Полная версия
Сражайся ради меня
Корин Майклс
Сражайся ради меня
Corinne Michaels
Fight for Me
* * *© Copyright 2020. FIGHT FOR ME by Corinne Michaels
© The moral rights of the author have been asserted
© А. Тютюгина, перевод на русский язык, 2025
© В оформлении макета использованы материалы по лицензиям © shutterstock.com
© ООО «Издательство АСТ», 2025
* * *Наташе Мэдисон – тебя невозможно переоценить.
1
Деклан
Восемь лет назад– И что нам теперь делать, чёрт возьми? – Джейкоб смотрит на меня в ожидании ответов, которых у меня нет.
– Я не знаю, – говорю я, глядя на развернувшуюся передо мной аварию.
Моё сердце колотится, и возникает чувство, будто я смотрю фильм, а не наблюдаю ужасающую реальность.
– Он должен поплатиться за это, – говорит Коннор, а его руки всё ещё дрожат.
Никто из нас и подумать не мог, что ночь обернётся чем-то подобным. Мы должны были праздновать и смеяться. И все четверо окончательно покинули бы этот Богом забытый город и нашего пьющего жестокого отца.
Я собирался наконец сделать Сидни предложение.
Она – единственная причина, почему я дышу. Она всё, что имеет значение для меня, и теперь я должен отпустить её. Хватает одного лишь мгновения. Машина улетает в кювет, слышатся все эти кошмарные звуки, ощущается запах смерти. Я не могу перестать прокручивать это в голове.
Оставаться на обочине дороги не вариант. Мои братья понесут ответственность за совершённое им, и я не могу это допустить.
– Мы уходим.
На меня обращаются три пары глаз, полные неверия.
– И оставим их здесь? – кричит Коннор, руками указывая на место аварии.
– У нас нет выбора, Коннор! Мы не можем остаться. Мы не были за рулём, но всё будет выглядеть так, будто были! – кричу я, хватая самого младшего брата за плечи. – Мы вернёмся. Мы проследим, чтобы завтра он во всём сознался.
– Нет. – Коннор, у которого самое большое сердце, качает головой. – Нет. Мы не были за рулём, и мы не можем оставить этих людей.
Джейкоб вздыхает и касается его плеч.
– Деклан прав.
Шон смотрит на меня, и его глаза вспыхивают осознанием.
– Моя машина…
– Я знаю, именно поэтому мы должны уйти. Именно твоя машина врезалась в них.
До Коннора, кажется, только сейчас начинает доходить, в чём главная проблема. Может, отец и сидел за рулём, но совершил аварию он на машине Шона. К кому это, скорее всего, приведёт полицейских? К Шону.
– Дек… – Голос Шона дрожит. – Мы не можем оставить этих людей. Коннор прав.
Я киваю.
– Мы едем домой и говорим, что сдадим его. Коннор прав. Он должен поплатиться. Но здесь мы оставаться не можем.
У меня сводит живот. Всё пошло по одному месту. Отец напился, попытался спровоцировать Коннора на драку, но поскольку мой брат больше не ребёнок, то поставил папу на место. И как бы ему ни хотелось начать разборки с остальными детьми, он не станет вытворять подобное на моих глазах. Не потому, что они не могут постоять за себя, но потому, что он знает, что я, на хрен, прикончу его, если он снова тронет кого-то из нас.
Теперь же, однако, у меня те же ощущения, что и в первый раз, когда он меня избил. Я парализован тем фактом, что породивший меня человек может быть настолько ужасен.
Я бросаю взгляд на перевёрнутую машину, у которой из ходовой части валит дым, и мне приходится бороться с подступающей тошнотой.
Одно мгновение, и вся моя жизнь меняет курс.
– Поехали, – говорит Джейкоб, утягивая Коннора к машине.
– Это неправильно! – Он выдёргивает руку и идёт назад.
У меня те же чувства, но я должен защитить своих братьев.
– Мы ничего не можем сделать, Коннор. Они мертвы, и только мы стоим здесь. Всё случилось из-за машины Шона, и мы понятия не имеем, добрался ли папа до дома. Мы должны поехать за ним, чёрт возьми! Что, если он ранен? Я обещал маме. Я должен поехать.
Он выглядит измученным, и на меня накатывает столько вины, что становится трудно дышать. Всего этого можно было бы избежать, если бы мы, как всегда, спрятали ключи, но прошло уже четыре года с тех пор, как я жил в Шугарлоуфе на постоянной основе. Я был беспечен. Мы все были.
Я должен был догадаться, что отец возьмёт машину. Я самый старший, тот, кто всегда спасал своих братьев, и теперь я их подвёл.
И всё-таки я никогда не позволю ни одному из них расплачиваться за мою глупость.
Через несколько секунд мы четверо вновь садимся в машину. Молча. А что здесь скажешь? Я думаю о людях, которых мы бросили. Были ли они чьими-то родителями? Были ли они хорошими людьми, жизни которых отнял мой отец?
Обратно в дом мы четверо возвращаемся угрюмыми и неуверенными. Мы обнаруживаем отца в отключке на диване, словно он не убил только что двух человек. Я пинаю его, потому что очень зол, но он ворчит что-то и вновь засыпает.
– Что теперь?
– Теперь мы останемся здесь, пока он не проснётся, а потом отправим его задницу в тюрьму.
Наступает утро, и я просыпаюсь первым.
Мне что-то не сидится, поэтому я выхожу из дома и направляюсь к машинам, чтобы проверить их и убедиться, что события прошлой ночи мне не приснились.
Но на бампере Шона есть царапины и вмятина, синие разводы на красной краске, а сам бампер вот-вот отвалится. Я закрываю глаза в ярости от того факта, что моя жизнь снова превратилась в бардак. Я не знаю, смогу ли справиться с ним.
Я думаю о матери и о том, как сильно она разочаровалась бы. Она была ангелом, которого забрали слишком рано. Её теплота, любовь и преданность детям не сравнимы ни с чем. Мы были предоставлены сами себе с тех пор, как она скончалась, и последнее её желание – это единственная причина, почему я здесь.
Я дал ей обещание, когда она лежала на смертном одре. Я сказал ей, что защищу своих братьев, прослежу, чтобы из них вышло что-то путное. Я дал ей слово, и посмотрите, куда их это привело.
Я падаю на колени, глядя на причинённый вред, и молюсь, чтобы мужчина, всегда думавший только о себе, поступил правильно в этот единственный раз.
Именно в этот момент я слышу шорох за спиной.
– Дек? – Голос Коннора тихий, но в безветренном утреннем воздухе звучит так, будто он кричит.
Он смотрит на меня в ожидании ответов.
– Это действительно произошло, – говорит Джейкоб.
– Ага… – Хотелось бы мне, чтобы это было неправдой, но доказательства прямо перед нами.
Когда Шон открывает дверь, его лицо выглядит осунувшимся, а сам он как будто постарел на несколько лет.
– Я видеть не могу эту машину.
Прежде чем я успеваю ответить, выходит отец, потирая рукой лицо. Он врезается в Шона, но удерживает равновесие.
– Что вы, четверо идиотов, здесь делаете? – невнятно говорит он.
– Ты помнишь что-то из того, что делал прошлой ночью? – напоминаю я.
Я едва ли могу смотреть на него, потому что это не тот человек, который меня растил. Он самозванец, пьяница и жестокий мудак, который считает, что на нас можно выпускать свой гнев.
– Ты сознáешься в том, что совершил. – Я говорю не терпящим возражений тоном. – Прошлой ночью ты убил двух человек и подверг опасности своих сыновей – снова. Мне надоело тебя защищать.
Отец оглядывает машину и снова смотрит на нас. Мы стоим в полной готовности дать ему отпор что бы ни случилось.
– Чёрта с два я это сделаю.
– Ты никчёмный кусок дерьма! – кричит Шон, направляясь к нему. Я хватаю его руку, заставляя остановиться. – Ты разрушил жизни всех! Мою, их! Я не позволю тебе сделать это снова! Ты сознáешься! – орёт он.
Шон всегда был самым спокойным из нас, а мама называла его своим «милым мальчиком». Он очень мягкосердечен, так что при взгляде на его взрыв негодования мы теряем дар речи.
Папа делает шаг вперёд, выпятив грудь и брызжа слюной.
– Ты хочешь заставить меня, малец? Это твоя машина повреждена. Это же вы четверо лихачили вчера ночью, не правда ли? Уверен, все в городе знают, что братья Эрроуд вернулись, да и эта машина производит много шума. Уверены, что никто вас не слышал?
Во мне поднимается волна невиданной ранее злости.
– Ты был за рулём.
Его злобная ухмылка становится шире.
– Никто не знает об этом, сынок.
– Я не твой сын.
– Вам четверым стоит подумать о том, как это будет выглядеть. Вы все здесь, машина Шона повреждена, и вы сказали, что два человека мертвы…
Коннор дышит всё громче, и я вижу, как его руки сжимаются в кулаки.
– Ты отвратителен.
– Может, и так, но вы, похоже, сами вляпались в неприятности. На вашем месте я бы держал язык за зубами, чтобы в итоге не отправить брата в тюрьму. А осуждённого никто не пустит в армию. – Затем он переводит взгляд на Шона. – Будет обидно, если ты лишишься стипендии, не так ли? – Он ухмыляется мне и уходит в дом, оставляя нас четверых в замешательстве.
– Он не поступит так! – кричит Джейкоб. – Он не может повесить это на нас, правда?
Они смотрят на меня, всегда на меня, и я пожимаю плечами. От него чего угодно можно ожидать.
– Я не знаю.
– Я не могу сесть в тюрьму, Дек, – говорит Шон.
Нет, не может. Шон стремится к большему. Мы все тоже, и это значит, что нам нужно куда подальше от этого города. С Сидни я тоже не могу так поступить. Я не могу взвалить на нее бремя того, что случилось прошлой ночью, и разрушить будущее, которого она так отчаянно желает. Какую жизнь я смогу ей дать, если он осуществит свою угрозу? Как она поступит в юридический колледж, будучи замужем за человеком, который оставил двоих мёртвыми на обочине дороги?
А если она не будет моей, тогда мне больше никто не нужен.
Есть лишь один вариант: клятва, разделённая с единственными тремя людьми, которые для меня важнее собственной жизни.
– Прямо сейчас мы обещаем друг другу, – говорю я, протянув руку, и жду, пока мои братья не соберутся в круг, держась за запястья друг друга. – Мы клянёмся, что никогда не будем, как он. Мы будем защищать всё, что нам дорого, а ещё никогда не женимся и не заведём детей, согласны?
Это означает отпустить Сид. Это означает разрушить каждую грёбаную мечту, что у меня есть, но только так я могу её защитить. Она найдёт другого мужчину – гораздо лучше меня – и обретёт счастье. Должна обрести.
Шон быстро кивает.
– Да, мы никогда никого не полюбим, потому что можем стать, как он.
Голос Джейкоба твёрд, как сталь, когда он произносит:
– Мы никогда не будем использовать силу в гневе, только для самозащиты.
Глаза Коннора полны злости. Его руки, как тиски, сжимаются всё крепче, пока он смотрит на меня.
– И мы никогда не заведём детей и не вернёмся сюда.
Мы все трясём руками в унисон. Братья Эрроуд никогда не нарушают данных друг другу обещаний.
Спустя несколько часов мы переместили машину в заброшенный амбар на заднем дворе. Мы все уставшие, сломленные и совершенно без сил. Джейкоб, Шон и я уезжаем завтра, но у Коннора есть ещё несколько недель, прежде чем он отправится в лагерь для новобранцев.
– Дек? – Шон хватает меня за руку, когда я прохожу мимо.
– А?
– Ты не обязан это делать, ты ведь знаешь?
– Делать что?
Он вздыхает и откидывает назад волосы.
– Разбивать ей сердце. Я понимаю, что мы сказали, и, хоть для нас троих это и работает, мы все были… напрочь отбитые. Ты любишь Сидни.
Это правда. Я люблю её больше всего на свете, достаточно, чтобы отпустить. Достаточно, чтобы дать ей жизнь лучше, чем я сам когда-либо смог бы. И я люблю её достаточно, чтобы знать, что разбить ей сердце – это лучшее, что я могу для неё сделать.
– Я не могу любить её и даже помыслить о том, чтобы обременить её всем этим. Я не могу дать ей будущее, и я не нарушу своё слово. – Моё сердце разбивается при одной мысли об этом, но я должен держаться. – Если я останусь с ней, мы всегда будем привязаны к этому городу. Я не могу этого допустить. Я должен уйти, начать новую жизнь и дать ей возможность сделать то же самое.
Шон сжимает переносицу.
– Она никогда тебя не отпустит.
Я качаю головой, тихо вздохнув.
– У неё нет выбора.
Я ухожу, потому что сказать мне больше нечего. В создавшейся ситуации всё, что осталось, – это обида и боль из-за принятых нами решений. Я должен избавить её от этого. С этого момента я должен придерживаться мысли, что я поступаю правильно. Не имеет значения, как сильно я буду от этого страдать.
Когда все засыпают, я выхожу из дома и иду через поля. Я бы смог найти дорогу к Сидни даже во сне. Она всегда была той силой, что толкает меня вперёд. Когда мы познакомились, то были не более чем двумя детьми с ужасными отцами, но мы обрели близость, о существовании которой я и не догадывался. Теперь я должен разорвать её.
Когда я дохожу до их скромного фермерского дома, то залезаю на дуб, который позволяет мне оказаться достаточно близко к её окну, чтобы постучать четыре раза.
Спустя несколько минут оконное стекло поднимается, и я вновь чувствую, что могу дышать.
Длинные белокурые волосы Сидни заплетены в косу, и, хоть она и спала, глаза её сияют и полны жизни.
– Что случилось? – сразу спрашивает она.
– Сегодня вечером я уезжаю в Нью-Йорк.
– Я думала, ты собираешься остаться до конца лета? – Я слышу её разочарование в каждом слове.
Я должен отпустить её. Я слишком сильно люблю её, чтобы утащить за собой на дно.
– Я не могу остаться.
Я вздох даётся мне тяжело.
– Иди в амбар, я встречу тебя там. Не хочу разбудить маму.
Прежде чем я успеваю ответить, она закрывает окно, не оставляя мне выбора. Либо я слезаю с дерева и ухожу, не встретившись с ней, что сделает меня ещё большим мудаком, либо я делаю, как она просит, и даю ей понять, что это действительно конец.
Когда я снова оказываюсь ногами на твёрдой земле, Сид уже там, в моей куртке с эмблемой колледжа и спортивных штанах.
Никогда ещё она не была так красива.
Даже не раздумывая, я делаю шаг ей навстречу.
– Почему ты уезжаешь, Дек?
Я поднимаю руку, чтобы убрать выбившуюся из косы прядь её волос. Я больше никогда не коснусь её лица. Я больше не увижу её улыбку и не заключу в объятья. Уже столько всего я сделал в последний раз. Я не смогу вернуть эти ощущения, но буду крепко держаться за воспоминания.
– Я должен.
– Из-за твоего папы?
Я киваю.
– Дело в этом, Сид. Я никогда не вернусь.
Она приоткрывает рот и делает резкий вдох.
– Что?
– Мне осточертел этот город, и я больше не могу здесь оставаться. Вся эта… жизнь в маленьком городке, я больше не выдержу.
Она моргает несколько раз и хватается за живот.
– Что насчёт всех тех обещаний, которые ты дал? Что насчёт твоей клятвы никогда не оставлять меня? Ты знаешь, что я не могу отсюда уехать. Я нужна маме и сестре, и я люблю это место.
– А я люблю Нью-Йорк.
– А любишь ли ты меня?
Больше всего на свете. Больше, чем я в состоянии выразить.
– Недостаточно, чтобы остаться.
Я наблюдаю, как её лицо искажается от боли, когда она отступает на шаг.
– Не… достаточно? – Затем она прищуривается. – Какого чёрта происходит, Деклан? Это не мы. Это не ты. Ты любишь меня. Я знаю, что любишь! – Она подходит ближе, хватает меня за запястье и прижимает мою ладонь к своей груди. – Я чувствую это здесь. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо. Не лги мне.
Мне нужно быстро покончить с этим. Она и правда знает меня лучше, чем кто-либо, и я должен защитить её от последствий преступления моего отца. Я поклялся сделать всё, что должен, лишь бы защитить братьев, и это означает разбить сегодня два сердца – моё и её.
– Ты меня не знаешь! – почти рычу я. – Мы с тобой… Нам было здорово, но я устал от этого. Мы только обманывали себя, думая, что сможем поддерживать отношения на расстоянии. К тому же мы ещё даже не закончили колледж. Никто не встречает человека, на котором женится, в старшей школе. Обещания нарушаются, и я больше не пытаюсь заставить себя делать так, чтобы всё получилось. Ты хочешь остаться здесь, прекрасно. Но я больше не проведу ни одной ночи в этом сраном городе, пока я жив.
Сидни поворачивается ко мне спиной и кивает. Но это не моя девочка. Она настоящий боец, и, когда её голубые глаза сталкиваются с моими, в них пылает огонь.
– Ясно. Так что, к чёрту меня? На хрен пошёл тот факт, что я любила тебя последние семь лет? Плевать, что я ждала тебя? Была рядом с тобой всё это время? Я так мало значу для тебя, Деклан?
Она весь мой мир, но я не могу ей этого сказать.
– Мне больше нет до тебя дела, Сид. Я притворялся какое-то время. Я не хочу жениться. Я не заведу детей. И я никогда не буду любить тебя так, как ты того хочешь.
У нее отвисает челюсть, и она толкает меня в грудь – сильно.
– Да пошёл ты! Пошёл ты на хрен за то, что сказал мне это! Я отдала тебе всё, и вот как ты мне отплатил? Знаешь что? Просто уходи. Иди и наслаждайся своей городской жизнью. Уходи и беги от всего, что мы обещали друг другу. Ты будешь одинок и печален, и знаешь что? Ты заслуживаешь этого. Я ненавижу тебя! Ты такой же мерзавец, как мой отец, а мы оба знаем, как я к нему отношусь.
Затем она разворачивается и убегает, оставив меня ненавидеть себя сильнее, чем она когда-либо будет.
2
Сидни
Наши дниО боже, Деклан здесь. Он в этом городе, в который он поклялся никогда не возвращаться, и кажется, будто мою кожу покалывают миллионы иголок. Обычно я горжусь своей храбростью, и тем не менее вот она я, прячусь, как последняя трусиха, потому что не в силах выдержать этого.
Встретиться с ним почти семь месяцев назад уже было непросто. Мы не разговаривали на похоронах его отца, но я чувствовала его присутствие всей душой. Я стояла, наблюдая за ним и его братьями, и в глазах каждого из них читалось облегчение. Он оказался ещё более красивым, чем я помнила. Его каштановые волосы были зачесаны назад, но не прилизаны, а костюм сидел на нём так, словно был сшит специально для него. Чёрт, наверное, так оно и было. Деклан Эрроуд добился очень больших успехов. Я следила за его карьерой, потому что большая любительница наказывать себя, и он впечатлял меня каждый раз.
Однако же я до сих пор не могу найти в себе силы простить его или поговорить с ним.
Он разбил мне сердце в ту ночь, но каждый день, когда он держался в стороне или отказывался связаться со мной, непоправимо уничтожал этот орган.
Я наклоняюсь, срываю цветок, растущий у кромки пруда, и сжимаю его, вспоминая, какие чувства Деклан когда-то вызывал во мне. Он обещал, что по окончании колледжа мы всё устроим.
Два года, сказал он после того, как мы закончили второй курс.
Два года, как же.
Я бросаю цветок в пруд и наблюдаю за тем, как тот плывёт. Забавно, что именно так и ощущается моя жизнь. Я просто… плыву по течению. Я не тону, слишком сильна для этого, но я всё ещё в этом пруду и позволяю потоку нести меня туда, куда он посчитает нужным.
Можно подумать, что спустя столько лет я должна была смириться с этим. Я и смирилась. Я получила диплом юриста, на добровольных началах помогаю врачам скорой помощи, у меня замечательные друзья, но до сих пор зияющая дыра в груди после того, как глупый мальчишка вырвал оттуда моё сердце и забрал с собой.
Теперь тот же самый глупый мальчишка вернулся в Шугарлоуф, и всё, что я успела зарыть поглубже, теперь рвётся на поверхность.
У меня звонит телефон. Это Элли, моя лучшая подруга, которую я собираюсь избегать до тех пор, пока Деклан снова не исчезнет.
– Привет, – говорю я со всей беззаботностью, на которую способна.
– Привет! Ты что, не придёшь на вечеринку?
Я закусываю губу и пытаюсь придумать, как бы лучше сообщить ей об этом.
– Я не могу, Эллс.
– Потому что он здесь?
Да.
– Нет.
– Тогда в чём дело? Хэдли спрашивает, где ты. Она передала нам, мол, ты сказала, что скоро вернёшься, а это было больше двух часов назад. Она не даёт нам ни спеть «С днём рождения тебя», ни съесть торт, ни сделать хоть что-то, пока её тёти Сид нет рядом. – Её голос звучит быстрее с каждым словом.
Какая же я грёбаная трусиха. Я оставила Хэдли и, когда она забежала в дом, унеслась прочь. Я не готова находиться с ним в одном помещении. Это будет слишком неловко и слишком… много «нас».
И всё же я не могу огорчить Хэдли.
– Уже иду. Просто… если для меня это станет слишком…
– Я тебя прикрою, – заканчивает Элли то, что я была не в силах произнести.
– Спасибо.
– Только успей до того, как она сведёт нас всех с ума окончательно.
Я улыбаюсь, понимая, что именно это Хэдли и сделает, и покидаю своё убежище, чтобы вернуться обратно в ад.
По пути я пытаюсь вспомнить всё плохое, что было между нами. Если я разозлюсь, то не буду чувствовать себя рядом с ним снедаемой любовью идиоткой. Я думаю о ночи, когда он сказал, что между нами всё кончено. О тех неделях, когда я умоляла его вернуться ко мне, чтобы мы могли разобраться во всём. О всей той сердечной боли, которую я вынесла, уверенная, что он передумает.
Не передумал.
Он бросил меня, как будто я была пустым местом, не дав ни одной вразумительной причины.
Ничтожество.
Я прохожу через поле и мимо домика на дереве, который для Хэдли построил Коннор. Серьёзно, эта малявка не просто верёвки из него вьёт, а целую верёвочную лестницу. Но это мило и заставляет меня задуматься, не поступаю ли я глупо, позволяя личной жизни сойти на нет.
Я отказалась от любви. У меня были парни, но ничего действительно значимого. Всё потому, что страх разбитого сердца оказался сильнее, чем желание снова полюбить. Хотя сам Деклан не разбил моё сердце – нет, он украл его из груди.
Я тащусь вверх по ступенькам, держась за гнев и обиду, которые он поселил в моём сердце много лет назад, и открываю дверь.
Когда я поворачиваюсь, он стоит передо мной.
– Сид.
– Мудак, – отвечаю я, скрестив руки на груди.
Он проводит рукой по своим густым волосам, убирая их от лица, и опускает взгляд.
– Я это заслужил.
– Значит, хоть в чём-то мы согласны.
Он смотрит на меня из-под густых ресниц, которыми не должен обладать ни один мужчина, и усмехается.
– Хорошо выглядишь.
Ты тоже.
Нет-нет, Сид. Он не выглядит хорошо. Он выглядит как сам дьявол, который разбил тебе сердце и ушёл, не обернувшись.
Я должна помнить обо всём этом. Иначе я не смогу игнорировать то, что он по-прежнему заставляет моё сердце трепетать, или то, что я никогда не чувствовала себя более защищённой в объятиях другого – не то чтобы я потратила восемь грёбаных лет, пытаясь найти мужчину хотя бы наполовину такого же идеального, как Деклан Эрроуд. Но ещё важнее то, что я должна сохранять дистанцию между нами, чтобы он не понял меня неправильно и не начал думать, что у нас есть хоть один шанс на примирение.
Меня послали один раз – позор на его голову. Меня послали дважды – я дура, которой нужно влепить оплеуху.
– Уверена, также мы согласны в том, что нам необязательно делать это. Нам нужно продержаться полгода, и потом каждый может продолжать притворяться, что другого не существует.
Деклан подходит немного ближе, и запах одеколона, которым он пользуется с семнадцати лет, окутывает меня. Я купила ему первый флакон на Рождество. Он был мускусным и сильным, отражая именно то, что я представляла, думая о Деклане. Моё сердце болит из-за осознания, что он до сих пор пользуется им.
– Это не то, что я делал.
Я качаю головой, не желая слушать ложь.
– Полгода, Деклан. Я прошу тебя избегать меня, делать вид, что я здесь не живу или что ты не знаешь меня, на эти полгода, пока ты застрял здесь.
– Я ненавижу своего отца за это.
Мы все ненавидим его отца. Когда он умер, его четыре сына должны были унаследовать ферму Эрроуд. Они должны были продать её и жить дальше. Но отец Деклана оказался жестоким и эгоистичным даже после смерти. В завещании было оговорено, что каждый из четырех братьев должен прожить на ферме по полгода. По окончании этого срока они смогут делать с имуществом всё, что захотят.
Это означает, что, даже дав клятву никогда не возвращаться сюда, у них нет иного выбора, если они хотят получить наследство. И теперь я должна видеться с мужчиной, с потерей которого так и не смогла смириться.
– Как бы то ни было, ты и так мне достаточно задолжал.
В его глазах мелькает вспышка боли, но он отводит взгляд.
– Ты всегда прекрасна и неотразима, когда злишься.
Верно. Конечно же. Достаточно, чтобы он так чертовски легко смог меня оставить. Я не позволю своему сердцу искать в его словах особый смысл. Я должна защитить себя, потому что любовь к Деклану всегда была моей проблемой. Она всю жизнь была для меня столь же естественна, как дыхание.
