Мережковский. Критика и анализ литературного наследия

Мережковский

Критика и анализ литературного наследия

Константин Трунин

© Константин Трунин, 2025

ISBN 978-5-0068-3036-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Как сказать о Мережковском, осмыслив всё его творчество разом? Человек огромных убеждений. Начиная в качестве поэта, слагавший мрачные стихотворения, бравшийся за переводы древнегреческих трагиков, Эдгара По и Бодлера, он сам начал создавать большие поэмы, стараясь понять сложность бытия важных для его пониманию людей – Сиддхартхи Гаутамы, Франциска Ассизского, протопопа Аввакума. Создавал и драматические произведения. Но в качестве поэта ему не было суждено состояться. Поныне практически никто не вспомнит ни одной строчки из его стихотворений. Редкий читатель скажет в общих чертах, о каких сюжетах и на какие темы говорил поэт Мережковский.

Дмитрий принял решение писать на важные для общества темы. Проникнувшись интересом к востоку и к религии, он начал созидать собственное представление о действительности, в конечном итоге заявив, будто является тем, от кого должно всё зависеть. То есть Мережковский прямо говорил о необходимости человечества переосмыслить понимание сущего. Зачем ожидать второе пришествие Христа, знаменующее собой наступление Апокалипсиса? Человечество должно пойти по другому пути, для чего Дмитрий сформировал идею Третьего Завета, отведя своей фигуре ключевую роль. Думал ли в таком духе сам Мережковский, изначально взявшийся разобраться в бедах человечества?

Работая над циклом «Христос и Антихрист», Дмитрий определил: сперва боги перестали быть нужными людям, после люди осознали божественную сущность внутри себя, и тогда человек окончательно перестал верить в Бога. Понял Дмитрий и то, что Россия прежде прочих шла по пути отказа от божественного, вставшая на путь нигилистических убеждений. Потому пришлось говорить о скором наступлении конца. За такие убеждения Дмитрия назвали пророком русской революции, он открыто сказал: раз общество утратило веру, монарх – ставленник божий – не может более им управлять. Царь обязан сложить полномочия, а России следует взять иное название, никак не связанное с прежней тысячелетней историей.

Мережковский обвинил человечество в бездуховности. А более прочих в том повинна Церковь – самая бездуховная организация. Дмитрий считал: христианство не подразумевает церковных служителей, извративших понимание бренности существования, направив мысль паствы сугубо к вере в воскрешение после смерти. Утратив веру, человек становился порочным. Против этого и выступал Мережковский, считая за необходимое объединение всех религиозных течений в одно.

Когда прежний строй рухнул, Мережковский уехал из России. Его предсказания сбылись. Вера в Бога покинула людей, государство назвали иначе. Тогда Мережковский стал прорабатывать идею гибели современной цивилизации. Когда-то существовали Шумер, Вавилон и Египет, чьё разрушение случилось через торжество гуманизма. Верх всегда будут брать менее гуманные народы. Есть единственная Троица, поддержание которой помогает человечеству существовать: война, мир и Бог. Причём Бог всегда остаётся един, понимаемый каждым народом на собственный лад. Оттого Мережковский благоприятно относился к завоевателям, вплоть до Наполеона и Гитлера, склонный считать их за способных дать мир посредством объединения через войну.

В таких воззрениях Дмитрий подошёл к закономерному итогу. Он – человек, противопоставляющий себя Христу. Как такое вообще возможно, если Мережковский неизменно говорил за необходимость человека верить в божественное? Дмитрий всегда упрекал людей без веры, отказывая им в праве говорить о религии. Наблюдая за происходящими в мире переменами, он сам пришёл к неутешительному выводу скорого краха цивилизации. Тогда сделал последнее, взялся сперва за жизнеописание «Иисуса неизвестного», далее просматривая развитие христианства до современных дней, как именно воинствующие безбожники становились истово верующими, готовыми принять мученическую смерть, после вовсе выступая за искоренение влияния Церкви.

Путь мысли Дмитрия Мережковского был сложен и тернист. Данная книга – лишь попытка понять.

Стихотворения 1883

Поэтом стать не трудно, всяк уже поэт. Пишешь ли грузно, мало ли тебе лет, способен лаконично излагать, рифмуешь с мастерством великим, всё равно должен знать, останешься лириком забытым. Почему? Ведь стих, что Богом данный. Душа поёт, ты вторишь ей. Выходит снова в рифмах славный, красивый, без лишних затей, образец творчества первейшей высоты… но для кого? Листок всё равно останется пресыщен белезны, не оценит никто. Нужно обладать особым даром, оным редкий поэт обладал, писал и Дмитрий Мережковский даром, талант в себе не развивал.

Творить он рано стал – в пятнадцать в печати первые стихи. Но кто бы о том знал. Кто бы ведал – куда ведут поэта пути. Им Достоевский пробовал внимать – духом поник: оставалось Дмитрия порыв осуждать, благо делать это привык. Но вот ещё года три пройдёт, Мережковский возьмётся творить, музу вроде найдёт, осознавать с лирою жизнь.

Молод поэт? А уже берётся судить. Молод мобед? Говорит другим, как им жить. Наставление «Поэту» сообщал, указывая мысли направление. Сам ли так он поступал? Или красиво слагалось стихотворение? Говорил Дмитрий – идите в народ, пишите об увиденном только, этого читатель с жаждой ждёт, через лирику осознать как прочим горько. Продолжил Дмитрий стихом «Герой, певец», видя в поэтах мудрецов. Разве лирик не правды жнец? Разве говорить правду он не готов?

Ежели поэты не такие, зачем тогда лиру терзать? «На распутье» показаны люди иные, привыкшие жизнь созерцать. Хорошо быть в стороне, ни к чему не прилагая сил, не вести коня на бороне, чтобы ветер семя носил. Нельзя так, негоже без участия зреть, поднять нужно кулак, заявить о праве на лучшее сметь. Следует вызов бросать небесам, о ниспослании влаги не моля, когда добиваешься нужного сам, собственную заслугу потому и ценя. Раз такая мысль возникла, значит «В борьбе» следует пребывать, пусть разразится битва, поэт её будет жар раздувать.

Что до мира – темнотой переполнен он. Вот раздувает жар лира, слышен мелодичный звон. Встаёт в «Осеннее утро» светило, освещает беспросветность дня. Да разве оно восходило, за собою темень ночную неся? Начал «К смерти» Дмитрий взывать: приди желанная, – говорил. К мрачному оставалось призывать, на другое ещё не хватало сил. Оттого стих нарождался – «Весь этот жалкий мир»: Мережковский бытием не наслаждался, рвал скорее струны лир.

«Природа» – есть такое стихотворение. О человеке, не способном переломить вещей ход. Если и получалось у людей чего-то сотворение, то из тех же низменных побуждений исходил человеческий род. «О дайте мне забыть туманы и метели», «Молитва природы» – на схожую тему стихи. Значит, угрюмые музы Дмитрию на ухо пели, несмотря на громкость содержания – песни были плохи.

Думал Дмитрий – природа умеет величаво умирать. «Если розы тихо осыпаются» – его доказательство. Человеку бы, думал Дмитрий, так жизнь красиво кончать, заменяя бесполезность прожитой суеты искательство. Да разве умирает природа? Никогда не умирала. Ведь человек не встаёт из могилы в краткий срок. Того муза поэта слушать не желала, главное – красивым вышел слог.

«Я никогда так не был одинок», «Из Альфреда Мюссэ» – ещё стихотворения. Вот стих «Эрот», про младенца с луком приключения. Кому позволит Зевс молнии свои ломать? Тем, кто разумом слаб. Получается, так и надо поступать, совершая опасное, крича громко: я – раб.

«Из Горация», «Детям», «Легенда из Тассо», «В царстве солнца и роз» – последнее за восемьдесят третий год. Разное Дмитрий слагал, от красивых сказок о былом до нынешних угроз. Говорил сам, чужими словами: как мог. Разве оставалось легенду перевести, как с сарацинами рыцари вышли на бой, ко всему были готовы, но не любовь во враге обрести, погружаясь в омут страсти с головой. Случилось такое – девица под одеянием сарацина. Растопила она сердце к нехристям злое, так чувство общее наконец-то победило.

Стихотворения 1884—85

Жизнь плоха, но лишь для тех, кто плохо поступает. Жизнь легка! Мало кто о том подлинно знает. Вот есть «Кораллы» – труженики моря: живут не для славы, им неведомо горе. Умирая, они залог успеха несут, об окружающем мире проявляют заботу, на их окаменелых останках приют другие найдут, без благодарности за вековую работу. Так начинал восемьдесят четвёртый год поэт, «Всё грёзы юности» ему мнились, думал посвятить остаток лет, дабы люди плодами его дум насладились. Для того сложил стих «Порой», представ в образе Прометея, готов был помогать в беде любой, предлагать советы людям смея.

«Блажен, кто цель избрал» – Дмитрия изречение. Был бы тот, кто за лучшее погибал, не выражая в деянии своём сомнение. Негоже рыдать – не помогает людям плач. Пора бы данность сию знать, каждый сам себе в бессилии палач.

«От книги, лампой озаренной», «Поэту наших дней» – снизил Дмитрий накал слов. Не поможешь человеку, не скинешь с общества цепей, слушать поэта никто не готов. Когда-то давно может и возвышался стихотворный глас, относилась к нему толпа с вниманием. Теперь задор тот навечно угас, остался поэт с собственного мира пониманием.

«С тобой, моя печаль, мы старые друзья», «Развалины» – ворон Дмитрию мнился. Кому-то от костра окалины, кому-то и данный стих в чём-то в те годы пригодился. Из Анри Казалиса «На птичьем рынке» перевод: орёл взирал на голубя с презреньем. Думал: как эта птица, в клетке воркуя, живёт, да ещё с таким великим наслажденьем?

Тогда же Дмитрий некролог «Вечер» по Надсону сложил. «Южная ночь» – об умирании в объятьях солнца ночи. «И вот опять проносятся, играя» – пробуждению весеннему Мережковский радости не проявил. «В полях», «Усни», «В сумерки» – от такой лирики трепетать должны у читателя очи.

Из Бодлера «Осень», ещё свой отрывок «Пир», недописанные «На тарпейской скале», «Искушение». И в заключение подарок сладкозвучных лир, от «Сна» у Дмитрия сохранилось впечатление. Шёл бой кровавый повсеместно, укрыться можно разве лишь в лесу, но нужно обо всём всегда говорить честно, лес пребывал в том же самом кровавом бою.

В восемьдесят пятом году Дмитрий не менее плодотворно творил, в прежних думах пребывая. «Пройдёт немного лет» – он говорил, о будущем единственное зная: какие усилия не прилагай – в веках пыль останется, но при этом полагай – памятью по тебе холмами равнина затянется.

«Он сидел на гранитной скале» – стих про демоническое создание, что завистью к людям живёт, ведь какое не прояви он к обретению покоя старание, всё равно никогда не умрёт. В духе сего стих «Больной», как чахнет поэт над стихами, проводит бесцельно каждый день он свой, меряет мир людской шагами.

Другие стихи писал: «Весна», «Когда вступал я в жизнь, мне рисовалось счастье». Сбивалась на романтику лиры струна, если в душе спадало ненастье. «О жизнь, смотри» – про жизни тяжесть, чего слаще нет. Потому и радость, славно жил тогда поэт.

В горах бывал Дмитрий, оттого «На высоте», «В Альпах», «Даль». К тому же стихи «Франческа Римини», «После грозы», «Меня ты, мой друг, пожалела», «Потух мой гнев». Нисколько Мережковскому случившегося не жаль, он и у подножия готов лежать, и рычать готов – как лев.

Из Бодлера перевёл стихи «Голубка моя» и «Альбатрос», сказывал про гордую птицу моря, о слабости которой знает всяк матрос, её потуги на палубе смеха удостоя.

С поэмой «Сакья-Муни» проснулся у Дмитрия интерес к мистериям востока. Видеть предлагалось изваяние бога в пыли. Наступало время интереса к иным представлениям о бытие у Мережковского, ещё отрока. Успеет сочинить на восточный мотив поэмы свои.

Легенда из Данте «Уголино» – ещё один сказ. Про преддверие последнего адова круга. Там тиран Пизы проводил никак не кончающийся час, ему оказывалась, до ужасной боли, истязающая мука.

Из прочего: «Юбилей Плещеева», «Предчувствие», «Там, в глубине задумчивой долины», «Изображения на щите Ахиллеса», «Смерть Клитемнестры».

Переводы древнегреческих трагиков (1885—96)

Интерес никогда не проявляется на пустом месте, он всегда чем-то обоснован. Уже к двадцати годам Мережковский тяготел к знаниям иного рода, нежели он мог желать. Ему хотелось познавать мир таким, каким он является в действительности – со всей присущей ему сложностью. Вместе с тем, каких бы успехов человек не добивался, он остаётся таким же, каким был пять и более тысяч лет назад, словно продолжает быть одолеваем пещерными предрассудками. А раз так, значит есть правда в мифологии древних греков, взращенной трагиками тех далёких лет. Сама нравственность формировалась на почве из общественного осуждения, каковое становилось понятным по тем же трагедиям, вроде наиболее классических из них. Как раз с двадцати лет Дмитрий проявил интерес к Орестее – протяжённому сказанию от событий Троянской войны и вплоть до скитаний, в попытках убежать от мук совести.

За 1885 год отмечен перевод мотива из трагедии Еврипида «Смерть Клитемнестры». Мережковский составил скорее набросок, толком не решившись, стоит ли ему браться за столь значительное произведение, в котором жена помогает убить мужа, и за этот поступок её саму убивает сын.

В 1890 году Мережковский перевёл трагедию Эсхила «Скованный Прометей». У Дмитрия формировалось иное представление о богах – как о радетелях за себялюбие. Зевс представал в образе тирана, вознамерившегося уничтожить людей, чему помешал титан Прометей, за что его и обрекли на мучения, приковав к скале, поскольку позволил Прометей людям иметь слепые надежды и поселил в них чувство забвения смерти. А так как Прометей отказался сказать, кто и когда будет покушаться на власть Зевса, то Зевс повелел птице ежедневно клевать его печень. Только это усваивается из содержания трагедии, поскольку прочая составляющая не столь сильно интересовала Дмитрия.

К 1892 году Мережковский созрел для перевода Эдипианы, начав с трагедии Софокла «Антигона». Дабы читатель лучше понимал, о чём рассказывает повествование, Дмитрий написал предисловие, пересказав события, начиная от воцарения Эдипа и вплоть до смерти его дочери – Антигоны. Дополнительно рассказывалось о мести Креонту, что не прислушался к чужим мольбам, за это потерял сына, убившегося, не стерпев воли отца против отношений с горячо любимой им девушкой. Сложность взаимоотношений усугублялась трудностью понимания происходящих процессов в древнегреческих трагедиях, поскольку самые родные люди становились друга для друга врагами, легко лишая себя и их жизни.

В том же году переведена трагедия Еврипида «Ипполит», было составлено вступительное слово, именованное как «О новом значении древней трагедии». Не сказать, чтобы Мережковский радовал читателя переводческим талантом, более он способен оказывался отвратить от чтения, поскольку не имел тогда умения доходчиво довести до сведения содержание, облекая повествование в тяжёлые для восприятия формы.

В 1893 году переведена трагедия «Эдип-царь», чьё авторство принадлежит Софоклу. Драматичность произведения Дмитрий раскрыть не сумел, оставив читателя недоумевать от происходящего. А ведь там, всем то известно, Эдип женится на матери, пока ему не становится очевидным – он стал жертвой пророчества, которому суждено было свершиться, каким образом не пытайся предрешённому воспротивиться.

Годом позже Дмитрий составил предисловие к «Эдипу-царю». Показав себя тем самым критиком, каковым он навсегда останется. То есть вся ценность его литературоведческих работ – подробный пересказ сюжета собственными словами.

В 1895 году переведена трагедия Еврипида «Медея». Сложность родственных связей в древнегреческих произведениях вновь ставилась на первое место. Теперь мать убивала детей, не сумев стерпеть измен мужа.

К 1896 году переведена трагедия Софокла «Эдип в Колоне». Лишивший себя зрения, Эдип брёл в сторону Афин. Он не желал видеть позор, каким наградил детей. Не желал он слушать и про борьбу сыновей за обладание Фивами. Сам он был обречён лечь костьми в землю. Но смутно мог знать о пророчестве, вновь предрешающим его жизнь, где будут храниться его мощи, то место окажется процветающим.

Отразив столь кратко переводы древнегреческих трагиков, нужно сказать – проводить сравнительный анализ с другими переводами данных произведений не требуется. Нужно просто понять, из каких побуждений Дмитрий обретёт себя. Пока выходило, что будет он черпать вдохновение из самого мрачного, возможного к свершению с человеком.

Стихотворения 1886

Душа места никак не находила в год восемьдесят шестой, «Скажи мне» – Дмитрий обращался. «Печальный мёртвый сумрак» завладел поэта душой, с пером чуть не попрощался. «С потухшим факелом» взирал Дмитрий вокруг, угас огонь его маяка, сердце могло замереть вдруг, не возобновив ход никогда. Но просыпалась снова в поэте сила, каплей в безбрежном океане себя ощущал, сочинил стих «Когда безмолвные светила», об ответах на множество вопросов он ещё не знал.

Есть мексиканская легенда «Солнце» – про охладевший диск звезды, как будто выше неба стало донце, дни ночей стались холодны. Как тут же разразился голод, мор пошёл по Земле, умирал и стар и молод, не виделось тепла нигде. Герой тогда нашёлся, иного в землях мексиканцев не бывает, идя до края света – в бездну упёрся, принести в жертву тело желает. Бросился в черноту обрыва, достигнув ада и постигнув свет, его душа людей любила, таких больше словно нет. Знаком герой? Сыскать попробуй в десятках тысяч миль. У писателя Максима родится такой, поведает сказку о нём старуха Изергиль.

«Часовой на посту должен твёрдо стоять», «В путь» – об убеждениях Дмитрий говорил. Одному нужно место службы не покидать, другой против ветра выступить решил. «Пощады я молю», «Признание» – весна наступала. К одному поэт прилагал старание, чтобы его улыбкой девица награждала. Сильным Дмитрий ощущал естество, какое бывает разве в Боге, раз слагал стихи на свой вкус он легко, вроде такого – «Мы идём по цветущей дороге».

«Ты читала ль преданья» – Дмитрий жаром страсти пылал, готовый терпеть страданья, какие бы Вседержитель не послал. Как некогда христиане умирали, не боясь оказаться в лапах зверя, цену жизни они осознавали, в лучшую долю в ином мире веря.

«О дитя, живое сердце», «По дебрям усталый брожу я в тоске» – мистических коснулся Дмитрий берегов. Тонул он в болоте, никто не спасал, очутился на дне, слышать хохот надсадный русалкин готов. То о любви, ведь в каких тенётах увязнуть поэту? На такую тему стихи «Не думала ль ты», «Давно ль желанный мир я звал к себе», «Ищи во мне не радости мгновенной»: бледный и безмолвный бродит Дмитрий по свету, ожидая взора любимой, желанной, благословенной.

Вот поэт погрузился в очарование востока, индийский эпос его манит. «Ариванза» – жизнь влюблённого жестока, «Орваси» – в сходной манере гласит. Царь Пупурава любимую искал, и сказано так, словно в Древней Греции театр ожил, ведь мифами тогда Дмитрий себя потешал, сцену противостояния одного актёра многоликому хору он в рифмах сложил. На том же основании поведал легенду «Жертва», а о «Будде» дописать стихотворение не смог, в чём Дмитрия муза пребывала мертва, начав, поэт быстро замолк.

Есть поэма «Дон Кихот», основанная на Сервантеса сюжете, никак не перевод, просто Дмитрий разукрасил сказание в угодном ему цвете. Есть и поэма «Страшный суд» – про трубящих ангелов перед вратами. Желающие символизм (им требуемый) найдут, прочие скажут – упивайтесь вам угодным сами.

Есть ещё мусульманское предание – «Аллах и демон» оно наречено. Особого рода в стихах изваяние, согласно действия там странно всё. Замыслил Бог создать мир страдающих людей, в пустынном космосе он отыскал приют, стал созидать пространство десницей своей, но не все ангелы этого ждут. Был один, выступивший против Бога промысла, отказавшийся принимать из страдания мир, повёл он рати из-за домысла, о недопустимости такого заявил.

Стихотворения 1887

Людей любить? Да где такие силы найти… Себя забыть – за безумного проще сойти. «И хочу» – Дмитрий провозгласил, отказываясь род людской понимать, чужим он себя вообразил, не ему с любовью дела мира принимать. «Напрасно я хотел» – снова Дмитрий сказал, жизнь за людей отказываясь отдать, другой борьбы в восемьдесят седьмом году искал, ибо не готов оказался умирать. Поэт бессилен, «Любить народ» ему не дано, «Тишь и мрак» одолели, ничего не меняется в мире всё равно, какие не ставь перед собою цели. Лучше пусть солнце вспыхнет, выжжет планету за раз: «Как летней засухой сожжённая земля» – провозглашал поэт. Простым казался ему наступления апокалипсиса час, жил, второго пришествия Христа ждя.

«Над немым пространством», «Июльским вечером» – кругом пустыня без краёв, как не охладишь жар солнца веером, так не найдёшь в сердце человека любовь. Всё – есть мошек рой, кружащийся вокруг светила: поглотит глупых летний зной… Да разве это было? Оттого оставалось вопить – «Покоя, забвенья», смерти проще покориться, пусть сгинут напрочь мгновенья, нужно от жизни забыться.

«Совесть», «Порой, когда мне в грудь отчаянье теснит» – Дмитрий вспомнил о доле поэта. Не стесняясь, он громко говорит, не находя так жданного ответа. Видел Дмитрий – толпа в волнение приходит, к ногам люди припали. Тогда отчего нищим поэт по земле бродит? Почему ему ничего за труд не давали? «Пророк Иеремия» – вот с кем Дмитрий сравнивать себя брался, кому хотелось от людей бежать, но из любви к Богу при невежах пророк остался, во имя Бога будет страдать.

«Христос воскрес» – на день пасхальный говорят. Воистину воскрес: гласит ответ. Да разве в геене огненной те не горят, чьими делами омрачается свет? Дмитрий смело говорил, когда не станет властелинов и рабов, не будет звона мечей и оковы с человека снимут, тогда и он отвечать окажется готов. Только того понимания люди не скоро достигнут.

«Сегодня в заговор вступили ночь и розы», «Чёрные сосны на белый песок» – читателю мнятся исходящие от Дмитрия грозы, молнии куёт поэта молоток. Однако, спокойствие его взяло, воля музы к пасторали поэта увела, стало в мыслях на краткий миг светло, согласно текста «По ночам ветерок не коснётся чела». Любовью зажил, ибо любить не переставал, лени с усердием предавался, от лиры боевой и он уставал, у Дмитрия «Ласковый вечер с землёю прощался». Хоть где-то, пусть не среди людей, небо он гробу уподоблял, таких он придерживался идей, мир другим не принимал.

От любви до смерти – стих один. «Задумчивый сентябрь» – как раз о том. Не надо доживать до седин, чтобы пожать печали стон. Увидел поэт уборку листвы, с понятным ему действом сравнив – готовит убор для гроба дитяти мать. В представлениях говорил поэт, о многом забыв, хотел действительно сугубо так понимать.

«Кроткий вечер тихо угасает», «В сиянии бледных звёзд» – беспросветная тоска Дмитрия одолевала. «В этот вечер», «Природа говорит мне» – всё в той же тоске. Лира поэта мрачные лишь звуки извлекала, если чему и служа, то опровержению мнения о чистой доске. Кто закладывает в человека печаль? Ведь Дмитрий отчего-то постоянно мрачен. Или иным образом приобрёл в характере сталь… Разум его сызмальства негативом охвачен.

Есть ещё стихи: «Здесь, в тёплом воздухе», «На Волге», «Смерть Надсона», «На даче». Посметь Дмитрий сказал отчасти правильную вещь: хорошие поэты долго не живут. Тогда пусть посмотрит на поэзию Мережковского читатель иначе, не скоро вечный покой его мысли обретут.

Протопоп Аввакум (1887)

Стяжатели со стяжателями власть над мирянами не поделили, это вкратце… ежели о расколе православия забыли. Среди стяжателей и протопоп Аввакум был, чей путь в бездну сего деятеля от религии низводил. Сквернословил священник, светильника в нём не признаешь теперь, но пострадал Аввакум, сожжён стался – как бесов зверь. Потому ряд потомков видел на протопопе мученика крест, чей прах топтал Никона пест. Такого же мнения Дмитрий Мережковский держался, Аввакум в поэме на край света отправлялся, так и не согласившийся с судьбой, ни в чём греха не видя за собой.

Что есть светильник? Это тот, кто Бога благодарит за испытанья. Так полагается, не видит святой человек в том наказанья. А если Бог молчит, не позволяя жить в нужде, тогда светильник найдёт, как ограничиться: чем и где. Разве произносил Аввакум благодарности за данное ему право страдать? У Мережковского такого мы не сможем прочитать. Не прочтём и в Аввакума воспоминаниях, в той же мере исходил протопоп в горький стенаниях. Нещадно обделённый, брошенный в каземат – такому никто не окажется рад, а верующий человек Бога благодарит, ведь не оказался он Вседержителем забыт. Что же, стяжатель потому и стенает, ибо наслаждений в жизни лишь и желает.

Как относились к Аввакуму? Впроголодь держали. Мало того, чресла протопопа на холодном лежали. Куцая солома – подстилка простая. Она и еда… Аввакум другого хотел, иного желая. Ревнитель благочестия – Аввакум, все устремления сего мужа – пустой шум. Куда не смотри – кругом несчастья поджидали, но ангела небесного глаза искали. Дмитрий позволил в каземат войти Христу, протянуть к страдальцу руку свою, вознаградить страдания жданным освобождением, да только на край света отправлением.