Полная версия
Необычные приключения капитана Мельникова. Немного юмора. Немного сарказма. Немного мистики.
Необычные приключения капитана Мельникова
Немного юмора. Немного сарказма. Немного мистики.
Татьяна Бор
© Татьяна Бор, 2025
ISBN 978-5-0068-2840-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Чёрный аметист
Семён Алексеевич был археологом – или, как он сам любил шутить, «археологом на пенсии, а значит, почти экспонатом». Ему давно перевалило за восемьдесят, он уже плохо слышал и часто забывал, зачем пошёл в соседнюю комнату, но память на истории у него работала удивительно чётко. Иногда, если удавалось разговорить его за чашкой чая, он вдруг оживал: глаза блестели, голос становился громким и уверенным, и он начинал рассказывать так, будто всё видел своими глазами.
Сегодня к нему заглянула Настя, соседка с третьего этажа. Девушка была из тех, кто всегда спешит, но всё равно находит время помогать другим. Купила хлеба, молока, заодно проверила, не забыл ли дедушка выключить газ.
– Ага! – обрадовался Семён Алексеевич, когда она переступила порог. – Настенька, садись-ка. Сейчас расскажу…
– Опять истории? – усмехнулась Настя, стряхнув с табурета ворох старых газет.
– Не истории, а факты! – важно поправил он очки. – Про чёрный аметист слыхала?
– Про что? – Настя рассмеялась.
– Камень такой… страшный, но красивый. В Уральских горах нашли в тысяча восемьсот девяносто восьмом году. Тёмный, с фиолетовым блеском. Смотришь – и лицо видишь. Иногда доброе, иногда злое.
Он наклонился ближе и заговорил заговорщицким шёпотом:
– Кто долго смотрел – тот менялся. Один чиновник бросил службу и подался в монахи. Другой в карты всё проиграл. Третий – и вовсе уехал в Сибирь, будто за ним кто-то гнался. Камень их менял, Настя.
Она закатила глаза.
– Конечно. И всё это – от камушка.
– От самого него! – серьёзно сказал Семён Алексеевич. – Звали его Чёрным аметистом. Пропал после революции… но говорят, что он всё ещё всплывает. Может быть, даже совсем рядом.
Настя рассмеялась, хотя в глубине души ей показалось, что дедушка сказал это слишком уж серьёзно.
– —
Вечером она вернулась домой. Мама хлопотала на кухне, перекладывала яблоки в вазу.
– Ну что, как там дед Семён? – спросила она.
– Жив-здоров. Хлеб купила, газ перекрыла. И, конечно, он опять завёл свои сказки.
– Про мумий? – улыбнулась мама.
– Хуже, – фыркнула Настя. – Про какой-то «чёрный аметист».
Камень, значит, в котором лица видны, людей меняет. Один чиновник бросил службу, другой всё проиграл… Мистика да и только.
Мама вдруг замолчала. Чайник зашипел, но она не шелохнулась. Настя удивлённо посмотрела на неё.
– Мам? Ты чего?
Мать тяжело вздохнула, вытерла руки о полотенце и открыла нижний ящик буфета. Достала старую лакированную шкатулку и поставила её на стол.
– Настя… – сказала она тихо. – Я не хотела тебе рассказывать.
Она приоткрыла крышку. Внутри лежало кольцо. Серебро потемнело от времени, но в оправе поблёскивал камень – тёмный, почти чёрный, с лёгким фиолетовым свечением.
Настя вздрогнула.
– Мам… что это?
– То самое, о чём говорил Семён Алексеевич, – ответила мать. – Чёрный аметист.
– Но… как он у нас оказался?
Мама медленно присела рядом.
– Это кольцо осталось мне от моего жениха.
– От папы?
С папой я тогда не была знакома. А был у меня жених Ванечка. Вот от него у меня кольцо и осталось.
А почему вы расстались?
Да вот из за кольца этого. Не хорошее оно – проклятое. Кольцо это бабушка Ванина хранила, сама его не носила и внуку строго на строго запрещали. А когда она померла. Ванечка это кольцо и надел.
И что с того? – недоумевала Настя.
А то, что изменился он. То был светлый и нежный, то вдруг холодный и резкий. Говорил, что камень будто «шепчет ему». А однажды исчез. Сказали, утонул в реке. Вот только кольцо и осталось. Я его и храню.
Настя молча смотрела на кольцо. Казалось, что в глубине камня мелькнула тень лица – неясная, зыбкая.
– Мам… – прошептала она. – А если это действительно тот самый камень о котором дед Семён говорил?
Мать отвела глаза.
– Я не знаю. Но уверена в одном: это кольцо не любит, когда о нём много говорят.
Глава 2. Предостережение
Москва, 1913 год.
В трактире на Арбате стоял привычный вечерний гул: звон бокалов, табачный дым под потолком, запах жареной рыбы и свежего хлеба. Мужчины спорили о политике, о дамах, о ценах на керосин – всё как обычно.
За дальним столиком сидел человек, которого в этих местах знали по имени и по прозвищу.
Николай Андреевич Полуянов, адвокат с громкой репутацией и не
менее громким голосом. Газеты писали, что он «покоряет суд залпом аргументов и стаканом мадеры».
Народ же звал его попроще – Полупьянов.
И не потому, что злой, а потому что точный. Николай Андреевич умел держаться – ровно до середины бутылки.
Сегодня он был в хорошем расположении духа: выиграл сложное дело, в кармане шуршали купюры, в голове играла уверенность, что весь Арбат сегодня принадлежит ему.
Он сидел, облокотившись на стол, и крутил на пальце кольцо – массивное, серебряное, с тёмным камнем. Камень будто глотал свет, но при каждом движении давал вспышку багрово-фиолетового отблеска, словно внутри горел крошечный уголь.
– Николай Андреич, где раздобыл такую штуковину? – спросил сосед по столу, усатый репортёр.
– Подарок, – ответил адвокат. – От одного клиента с Урала. За удачу.
– Вот уж точно – за удачу! – рассмеялся кто-то. – Ты же сам как кот: всегда на лапы падаешь.
В этот момент в трактир зашла цыганка. Старая, с ярким платком и глазами цвета пролитого кофе. Она привычно предложила погадать, но, увидев кольцо на руке Полуянова, вдруг остановилась, как вкопанная.
– Барин… – прошептала она. – Сними кольцо. Немедля.
Полуянов, весело глядя на неё, поднял бокал.
– Это ещё почему? Слишком дорогое для твоих предсказаний?
– Это не цена страшная, это камень проклятый, – цыганка шагнула ближе, – тьма в нём живая. Камень пьёт человека, барин. Я таких видела. Сначала глаза мутнеют, потом сердце чёрнеет. Брось его в воду, покуда жив.
Трактир затих. Кто-то хихикнул, но сдержанно. Полуянов, чтобы не терять лица, широко улыбнулся.
– Ах, матушка, ну что ты! Если он пьёт, то я с ним за компанию!
Смех покатился по залу. Цыганка смотрела на него пристально, потом тихо сказала:
– Ты уже начал пить вместе с ним.
Она ушла. А Николай Андреевич в ту ночь так и не смог уснуть. Казалось, камень на пальце пульсирует, как живой. Несколько раз он ловил себя на том, что хочет снять кольцо, но пальцы будто не слушались – словно оно приросло к нему.
Через месяц газеты писали другое:
«Адвокат Н. А. Полуянов (в просторечии „Полупьянов“), известный своими громкими делами, внезапно оставил практику и покинул столицу. Ходят слухи, что причиной стал нервный припадок или несчастная любовь. Где он находится – неизвестно».
Спустя много лет Настя сидела за кухонным столом и слушала, как мама читает пожелтевшую газетную вырезку, аккуратно выровняв её на скатерти.
– Я нашла её у бабушки в сундуке, – сказала мать. – Среди старых писем. Видишь? Вот, имя напечатано – Полуянов. А дальше…
Она провела пальцем по строкам, где чернила уже выцвели.
– … «Некий загадочный перстень с тёмным самоцветом» – вот тут, смотри. Газета намекала, что кольцо было связано с его безумием.
– Мам, ты серьёзно? – Настя с недоверием посмотрела на неё. – Ты хочешь сказать, что это кольцо… то самое?
Мама вздохнула.
– Я не знаю. Но бабушка рассказывала, что кольцо это видела у Полуянова. Она лично знала его. Работала у него помощницей и даже немножко была влюбленна в него, как в профессионала. И когда она у Ванечки кольцо увидела, то и рассказала мне о Полуянове и газету эту показала. Говорила, что камень будто тянул к себе неприятности.
Настя подняла взгляд на шкатулку, где мерцал тот самый чёрный камень. И ей вдруг показалось, что фиолетовый отблеск на мгновение ожил, как зрачок, который заметил, что на него смотрят.
Она быстро отвернулась.
– Подумаешь, кольцо. Просто старая безделушка.
– Может быть, – сказала мама. – Только оно не любит, когда про него говорят.
Глава 2. Рождение проклятия
В те годы Урал был шумным, как кузница: рельсы, дым, голос заводчика и звон кирок. На отрогах, где речки пересекались с болотцами, стояла маленькая поселуха – домики при прииске, церковь с низкой колокольней и одна-две лавки, где торговали всем: от гвоздей до сухарей. Хозяином прииска был купец Николай Шапошников – человек деловой, упрямый и с длинной бородой, который умел считать не только деньги, но и доли удачи.
Однажды, копая в новом участке, рабочие наткнулись на странную жилу: и в почве, как зерно черного стекла, заблестел камень. Он был не похож на привычные аметисты – фиолетовый, но такой глубины, что свет, как будто заходя внутрь, возвращался обратно багровым пламенем. Местный парень, Никанор, поднял его на ладонь, и на мгновение побледнел: в темной глубине, казалось, играла тень, как отблеск человеческого профиля.
– Братцы, – пробормотал он, – да это же сам чёрт! – но словом, люди были суеверными, и тотчас передали находку хозяину.
Шапошников смотрел на камень долго. Для него это был не просто «самоцвет» – это был капитал, судьба, знак: просто так такие вещи в руки рабочим не попадают. Он приказал: огранить, оправить, никому не показывать без его ведома. Кольцо сделали быстро: толстая серебряная шинка, простая, но солидная оправа. Камень сел в неё, как печать – и от этого кольцо будто обрело вес.
Но у прииска была своя история, и не все в ней были на стороне купца. В самой деревушке жила женщина, которую звали старуха-ведунья Марья. Её знали все: она лечила от синяков, чтила старые поверья, шептала над телом роженицы. Марья говорила мало и видела больше, чем просили глаза. Когда доморощенные ремесленники пришли к ней с вестью о камне, она осознала, что «бедовый» камень вышел в мир.
Того же вечера, когда в доме Шапошникова горел свет и гости расписывали, как будет угрожать новая удача, Марья пришла к воротам дома. Никого не спрашивая – она просто вошла. По её словам, та земля была не чиста: «Большая беда в этом месте была. И камень этот когда-то мать сыну витязю дала. Силен он был, смел и справедлив. Но и завистников много было. Опоили его как-то и когда он спал камень то и выкрали. И наступили чёрные времена. Мор, смертельные битвы, голод. Такие камни только дарить следует, но воры не знали того. Вот камень, а вернее дух заключённый в него и мстит…».
Шапошников величаво встретил Марью, но не стал её долго слушать. Он слышал о таких людях: «почитатели старины», «забрызганные верой», – и в его словах всегда сквозила насмешка. Он поставил перед ней бокал, показал кольцо, сказал, что это «удача для дела», и в гостиной зазвенел смех.
Тогда Марья сделала то, чего многие боялись – она не стала
умолять. Она встала в дверях, распростёрла руки, и голос её прозвучал без дрожи, как камень, котрый вдруг отзывается в речной тине.
– Ты перебил меня, барин. Будь по твоему, но знай, что камень не будет брать сразу. Первое – он предложит: силу слова, чару обаяния. Второе – он заберёт тепло сна. Третье – он поставит цену: род – потеря, дом – раздоры, имя – сатира. И в конце – камень потребует исчезновения…
Шапошников рассмеялся, и брезгливо сплюнул под ноги. Однако над его лицом промелькнуло что-то, чего он не признавался даже себе – неуверенность, будто выгодный контракт может превратиться в котёл, что закипает. Он поднес кольцо поближе, и в его глазах на миг отразился профиль, как тень лица в глубине камня.
В ту ночь в доме Шапошникова спали плохо. Одному из гостей, купцу Пантелею, приснился знакомый, который ушёл в лес и больше не вернулся. У другого – дочь упала с чердака, но осталась цела, лишь испугавшись. Соседи говорили: «Случайность». Но совпадения складывали друг к другу узор. Кольцо осталось у хозяина.
Прошло несколько месяцев. Дела шли вверх – Шапошников заключал сделки, его переписывали в газете. Но рядом с успехом стали мелькать утраты: старый друг покинул бизнес, потому что не выдержал проблем со здоровьем; кузнец, что первый видел камень, потерял слух; рабочий Никанор начал спать днём, а по ночам бродил по поселку, не помня, где оставил кирку. Они все держали расстояние, но волна как будто расходилась – от кольца. Тогда и начали складываться первые разговоры о том, что «камень берёт больше, чем даёт».
Марья ушла так же тихо, как пришла. Люди совали ей монеты, но
она не брала: «Это не торговля, дети мои. Это долг. Прежде вернут, чем возьмут – мир станет иначе». И оставила за собой цепочку слов, которые перешли в деревне в поговорку: «Не бери того, что в чужом лоне лежит, не вырывай старую печаль, если не готов платить её ценой».
Так зародилось пророчество – или проклятие. Его форма была проста и удобна для человеческого языка: сначала благо, потом расплата. Но самое главное – оно не было механическим: камень не убивал всех подряд. Он выбирал не столько случайных людей, сколько тех, кто согласился «поделиться» с ним жизнью: носил, вертел в пальцах, укрывал под рубашкой, кому он нравился – тем давал уверенность; тем, кто не мог отказаться, – он приносил беды. И ещё одно: камень будто приручался к глазу смотрящего; чем дольше смотришь – тем сильнее тебе кажется, что именно он помогает тебе жить.
Люди в окрестностях начали обходить тот холмик стороной. История ушла в шёпоты, потом в песни на праздниках: «Не бери чужое, не искушайся». А кольцо? Оно упрямо осело в доме Шапошникова, как печать судьбы – повод для сделок и предчувствий. И тогда ещё никто не знал, что судьба этого камня будет длинной, что он перебежит границы прииска и деревни, и окажется в городе, где люди смеются над суевериями и называют несчастья несчастьем, а не платой за чужое.
Глава 3. Газеты, заметки и один археолог
Настя всё ещё стояла у стола, глядя на кольцо. В глубине камня тихо блеснул фиолетовый отсвет, будто кто-то шевельнулся за стеклом. Мама убрала шкатулку обратно, но в кухне осталось странное ощущение – будто воздух стал плотнее.
– Мам, – осторожно сказала Настя, – ты ведь раньше про него не говорила. Почему?
– Потому что сама до конца не понимала, что это, – мама села, налила себе чай. – Когда кольцо попало ко мне, я не могла его просто выбросить.
Настя помолчала.
– И ты решила… изучить?
Мама кивнула.
– Я искала хоть какие-то упоминания. В библиотеках, на барахолках, в старых журналах. Всё, где мелькал чёрный аметист, я вырезала и складывала в папку.
Она достала из буфета потрёпанную папку – такая обычно хранит школьные сочинения. Бумаги в ней были всех оттенков пожелтевшего: газетные полосы, заметки, вырезки из журналов.
Настя раскрыла – и увидела заголовки:
«
«Проклятие уральского прииска»,
«Камень, что пьёт судьбы»,
«Архивная загадка геологического музея».
Мама перелистывала их бережно, как страницы молитвенника.
– Вот, – сказала она, – смотри. Это ещё пятидесятые годы. Тут пишет один профессор-археолог – Семён Алексеевич, наш сосед, кстати, он был другом моего отца.
Настя оживилась.
– Подожди… дед Семён?
– Он самый, – кивнула мама. – Только тогда он был молодой. Видишь, в статье он пишет, что в архивах встречал упоминание о камне с необычными свойствами – «так называемый чёрный аметист из Шапошниковского прииска». Ему даже предлагали
поехать туда с экспедицией, но тогда всё закончилось аварией.
Настя пробежала глазами строчки, написанные машинописным шрифтом:
«Если верить легенде, этот камень приносит не смерть, а забвение. Те, кто с ним связан, теряют интерес к жизни, исчезают без следа. Возможно, психогенное воздействие, возможно – совпадение. Но странность есть: ни один экземпляр минерала с такими характеристиками в музеях СССР не числится.»
Настя подняла взгляд.
– Мам, ты же понимаешь, что это… прямо детектив.
– Может быть, – сказала мама. – Только вот этот детектив живёт у нас в ящике.
Они замолчали. За окном медленно темнело, в доме за стенкой кто-то включил телевизор, и послышался хриплый голос диктора.
Вдруг мама добавила:
– Семён Алексеевич как-то приходил к нам лет десять назад. Посмотрел на кольцо, помолчал и сказал только: «Если когда-нибудь начнёт сниться – не прячьте, отдайте на свет». Я тогда не поняла, что он имел в виду.
Настя нахмурилась.
– Сниться?
– Да. И последнее время… мне пару раз снился фиолетовый огонь. Я не хотела говорить – подумаешь, старею.
Настя нервно усмехнулась, будто отгоняя дрожь.
– Мам, ты просто начиталась своих газет.
И на секунду ей показалось, что старый археолог, которого она утром видела в кресле, рассказывающего истории о камнях и древностях, знал об этом гораздо больше, чем говорил.
Глава 4. Разговор под настольной лампой
Семён Алексеевич жил на втором этаже, прямо под Настей. Иногда по утрам от него пахло жареным кофе и старой бумагой – так пахнет библиотека, где кто-то варит турецкий кофе прямо на подоконнике.
Настя колебалась у его двери минуту, потом решительно нажала кнопку звонка.
Из-за двери послышались шаги, щёлкнул замок.
– А, это ты, Настенька, – сказал он с легкой улыбкой. – Проходи, не стесняйся.
Квартира у него была, как миниатюрный музей: стеллажи с книгами, стопки журналов «Наука и жизнь», черепки, куски камней на полках. На письменном столе – лампа с жёлтым абажуром, да старый глобус, весь в царапинах.
– Я… хотела вас спросить, – начала Настя, присаживаясь на стул, – зачем вы вообще рассказали мне сегодня про этот чёрный аметист? Ведь вы знали, что у мамы кольцо именно с ним.
Старик на секунду отвёл взгляд.
– Догадывался, – тихо сказал он. – Когда я увидел, как у тебя в глазах отражается свет – понял, что он опять проснулся.
– Он?
– Камень. – Семён Алексеевич подвинул лампу, и её свет лёг на его лицо, старое и уставшее. – Видишь ли, я занимался этим не как
сказкой. Это была экспедиция, ещё в шестьдесят втором. Мы искали следы старого прииска, где, по документам, нашли тот самый аметист. Нашли – но вместе с ним потеряли троих. Один просто исчез. Второй… потом говорил, что «камень зовёт».
Он замолчал, глядя в окно, где отражалась лампа.
– Я думал, что это просто совпадения. А потом понял: у каждого, кто соприкасается с камнем, есть выбор – принять или потерять.
– Принять что? – спросила Настя.
– Его присутствие. Он… как будто ищет человека. Не хозяина даже – отражение. Если долго лежит без дела, без взгляда, без дыхания – начинает искать сам. Через сны, через голоса, через случайные встречи. Он хочет выйти.
– Выйти? – повторила Настя.
– Да. Найти ту, через кого сможет перейти дальше. Если этого не случится… он берёт того, кто ближе всего.
– То есть вы хотите сказать, что если он не «выйдет», погибнет мама?
Старик кивнул.
– Или ты. Камень всегда выбирает женщину. Не знаю почему. Может, потому что они живые, тёплые. Мужчинам он не верит – слишком холодные.
– Тогда зачем вы всё это начали? – спросила она тихо. – Зачем рассказывали мне, если знали, что этим только… запустите что-то?
Он устало улыбнулся.
– Потому что камню пора. Я чувствовал это ещё зимой. И если он должен выйти – пусть сделает это осознанно. Лучше, если его выберут, чем если он сам потянет. Понимаешь?
Она покачала головой.
– Выходит, вы просто… подставили нас?
– Нет, – сказал он твёрдо. – Я пытаюсь спасти. Если ты возьмёшь кольцо не как жертва, а как хранитель, – цепь оборвётся до следующего хранителя. Если нет… всё повторится.
В комнате стоял полумрак. За стеной кто-то включил телевизор, и прозвучала мелодия заставки новостей.
Настя встала.
– Вы всё это заранее знали. Вы ждали, что я приду.
Он кивнул.
– Да. И теперь, когда ты пришла, всё началось.
Она вышла, чувствуя, как под ногами скрипят старые доски коридора. На лестничной площадке было темно, и казалось, что где-то снизу, с первого этажа, идёт тихий, ровный стук – будто кто-то маленький шепчет по батарее: тук… тук… тук…
Глава 5. Отступление. Военные годы
Это была вырезка без даты, с неровно обрезанными краями.
Бумага пожелтела, буквы местами выцвели, но заголовок читался:
«История одного кольца. Из воспоминаний жительницы села Ключи»
Мама Насти аккуратно развернула листок.
«Когда началась война, немцы уже подходили. Люди прятали вещи, что мог. У нас в доме осталась только икона, да кольцо старое —
ещё от прабабки, с камнем чёрным, как уголь. Я его не надевала, берегла – мамка говорила, что камень несёт память и судьбу.
А в ту ночь в дом залез парнишка. Не наш, пришлый, шастал по дворам. Украл хлеб, немного денег и то кольцо. Через пару дней немцы вошли. И кто ж бы подумал – тот воришка, Петька Мальцев, уже с ними. Полицаем стал. В форме, с ремнём, на руке то самое кольцо.
Говорили, что сам себе места не находил. Сначала смеялся, потом пил, потом ночью кричал. В один день ушёл с немцами куда-то за реку – и больше его никто не видел.
Только потом, после освобождения, в развалинах школы нашли труп немецкого офицера. У него на пальце было то самое кольцо – серебряное, с чёрным камнем. Местные хотели снять, да не смогли – будто приросло к коже. Тогда и закопали вместе с ним.»*
Под заметкой была приклеена пожелтевшая открытка. Бумага с гербом старого немецкого гарнизона, выцветшие чернила, аккуратный почерк с наклонными буквами.
Внизу пометка шариковой ручкой: «перевод выполнен С. А. К.» – Семёном Алексеевичем.
«Моя дорогая Марта,
Пишу тебе из города, который раньше назывался Ключи.
Здесь тихо по ночам, только крики сов, и снег, который пахнет углем. Мы остановились в бывшей школе, и я, должно быть, сплю прямо в кабинете, где когда-то учили детей.
Помнишь то кольцо, которое мы видели у старого Егора на вокзале в двадцать пятом году, когда бежали из России? Он тогда говорил, что камень из уральской земли, из шахты, где «застрял свет». Я тогда посмеялся – но не забыл.
Сегодня этот камень оказался у меня.
Взял у одного местного полицая – парень смешной, пьянчуга, но к кольцу относился с почтением, будто к талисману. Когда он погиб, я снял перстень с его руки. Он холодный, как лёд, и тяжёлый, как пуля.
Когда надеваю его – сны становятся другими. Вижу снег и чёрное озеро, а на дне будто кто-то шепчет. Иногда мне кажется, что камень знает меня.
Я бы выслал тебе кольцо, Марта, – оно удивительное. Но думаю, пусть пока побудет со мной. После войны мы будем жить тихо, а я расскажу тебе всю историю.
Твой Фридрих.»*
Под письмом, неровным русским почерком, кто-то приписал:
«Найдено при останках немецкого офицера в 1943 году. Перстень при нём. Перевод – Конев С. А.»
Настя провела пальцем по строчкам.
– Значит, кольцо было ещё у какого-то Егора, задолго до войны…
– Да, – сказала мама. – Оно возвращалось сюда снова и снова.
– Как будто… дорогу помнит.
Глава 6. Предупреждение
Утро было обыкновенным.
Мама собиралась на работу, Настя ковыряла ложкой овсянку и украдкой смотрела в окно, где серый снег ложился на припаркованные машины.
Кольцо лежало в шкатулке, как всегда. Мама перед уходом взглянула на неё – будто проверила, всё ли на месте.