Сад забытых траекторий

– Если это сработало, – отметил Алексей. – Нельзя исключать, что процедура переноса сознания завершилась неудачно, и квантовая активность, которую мы наблюдаем, имеет иную природу.

– Конечно, – согласился Кашима. – Но в таком случае нам не пришлось бы беспокоиться об этических аспектах нашей миссии, не так ли?

Алексей услышал в этих словах скрытый вызов.

– Вы считаете, я недооцениваю этическую сторону вопроса?

Кашима мягко улыбнулся.

– Я считаю, что большинство из нас привыкли мыслить в рамках определённых категорий. Физическое и цифровое. Реальное и виртуальное. Человеческое и… иное. Но что, если эти границы условны? Что, если сознание, перенесённое в цифровую среду, остаётся в полной мере человеческим? Или, наоборот, что, если оно эволюционирует в нечто, для чего у нас нет подходящих категорий?

– И как в таком случае определить этические рамки взаимодействия? – спросил Алексей, заинтригованный ходом мысли собеседника.

– Это главный вопрос, – Кашима подался вперёд. – Традиционная этика опирается на понятия автономии, благополучия, справедливости. Но как применить эти концепции к существам, чьё субъективное восприятие может радикально отличаться от нашего? Чьё понимание времени, пространства, самой жизни может быть фундаментально иным?

– Звучит так, словно вы уже верите в существование этих цифровых сознаний, – заметил Алексей.

– Я считаю, что мы должны действовать исходя из предположения, что они существуют, – ответил Кашима. – Ошибка в другую сторону – отрицание их субъектности, если они реальны – была бы гораздо более серьёзным этическим провалом, чем приписывание субъектности тому, что является лишь сложной программой.

– Принцип предосторожности, – кивнул Алексей. – Разумно.

– Но это создаёт практическую дилемму, – продолжил Кашима. – Что делать, если спасение физических тел экипажа «Гермеса» потребует действий, потенциально угрожающих цифровой экосистеме?

– Вы имеете в виду отключение квантового компьютера?

– Например, – подтвердил Кашима. – Если для реанимации биологических тел потребуется перенаправить энергию, которая сейчас поддерживает квантовую матрицу, что мы должны выбрать?

– А что думает об этом доктор Каратаева? – спросил Алексей, подозревая, что знает ответ.

– Её позиция… прагматична, – дипломатично ответил Кашима. – Она считает, что физические тела являются приоритетом. Цифровые копии, по её мнению, могут быть сохранены путём переноса на современные носители.

– Но вы сомневаетесь, что это возможно?

Кашима задумчиво провёл рукой по своим серебристым имплантатам.

– Я сомневаюсь, что мы понимаем, с чем имеем дело. Если эти сознания существовали и эволюционировали в квантовой матрице две сотни лет – а субъективно, возможно, тысячелетия – они могут быть настолько интегрированы с системой, что любая попытка «переноса» уничтожит именно то, что делает их уникальными.

Их разговор прервал сигнал общего оповещения. Голос капитана Фарука разнёсся по всему кораблю:

– Внимание всем членам экипажа. Мы входим в пояс астероидов Юпитера. Возможна небольшая турбулентность. Всем рекомендуется занять безопасные места и активировать ремни.

Алексей и Кашима вернулись к пассажирским креслам и пристегнулись. Через иллюминаторы было видно, как «Тезей» маневрирует среди далёких, едва различимых точек – астероидов, образующих разреженное кольцо вокруг газового гиганта.

– Это всего лишь предосторожность, – пояснила Мендес, заметив беспокойство на лицах учёных. – Современные навигационные системы способны проложить безопасный курс через гораздо более плотные скопления.

Прохождение пояса астероидов заняло около часа. Когда корабль вышел в относительно чистое пространство, капитан объявил, что пришло время подготовиться к фазе глубокого сна – гибернации, которая позволит экипажу пережить долгий путь к внешним рубежам Солнечной системы без психологических и физических перегрузок.

Для Алексея этот момент всегда был связан со странным чувством уязвимости. Погружение в гибернацию означало полную потерю контроля, доверие своей жизни технологиям и другим людям. В этом была своего рода ирония – отправляясь исследовать возможность переноса сознания, они сами готовились временно отключить своё сознание, положившись на машины, поддерживающие их тела.

Перед тем как отправиться в медицинский отсек для подготовки к гибернации, Алексей ещё раз просмотрел собранные им материалы. Его взгляд задержался на фотографии экипажа «Гермеса» – двенадцать улыбающихся людей в синей униформе, стоящих на фоне только что построенной станции, ещё находящейся на орбите Земли, перед отправкой к месту назначения.

Их лица, застывшие в момент надежды и гордости, теперь казались странно призрачными. Что стало с ними? Погибли ли они в тот момент, когда их сознания были перенесены в квантовую матрицу? Или они продолжили существовать, но в иной форме? И если да, что они подумают о людях, прибывших через двести лет, чтобы потревожить их цифровое убежище?

С этими тревожными вопросами Алексей отправился готовиться к гибернации, зная, что следующий раз он проснётся уже у цели – у станции «Гермес», хранящей тайну, которая может изменить его представление о самой природе человеческого существования.

Глава 3: Странствие в пустоте

Пробуждение от гибернации всегда было странным процессом. Сначала возвращалось сознание, размытое и дезориентированное, как после очень глубокого сна. Затем, постепенно, чувства – сначала слух, улавливающий приглушённые звуки корабельных систем, потом зрение, фокусирующееся на светлых панелях потолка, и наконец, осязание – ощущение прохладного воздуха на коже и мягкой поверхности под телом.

Алексей медленно моргал, пытаясь вернуть себе ясность мышления. Над ним нависало сосредоточенное лицо доктора Свенссон, её серебристые волосы казались нимбом в ярком медицинском освещении.

– С возвращением, профессор, – Ингрид сверилась с показаниями биомонитора. – Ваши показатели в норме. Как вы себя чувствуете?

– Как будто меня разобрали и собрали заново, – пробормотал Алексей, ощущая характерную сухость во рту.

– Это нормальная реакция, – кивнула Ингрид, подавая ему стакан с регидрационным раствором. – Ваше тело было в состоянии замедленного метаболизма пять дней. Нейроны заново устанавливают привычные связи. Выпейте это, поможет восстановить электролитный баланс.

Алексей послушно выпил солоноватую жидкость и попытался сесть. Мышцы отозвались неприятной слабостью, но не болью – современные протоколы гибернации были разработаны так, чтобы минимизировать атрофию.

– Все уже проснулись? – спросил он, замечая, что другие капсулы гибернации пусты.

– Вы последний, – ответила Ингрид. – Остальные проснулись в течение последнего часа. Доктор Каратаева собирает брифинг в центральном отсеке через тридцать минут.

После серии простых упражнений, направленных на восстановление мышечного тонуса, и короткого душа Алексей почувствовал себя почти нормально. Нейроинтерфейс, молчавший во время гибернации, снова ожил, засветившись приглушённым голубым светом на периферии зрения. Корабельная сеть немедленно обновила его статус и предоставила текущие данные о полёте.

Когда Алексей вошёл в центральный отсек, остальные члены экспедиции уже собрались. Некоторые выглядели всё ещё сонными после гибернации, но в целом команда казалась собранной и готовой к работе.

Елена Каратаева стояла у голографической проекции, демонстрирующей текущее положение корабля относительно целевых координат. Увидев Алексея, она кивнула ему и продолжила:

– Итак, мы вышли из гибернации раньше запланированного срока. Причина – аномальные показания наших датчиков дальнего действия.

Она сделала жест рукой, и проекция изменилась, показывая серию графиков и схем, отображающих какие-то энергетические всплески.

– За время нашего сна интенсивность квантовой активности на станции «Гермес» увеличилась более чем в два раза, – продолжила Каратаева. – Более того, появились признаки… направленности этой активности.

– Направленности? – переспросила Сара Чжан, подаваясь вперёд с явным интересом.

– Да, – Каратаева выделила часть данных на проекции. – Энергетические всплески происходят в определённом ритме, с почти идеальной регулярностью. Это не похоже на случайные флуктуации. Это больше напоминает…

– Сигнал, – тихо закончил за неё Михаил Лазарев. – Они пытаются с нами связаться.

В комнате повисла тишина. Алексей почувствовал, как по спине пробежал холодок. До этого момента возможность существования сознаний в квантовом компьютере «Гермеса» оставалась теоретической, абстрактной. Но если они действительно пытаются установить контакт…

– Не будем делать поспешных выводов, – Каратаева бросила предостерегающий взгляд на Лазарева. – Мы пока не знаем, что вызывает эти энергетические паттерны. Это может быть результатом деградации системы, некая форма автоматического протокола или, действительно, попытка коммуникации. Нам нужно больше данных.

– Когда мы достигнем «Гермеса»? – спросил Алексей.

– Через тридцать шесть часов, – ответил капитан Фарук. – Мы решили не возвращаться в гибернацию на столь короткий срок. Это даёт нам время для финальной подготовки и детального планирования первого контакта.

– Предлагаю разделиться на рабочие группы, – вмешалась Каратаева, возвращая разговор в практическое русло. – Инженерная группа во главе с Рейнольдсом займётся подготовкой оборудования для первичного обследования станции. Медицинская группа под руководством доктора Свенссон подготовит всё необходимое для возможной работы с биологическими телами экипажа. Научная группа – это все мы, – она обвела взглядом учёных, – разработает протоколы исследования и сценарии первого контакта.

План был принят без возражений, и команда разошлась по своим задачам. Алексей присоединился к научной группе, расположившейся в небольшой лаборатории корабля.

– Итак, – начала Каратаева, когда они собрались вокруг рабочей станции, – нам нужно определить приоритеты исследования и разработать методологию.

– Полагаю, первичный контакт с квантовой системой будет нашей главной задачей, – произнесла Сара Чжан. – Мы должны понять, с чем имеем дело, прежде чем предпринимать какие-либо действия, особенно в отношении биологических тел.

– Согласна, – кивнула Каратаева. – Но мы также должны быть готовы к быстрой оценке состояния тел в стазис-камерах. Если они находятся в критическом состоянии, возможно, нам придётся действовать незамедлительно.

– Это создаёт потенциальный конфликт, – заметил Кашима. – Если квантовая система действительно содержит сознания экипажа, они могут иметь собственное мнение о судьбе своих биологических тел.

– Предлагаю следующий подход, – вмешался Лазарев. – Мы разрабатываем двухфазный протокол. Первая фаза – пассивное сканирование и неинвазивная диагностика как квантовой системы, так и биологических тел. Никаких активных вмешательств. Вторая фаза, которая начнётся только после анализа данных первой фазы и, возможно, установления коммуникации с квантовой системой, – это активные действия, направленные на спасение того, что можно спасти.

– Разумно, – согласилась Каратаева после короткой паузы. – Профессор Соколов, учитывая вашу экспертизу в исторических технологиях, предлагаю вам возглавить группу по оценке общего состояния станции. Нам нужно понять, насколько структурно целостны различные модули, какие системы всё ещё функционируют и какие ресурсы доступны.

Алексей кивнул, принимая задачу.

– Я бы хотел работать в паре с инженером Рейнольдсом, если это возможно. Его технические знания будут незаменимы.

– Согласна, – Каратаева сделала пометку в своём цифровом планировщике. – Доктор Чжан и доктор Лазарев займутся квантовым ядром. Доктор Кашима будет консультировать обе группы по этическим аспектам и протоколам взаимодействия. Я буду координировать общую стратегию и поддерживать связь с Консорциумом.

План был логичным, но Алексей заметил, что он создаёт определённую динамику власти. Каратаева оставляла за собой право принятия окончательных решений, что, учитывая её прагматичный подход, могло привести к конфликтам, если ситуация окажется этически неоднозначной.

После завершения планирования Алексей отправился на поиски Томаса Рейнольдса, чтобы обсудить совместную работу. Он нашёл инженера в техническом отсеке, где тот проверял оборудование для внешних работ.

Рейнольдс был классическим представителем своей профессии – крепким, с руками, привыкшими к точной работе, и взглядом, автоматически оценивающим конструкции и механизмы. Его короткие русые волосы были аккуратно подстрижены, а на запястье виднелся старомодный механический хронометр – редкость в эпоху нейроинтерфейсов.

– Профессор Соколов, – Рейнольдс кивнул, не отрываясь от проверки портативного анализатора структурной целостности. – Слышал, мы будем работать вместе. Изучали историю технологий, значит?

– Археологию ранней космической эры, если быть точным, – Алексей присел на контейнер рядом с инженером. – Специализируюсь на технологических артефактах и системах жизнеобеспечения.

– Хм, – Рейнольдс отложил анализатор и посмотрел на Алексея с некоторым сомнением. – И часто вам приходилось работать с реально функционирующими системами двухсотлетней давности?

– Честно говоря, никогда, – признал Алексей с лёгкой улыбкой. – Обычно я имею дело с нефункционирующими реликтами. Но я знаю теоретические принципы работы систем того периода лучше, чем большинство современных инженеров.

Рейнольдс хмыкнул, но в его глазах появилось некоторое уважение.

– Справедливо. Большинство инженеров моего поколения не утруждают себя изучением устаревших технологий. Считают, что нет смысла забивать голову тем, что больше не используется.

– А вы? – спросил Алексей, заинтригованный механическим хронометром.

– Я? – Рейнольдс посмотрел на своё запястье и улыбнулся. – Я считаю, что принципы важнее, чем конкретные воплощения. Базовые инженерные решения прошлого часто дают ключ к пониманию проблем настоящего. И иногда старые технологии бывают удивительно надёжными.

Алексей почувствовал, что они нашли общий язык. Следующий час они провели, обсуждая доступное оборудование и стратегию обследования станции. Рейнольдс оказался прагматичным, но вдумчивым специалистом, готовым слушать исторические знания Алексея и интегрировать их в технический подход.

Когда основное планирование было завершено, Алексей вернулся в центральный отсек, чтобы проверить текущие данные о «Гермесе». К его удивлению, там он обнаружил Сару Чжан, интенсивно работающую с массивом данных, проецируемым в воздухе перед ней.

– Не спится? – спросил он, подходя ближе.

Сара вздрогнула, настолько погружённая в работу, что не заметила его появления.

– О, профессор Соколов… Просто хотела более детально проанализировать энергетические паттерны. В них есть нечто… озадачивающее.

– Могу я взглянуть? – Алексей подошёл к проекции.

– Конечно, – Сара изменила масштаб отображения. – Видите эти периодические всплески? Они образуют последовательность, которая кажется почти… математической. Как будто это не просто сигнал, а сообщение, закодированное в простых числах.

Алексей всмотрелся в графики. Он не был специалистом в квантовой физике, но даже его неопытный глаз мог различить определённую упорядоченность в кажущемся хаосе энергетических всплесков.

– Вы пытаетесь декодировать это?

– Пытаюсь, – кивнула Сара с лёгким разочарованием. – Но проблема в том, что стандартные алгоритмы декодирования не работают. Это не двоичный код, не десятичный, не любая другая известная нам система счисления. Это что-то… принципиально иное.

– Возможно, это связано с квантовой природой сигнала? – предположил Алексей. – Если эти сознания существуют в квантовой среде, их способ мышления и коммуникации может основываться на принципах, радикально отличающихся от наших.

– Именно! – Сара оживилась, её глаза загорелись энтузиазмом. – Я думаю, они используют квантовую логику, а не классическую булеву. В квантовом мире бит может быть не только 0 или 1, но и любой суперпозицией этих состояний. Это создаёт совершенно иную основу для кодирования информации.

– И как мы можем интерпретировать такое сообщение?

– Я работаю над алгоритмом, который транслирует квантовую логику в классическую, – Сара указала на часть своих вычислений. – Это как перевод с одного языка на другой, где не просто слова отличаются, но и сама грамматика, сама структура мышления.

Алексей был впечатлён. Несмотря на свой молодой возраст, Сара проявляла исключительную научную интуицию и творческий подход.

– Если вам удастся это сделать до нашего прибытия на станцию, это может кардинально изменить характер первого контакта.

– Именно поэтому я не сплю, – Сара улыбнулась с лёгкой самоиронией. – Хотя, признаюсь, есть и личный интерес. Возможность быть первым человеком, расшифровавшим послание от сознания, существующего в квантовой матрице… это как открыть новую главу в истории коммуникации.

Их разговор прервал тихий звук шагов. В центральный отсек вошла Ольга Кузнецова, специалист по жизнеобеспечению.

– Не спите? – спросила она, направляясь к кофейному синтезатору. – Хотя, я не удивлена. После гибернации всегда сложно вернуться к нормальному циклу сна.

– Работаем, – ответила Сара. – Пытаемся расшифровать возможное послание от квантового ядра «Гермеса».

– И как успехи? – Ольга активировала синтезатор, запрограммировав его на приготовление крепкого чёрного кофе.

– Пока только теории, – признала Сара. – Но мы продвигаемся.

– Кузнецова, – обратился Алексей, вспоминая детали её специализации, – вы ведь эксперт по долговременным системам жизнеобеспечения? Что вы думаете о возможности того, что биологические тела экипажа «Гермеса» всё ещё могут быть жизнеспособными?

Ольга забрала свой кофе и задумчиво отпила, прежде чем ответить.

– С точки зрения современных технологий, поддержание жизнеспособности биологических тел в течение двухсот лет – это практически невозможно. Даже при самом совершенном стазисе происходит медленная деградация тканей. Но… – она сделала паузу, – станция «Гермес» была экспериментальной во многих аспектах. И если квантовый компьютер продолжает функционировать, то, возможно, и другие системы работают лучше, чем мы ожидаем.

– Какие шансы вы бы дали? – настаивал Алексей.

– Если говорить о полном восстановлении к нормальной жизни? Близкие к нулю, – честно ответила Ольга. – Но если речь идёт о сохранении базовой биологической активности, достаточной для извлечения генетического материала или даже некоторых нейронных паттернов… я бы сказала, есть небольшой шанс.

– Нейронных паттернов? – заинтересовалась Сара. – Вы считаете, что часть информации о сознании может сохраниться в физическом мозге даже после того, как сознание было перенесено в квантовую матрицу?

– Я не специалист в этой области, – пожала плечами Ольга. – Но современные теории сознания говорят о том, что нейронные сети мозга хранят не только абстрактную информацию, но и эмоциональные состояния, глубинные воспоминания, базовые личностные характеристики. Если мозги экипажа действительно сохранились в некоем состоянии стазиса, возможно, там осталось нечто значимое.

Эта мысль породила новые вопросы. Если сознания экипажа существуют в квантовой матрице, а их физические тела содержат некие остатки прежних личностей – что это значит? Являются ли цифровые версии и биологические оригиналы одними и теми же людьми? Или они разделились в момент переноса, став отдельными существами с разными траекториями развития?

Три следующих часа прошли в оживлённой дискуссии. К ним постепенно присоединились другие члены экспедиции, не сумевшие уснуть после гибернации. Михаил Лазарев предложил серию гипотез о возможной эволюции сознания в квантовой среде. Идрис Кашима рассматривал этические импликации различных сценариев взаимодействия. Даже капитан Фарук, обычно сдержанный и практичный, увлёкся обсуждением, предлагая свой взгляд на проблемы навигации и безопасности.

Лишь когда корабельные системы автоматически понизили освещение, сигнализируя о наступлении "ночного" периода по корабельному времени, команда неохотно разошлась по каютам.

Но сон не шёл. Алексей лежал в своей узкой койке, глядя в потолок и размышляя о том, что их ждёт на «Гермесе». Пытаясь отвлечься, он активировал нейроинтерфейс и открыл раздел с биографиями экипажа станции, снова перечитывая информацию о людях, чья судьба была теперь центром их миссии.

Элизабет Ян, 46 лет на момент катастрофы. Блестящий физик, пионер в области квантового сознания. Публиковала работы по философии сознания ещё до получения основного образования в области физики. Была известна своим холистическим подходом, объединявшим науку, философию и даже элементы восточной метафизики. Не была замужем, детей не имела, вся её жизнь была посвящена исследованиям.

Джеймс Чен, 39 лет. Инженер-системщик, архитектор квантовых вычислительных сетей. Прагматичный визионер, разработавший несколько патентов, ставших основой для современных квантовых процессоров. Был женат, имел дочь, оставшуюся на Земле с матерью.

Ана Сантос, 42 года. Нейробиолог, специализировавшаяся на взаимодействии квантовых явлений и нейронных сетей. Бывшая спортсменка, перешедшая в науку после травмы. Известна своим упорством и нестандартным мышлением. Была замужем за коллегой-учёным, работавшим в смежной области на Земле.

Михаил Кронидов, 51 год. Математик и квантовый физик, разработчик теоретических основ для переноса сознания. Был известен как эксцентричный гений, предпочитающий работать в одиночестве. Никогда не был женат, но имел репутацию увлечённого коллекционера старинных математических инструментов.

И ещё восемь специалистов различных профилей – от биоэтики до инженерии стазис-систем. Двенадцать человек, отправившихся к границам Солнечной системы с амбициозной научной миссией и встретивших там неожиданную судьбу.

Что чувствовали они в те последние часы, когда системы жизнеобеспечения отказывали одна за другой, и единственным шансом на "выживание" стал экспериментальный перенос сознания? Был ли это страх? Отчаяние? Или, может быть, странное возбуждение первооткрывателей, шагающих в неизведанное?

И если эксперимент удался, если их сознания продолжили существование в квантовой матрице – что происходило с ними все эти годы? Сохранили ли они человеческие воспоминания, ценности, эмоции? Или эволюционировали во что-то принципиально иное, для чего у нас нет адекватных категорий описания?

С этими тревожными вопросами Алексей наконец погрузился в беспокойный сон, в котором ему снилась странная квантовая вселенная, где сознания переплетались и разделялись, существуя одновременно во множестве состояний, как волны и частицы в знаменитом двущелевом эксперименте.

Следующие сутки пролетели в интенсивной подготовке. Команда проверяла и перепроверяла оборудование, уточняла планы, проводила симуляции различных сценариев первого контакта. Сара Чжан продолжала работу над расшифровкой странных энергетических паттернов, исходящих от квантового ядра «Гермеса», но пока без явного прорыва.

Напряжение на корабле нарастало по мере приближения к цели. Даже опытные члены экипажа, привыкшие к сложным миссиям, проявляли признаки нервозности – более частые проверки оборудования, чем необходимо, тихие разговоры в углах, прерывающиеся при приближении других.

За шесть часов до расчётного времени прибытия капитан Фарук вызвал всех в центральный отсек для финального брифинга. Его обычно невозмутимое лицо казалось более напряжённым, чем обычно.

– Наши дальние сканеры уже предоставляют более детальную информацию о станции, – начал он без предисловий. – Мы подтверждаем наличие минимальной атмосферной утечки в основных модулях, что говорит о сохранении герметичности. Также подтверждается активность в центральном квантовом ядре. Новой информацией является обнаружение слабых энергетических сигнатур в жилом модуле, где, предположительно, находятся стазис-камеры с биологическими телами экипажа.

– Это хороший знак, – заметила Ингрид Свенссон. – Если стазис-системы всё ещё активны, шансы на сохранение биологической целостности тел повышаются.

– Однако есть и настораживающие данные, – продолжил Фарук. – Мы фиксируем нерегулярные энергетические всплески по всей станции. Они не соответствуют нормальным рабочим паттернам систем того периода.

– Это может быть результатом деградации? – спросил Рейнольдс. – Старые системы часто проявляют нестабильность перед полным отказом.

– Возможно, – кивнул Фарук. – Но есть и другая гипотеза. Эти энергетические всплески коррелируют с изменениями в активности квантового ядра. Как будто квантовый компьютер… управляет остальными системами станции.