Полная версия
Протокол «Счастье»
***
Тишина после ее ухода была иной, гулкой. Алекс механически прошел в комнату и опустился на колени перед старым письменным столом, глядя на последний неразобранный ящик. Он потянул его, и оттуда пахнуло пылью и прошлым.
На него смотрел старый скетчбук. Обложка была потертой, с пятнами от кофе. Он открыл его, и его взору предстал апокалипсис: хаотичные, яростные штрихи, кричащие лица, композиции, ломавшие все правила. Эскизы, рожденные в порыве отчаяния или безумной радости. Они были уродливы, несовершенны, но в каждой линии была жизнь – яростная, неуправляемая, настоящая.
Он листал страницы и не чувствовал ничего. Ни ностальгии, ни гордости, ни стыда. Эти рисунки могли принадлежать незнакомцу. Призраку прошлого человека.
Он взял телефон, на который не мог взглянуть все эти дни. На заставке – Катя. Она запечатлена в момент смеха, голова запрокинута, глаза щелочки. Он помнил этот момент, помнил, как щемило сердце от любви. Сейчас он смотрел на фото и видел лишь набор пикселей. Внутри был только ровный, монотонный гул одобрения системы.
И тут в него просочилась новая мысль. Не вспышка, а медленное, неотвратимое погружение в ледяную воду истины.
«Он не лечит и не улучшает. Скорее выжигает или стерилизует. Я не стал лучше, я стал никем. Пустым местом. И самое ужасное… что мне всё равно».
Настоящий ужас был не в его прошлых страданиях. Настоящий ужас был в том, чтобы быть неспособным страдать, стать могилой для собственной души.
***
«Надо выключить. Надо выключить. Надо выключить».
Мысль родилась тихо, но с железной ясностью.
[Обнаружена деструктивная идея. Не рекомендуется] – мгновенно отозвался в голове безличный голос импланта.
В ответ Алекс не стал отмахиваться от мысли, он вцепился в нее. Сжал кулаки, впился ногтями в ладони и сконцентрировался, повторяя про себя, сквозь нарастающий шум в ушах и подступающую тошноту:
«Я хочу это выключить. Я хочу чувствовать. Я хочу свою боль назад. Я ХОЧУ СВОЮ БОЛЬ НАЗАД!»
Теперь он сидел на полу, скрючившись, тело било мелкой дрожью, пот стекал по вискам. Это была не паника, а битва. Впервые за долгие недели в его глазах, помимо ужаса, горел огонь настоящей, не санкционированной никем собственной воли. Он еще не знал, как одержать победу. Но он только что объявил войну.
