Если

Марина Белкина

Если

© Белкина М. текст, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Большой город – это место, где твои мечты сбываются у кого-то еще.

Великая мудрость социальной сети.

Пролог

Ваза с полевыми цветами, эффектно оттененная черными плотно задернутыми шторами, стояла на письменном столе. В окружении наваленных грудой бумаг и газет возвышалась пишущая машинка. На переднем плане, прямо перед клавишами, торчало яблоко с отгрызенным боком. В витых канделябрах плакали свечи, придавая бардаку на столе некую художественность. В свете свечей все выглядит по-другому. Предметы предстают в новом виде и даже качестве. Хотите изменить жизнь –  зажигайте свечи и рубите сплеча! Но только, чур, потом не включать электричества. В глубине комнаты в постели полулежал человек и смотрел в стену. Свечи или электричество –  человеку было все равно. Он был слепым. В углу, словно большая подарочная коробка, стояло радио, из динамика летел вальс из «Фауста». Красивая статная брюнетка покрутила ручку, сделав музыку тише, и присела на краешек постели.

– Ты уверен?

Она старалась говорить ровно, чтобы не было заметно, что по щекам текут слезы.

Он криво улыбнулся.

– Увидимся. Когда у меня будет корсет и чулки под шелковым платьем, а у тебя –  золотые часы на цепочке.

– Через сто лет никто уже не будет носить часов на цепочке и корсетов.

– Кто знает? Ты будешь отличным парнем. И я смогу снова посмотреть в твои глаза.

Он протянул руку и кончиками пальцев пробежал по ее лицу –  глазам, щеке, губам, подбородку. Она прильнула к нему, но он вскинул руку в запрещающем жесте.

– Не надо!

Она беззвучно плакала, закусив губу.

– Не надо плакать. Жизнь такая глупая штука, она не стоит твоих слез. Мне не будет больно. Я просто усну. Усну. И даже успею увидеть сон. Короткий, но все же… Сны восхитительны. Лучше, чем жизнь. Сохрани его, мой ненаписанный роман. И передай мне через сто лет.

– Как я буду без тебя? –  прошептала она.

– Я буду рядом. В обрывках разговоров, которые принесет ветер. В звуках вальса, летящего из радиоприемника. В голубиных стаях, взметнувшихся над крышей. В неясном силуэте незнакомца, возникшем за поворотом. А потом я вернусь. Я дождусь тебя. Ты стоишь того, чтобы ждать сто лет. Увидимся.

В дрожащей белой руке мелькнул шприц. В комнате запахло спиртом. Она взяла бутыль и смочила вату, чтобы обработать место укола. Он подумал, что, учитывая предложенные обстоятельства, это забавно. А еще –  о том, что морфий и вправду убивает. Это тоже было забавно, и он улыбнулся. Игла вошла в вену. Комната закружилась в вальсе из «Фауста», он закрыл глаза и уснул. С улыбкой на лице. Полевые цветы в вазе на подоконнике смешались в единое цветовое пятно и потекли по щекам. Она вытерла слезы и обернулась. У стены стояла трость с набалдашником в виде черепа из белого золота. Вместо одной из глазниц –  шестеренка, какие бывают внутри часового механизма, усыпанная бриллиантами. Поймав свет свечи, шестеренка блеснула в темноте, и глаз загорелся зловещим светом.

Часть I

Глава 1. А вы точно психолог?

Под зеркалом, на столике в прихожей, стояла спортивная сумка. Самая обычная, слегка потрепанная, с логотипом известной фирмы на боку, на десяток таких можно наткнуться в фитнес-клубе или тренажерном зале… Несколько минут Саша смотрел на сумку со вниманием, которого она совсем не заслуживала, потом возвел взгляд к потолку и уперся в соцветие безобразных разводов в верхнем углу прихожей. Пятно было похоже на кровоподтек, только желтого цвета. Соседи залили, квартира была съемная и уже досталась Саше в таком неприглядном виде. Он порефлексировал еще немного, разглядывая безобразный развод, стянул со столика связку ключей, и его взгляд снова прилип к спортивной сумке. Сумка манила его, словно желание, загаданное когда-то. Давно забытое и ненужное, но все же несбывшееся, отчего становилось немного грустно. Саша вздохнул и быстро вышел из квартиры, хлопнув дверью.

Сделал он это, видимо, не слишком аккуратно, потому что соседняя дверь тут же приоткрылась, выпуская на лестничную клетку старушку лет ста, в байковом халате, тапочках и детском ободке поверх стриженной седой головы, изрядно выцветшем на солнце и давно утратившим свой цвет. Был май, но ее поясницу окутывал пуховый платок.

– Добрый день, Клавдия Тихоновна, – поздоровался Саша, пытаясь справиться с заедающим замком.

Громыхание ключей, усиленное гулким эхом, разносилось по подъезду, и Саша почувствовал себя Кентервильским привидением, которое гремит кандалами в старинном замке.

– Вы принимаете клиентов на дому, Александр, –  констатировала Клавдия Тихоновна голосом государственного обвинителя, зачитывающего расстрельный приговор.

– Никак нет, Клавдия Тихоновна, это гости.

– Они ходят каждый час с десяти до восемнадцати по будням. И все как один хлопают дверью. А если вы принимаете клиентов на дому, создайте ИП и платите налоги государству! Поставьте в известность соответствующие органы. Иначе, –  она сделала ударение на первый слог, –  я буду вынуждена связаться с хозяином квартиры и довести до его сведения, что здесь происходит. Ходят целый день и дверью хлопают, –  продолжала она свою обвинительную речь, но теперь Саше послышались в ней нотки обиды.

Бабушки, теплые и уютные, пекут невероятно вкусные пирожки, мажут зеленкой наши стертые коленки, водят на музыку и на футбол. Стучат спицами и рассказывают историю своей жизни. Проходит время, мы оканчиваем школу, потом институт, погружаемся в работу, а они все лезут со своими дурацкими пирожками, в сто пятый раз рассказывают о своей жизни. Слишком упрямые, слишком обидчивые. С ними не считаются, не отвечают на их вопросы. Нам кажется, их слишком много, и они становятся маленькими. Главная проблема пожилого человека –  разъедающее душу чувство, что он никому ни черта не нужен.

Саша наконец справился с замком, сунул ключи в карман и улыбнулся Клавдии Тихоновне профессиональной улыбкой.

– Закрывать, но ничего не скрывать. У дверей такая планида. Например, из-под вашей двери вчера божественно пахло пирожками.

– Шарлоткой. –  Старушка поджала губы. –  Внук обещался зайти, но не смог. Учеба, работа. Дела…

Ее голос сорвался.

– Учиться и работать успевает, молодец! Клавдия Тихоновна, у вас прекрасный внук.

– Вообще, он парень хороший, –  сдержанно кивнула Клавдия Тихоновна и посмотрела на Сашу с одобрением.

– И наверное, общается с друзьями? Иметь друзей –  прекрасно. Признайтесь, что и вы в молодые годы собирались компанией на квартире. И, возможно, тоже –  о ужас! –  хлопали дверью.

Она потрясла головой, словно пытаясь избавиться от морока.

– В молодые годы у меня не было на это времени. –  Она назидательно подняла вверх скрюченный артритом указательный палец. –  Я работала по две смены на Метрострое.

– Хорошо, а после работы? У вас же, я не знаю, были выходные, праздники. Первомай, день строителя, наконец? А я, уж простите, Клавдия Тихоновна, так и вижу вас в кругу друзей. Кто-то заводит патефон, ставит пластинку… –  Саша прикрыл глаза, раздумывая, а потом хитро улыбнулся: –  Клавдии Шульженко!

– Но откуда… Как вы узнали? –  Она коснулась рукой вздымающейся груди, словно Саша раскрыл имя того, на кого она гадала во время Святок.

– Двери, Клавдия Тихоновна, двери. Они ничего не скрывают…

– Вот раньше были певицы, не то что нонешние! –  сказала она с воодушевлением. –  Открывают рот под фонограмму. Безобразие! Я считаю, пой живьем, раз тебе доверили.

– Кстати, вы на нее невероятно похожи, вам, разумеется, говорили?

Старушка коснулась ободка на голове и польщенно рассмеялась.

– Скажете тоже…

– Одно лицо! Клавдия Тихоновна, вспомните себя в тридцать пятом.

– Да что вы! –  Она заулыбалась, блеснув золотым зубом. –  Я только в тридцать восьмом родилась! А знаете что, Александр? Заходите ко мне на чай, а я испеку пирог. В воскресенье, придете?

Старушка посмотрела на Сашу и стала похожа на ребенка, который боится, что отец оставит его на ночь в детском саду.

– Непременно. Обещаю.

Саша попрощался со старушкой и сбежал вниз по ступенькам.

Клавдия Тихоновна перегнулась через перила и крикнула в колодец лестничных пролетов:

– Я буду ждать!

Ах, если бы любую проблему можно было решить так легко! Если бы…

Саша работал психологом. Аренда собственного офиса пока была ему не по карману, он принимал на дому. Саша прятался от соседей, скрывался, просил клиентов, чтобы, если кто спросит, отвечали, что они зашли к нему в гости. Унизительно, но все же он на своем месте. Психолог. Не по профессии, а по призванию.

Он оборудовал под рабочий кабинет одну из двух комнат в своей съемной квартирке. Поставил стол, фикус. Куда же без него? Роль специальной кушетки психоаналитика выполнял потрепанный диванчик, который достался Саше вместе с квартирой. Говорят, первым укладывать пациента на кушетку придумал Фрейд, потому что не любил смотреть в глаза своим пациентам. Вот уж кто действительно нуждается в помощи, так это сами психоаналитики.

В палисаднике, разбитом у подъезда, расцвели крокусы, в зеленых головках стрел тюльпанов возникли красные венчики. Перед глазами возникла рука, разбрасывающая семена над черной влажной землей. Саша застегнул молнию кожаной куртки до верха и тоскливо поежился. Куда идти? Особой цели у него не было, но и оставаться в четырех стенах он не мог. Саша обогнул дом, нырнул в темноту арки и оказался на улице.

Весна переживала очередное цветение –  черемухи, вишни или бог знает чего еще. Холодно. Мимо прогрохотал трамвай –  пути находились прямо под Сашиными окнами –  и замедлил ход возле остановки. Вслед за трамваем устремилась стайка смеющихся и сверкающих коленками в разноцветных колготках девчонок-студенток. Саша проводил их взглядом и вдохнул полной грудью прохладный воздух.

Впереди шли две дамы.

– Вчера такое было, –  говорила одна из них. –  Мы разругались в хлам, и он меня ударил.

Вторая ахнула.

– И что?

– Я так плакала. Потом пошла в храм, поставила свечку. Себе, ему… И, ты знаешь, мне его даже стало жалко. Так опуститься. Главное, ногу у него все тянет, когда ходит… Умрет, наверное, скоро. Бедный.

И это все, что нужно знать о домашнем насилии в России. Покачав головой, Саша устремился вслед за дамами. Ему хотелось дослушать.

Он любил подслушивать чужие разговоры, находить в них тайные знаки, сплетение смыслов, шепот Вселенной. Ответ на вопрос, который мучил долгое время, иногда приходил именно так.

У каждого психолога есть своя фишка. Кто-то светит лицом в телевизоре, кто-то пишет научные статьи и впечатляет клиентов фразами типа «историческая самость» и «когнитивное согласование семантических пространств». У Саши тоже была своя. Его терапия работала. Он и тут словно слушал шепот Вселенной и угадывал, что нужно каждому для решения его проблемы.

Еще одна фишка была в том, что Сашу всегда любили девочки, потом всегда любили женщины. Теперь вот, видимо, будут всегда любить бабушки. Стоит ли говорить, что в основном он работал с прекрасной половиной человечества? У клиенток были сестры, мамы, дочери, они приходили снова и снова. Он стирал боль с их душ, как копоть с обгоревшего чайника, и, как гинеколог из того анекдота, не всегда помнил их лиц, а только эту самую боль. До мельчайших подробностей.

Держа дистанцию, Саша следовал за дамами. Вслушивался в подробности абьюза, ставил диагнозы, придумывал решение проблемы, пока пациентки, даже не подозревавшие о том, что их консультируют, не свернули в переулок. Решение проблемы повисло в воздухе. По небу ползла тяжелая туча. Прошла по краю солнца, представ в выгодном свете, и закрыла солнце целиком.

Он вспомнил тот день, когда увидел ее впервые. Она обратилась к нему за психологической помощью. Девочка, каких сотни на московских улицах. Среднего роста, худенькая, с зелеными глазами и русыми волосами. Волосы были собраны в конский хвост, перетянутый прозрачной резинкой, похожей на телефонный провод. Еще несколько таких же резинок красовались на тонком запястье.

Типичная жертва, которую бросил ее тиран. Когда тебя бросают, это очень печально. Человек, которого бросили, достоин внимания и сопереживания. Для Саши работа с жертвой –  это про поддержку. Он решил отталкиваться от этого. Ая говорила, а Саша наблюдал. Психолог должен дать выговориться. Приходя к нему, человек получает такую возможность. Получает пространство, где может соприкоснуться со своей проблемой, а это уже хорошо. Впечатляет и то, что она вообще пришла. Саша –  победитель. Он заряжен на результат, а психотерапевт инфицирует клиента своей идеей.

– Ая, а почему ты остаешься в той съемной квартире? Вы там жили с бывшим. Там все напоминает о нем. Платишь хозяйке, хотя могла бы вернуться к маме, с которой у тебя отличные отношения. В собственную комнату. Это для тебя про что?

– Просто мне там удобно.

Она покраснела. Саша понял, что нащупал эмоционально-заряженный комплекс.

– Чем удобно? Рядом живут друзья, фитнес, где ты занимаешься спортом?

– Рядом наземная ветка метро. Громыхает поезд. Когда я просыпаюсь ранним утром, слышу стук колес. Он, как музыка, и я снова засыпаю под него. Много лет назад на том месте текла река. А потом, чтобы построить ветку метро, реку заключили в трубу. И она спит там теперь. И видит сны.

Она снова покраснела.

Редуцирует страх перед отношениями собственной уникальностью?

– Наше время подходит к концу. К следующей нашей встрече, Ая, у тебя будет задание. Наблюдай сны. Заведи блокнот, и, как только проснешься под стук колес, –  он улыбнулся, –  записывай, что приснилось, ладно? После нашей встречи бессознательное придет в движение.

Он проводил ее до прихожей и подал пальто. Из кармана что-то посыпалось.

– Что это? –  удивился он.

– Семена. Я разбрасываю их всюду, где бываю. Там, где земля не закована в асфальт.

– Зачем?

– Чтобы росли цветы.

Она склонила голову.

– Простите. Я уберу…

Властным жестом Саша остановил ее, взял за подбородок и заглянул в глаза. У нее был затуманенный взгляд, словно погруженный внутрь себя. Под зелеными, чуть вытянутыми, глазами пролегли тени.

– Давай на «ты». И еще одно, Ая. Пока не встречайся с бывшим. Это важно… для терапии.

Она кивнула и, уходя, обернулась через плечо.

– Увидимся.

Ночью, после знакомства с Аей, Саша долго ворочался с боку на бок, пока не провалился в сон, зыбкий, как болото.

– Чтобы не спал, чтобы не ел.Чтоб на меня лишь милый глядел.Спрячется месяц за черной сосной.И милый навеки будет со мной.Будет со мной,

– поет крепкая блондинка с косами крест-накрест, стоя на подоконнике. Она моет окно.

Снизу по улице бежит гражданин в шляпе с портфелем под мышкой, он догоняет трамвай и запрыгивает на подножку. Светлая комната с распахнутым настежь окном, каждый раз дребезжащая всеми своими рюмками и чашками из-за проезжающего мимо трамвая. Какая-то мебель, столик с шахматной доской, расставленные фигуры: короли, кони, пешки. Письменный стол, заваленный бумагами, за которым работает Писатель. Дымящийся стакан в подстаканнике, заполненный окурками под завязку. Поверх бумаг –  советская газета. Но Писатель не похож на советского. Из бывших.

– Наденька, я работаю. Умоляю, тише!

Вечер. Общество нарядных веселых людей, танцующих под патефон. Блондинка с косами тащит на кухню груду посуды. Две изящные дамы курят у растворенного окна кухни.

– У Писателя новая пассия. Он влюблен без памяти и пишет для нее новый роман. Жалко Надю, она одна ничего не замечает.

– Жены обо всем узнают последними.

Поднос, нагруженный грязной посудой, с грохотом разлетается об пол.

Сталинский дом с гипсовыми вазами по периметру. Хрустальная люстра под высоким потолком. Писатель в ресторане с элегантной красавицей в черном. Яркие губы, темные волосы, волнами спадающие на плечи. Умный взгляд светлых глаз. Вместе им невероятно интересно.

– Видите пару за тем столиком? Как думаете, кто они? Держу пари, она актриса.

– Они тайные любовники. –  У дамы красивый низкий голос.

– Звучит как тайные монахи, –  смеется он.

– Скрывают свою связь от его жены и ее мужа.

Писатель крутит в руках массивную зажигалку с гербом СССР.

– Как думаете, она уйдет к нему от своего высокопоставленного мужа? На что она способна ради любви?

– А он оставит жену?

– Богиня, я выполню любое ваше желание.

Писатель берет ее руки в свои. Она разжимает кулачок, на ладони лежит его зажигалка.

– Но… как вы? Роскошный трюк, браво!

Они смеются, Писатель целует ее руки, каждый пальчик.

Надя в чужой коммунальной квартире, по коридору которой катит мальчишка на велосипеде. Она заходит в одну из комнат. Старуха раскидывает карты. Потертая карта Дьявола в морщинистой руке.

– Сглазили тебя, матушка, но есть одно средство, чтобы вернуть этого обманщика, получше парткома. Этот эликсир. Его совсем немного и стоит недешево. Взамен получишь его любовь. И еще кое-что.

– Что же?

– Его лицо. Соглашайся, любимый будет твоим навеки.

Морщинистая черная рука вкладывает в Надину руку бутылку из-под кефира с янтарной жидкостью внутри.

– Будет сидеть у нас тут, как муха в банке, добрую тысячу лет. Зуб даю.

Комната в полумраке свечей. Писатель и брюнетка кружат под арию из «Фауста», летящую из золоченого уха патефона. Длинные пальцы лежат на клавишах пишущей машинки. Свет свечи, падающий на изогнутый в ее чреве лист, окрашивает его необычайно манящим колдовским светом.

Трамвай громыхает под окнами. Заплаканная Надя стоит с деревянным чемоданчиком в руках.

– Выпьем чаю на прощание? Я заварю, как ты любишь.

Чайник и чашки на том же столе, где он работает, среди его листов, исписанных неровным почерком, с рисунками на полях, газет с передовицами и критическими статьями.

Писатель полулежит в постели в темных очках. Покрытые пылью страницы на письменном столе. Шахматы замерли на доске в недоигранной партии. Белая королева лежит поверженная среди черных фигур. Они закрывают ее, преграждают путь. В красивой белой руке –  шприц. Над головой Писателя, уснувшего вечным сном, –  сломанная шпага. Русые волосы разметались по подушке. На окне –  решетка. На дне вазы, внутри которой плавают золотые рыбки, цветет белая лилия с закрытым бутоном.

Саша цеплялся за сон, ему было интересно досмотреть его, но ваза стала таять, вступая в химическую реакцию с рассветом, уже алевшим за окном. Просыпаясь, Саша услышал в голове низкий красивый голос: «Закончить партию –  все равно что поставить последнюю точку в рукописи –  та еще морока». Саша силился удержать в памяти услышанную во сне фразу, но только он разлепил глаза и взялся за айфон, чтобы сделать заметку, как понял, что фраза эта, пророческая во сне, наяву утратит свое очарование и покажется бредом.

Саша пошел на кухню и поставил чайник. В окне за деревьями, словно вырезанными из черной бумаги, просыпалось солнце. Он заварил чаю и сделал глоток из кружки. Странный сон. Яркий и реалистичный. Предрекающий смерть. Но что такое сон? Граница между сознанием и бессознательным. Верил ли он в пророческие сны? Нет. Допустим, вы едете по дороге и видите знак «Осторожно, идут ремонтные работы». Вы посчитаете эту надпись пророческой? Если да, вы идиот! Сновидение –  это взаимодействие с миром, и при правильном общении оно не должно сбываться. Вы всего лишь должны выбрать путь объезда.

Сюжет сна –  вообще не суть, а всего лишь наложение вашей логики на сон. Важны детали. Например, сломанная шпага. Шпага –  это фаллос, символ мужской силы. Это о потере мужской силы? Потере статуса? Над головой Чернышевского сломали шпагу, лишив его тем самым принадлежности к определенному кругу, и отправили в ссылку.

Склянка с ядом. Сосуд –  это то, что заключено. Возможно, яд –  это субстанция, с которой он не может справиться. Или он прикоснулся к непознанному, к чему-то, чего не в силах объяснить? С той ночи Саша размышлял о странном сне и терялся в догадках.

Он вынырнул из воспоминаний, на город опускался вечер. Бесцельно шатаясь по городу, Саша свернул в сквер. Запетлял по дорожкам и сел на качели-скамейку, которые с некоторых пор в большом количестве появились в Москве. В окнах верхних этажей домов вспыхнуло заходящее солнце. Качели выглядели романтично, но дико скрипели. Брум-пиум.

Чтобы не спал, чтобы не ел.

Чтоб на меня лишь милый глядел.

Спрячется месяц за черной сосной.

И милый навеки будет со мной.

Будет со мной.

На соседних качелях –  их было не видно из-за кустов –  кто-то пел ангельским голосом. Ощущение дежавю сдавило грудь железным обручем. Брум-пиум.

– Можете мне помочь?

У качелей материализовался человек и своим появлением рассеял весь флер ангельского пения. У него было обветренное лицо, красные руки в трещинах, грязный свитер и характерный запах бродяги. Этот запах хуже бациллы пандемии. Он как сигнал бедствия. Надо держать дистанцию, чтобы самому не стать таким. Зараженным, опустившимся. Бездомным. Это на уровне подсознания.

– Мне голову пробили, я болею, –  прохныкал парень и склонился, опасно пошатываясь.

Он был пьян. На бритой макушке показалась давно зажившая рана, от которой остался розовый рубец.

– Надо поехать к врачу.

Саша достал из кошелька какую-то купюру, чтобы парень отвязался.

– Надеюсь, вам помогут.

– Мне уже ниче не поможет, –  с воодушевлением отозвался он, взял деньги и скрылся за кустами.

Брум-пиум.

Саша встал и пошел к выходу из сквера мимо соседних качелей. Там парень с розовым шрамом на макушке обнимал даму. У дамы было грязное растянувшееся платье не по размеру и обветренное лицо. Парень сгреб ее в охапку и стал целовать. Ее руки, грязное платье, лицо –  все без разбора. Дама смеялась и смотрела на парня с обожанием.

Это она пела ангельским голосом.

Саша спешил из сквера прочь. Не из-за боязни подцепить бациллу. Неловко быть третьим лишним. Почему иногда не имеет значения размер груди, блестящее образование и даже крыша над головой? Может, надо просто найти человека с таким же обветренным лицом, как у тебя?

Она ослушалась его. Призрак бывшего замаячил на следующей консультации. Ая сказала, что собирается снова с ним встретиться.

– Я же просил тебя не делать этого. –  Саша пожал плечами и холодно улыбнулся. –  Впрочем, дело психолога не указывать, а лишь направлять. Помочь принять правильное решение. Я умываю руки.

Он вскинул ладони вверх, как безоружный перед дулом пистолета, и спросил небрежно:

– Когда вы встречаетесь?

– Через пятнадцать минут, на остановке у входа в метро, –  прошелестела она.

– Это же не так далеко отсюда. Хочешь чаю?

– Идти туда пешком как раз столько и даже немного дольше, я… опаздываю, –  стала лепетать Ая, но потом наткнулась на властный взгляд Саши. –  Впрочем, конечно.

Он внес в кабинет поднос с армудами –  турецкими стаканчиками, похожими на советские стаканы в подстаканниках, –  с янтарной жидкостью, черным чаем, а также сахарницей и найденными на кухне печеньками и поставил на письменный стол. Ая неловко поднялась с кушетки и пошла было к столу, но вдруг изменила траекторию, как тополиный пух, который подхватил поток теплого воздуха, и становилась возле окна. В окно буйно помешанным рвалось весеннее солнце. На свету были видны грязные дорожки сползших по стеклу снегопадов. Капли слез осенних дождей. И становилось неловко за это слишком яркое солнце.

Саша жил на втором этаже, прямо под окном была трамвайная остановка. Постоянно слышался грохот трамваев, доносились обрывки разговоров ожидающих на остановке людей.

Она застыла, прилипнув к окну, а он подумал, какая тоненькая у нее шейка. Ему безумно захотелось положить на нее свою руку, что подчеркнуло бы ее хрупкость.

– Как думаешь, кто они? –  Она неожиданно повернула к нему лукавое личико.

И Саша испытал раздражение, ему показалось, что она играет с ним и лишь притворяется безвольной и запуганной девочкой.

– Кто?

– Те пятеро. Компашка на остановке. У парня в кожаной куртке и девушки в пальто роман, который они скрывают от всех. Как будто остальные –  мирные жители, а те двое –  мафия. Между ними определенно есть какая-то связь. Смотри. Девушка в пальто слушает крикливого парня, а сама, словно радар, ловит каждое движение парня в куртке.

Саша в два прыжка оказался возле подоконника, посмотрел на улицу и включился в игру.

– Может, они подельники? Только что спрятали труп в холодильнике? Или были знакомы в прошлой жизни, а сегодня впервые встретились и узнали друг друга?