Сад маэстро

Эта музыка была его дыханием. Его исповедью. В ней была тихая тоска по чему-то необъятному, что он чувствовал, но не мог выразить словами. В ней была смутная надежда, похожая на тот самый луч солнца в сумерках. И в ней, больше всего, была чистая, ничем не замутненная любовь к самому акту творения, к магии рождения звука из тишины по воле его души.

Он не слышал, как дверь снова приоткрылась. Его мать стояла на пороге, замершая, с прижатой к губам ладонью. Но на этот раз в ее глазах не было тревоги или жалости. Они были широко раскрыты от изумления. Она смотрела на сгорбленную спину сына, слушала эти робкие, корявые, но до мурашек искренние звуки, и видела не борьбу, а рождение. Рождение чего-то хрупкого и настоящего. Она тихо, как молитву, прошептала: «Сынок…» – и так же тихо закрыла дверь, оставив его наедине с музыкой, которая наконец-то стала его собственной.

Глава 3: Приговор к заключению

3.1 Унизительная партитура

Воздух в гостиной Виктора был спертым и тяжелым, словно вскрытым склепом. Он не проветривался с того самого вечера. Гардины были плотно задернуты, отсекая враждебный внешний мир, и в полумраке плавали лишь призраки былого величия – силуэт концертного рояля, очертания полок с наградами. Сам Виктор сидел в глубоком кресле, не двигаясь, облаченный в тот же шелковый халат, что и три дня назад. Перед ним на низком столике стоял нетронутый кофе, давно покрытый морщинистой пленкой. Он смотрел в одну точку на стене, где когда-то висела фотография его выступления в Карнеги-холл, теперь снятая и убрана, оставив после себя лишь яркий, незапыленный прямоугольник.

Звонок домофона прозвучал как осквернение тишины. Виктор вздрогнул, но не пошевелился. Прозвучал еще раз, более настойчивый. Затем послышались быстрые, решительные шаги в прихожей – у Артема была своя ключ-карта.

– Виктор? Ты жив?

Артем появился в дверном проеме, его вид был резким контрастом с окружающим запустением. Он был в идеально сидящем пальто, с новеньким кейсом в руке, и от него пахло морозным воздухом и дорогим парфюмом. Его глаза, привыкшие к быстрой оценке ситуаций, с профессиональной бесстрастностью скользнули по немытой посуде в раковине, по пыли на мебели, по осунувшемуся, небритому лицу его клиента.

– Пресса успокаивается, – начал Артем, без предисловий, ставя кейс на столик. – Скандал проживет не больше недели. Но последствия… Виктор, это лавина. «Метрополитен-опера» отозвала приглашение. Берлинский филармонический оркестр прислал вежливый отказ. Твой агент в Лондоне… разорвал контракт.

Он говорил резко, отрывисто, выкладывая факты как гильотину. Виктор не реагировал. Каждое слово было лишь подтверждением того, что он уже знал.

– У нас есть один выход. Один. – Артем сделал паузу, чтобы убедиться, что Виктор слушает. – Тебе нужно исчезнуть. Не физически. Социально. На полгода. Год.

Виктор медленно перевел на него взгляд. В его запавших глазах тлела ярость.

– В монастырь, что ли? – его голос был хриплым от безмолвия.

– Хуже, – Артем выдавил улыбку, не достигавшую глаз. – В школу.