Карта теней Петербурга. Трилогия

Он отправился в район за Николаевским мостом, в царство складов, ночлежек и трактиров, где жизнь кипела грязная, шумная и бесцеремонная. Здесь его темный редингот не вызывал вопросов. Он искал не официальными запросами, а деньгами и умением слушать. Несколько монет старому водовозу, паре слов с торговкой сеном – и вот он уже знал, что последние дни здесь видели нового человека. Молчаливого, с военной выправкой, но с пустыми глазами. Звали его Никифор, по кличке «Угорь». И он вдруг разбогател.

Волков нашел его в зловонном кабаке «У пропащего якоря». Никифор, коренастый мужчина с обветренным лицом и бычьей шеей, сидел в углу и пил водку большими, жадными глотками. Но даже в опьянении его глаза метались, а правая рука то и дело тянулась почесать запястье, будто вспоминая старую рану или новую задачу.

Волков не стал подходить. Он стал тенью. Он наблюдал, как Никифор закончил пить, мотнул головой и, пошатываясь, направился к выходу. Он шел быстро, уверенно, его походка выдавала бывалого солдата, знающего, куда он идет даже в тумане.

Погоня началась.

Они нырнули в лабиринт узких переулков, где туман сгущался до молочной белизны. Волков держался на почтительной дистанции, но его память работала на пределе. Щелчок. Поворот направо, навес с выцветшей вывеской. Щелчок. Проход между двумя домами, заваленный ящиками. Щелчок. Кривой фонарный столб с разбитым стеклом. Он не просто запоминал путь – он строил в уме трехмерную карту, предвосхищая возможные направления движения.

Никифор, почуяв неладное или следуя отработанному маршруту, резко свернул и рванул в проход, ведущий к черным, как угольные ямы, дворам-колодцам. Волков ускорился. Его сердце колотилось, но разум оставался кристально чистым. Он видел, как фигура «Угря» мелькала в разрывах тумана, перепрыгивала через груды дров, скользила по мокрым камням мостовой.

И тогда Волков использовал свое главное оружие. Он не пошел вслед. Он резко свернул налево в, казалось бы, глухой переулок. Его память подсказала ему, что этот переулок, делая петлю, выходит к тому же двору, с другой стороны. Он бежал, не разбирая дороги, его легкие горели от холодного влажного воздуха. Он выскочил на крошечный двор, заваленный бочками, как раз в тот момент, когда в него, с другой стороны, вбежал запыхавшийся Никифор.

Солдат остановился как вкопанный, увидев перед собой фигуру в темном рединготе, преградившую ему путь. Его рука рванулась за пазуху, где угадывалась ручка ножа.

– Никифор, по кличке «Угорь», – голос Волкова прозвучал резко и властно, эхом отражаясь от стен колодца. – Дело об убийстве титулярного советника Воронина. Сопротивление бесполезно.

Глаза Никифора расширились от ужаса и злобы. Он не стал разговаривать. С рыком он бросился на Волкова, тяжелый нож блеснул в тусклом свете.

Но Волков был готов. Его память, хранившая не только визуальные образы, но и мышечные реакции, подсказала ему движение. Он не стал фехтовать. Он резко отскочил в сторону, позволив Никифору по инерции врезаться в груду пустых бочек. Дерево с грохотом полетело на мостовую.

Пока солдат пытался выбраться, Волков был уже рядом. Он не стал применять оружие. Короткий, точный удар ребром ладони по вооруженной руке, и нож с лязгом отлетел в сторону. Еще одно движение – и Никифор, захрипев, был прижат лицом к холодной, мокрой стене.

– Кто нанял тебя убить Воронина? – прошипел Волков, с силой заламывая ему руку за спину.

– Не знаю я! – солдат хрипел, пытаясь вырваться. – Через посредника… Дали задание, деньги… Больше ничего!

– Какой посредник? Описывай!

– Мужчина… Хорошо одет. От него пахло дорогим табаком… Сигарами… Сказал, архивариус – предатель, что он продал своих… Говорил про «Карту» … Клянусь, больше ничего!

Волков почувствовал ледяной холод внутри. Он был прав. Никифор – всего лишь пешка. Исполнитель. И его навели на него, чтобы закрыть дело, как он и предполагал.

Он с силой прижал Никифора к стене.

– Ты идешь со мной. И будешь рассказывать все официально.

В этот момент с крыши одного из домов послышался легкий, почти невесомый звук. Как будто камень скатился по жести.

Волков инстинктивно отпрянул, пригнувшись.

Но было поздно.

Раздался короткий, сухой хлопок, похожий на лопнувшую шину. Никифор вздрогнул, его глаза округлились от изумления, изо рта вырвался короткий, пузырящийся звук. На его груди, чуть ниже ключицы, проступило маленькое алое пятно, быстро расползавшееся по грубой ткани.

Пуля была выпущена из воздушного ружья. Бесшумного, смертоносного оружия убийц.

Никифор безвольно осел на землю, увлекая за собой Волкова. Тот в ужасе смотрел, как жизнь уходит из глаз солдата. Он был так близок к разгадке. И снова его опередили.

Он резко поднял голову, вглядываясь в крыши, в разрывы тумана. Ничего. Только далекий, удаляющийся скрежет – возможно, чьи-то шаги по железной кровле.

Он остался один в грязном дворе-колодце с умирающим человеком, который был его единственной зацепкой. И с горьким осознанием: его противник был вездесущ, безжалостен и на два шага впереди.

Погоня закончилась. Но охота только начиналась. И теперь Волков понимал – он был не только охотником. Он и сам был дичью.

Глава 6. Улица с односторонним движением.

Смерть Никифора повисла в сыром воздухе двора-колодца тяжелым, невысказанным упреком. Волков стоял над телом, его пальцы непроизвольно сжались в кулаки. В ушах звенела тишина, оставшаяся после бесшумного выстрела. Он проиграл этот раунд. Вчистую. Его единственная живая ниточка к «Карте Теней» была перерезана на его глазах.

Он не стал дожидаться, когда шум привлечет дворников или городовых. Он не мог позволить себе быть найденным здесь, рядом с трупом. Его карьера и без того висела на волоске, а одно неверное движение могло стать последним. Оставив тело в тени, он бесшумно скользнул в проход, его память, уже зафиксировавшая каждую деталь убийства, работала вхолостую, как механизм без нагрузки. Щелчок. Положение тела. Щелчок. Рана. Щелчок. Отсутствие гильзы. Бесшумное оружие.

Он шел по опустевшим утренним улицам, не видя их. Внутри бушевал шторм из ярости, стыда и холодной, расчетливой мысли. Они не просто убили свидетеля. Они продемонстрировали свое всеведение. Они знали, что он выследил Никифора. Они следили за ним с самого начала. Значит, его квартира, его перемещения – все под колпаком.

Возвращаться домой было безумием. Идти в участок – самоубийством. Он был загнан в угол, как зверь.

Единственным безопасным местом оказалась его память. Он нашел уединенную скамью в Летнем саду, пустынном и неприветливом в предрассветный час, и закрыл глаза, погружаясь в внутренний архив.

Он заставил себя заново пережить последние дни. Лавка Федорова. Кабинет Воронина. Рисунок глаза. Погоня за Никифором. Каждый шаг, каждое слово, каждый запах. Он искал щель. Ошибку в их безупречной игре.

И вдруг его сознание споткнулось о мелочь. Ничего значительного. Почти абсурдную.

Запах.

В кабинете Воронина, смешанный с миндалем и кровью, был тот самый запах дорогого табака. И тот же запах витал в его квартире после визита непрошеных гостей. И его же упомянул Никифор, описывая нанимателя.

Но был и другой запах. В кабинете Воронина, едва уловимый, под слоем пыли и старых книг. Сладковатый, цветочный. Запах духов.

Он отбросил эту мыслю, как нерелевантную. Слуга? Но слуга Гаврила пах дешевым мылом и водкой. Кто еще мог быть в кабинете ученого-архивариуса? Жена? У Воронина, по словам слуги, семьи не было.

И тогда его память, этот верный слуга, выдал ему еще один образ. Не из кабинета, а с бала в Мариинском дворце. Тот самый вечер, когда он видел символ на портсигаре князя Орлова. Рядом с князем, чуть позади, в тени колонны, стояла женщина. Высокая, в темном платье, с невозмутимым, почти скульптурным лицом. И от нее тогда тоже пахло чем-то тонким, сладковатым и холодным. Как лепестки увядающих лилий.

Щелчок. Запах в кабинете Воронина. Щелчок. Запах на балу. Совпадение? Слишком натянуто.

Он не знал, кто она. Но его логика, выстроенная на исключениях, подсказывала: если все улики ведут к могущественным мужчинам вроде Орлова, то появление в этой схеме женщины – элемент непредсказуемый. И поэтому – потенциально уязвимый.

Он встал со скамьи. Первые лучи солнца пробивались сквозь туман, окрашивая его в грязно-розовые тона. У него не было ни плана, ни союзников, ни даже безопасного угла. Но у него была новая гипотеза. Улица, которая, возможно, вела не в тупик.

Он достал из внутреннего кармана записную книжку и на чистой странице быстрыми, точными штрихами начал рисовать по памяти. Не схему, не символ. А лицо. Лицо женщины с бала. Высокие скулы, прямой нос, темные волосы, убранные в строгую прическу. Он не был художником, но его эйдетическая память позволяла ему копировать увиденное с фотографической точностью.

Он закончил рисунок и убрал книжку. Теперь у него была новая цель. Найти ее. Узнать, кто она. И понять, какую роль она играет в «Карте Теней».

Он вышел из Летнего сада и растворился в утренней толпе, подняв воротник редингота. Они думали, что загнали его в угол. Они думали, что, отрезав одну нить, они уничтожили весь клубок.

Но они не учли одного. Память Артемия Волкова была не клубком, а сетью. И порвав одну нить, они лишь заставили его нащупать другую. Более тонкую. И, возможно, более опасную для них.

Охота продолжалась. Но теперь охотник и дичь поменялись ролями так тихо, что этого не заметил никто, кроме самого охотника.

Глава 7. Лик из памяти.

Петербургский полдень встретил Волкова суетой Невского проспекта. Солнце, бледное и безразличное, наконец-то растопило туман, но не смогло прогнать ощущение тотальной слежки. Каждый прохожий в котелке, каждый извозчик, замедливший шаг, казался потенциальным агентом «Карты». Он чувствовал себя как под стеклянным колпаком, на который со всех сторон смотрят невидимые глаза.

Его первым пристанищем стал зал для чтения Публичной библиотеки. Здесь, среди безмолвных читателей, он чувствовал относительную безопасность. Он достал записную книжку с портретом незнакомки и положил ее рядом с подшивкой светской хроники газеты «Правительственный вестник» за последние месяцы. Его метод был прост до гениальности: он листал страницы, его взгляд скользил по отчетам о балах, приемах и благотворительных вечерах, а память мгновенно сравнивала каждое упоминаемое женское имя и фамилию с изображением в его уме.

Прошел час. Два. Глаза уставали от мелкого шрифта, но разум оставался острым. И вот, на странице, посвященной тому самому балу в Мариинском дворце, он нашел короткую заметку в столбце «Присутствовали»: «…князь Г.О. Орлов с сестрою, княжной Елизаветой Орловой…»

Елизавета Орлова.

Его память тут же выдала ему образ женщины, стоявшей в тени колонны. Да, это было возможно. Та же гордая осанка, тот же разрез темных глаз. Он не мог быть на сто процентов уверен – газетная гравюра была слишком схематичной, – но совпадение было слишком веским, чтобы его игнорировать. Сестра князя. Та, что находилась в самом эпицентре этого паутинного клубка.

Но как подступиться к княжне? Явиться в особняк с допросом? Это был бы верный шаг к самоубийству. Нужен был окольный путь. Нужен был кто-то, кто знал свет изнутри, но был вне его. Кто-то, кому он мог бы рискнуть показать рисунок.

Он вспомнил о Владимире Ипполитовиче, пожилом учителе рисования, когда-то преподававшем в Смольном институте. Старик, бедный и честный, знавший наизусть всю родословную Петербурга, но давно отринутый высшим светом за свой неуживчивый характер. Он жил где-то на Песках.

Волков нашел его в крошечной квартирке, пропахшей скипидаром и акварельными красками. Комната была завалена холстами, на которых застыли призраки былых парадов и портреты давно почивших сановников.

– Артемий Петрович? – удивился старик, впуская его. – Какими судьбами? Следователю до моих клякс дело?

– Помогите, Владимир Ипполитович, – без предисловий сказал Волков, доставая записную книжку. – Вам приходилось писать ее?

Он раскрыл страницу с рисунком. Старик натянул на нос пенсне, подошел к окну.

– Гм… Лицо знакомое. Очень. Да это же Орлова. Княжна Елизавета Григорьевна. Редко появляется на людях, держится в тени братца. Говорят, умница редкая, но с характером. Холодная, неприступная. Почему вы интересуетесь ею, Артемий Петрович? Не нашумевшее ли дело Воронина?

Волков вздрогнул. Даже здесь, на задворках города, слухи уже ползли.

–Что вы знаете о Воронине?

– Да что все знают. Ученый муж, свел счеты с жизнью. Хотя… – старик снял пенсне и многозначительно посмотрел на Волкова, – …ходили слухи, что он работал над каким-то особым заказом для князя Орлова. Что-то связанное с историей города. Говорили, он нашел какой-то ключ.

Ключ. Снова это слово. Ключ в лабиринте на символе. Ключ, который искал Воронин.

– Где можно увидеть княжну? Не на балу, а… в более частной обстановке.

Старик задумался.

–Она, насколько я знаю, покровительствует приюту для сирот при церкви Святой Екатерины на Фонтанке. Бывает там по вторникам, инкогнито, разумеется. Сегодня как раз вторник.

Церковь Святой Екатерины. Всего в нескольких кварталах.

Волков поблагодарил старика и вышел, оставив тому на столе несколько кредитных билетов «на краски». У него было чувство, что он только что получил карту с отметкой «здесь зарыт клад».

Он подошел к церкви, величественному, но потемневшему от времени зданию, и занял позицию в сквере напротив. Он ждал, слившись с тенью дуба, его взгляд был прикован к входу. Прошел час. Его ноги затекли, а в груди клокотало нетерпение.

И вот она появилась.

Не в карете, а пешком, в скромном, темно-синем платье и простой шляпке, скрывавшей лицо. Но осанка, походка – это было невозможно скрыть. Та самая женщина с его рисунка. Елизавета Орлова.

Она вышла из церкви не одна. С ней был мальчик-сирота лет десяти, и она что-то говорила ему, наклонившись. И в этот момент ветер сорвал с ее запястья тонкий шелковый платок.

Волков, не раздумывая, вышел из укрытия. Он подобрал платок и, сделав несколько шагов, преградил ей путь.

– Княжна, вы обронили, – произнес он тихо, протягивая платок.

Она выпрямилась. Ее глаза, темные и бездонные, встретились с его взглядом. В них не было ни удивления, ни страха. Лишь холодное, изучающее любопытство, как у ученого, рассматривающего редкий экспонат.

– Благодарю вас, – ее голос был тихим, мелодичным, но лишенным тепла. Она взяла платок, и их пальцы едва коснулись. – Я вас не знаю.

– Артемий Волков. Коллежский асессор.

Она медленно надела перчатку.

–Следователь. Я слышала. Вы ведете дело бедного Воронина.

Она знала. Конечно, знала.

– Да. И я уверен, это не самоубийство.

– Мир полон загадок, господин Волков, – она слегка наклонила голову. – И некоторые из них лучше оставить неразгаданными. Ради собственного же блага.

Это было не предупреждение. Это было констатация факта.

– Что искал Воронин в архивах? Что это за «ключ»?

На ее губах дрогнула едва заметная улыбка.

–Ключ? Возможно, он искал то, что нельзя найти в архивах. То, что хранится только здесь. – Она легким движением пальца коснулась своего виска. Прямо как он сам. – Или теряется здесь навсегда. Прощайте, господин Волков. Будьте осторожны. Вам могут подсказать неверный путь.

Она повернулась и пошла прочь, уводя за руку мальчика, не оглянувшись ни разу.

Волков стоял как парализованный. Ее слова висели в воздухе, словно отравленные иглы.

«То, что хранится только здесь… Или теряется здесь навсегда».

Она говорила о памяти. О его даре. Она знала о нем. Возможно, знала с самого начала.

И последняя фраза… «Вам могут подсказать неверный путь». Было ли это просто прощанием? Или страшным пророчеством? Она дала ему понять, что его величайшее оружие – его разум – может быть обращено против него.

Он смотрел вслед удаляющейся фигуре, и его охватило новое, доселе неведомое чувство. Не страх. Не ярость. А леденящий душу трепет перед загадкой, которая была воплощена в этом холодном, красивом лице.

Елизавета Орлова не была просто пешкой. Она была хранителем тайны. И чтобы добраться до сердца «Карты Теней», ему придется пройти через нее.

Глава 8. Кабинет князя.

Ночь опустилась на Петербург, черная и беззвездная. Воздух снова наполнился влажной прохладой, предвещающей новый туман. Артемий Волков стоял в тени огромного платана напротив особняка Голицыных на Английской набережной. Громада здания с его колоннами и высокими окнами казалась спящим каменным исполином.

Слова Елизаветы Орловой жгли его изнутри. «Вам могут подсказать неверный путь». Что, если все его расследование – лишь тщательно проложенный маршрут в тупик? Что, если его память, его главный козырь, была скомпрометирована с самого начала? Единственным способом проверить это было действовать вопреки их плану. Совершить неожиданный, отчаянный поступок. Проникнуть в логово зверя.

План созрел у него молниеносно. Используя служебные связи, он выяснил, что князь Орлов вечером отбыл в Царское Село по личному приглашению высочайшей особы. Особняк должен был быть почти пуст. Охрана, конечно, оставалась, но ее было немного, и она была предсказуема.

Он ждал до глубокой ночи, пока огни в окнах не погасли один за другим. Его темный редингот и мягкая фетровая шляпа делали его невидимкой. Обойдя здание, он нашел то, что искал – дверь для поставщиков в глубине двора. Замок был старым, но прочным. Однако его память, изучавшая в юности по чертежам устройство таких механизмов, подсказала ему слабое место. Несколько минут работы отточенной стальной пластинкой – и тихий щелчок возвестил о победе.

Он приоткрыл дверь и скользнул внутрь.

Его охватил запах спящего дома – воска, старого дерева и легкой пыли. Он замер, прислушиваясь. Тишина. Только где-то далеко тикали часы. Его память, подкрепленная изученными планами особняка, выстроила перед ним трехмерную схему. Щелчок. Прямо – кухня. Щелчок. Налево – коридор в главные залы. Щелчок. Направо – узкая лестница на второй этаж, в личные апартаменты.

Он двинулся направо, как тень, ступая только на края ступеней, чтобы избежать скрипа. Сердце билось ровно и громко, казалось, его эхо разносится по всему дому. Вот он – второй этаж. Длинный, темный коридор с рядами закрытых дверей. Но одну из них его память выделила особо – дверь в кабинет князя, выходившая окнами в сад.

Ручка поддалась беззвучно. Он вошел.

Кабинет был огромным. Высокие книжные шкафы из темного дуба, тяжелый стол, покрытый зеленым сукном, глобус в углу. Лунный свет, пробивавшийся сквозь высокое окно, выхватывал из мрака отдельные детали: малахитовую пепельницу, серебряный пресс-папье, стопку аккуратно разложенных бумаг.

Волков подошел к столу. Его пальцы в перчатках скользнули по поверхности. Он не искал вслепую. Его память подсказывала ему, что искать. Он искал символ. Лабиринт и ключ.

Он начал с ящиков. Замки были более сложными, но и они вскоре сдались. Бумаги, письма, счета… Ничего подозрительного. Ничего, что связывало бы князя с Ворониным или «Картой Теней». Разочарование начало подкрадываться к нему, холодное и липкое. Что, если он ошибся? Что, если это действительно тупик?

И тогда его взгляд упал на глобус. Старинный, на массивной деревянной подставке. Что-то было не так. Щелчок. Его память сравнила его с десятками других глобусов, которые он видел. Этот был… слишком идеальным. Слишком новым для кабинета, полного антиквариата. И он стоял не совсем ровно.

Волков подошел и осторожно попытался повернуть его. Глобус не двигался. Он нажал на него. Ничего. Тогда он провел рукой по экватору. И почувствовал едва заметную линию, скрытую в рельефе океанов. Он надавил.

Раздался тихий щелчок. Верхняя полусфера глобуса отъехала в сторону, как крышка шкатулки.

Внутри, на бархатной подкладке, лежали не карты, а несколько предметов. Небольшая, изящная дамская двустволка с перламутровой рукоятью. Стопка писем, перевязанных черной лентой. И – его дыхание перехватило – старый, потертый кожаный портфель с медной застежкой. На застежке был выгравирован тот самый символ. Лабиринт и ключ.

Портфель Воронина.

Сердце Волкова заколотилось. Он протянул руку, чтобы взять его, но в этот момент из глубины дома донесся звук. Не скрип, не шаг. Тихий, мелодичный перезвон. Колокольчик, висевший, должно быть, на двери его же кабинета. Сигнал тревоги.

Они знали.

Он схватил портфель и сунул его за пазуху редингота. Гасить свет было бессмысленно. Он рванулся к двери, приоткрыл ее и заглянул в коридор. Он был пуст. Но с лестницы доносились торопливые, тяжелые шаги. Не один человек.

План побега, который он выстроил в уме, рухнул. Оригинальный путь был отрезан. Оставалось одно – вперед, через другие комнаты, в поисках другого выхода.

Он выскользнул из кабинета и бросился вглубь коридора, распахивая первую попавшуюся дверь. Это была небольшая комната, будуар. Лунный свет лился из окна, выходившего в сад. Второй этаж. Высота была значительной, но не смертельной.

Шаги за спиной становились все громче. Он услышал приглушенные голоса. Его время истекало.

Он распахнул окно. Холодный воздух ударил ему в лицо. Внизу простирался сад, темный и безмолвный. Он перекинул ногу через подоконник, готовясь спрыгнуть на мягкую землю клумбы.

И в этот момент в дверь будуара постучали. Легко, почти вежливо.

– Господин Волков, – раздался за дверью спокойный, знакомый голос. Голос Елизаветы Орловой. – Не трудитесь. Все выходы перекрыты. Давайте решим этот вопрос цивилизованно. У меня есть предложение, которое вас заинтересует.

Она не кричала. Не угрожала. Она говорила так, будто предлагала чашку чая. И в этой ледяной уверенности было нечто более пугающее, чем любая ярость.

Волков замер на подоконнике, одной ногой в комнате, другой – над пустотой. Портфель Воронина жёг ему грудь. Прыжок в неизвестность? Или разговор с женщиной, которая, возможно, держала нити всего заговора?

Он обернулся и посмотрел на дверь.

Глава 9. Предложение, от которого нельзя отказаться.

Волков замер на подоконнике, его тело было напряжено как струна. Один рывок – и он в саду, бегство, погоня, неопределенность. Но портфель Воронина за пазухой был не просто уликой, это был ключ.

А ключи существуют, чтобы открывать двери, а не убегать от них.

Голос Елизаветы Орловой за дверью был спокоен, но в нем слышалась сталь. Он не сомневался, что «предложение» будет ультиматумом. Но в ее словах прозвучало нечто иное – «цивилизованно». Это слово резануло слух в этой ситуации, но именно оно заставило его замедлить внутреннюю панику.

Он медленно, с театральной неспешностью, отступил от окна, стряхнул с рукава редингота пыль с подоконника и поправил шляпу. Он не мог позволить им видеть его растерянным.

– Входите, княжна, – произнес он, и его собственный голос прозвучал на удивление ровно. – Дверь не заперта.

Дверь открылась бесшумно. В проеме стояла Елизавета Орлова. Она была в том же темном платье, что и днем, но теперь на плечи была накинута алая шелковая шаль, а в руке она держала небольшую керосиновую лампу, свет которой отбрасывал зыбкие тени на ее высокие скулы. За ее спиной в коридоре виднелись два коренастых силуэта, но она жестом велела им остаться снаружи и вошла в будуар одна, закрыв дверь.

– Вы оказались на редкость бесцеремонным гостем, господин Волков, – сказала она, ставя лампу на туалетный столик. Ее взгляд скользнул по открытому окну. – И на редкость проворным. Мой брат будет недоволен.

– Ваш брат, я полагаю, будет недоволен тем, что я нашел, – Волков похлопал рукой по груди, где был спрятан портфель.

– Нашли? – она слегка подняла бровь. – Или вам его подсказали? Вспомните, господин Волков. Как именно вы вышли на этот дом? На след Никифора? На меня?

Он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Его память тут же начала прокручивать ленту событий. Слишком много совпадений. Слишком много «удачных» подсказок.

– Вы хотите сказать, что все это… инсценировка?

– Все в этом мире – инсценировка, – она подошла ближе, и в ее глазах заплясали отблески пламени. – Вопрос лишь в том, кто режиссер. Вы, с вашим уникальным даром, были слишком ценным инструментом, чтобы позволить вам бесцельно рыскать по городу. Вам нужен был… правильный вектор.

– Вектор, ведущий к вам? – он не скрывал сарказма.

– Вектор, ведущий к правде. Той, что скрыта за версией для официальных протоколов. Воронин был не жертвой. Он был предателем. Он пытался продать секреты «Карты Теней» иностранной разведке.

Волков отшатнулся, будто от удара.

–«Карта Теней» … это ваша организация?

– Это не организация. Это – традиция. Сообщество людей, которые на протяжении поколений хранят хрупкое равновесие этого города. Мы – те, кто стоит за кулисами истории, не допуская самых страшных ее сценариев. Воронин нарушил клятву. Его смерть была необходимой мерой. А ваш протокол о самоубийстве… изящным решением.