Новеллы. Японская классика XX века

Хотя и говорится «апато» – нет, не следует использовать слово, означающее какую-то чистенькую, хорошо оборудованную, пахнущую Западом меблированную комнату. Почему? Потому что, пройдя рядом с развалившимся забором из ритуальных табличек сотоба и добравшись до входа, висит деревянная табличка с надписью «Апато Адзума», прямо предупреждающая, что это не апартаменты.

Поэтому, даже если сказать, что эти «апато» не сильно отличаются от обычной квартиры или дешёвой ночлежки, это будет понято без сомнений. Тем не менее, у входа внизу, рядом с ящиком для обуви, беспорядочно разбросаны сандалии и гэта, а по обеим сторонам коридора в комнатах стоят двери, покрытые коричневым лаком, которые можно запереть как изнутри, так и снаружи, что несколько приближает его к пахнущим Западом апартаментам. Однако, войдя в комнату, оказывается, что перегородки между помещениями почему-то сделаны раздвижными дверями или стеклянными сёдзи – конечно, они прибиты гвоздями и не открываются, – но можно сказать, что жизнь друг у друга наполовину выставлена напоказ. И татами, и стены, и столбы, которые постоянно с сухим треском расщепляются, пропитаны разными человеческими соками, грязные и испускают дурной запах. Нечего и говорить, что комната вибрирует каждый раз, когда по главной улице с ревом сирены проносится автомобиль, и стоит кому-то пройти по липкому коридору или лестнице, к которым противно пристаёт пыль, как вся комната тут же отзывается.

Кухня, кишащая тараканами, расположена наверху лестницы на втором этаже, по соседству с туалетом, но раковина узкая, всего один водопроводный кран и только две газовые плиты, поэтому во время готовки возникает толкотня, и приходится стоять и ждать своей очереди.

Даже при такой грязи и неудобствах, поскольку аренда дешёвая и транспорт удобен, большинство комнат, кажется, занято. Шесть татами стоят десять иен, плюс газ, вода, электричество – полторы иены, итого одиннадцать иен пятьдесят сен в месяц. Многие работают в парке Асакуса, но каковы их натуры как жильцов?

Они считают, что для оснащения комнат арендная плата высока. По возможности её следует снизить, и особенно в последние неблагополучные времена брать те же деньги, что и раньше, – это ужасно. И они считают, что это следует обсуждать с хозяином «апато» коллективно, а не поодиночке. Однажды ночью, поскольку у многих работа была после двенадцати, они с часу до трёх ночи договаривались и решили потребовать снижения платы на одну иену. И хотя на следующий день был конец месяца, все решили не платить и ждать ответа от полноватого рассказичка кино-бэнси, взявшего на себя переговоры. Однако на следующее утро хозяин рано обошёл комнаты, поднимая жильцов, и стал взымать положенную плату. Наверное, кто-то донёс ему о вчерашнем, но все, словно забыв о договорённости, в страхе перед его гневным видом, платили. И всё же, друг перед другом они не подавали вида, что сделали это, сохраняя невинный вид. Бэнси, любивший поспать, получал один за другим бесконечные телефонные вызовы, вышел и обнаружил, что те, кто нарушил решение, оправдывались прозрачными отговорками, вроде: «Я вроде бы и присоединился к той компании вчера, но к тому времени уже заплатил за комнату». Тогда бэнси, будучи в одиночку бессильным и понимая, что ничего не поделаешь, если хозяин его возненавидит, тоже заплатил установленную сумму.

Будучи такими, они совершенно не обучены совместной жизни. Уборщик назначается по очереди, но и на кухне, и в бане, которую, кроме лета, топят через день, они, кажется, даже стараются напачкать как можно больше. Обрезки овощей, рыбьи кости и мусор разбросаны повсюду, а баня, стоит двум-трём помыться, покрывается таким слоем белой грязи и мыльной пены, что они прилипают к коже, и становится пахнущей мочой. Даже когда нужно зайти в другую комнату по делу, они внезапно открывают дверь без стука, а если в туалете забыли ключ, спокойно распахивают дверь, приводя в смущение присевшего внутри.

Среди них самыми надоедливыми, наверное, являются женщины, у которых есть свободное время. В их центре есть две жены быка Таро из веселого квартала Ёсивара, днём они заперты в комнатах, поскольку мужья дома, но ночью, с коробками сластей в руках, ходят друг к другу, собирают женщин и до поздней ночи проводят время в пересудах. Перед комнатами гэта и сандалии женщин громоздятся вперемешку, и их громкий смех слышен из любой комнаты.

Их последней темой для разговоров, кажется, является вопрос, как может происходить любовь между стариком и старухой за шестьдесят. Та старуха живёт в комнате №1 на третьем этаже уже довольно давно, а недавно к ней в качестве мужа подселился старик её лет. Он, видимо, очень скромного нрава, и, похоже, у него сильно в голове сидит, что он женился и вошёл в дом старухи, потому что, возвращаясь, всегда говорит «Добрый день» или «Добрый вечер», прежде чем войти в комнату. Тогда старуха ласковым голосом отчитывает его, и это доносится даже за пределы комнаты:

– Что это вы? Кто же в мире говорит «Добрый вечер», возвращаясь в свой же дом? Говорите «Я вернулся» или «Только что пришёл».

На что старик счастливо отвечает:

– Угу, – и оставляет там принесённые гостинцы для девочки – то ли еду, то ли игрушки. – Та девочка, которой исполнилось семь лет и которая в апреле пошла в начальную школу, – незаконнорожденная дочь младшей сестры старухи, отданная той на воспитание.

И всё же на следующий день старик снова, тихо войдя в комнату, произносит:

– Добрый вечер, – а старуха повторяет те же упрёки. Этот диалог уже довольно долго продолжается между ними, не надоедая, и стал предметом шуток в пересудах женщин, но смешного тут ничего нет.

Они познакомились в рассказческом в зале Гидаю. Старуха работала там посредницей, а старик, любивший гидаю и по имени Такэмото Коматика, ходил слушать его каждую ночь, и так они сдружились.

И тогда старик, с возбуждением и решимостью гимназиста, с небольшими карманными деньгами, вылетел из дома своего сына и пришёл к старухе.

Его мучило пребывание в доме сына не потому, что тот с невесткой плохо с ним обращались или заставляли его побираться. Напротив, они заботились о старике, хорошо одевали и кормили его. Ведь сын был маклером и, включая междугородние, имел аж три телефонные линии – богач. Однако старику чего-то не хватало. Невестка заботилась о нём лишь как об отце своего мужа. В этом был скорее эгоизм. Сын был занят работой, гоним деньгами. Никто не думал о том, чего старик хочет в жизни, и не давал ему этого. Этим была любовь.

Эту сердечную любовь он теперь нашёл у чужой женщины. Он погружён в неё, и узлы в его душе развязываются.

Старуха тоже рада, что обрела его. И потому, хотя это и тяжело, она категорически запретила ему ходить в любимый зал Гидаю, опасаясь, как бы из дома сына не выследили его. И вместо этого предлагает ему смотреть японские фильмы или дешёвый кабуки, где декорациями служат лишь куски ткани, но старик тоже считает это разумным и становится другом по играм для ребёнка, а когда тот засыпает, неспешно гуляет по парку, выпивает одну бутылочку сакэ и возвращается. И с лицом, поросшим серебристой щетиной от висков до бороды, и до шеи ярко-красный, тихо входит в комнату со своим «Добрый вечер».

Когда девочка пошла в школу, появилась необходимость вставать рано утром, и он, подумав, купил будильник. Это была маленькая модель, которая в установленное время начинала наигрывать «Ни дыма не видно, ни облаков…». Когда он заводил будильник на семь часов, старуха, пившая чай, сказала:

– Даже если из дома придут за вами, вы не вернётесь? Дедушка, правда, нельзя возвращаться.

Тогда старик стал рассказывать, как ему сейчас хорошо, и убеждал, что ни за что не вернётся домой, и решил, что предсмертный глоток воды он примет здесь. И добавил, что в последнее время старается даже не смотреть на рекламные столбцы в газетах. Почему? Потому что если там будет объявление о его поисках со словами «Сообщите, где находится отец» или другими хитрыми фразами, то, как бы бес не попутал, он мог бы и уйти отсюда.

Этот диалог, вместе с последующими воспоминаниями старика и сочувствием старухи, истеричная жена быка Таро, подслушав, разболтала всем, вызвав взрыв смеха, но смешного тут ничего нет.

Старуха расспрашивала его о прошлых связях с женщинами и т. д. Старик отвечал бесстрастно, говоря, что после смерти жены в тридцать лет контактов почти не было, успокаивая старуху. Та жена «сошла с ума от чего-то там, преждевременного, и умерла безумной. Врач сказал, что от чрезмерных забот. В те времена мы были ужасно бедны, наверное, бедность и убила её».

Не успели эти слова прозвучать, как старик был поражён. Жена быка Таро в соседней комнате, говорят, тоже была поражена. Потому что старуха вдруг расплакалась. Плача, она произнесла:

– Я понимаю, понимаю.

Затем, с рыданиями и дрожащим голосом:

– Сойти с ума от чрезмерной бедности и умереть молодой… и чувства той жены, и ваши чувства тогда – я хорошо понимаю.

После этого оба замолчали. Старику было тяжело специально спускаться вниз, и в изножье постели стояла мочевая склянка, туда он и пописал. Затем, скрестив на груди покрытые коричневыми пятнами толстые руки, лёг, – но долго не мог заснуть.

Старик был чуток и всегда просыпался до шести. Так что, по правде говоря, будильник ему был и не нужен. Однако он в белесом свете утра, лившемся из окна, ждал, пока стрелка будильника у изголовья не дойдёт до семи. Думая «Сейчас заиграет», он ждал музыку: «Ни дыма не видно, ни облаков…». Старик с облегчённым выражением лица принялся будить лежавшую девочку.

– Ну, Тии, часы играют, пора вставать, Тии, вставай, в школу, – просипел он утром, с хриплым от скопившейся в горле мокроты голосом.

Как раз в это время соседка-жена имела привычку засыпать, но каждое утро её сон стал нарушаться будильником. Конечно, и раньше были те, кто мешал её послеобеденному сну. Это был граммофон в комнате №4.

Там жила кафешная официантка со своим любовником, но мужчина часто отлучался из дома и ночевал в других местах. Потому что у него были и другие женщины.

Прежде чем выйти на работу, женщина обязательно проигрывала несколько пластинок. Кажется, большая любительница музыки, но не похоже, чтобы она слушала её неспешно, наслаждаясь. Прослушав половину одной, она ставила шумную, и её тоже бросала на полпути, меняла на другую – вот как это выглядело. Она слушала музыку, чтобы успокоить нервы, но от этого, кажется, нервничала ещё больше. Поэтому, когда свободные жёны говорили «смотри-ка, начинается истерика», они были недалеки от истины.

Мужчина работает аукционистом по продаже тканей. Ловелас – немного прыщавый, но светлокожий, видный субъект. Это он приставал к жене хозяина «апато». В том случае этот мужчина потерпел неудачу по странной причине, но можно сказать, что такого с ним почти не случалось. Однако он считает, что познание того, насколько хрупки женщины, стало большим ударом в его жизни. И хотя это повергает его в уныние, в сложившейся ситуации ему ничего не остаётся, как предаваться охоте на женщин. Поэтому в его случае чувство разборчивости по отношению к дамам утрачено. Если все женщины кажутся одинаковыми, то разве не естественно, что так и происходит? Эта рана, видимо, для него лишь еще больше загноися. Почему? Потому что женщины испытывают к признанному распутнику некую сердечную привязанность и охотно к нему приближаются. Это, наверное, отчасти потому, что они заранее знают, что всё удовольствие будет абсолютно безответственным, и, несмотря на разбуженное чувство соперничества с другими женщинами, из-за уверенности, что этого мужчину легко заполучить.

Это происходит и среди свободных жён в «апато». Они ждут, когда он их соблазнит, но на словах говорят: «Он лучший мужчина в „апато“, но то, что он связывается с кем попало, – противно, это единственный его изъян».

И они, конечно, ревнуют к официантке из комнаты №4, но, совершенно не осознавая этого, усиленно злословят о ней. Именно в этом заключается главная причина дурной репутации официантки среди жён.

Неся в себе такую рану, он несёт ещё одну трагедию. А именно: он всем сердцем полюбил официантку, свою любовницу. Мужчина, не способный доверять дамам в целом, полюбил одну-единственную женщину!

Во время интрижек с другими он иногда чувствует сильную ревность к своей любовнице-официантке. Внезапно его начинает мучить мысль, что и его любовница, будучи такой же хрупкой женщиной, возможно, демонстрируеь такое же поведение другим мужчинам. Невыносимо, что его собственное распутное поведение становится, наоборот, причиной, вызывающей ревность.

Более того, эта трагедия остаётся просто трагедией, потому что со стороны любовницы нет абсолютно никакого повода, который оправдывал бы эту извращённую ревность. То, что самой добродетельной из тысяч женщин, с которыми он сталкивался, оказалась его собственная любовница, не только не спасает его, но и затягивает всё глубже в лабиринт подозрительности.

Как-то раз, во время облавы на бандитов, были арестованы и его товарищи, и он позвонил женщине, любовнице того парня, работавшей в том же кафе, что и официантка из комнаты №4, и вызвал её. Она, будучи в отчаянии, в состоянии сильного опьянения поддалась его соблазну. Он, не в силах более смотреть на нее глубокой ночью, вернулся в «апато Адзума». Боясь, но на самом деле надеясь, что любовница ночует вне дома или совершила какую-то измену, он обнаружил, что та мирно спит в комнате №4 и, увидев его, расчищает ему место. Его напряжённые чувства пришли в замешательство, он разозлился на себя и внезапно начал гневаться на женщину. И, повторяя ругательства, вроде: «Ты, наверное, будешь спокойно изменять, если меня заберут полицейские», – принялся её избивать. Избивая, он, правда, чувствовал себя жалким, но это его извращённое чувство сохранялось и потом.

Недавно, проигравшись в игорном притоне, этот тип под залог любовницы занял деньги у некоего человека, который был к ней неравнодушен. Тогда он сразу смог вернуть долг, и в их отношениях ничего не изменилось, но, вернувшись после ночной игры, у него снова проявилась старая привычка, и то и дело начинал придираться: «Ты, наверное, питаешь симпатию к тому типу, это точно, иначе он не стал бы давать деньги под тебя в залог». И дело чуть не дошло до кровопролития.

И местом, куда он изливает это уныние, для него в конечном счёте оказываются лишь женские ласки, и его беспутные повседневные поступки продолжаются. С апреля он уехал на заработки с группой тэкия на выставку в Канадзаву, но почти каждый день присылает любовнице письма. Они наполнены угрозами и отражают извращённый облик его любовной страсти, которая, несомненно, растрачивается впустую в тех краях.

А любовница из комнаты №4, хорошо всё это зная, готовясь выйти на работу, с тревогой ставит одну за другой разные пластинки. Её любовь к музыке, кажется, всё усиливается, но, само собой разумеется, она сама не осознаёт причину этого.

В противоположность этому видному продавцу тканей с аукциона Сакура, повар, получивший от одной женщины пощечину и впавший в уныние, стал женоненавистником. Он живёт в комнате №7 рядом с туалетом на втором этаже.

С виду у него слабохарактерное лицо, глаза с очками нервно моргают. Чтобы выйти из своей комнаты, ему приходится проходить перед кухней, и когда там собираются жёны, он, слегка опустив голову и потупив взгляд, словно боясь, что на него посмотрят, торопливо выходит. Свободные жёны тоже странным образом не обращают на него внимания. Когда они мельком провожают взглядом его сутулую спину в белой поварской форме, в их головах лишь мелькают короткие впечатления: «Какой обязательный мужчина, наверное, уже скопил изрядную сумму на почте» или «Что за невзрачный тип». То, что, будучи холостяком, он ни разу не стал предметом разговоров как мужчина, вероятно, означает, что ему не хватает так называемой сексуальной привлекательности.

Поэтому, хотя он и работал на кухне дешёвого бара в парке Асакуса, у него не было никаких ссор с женщинами. Никто не обращал внимания на эту засохшую редьку – и когда к нему явилась дурная женщина вместе с дельцом, такое событие немало удивило, и жильцы «апато» с любопытством таращились на эту сцену.

Его долгая, спокойная жизнь без знания женщин до тридцати с лишним лет. Каждое восьмое число – день зарплаты в его дешёвом баре – где порция сакэ стоила десять сен, набэмоно – десять сен, поистине невероятно шумном – с криками женщин, зазывающих клиентов, спорами и речами пьяных посетителей, напевом нанива-буси, поддразниваниями и кокетливыми возгласами, длинными деревянными столами, залитыми пролитым алкоголем, с криками с задней кухни: «Такой-то заказ готов!» и прочей неразберихой – когда глубокой ночью всё стихало, свет на кухне гасили, и товарищи, собравшись, шли в баню, а потом гулять, он один возвращался через парк в «апато». Тридцать иен зарплаты делились на разные части. Он записывал общую сумму расходов на обороте рекламного листка распродажи тканей, принесённого в газете. Из оставшегося он составлял план: сколько на карманные расходы в месяц, сколько на сбережения. И этот план он никогда не пытался где-то нарушить. Поэтому, если что-то случалось, и он тратил всё раньше положенного, то обычно проводил оставшиеся дни даже без денег на сигареты.