Если

Ая укоризненно улыбнулась.

– Ты смеешься.

– Одинаковые позы. Он зеркалит ее. Окситоцин, дофамин. Запретный плод сладок. Общий постыдный секрет добавляет ко всей этой гремучей смеси гормонов адреналин. Версия адюльтера, пожалуй, ближе к истине, коллега, –  улыбнулся он. –  Это про измену.

– У каждого из их компании какой-то гаджет как продолжение руки. Один разговаривает по телефону, у крикливого парня в руке планшет. Третий делает селфи. И только девушка в пальто и парень в черной куртке наслаждаются связью друг с другом. Ищешь любовь –  иди по гаджетам. Если рядом с кем-то ты забываешь о гаджетах, это точно любовь. Как думаешь, на что он готов пойти ради любви?

Саша вспомнил свой сон. Глупо, но ему почудилось, будто Ая причастна к нему. Это отчего-то задело его, кольнуло иголкой в сердце.

– На что готов пойти ради любви… Сколько пафоса. Что там у нас дальше по списку? Дай угадаю. Вместе навеки, колдовские привороты, убийства из-за измен и прочая бутафория?

– Какая же любовь без колдовского приворота?

В русалочьих глазах застыло удивление, которое через мгновение рассыпалось озорными брызгами.

– Это шутка.

– Цивилизованный мир давно вырос из всего этого, как из коротких штанишек. –  Он принялся загибать пальцы. –  Уважать любимого как личность. Не нарушать его личных границ. Не доставлять проблем. Вот что такое любовь для зрелой личности формата двадцать первого века. И это правильно.

– Наверное. Но теперь… мне действительно пора…

Они стояли друг против друга совсем близко. Ая качнулась к нему, вскинула руку и пробежала кончиками пальцев по его лицу. Словно крылья бабочки, они коснулись его брови, щеки, остановились на губах и исчезли. Ая отпрянула, испугавшись этого своего безотчетного движения.

Ему стало жарко до кончиков пальцев на ногах. Он взял ее за подбородок и сделал то, о чем мечтал с их первой встречи: впился губами в эти бесцветные губы. Видимо, слишком грубо. Ая, как птичка, стала вырываться из его объятий. Чем отчаяннее она вырывалась, тем слаще было ее целовать. Саше стоило невероятных усилий отстраниться.

Тяжело дыша, она улыбнулась и проговорила слабым голосом:

– А вы точно психолог?

Саша посмотрел на губы, которые стали ярко-алыми и припухли, и снова испытал раздражение.

– Маленьким детям нельзя позволять касаться твоего лица. Так они чувствуют вседозволенность.

– Простите, –  прошептала она, совершенно смешавшись и снова переходя на «вы». –  Можно я пойду?

– Подожди. Всего минутку. Хочу дать тебе одну книгу, которая поможет. Я сейчас.

Он вышел из кабинета, аккуратно прикрыл за собой дверь и закрыл на ключ.

– Саша? –  раздалось из-за двери. –  Что ты делаешь? Зачем? – Она стала биться в дверь, как птичка в клетке. – Открой! Я позвоню в полицию.

Его взгляд скользнул по ее сумке, забытой на столике под зеркалом в коридоре, и он испытал острое наслаждение.

Ая постучалась еще немного и затихла.

Саша припал ухом к двери. Тишина, только из-за стены соседней квартиры доносились звуки песни Клавдии Шульженко. Ему вдруг пришло в голову, что эта песня летит из уха граммофона, на котором крутится пластинка.

Саша прислушался. Ему показалось, что из-за запертой двери явственно слышен шум улицы. А что, если Ая решила выбраться из ловушки, выпрыгнув из окна? Всего только второй этаж. Было невыносимо даже представить, что она себе повредит, такая хрупкая и нежная.

Саша в смятении метался по квартире и сам себе ставил диагнозы. Он никогда не допускал эротизации в психологических отношениях –  сексуальных контактов с клиентками. Он дорожил своей репутацией и практикой. Это про профессиональную деформацию? Саша снял столько боли с чужих душ, что уж и сам стал как закопченный чайник? Ая извлекла из глубин подсознания тягу тирана к жертве? Ему вдруг показалось, что все это невероятно глупо. Это как увидеть в небе дракона, который закрыл собою солнце, и думать о том, что надо спускаться в метро, потому что через десять минут клиент, а по дороге еще нужно оплатить коммунальные услуги. Впрочем, драконы не вписывались в его картину мира. Он никогда не запирал живых людей. Это против его правил. Ая –  свободная личность, которая решила избавиться от токсичных отношений с бывшим. Она не заслуживает, чтобы с ней опять так поступали.

Саша посмотрел на часы, выждал время, чтобы Ая уж точно не успела на свидание, и, щелкнув замком, открыл дверь.

Ая лежала на кушетке. Она спала. Саша решил, что она притворяется, но дыхание было ровным, длинные загнутые ресницы не дрожали. Саша накрыл свою пленницу пледом и устроился рядом с ней на полу.

Он смотрел на поднос на столе, армуды, подаренные благодарным клиентом, имя которого он не мог припомнить, и понимал, что теперь они обретут для него новый смысл. Почему самые замысловатые вещи и даже целые организации остаются бессмысленными, а простые и ничего не значащие вдруг становятся важными раз и навсегда?

На выходе из сквера ему попался продуктовый магазинчик. Саша завернул туда, чтобы купить воды. В очереди перед ним стояли двое парней, он невольно подслушал их разговор:

– Я переболел в легкой форме.

– А я влетел по полной. Семьдесят процентов поражения легких. Попал в больницу, там меня положили под кислородную подушку. Ночью просыпаюсь, чувствую: задыхаюсь. Оказывается, сосед по палате мою кислородную подушку из розетки вытащил. Она ему спать мешала. Так что, бро, в больницу лучше не попадать.

Это про ковид. Страшная штука. Корона для многих заканчивалась психологическими проблемами. Саша уже работал с несколькими случаями фобий, в том числе с боязнью задохнуться. И откуда только взялась эта корона? Крошечная бацилла, которая рушит чужие планы, ломает судьбы. Иррациональная неудобная хрень вмешивается в твой привычный уклад. Ты страдаешь, теряешь бизнес, друзей, родных, а то и собственную жизнь. И ничем ведь эту корону не возьмешь! Стопки медицинских масок, литры антисептика, ведра генферона, а она все равно прорастает в груди своими смертельными цветами.

Ая проспала до вечера и всю ночь. Саша подумал, это из-за нервного потрясения и приготовил завтрак, чтобы Ая восстановила силы. Когда он расставлял на своем рабочем столе тарелку с яичницей, бутерброды и кофе, она наконец проснулась, словно поднялась на поверхность из затонувшего города.

– Доброе утро, спящая красавица. Ты проспала сто лет. Надо подкрепиться.

Она села на диванчике и посмотрела на Сашу мутными глазами, которые несколько мгновений назад видели дельфинов.

Саша присел на диванчик, не слишком близко, чтобы не нарушать ее личного пространства.

– По поводу того, что произошло вчера, –  начал он с заготовки, которую придумал ночью. –  Наверное, я напугал тебя, но ты должна знать: все идет по плану. Это часть терапии. Мой стиль, если хочешь. Тебе нужно расстаться с бывшим как можно скорее. Видеть его сейчас тебе вредно. Тебе покажется это странным и, возможно, вызовет протест, но со временем ты поймешь, я прав…

– Раз ты так хочешь, я больше не увижусь с ним. Никогда.

И снова ему показалось, что по небу проплыл дракон, который закрыл собой солнце.

– А где твой отец? –  спросил Саша, когда они завтракали.

– Умер полтора года назад. Осталась только мама. И прабабушка. Она живет в поселке, далеко от Москвы, совсем одна. Я иногда навещаю ее. Пока о тебе помнит хоть кто-то, тебе есть зачем жить.

Саша отвел прядь от ее лица, русые волосы растрепались во время сна. Она поймала его руку и коснулась ее губами. Саша привлек ее к себе и почувствовал, как ее тело бьет дрожь. Страх перед отношениями пролег между ними невидимой гранью.

– Я не трону тебя, –  хрипло прошептал он. –  Пока ты сама об этом не попросишь.

В тот день он все время думал о ней. Проснулся ночью, пил чай на кухне. На утро запланированы были консультации, надо выспаться, чтобы быть в форме, а он все сидел на жестком стуле и смотрел в рассветное небо за окном, хоть это было неудобно и неправильно. Про что это было?

Выпутавшись из лабиринта улиц, он нырнул в метро. Лестница эскалатора опускала Сашу все ниже. Справа проплывали светильники, за которыми поднимался поток людей. Свет вспыхивал, переключая внимание, люди уходили на задний план, терялись и исчезали где-то позади. Саша вышел на перрон и сел в прибывающий поезд. Вагон был полупустым. Напротив него сидела девушка и читала бумажную книгу, потертую, с согнутым переплетом. Девушка перелистнула страницу, и оттуда выпал засушенный цветок.

На следующий день после их совместной ночевки он пришел к ней домой. Ая жила на Бакинских Комиссаров, на первом этаже многоэтажного дома. Дверь открыла женщина с полотенцем, обмотанным вокруг головы, она щурилась, как человек, который вышел из темноты на свет.

– Добрый вечер. Я Александр. Психолог Аи, –  зачем-то прибавил он.

– Тамара Петровна, мама. –  Она впустила его в квартиру.

Вслед за Тамарой Петровной Саша прошел темный лабиринт коридоров и оказался на кухне.

– Ая уснула и проспит до утра. –  Тамара Петровна развела руками. – Будить ее теперь бесполезно.

– Что ж… Раз вы так считаете, –  в растерянности проговорил Саша, соображая, как пробраться в ее комнату.

Тамара Петровна заварила чай и поставила перед ним стеклянный чайник янтарного цвета. Красивый, но на вкус было похоже на травяной сбор от простуды.

Она уселась напротив и стукнула по столу прозрачной банкой с красной крышкой, похожей на те, в которых продают соду.

– Видели?

– Что это?

– Крысиный яд. У Аи бывают такие состояния между сном и бодрствованием. Она называет это «залипать». Когда она спит, но все еще бегает, как курица, которой отрубили голову.

Надо будет разобрать ее отношения с матерью, подумал Саша.

– Так. И что?

– Пекла пирог, достала из шкафа и чуть не добавила вместо соды. Поймала ее в тот момент, когда она насыпала яд в ложку и гасила уксусом.

– Зачем?

– Чтобы пирог поднялся, конечно! Странно, что вы не знаете. Все знают… Как раз собиралась тут все продезинфицировать.

Саша поперхнулся чаем.

– Спокойно. Все мы в руках Божьих, –  сказала Тамара Петровна.

– Вы храните в шкафу крысиный яд. Это для вас про что? –  вкрадчиво спросил Саша.

– Так у нас первый этаж! В прошлом году завелись крысы, вот мы их и выводили, –  вздохнула она. –  Уберу его подальше, под раковину. Спит на ходу, как курица без головы…

– Подождите, Тамара Петровна. –  Саша потер виски. –  Почему спит на ходу? Почему курица без головы? О чем вообще вы говорите?

– Так у нее нарколепсия. Странно, что вы не знаете. Все знают…

– Это, кажется, нарушение сна, видения?

– Диагноз в России поставили только несколько лет назад, а раньше все бессонница да невроз. Засыпает она на ходу. Однажды шла в туалет, уснула и разбила нос. Судороги, галлюцинации. Горе! Определенно, Господь послал мне этого ребенка в наказание, –  сказала Тамара Петровна так, как будто Господь был ее соседом сверху, с которым у нее сложились свои непростые отношения.

Тамара Петровна все говорила и говорила. О том, что Ая из-за болезни не может работать в офисе, а занимается скрапбукингом, красиво оформляет фотоальбомы. О том, что у самой Тамары Петровны проблемы с сердцем, и раз в год она обязательно ложится в больницу капаться. О том, что муж ее умер, и теперь она ходит к нему на могилку. О том, что раньше все ревновала мужа к покойной бывшей жене, которую он навещал на кладбище чересчур часто, как ей тогда казалось, а теперь вот сам муж лежит в сырой земле.

– Простите, Тамара Петровна, –  перебил ее Саша. –  Могу я зайти к Ае?

– Зачем? –  удивилась она.

Потом медленно кивнула и прищурилась, как будто на Саше висел ценник.

– Конечно! Ее комната по коридору направо. Вы знаете, Ая –  прекрасная девушка. Такая добрая, начитанная. –  Она посмотрела на дверцу шкафа под раковиной, куда только что спрятала крысиный яд. –  И хорошо готовит.

На окне ее комнатушки была решетка. На тумбочке у кровати горел ночник. Рисуя на стене круглый блик, он погружал противоположный угол в тень, мутнел рефлексом с потолка. У стены стоял стол со стареньким компьютером, к которому были прилеплены разноцветные стикеры: «купить сахар», «сварить курицу», «почистить зубы». Лежали отдельно страницы фотоальбома и кольца от него, разомкнутые и похожие на наручники. Сверху громоздилась кипа фотографий, пуговицы, искусственные цветы, которые в свете ночника почему-то напомнили Саше кладбищенские.

Ая лежала в домашнем платье поверх покрывала. Русые волосы разметались по подушке. Веки были сомкнуты, губы –  бледны, под глазами пролегли тени. Лежала, не шевелясь. Словно заснула вечным сном.

Саша проснулся в вагоне метро, почесал щеку и стал нервно озираться. Видимо, он задремал под стук колес, но дело не в этом. Ему показалось, что вагон был совсем не тот, в который он садился. Вместо современных жестких сидений –  пружинистый диван с протертым до дыр дерматином. Не было электронного табло и девушки с бумажной книгой напротив. В вагоне вообще никого не было. Саша решил, он что-то напутал, поднялся с места, и, когда поезд остановился и двери разъехались, вышел на станции.

Он никак не мог понять, где оказался. В поисках обозначения станции он направился к противоположной платформе и услышал шум прибывающего поезда. Саша попятился назад и уперся спиной в холодную колонну. Он почувствовал запах гари. Это был старинный поезд без окон, с кишками разнокалиберных труб, выходящими наружу. Из трубы на крыше валил пар. От кабины машиниста вниз спускалась лесенка. Поезд с визгом остановился, и платформу наводнили люди: дамы в платьях викторианской эпохи, господа в цилиндрах.

К Саше приблизился человек с рыжими усами в полосатом костюме и котелке.

– Эй, мистер, по какому времени приходит этот поезд: по лондонскому или по честерскому? И где можно пропустить стаканчик в этой чертовой дыре? Сдается мне, вы здесь единственный приличный человек, –  доверительно сообщил усатый, косо взглянув на респектабельного корпулентного господина в пенсне. –  Как имя вашего цирюльника? Недурно, недурно.

Он говорил по-английски, но Саша с легкостью понимал каждое слово.

– А он… умер от ковида, –  пробормотал Саша.

– Холера? Черт ее дери!

Ответил Саша, кажется, тоже по-английски, хотя из школьного курса помнил одну только фразу и внезапно ее произнес:

– The queen reigns, but does not rule[1].

Усатый удовлетворенно кивнул, посмотрел по сторонам и тихо сказал:

– Дело говоришь.

Саша запустил пятерню в свои коротко стриженные волосы и быстро пошел прочь. Он выхватил из кармана айфон, как револьвер. Телефон показывал время и дату: пятое мая две тысячи двадцатого года. Банк, соцсети, такси –  все приложения были на месте. Шум и суета прибывшего поезда остались позади. Замаячила спасительная лестница выхода в город. Ускоряя шаг и держась за айфон, словно утопающий за соломинку, Саша на ходу поймал сеть. Вбил в поисковик: «галлюцинации экспресс-тест», тут же закрыл поисковик и бросился вверх по лестнице.

Улицу окутывали густые сумерки. Место незнакомое, но это определенно Москва. По дороге неслись современные авто, напротив была заправка, у горизонта маячили многоэтажки. У кромки тротуара затормозило желтое такси, к которому спешила девушка в красном кожаном плаще и ботфортах по колено, с выкрашенными в синий волосами. Саша вздохнул с облегчением. Он дома. Впрочем, приличных людей не так много, усатый прав. Боже, храни королеву.

В последнее время у него было много работы. Переутомился. Нервная система –  штука тонкая. С каждым может случиться. На обратной стороне улицы он заметил горящую огнями вывеску бара. Истина в вине, или в чем-то покрепче. Надо согреться и вызвать такси. Саша пересек улицу и вошел внутрь.

Это был не бар. Повсюду стояли книжные стеллажи, шкафы, впрочем, среди них были и столики, мимо которых сновали официантки с подносами. Во многих заведениях заводят книжные полки для атмосферности. Под высоким потолком был пристроен второй этаж, где среди книг тоже стояли столики. По скрипучей лестнице Саша поднялся на второй этаж и устроился у самых перил. К его разочарованию, спиртного в меню не оказалось, официантка принесла кофе.

На каждом столике горела лампа и, казалось, люди не пьют кофе, а читают книги, как в Ленинской библиотеке. А потом официантки приносят им новые книги, забирая выпитые до дна. Ему понравилось сидеть так и, облокотившись о перила, смотреть вниз. Люди выглядели забавными, как фигуры на шахматной доске, и внушали симпатию. Бог, должно быть, чувствует что-то похожее. Любить людей сверху вниз легко.

– Церковь запрещала играть в шахматы, и тогда в двенадцатом веке один священник изобрел складную шахматную доску –  словно две книги сложены вместе. Богу не нравятся шахматы.

Возле столика возник человек.

– Вы позволите?

Саша поперхнулся кофе и закашлялся, и незнакомец опустился на стул напротив.

– Во всем зале ни единого свободного столика.

На нем были брюки-галифе, заправленные в высокие кожаные сапоги, белая рубашка с жабо под жилетом в тон брюкам, из кармана которого выглядывала золотая цепочка. На голове его возвышался цилиндр, поверх него –  очки-гогглы. Человек опирался о трость. Набалдашник трости из белого золота или другого похожего металла имел форму черепа, вместо одной из глазниц –  шестеренка, какие бывают внутри часового механизма, усыпанная бриллиантами. Отставший от поезда? Усевшись, Человек в гогглах пристроил трость на соседнем стуле. Череп блеснул бриллиантовым глазом, ослепив Сашу. И он вдруг сообразил, что ничего не говорил Человеку в гогглах о шахматах.

– Весна нынче стоит совершенно зимняя, не находите? Или зима весенняя, черт его разберет. Холодно, как на морском дне.

В руке незнакомца мелькнула мутная зеленая бутыль причудливой формы. Со смачным звуком он вытащил пробку.

– Хотите?

С неумолимой ясностью Саша осознал, что единственное, чего он хочет от жизни в принципе, –  это выпить. Саша испытующе посмотрел в глаза набалдашника.

– Это ром?

– Коньяк.

Человек в гогглах плеснул немного Саше в кофе. Он сделал глоток. Обжег язык. Из глаз брызнули слезы, и Саша схватил ртом воздух. Горло загорелось огнем. Жар потек по жилам. На душе потеплело, краски стали ярче и четче, что ли.

Человек в гогглах развел руками.

– Сто лет выдержки.

Саша вдруг почувствовал себя, как на кушетке психоаналитика. Ему необычайно понравился этот странно одетый человек. Причем, самое приятное было, что человека этого, как случайного попутчика в поезде, Саше никогда в своей жизни больше не увидит. И он сказал:

– Я еще сам не встал на ноги, а тут девушка с проблемами. Что я могу ей дать?

Человек в гогглах пожал плечами.

– Так брось ее.

– Я так не могу. Вот если бы она просто куда-нибудь делась.

– Убей. Гинекологи проводят подобные манипуляции с людьми. На более ранних сроках, но все-таки.

Не удостоив Человека в гогглах ответом, Саша отхлебнул из своей чашки и посмотрел через перила. Девушка в красном платье делала селфи, парень в свитере, с медицинской маской под подбородком, залип в ноутбуке. Под каждой лампой на столике лежал гаджет. И только под единственной в зале было чисто. За тем столиком сидела парочка. Девушка касалась своих волос, облизывала губы, кокетничала. Парень не сводил с нее глаз. Официантка подошла с меню и встала позади девушки. Девушка запрокинула голову назад и посмотрела на официантку снизу вверх. Если ты запрокидываешь голову, чтобы посмотреть на кого-то, он точно влюблен. Ищешь любовь – иди по гаджетам, вспомнил Саша слова Аи.

– Это не нужно ни мне, ни ей, –  сказал Саша. –  Если бы она просто исчезла! Если бы…

– Если у шахматиста во время игры зазвонит телефон, его партия считается проигранной, –  сказал Человек в гогглах. –  Она исчезнет. Я решу твою проблему. Но у всего есть своя цена. Взамен я заберу кое-что.

– Что?

– Часть тебя.

Саша усмехнулся, опустил взгляд под стол и вскинул бровь.

– Это важная часть?

– Каждая часть важна, ведь без нее это будешь уже не ты. Мне нужно несколько капель твоей крови.

Саша невольно отпрянул назад.

– Страшно?

– Бессмысленно. Зачем?

– Представь, что ты сдаешь медицинский анализ, –  сказал человек в гогглах. –  Отдаешь кровь чужой женщине в одноразовой шапочке. Бессмысленно? Да! Зато так ты узнаешь, чем болен, и получишь рекомендацию по лечению. Так что какой-то смысл в этом все же есть.

– Врачи, они такие. Назначат кучу обследований и ни черта не нужных лекарств. Удалят впопыхах какой-нибудь орган типа селезенки и скажут, что так и было задумано, –  сказал Саша.

– Если тебе оттяпали голову, пить пенталгин уже ни к чему, –  согласился Человек в гогглах и с достоинством коснулся своего цилиндра. –  Не доверяй человеку в одноразовой шапочке! В современном мире слишком много безопасного. Одноразовые стаканчики, перчатки, маски. И любовь. Одноразовая любовь страшнее всего, она высушивает душу. Бойся одноразовой любви!

Саша сделал еще глоток, и зал кафе со светильниками, гаджетами и Человеком в гогглах поплыли перед глазами. Саше стало до чертей интересно.

– И как это работает?

– Все начинается в голове и заканчивается там же. Эта девушка канет в забвение. Не думай, что она растворится, как коньяк в кофе, нет. Просто станет не важна. И вскоре исчезнет из твоей жизни. Ты никогда ее больше не встретишь. И сможешь спокойно заняться своей карьерой, которая, кстати, пойдет в гору. Есть и бонус от фирмы.

– Бонусы –  это классно, люблю бонусы, –  развеселился Саша.

Перед глазами всплыл образ институтского друга, который однажды проснулся со зверским похмельем и татуировкой солнца на плече и все никак не мог вспомнить, где ее набил. Образ всплыл и исчез.

– По рукам.

Незнакомец взял трость с соседнего стула. Рука в кожаной перчатке отвинтила верхнюю часть черепа. Лоботомия обнаружила внутри золотого набалдашника иглу, похожую на медицинскую.

– Ваш указательный палец! Не волнуйтесь, у меня легкая рука.

Саша подумал, что игра затянулась, но впал в состояние, похожее на транс. Он увидел себя в медицинском кабинете среди колб и пробирок протягивающим руку медсестре в медицинской маске и резиновых перчатках. И тут он заметил огромную сову, которая сидела на шкафу с биоматериалом. Сова посмотрела на Сашу круглыми желтыми глазами и презрительно сказала низким мужским голосом:

– Экий вы, батенька, подлец!

В следующую секунду Саша нашел себя протягивающим незнакомцу правую руку.

– А как же спирт? –  вскричал Саша. –  Надо обработать место ввода иглы.

– К чему эти инсинуации? –  обиделся Человек в гогглах. –  У меня все чисто, как в банке.

Саша отдернул руку.

– А если я все же встречу ее?

– Это невозможно. Ты никогда больше ее не увидишь. Это главное условие контракта.

– А все-таки?

– Тогда я явлюсь тебе снова и все исправлю.

Игла вошла в указательный палец. В руке Человека в гогглах возникла витая склянка, в которую он собрал кровь.

– За ваш прекрасный анамнез! –  в экзальтации воскликнул Человек в гогглах.

Он подхватил свою чашку с кофе, лихо стукнул ею по Сашиной и осушил до дна. Палец пронзила острая боль. Кафе со светильниками, гаджетами и Человеком в гогглах завертелись в безумном танце, а потом их поглотила темнота.

Саша проснулся в собственной постели. Голова гудела, он попытался подняться. Застонал и снова упал на подушку, накрывшись одеялом с головой. Так это был сон? Из-под одеяла вылезла рука, обшарила тумбочку и нашла гаджет. На своем месте, на столике под лампой. Саша схватил телефон, как потерявшегося в парке ребенка. Шестое мая две тысячи двадцатого года. Шесть тридцать две утра. «Галлюцинации экспресс-тест», – прочитал он в строке поисковика. Палец скользнул по экрану, листая результаты поиска: тест на шизофрению, уголок занимательной психиатрии –  центр повышения квалификации медработника. В памяти всплыло кафе, в котором он пил какую-то бурду. Паленый алкоголь? Шутки подсознания, чувство вины? Проблему надо проговаривать, иначе померещится и не такое. Саша перевернул ладонь тыльной стороной. На указательном пальце алела полоска свежей раны.

Глава 2. Бриллиант

Темную комнату освещал свет свечей в канделябре, стоящем на изящном антикварном бюро. У бюро сидел человек в шелковом халате. Перед ним, на зеленом сукне, в раскрытых шкатулках или просто так, были рассыпаны кольца, колье, браслеты. Камни разнообразных огранок, заточенные в золото и платину, играли гранями в свете свечей, переливались. Такое великолепие могло вскружить голову любому, но тоскливый взгляд человека был устремлен поверх колец и браслетов. Он был прикован к канделябру, на который опиралась черно-белая фотография кольца. Крупный бриллиант овальной огранки окружали десять мелких.