка.

Его взгляд оценивающе прошелся по наряду – вернее, почти по полному отсутствию наряда на моем теле: нижнее белье бордового цвета и короткий шелковый халат. Я затянула пояс, но в моем действии было ничтожно мало смысла. Голдман все исследовал той зимней ночью в отеле.

– Не ожидала тебя здесь увидеть.

– Будто бы это должна быть моя фраза, – усмехнулся Джон.

Я мечтала стать актрисой всю свою жизнь. Репетировала разные роли, примеряла чужие эмоции. И в тот момент надеялась, что мне удалось сыграть безразличие.

За три месяца до…

– Ты опоздала! – Телефон плавился в моей ладони.

Я убрала мобильный от уха, чтобы не оглохнуть, и приложила динамик к одеялу.

– Ты… – ругательства затонули в ткани, – сколько мне это будет стоить?! Ты уволена! Уволена!

Гудки. Тишина. Как же хорошо.

Из меня вырвался выдох-облегчение. А следом я осознала, что потеряла работу. Опять. Застонав, накрыла голову подушкой. Это была моя четвертая подработка за последние месяцы – сегодня я должна была выйти на улицу в костюме цыпленка и приглашать людей в закусочную. Не верх актерского мастерства, но надо с чего-то начинать, раз с нормальными ролями мне не везет.

Я вспомнила, почему проспала, и застонала громче.

– У тебя кто-то есть? – послышался голос из коридора.

– Нет, Кен, – ответила, когда убрала подушку. – Никого нет.

Был. Вчера у меня был обаятельный, сексуальный, абсолютно не подходящий мне рыжеволосый Доминант[2]. Сколько раз я должна повторить «неподходящий», чтобы выкинуть из головы горячую ночь? После того, как Джон Голдман оставил меня одну в Центральном парке, я прогулялась по Пятой авеню и поехала домой. Тут я сразу вырубилась и проспала до полудня, упустив возможность заработать денег. Прекрасно! Вновь напомню: Джон Голдман мне не подходит!