Хроники Дома на перекрестке миров

– Спасибо вам, – прошептал путник слабым, сорванным голосом.

– Что с вами случилось? – тихо, но настойчиво спросила женщина средних лет, её тёмные глаза изучали его лицо, пытаясь найти ответы раньше, чем он их даст. В этот момент подоспела Евгения, неся медный таз, пару полотенец, перекинутых через плечо, и фарфоровый кувшин с тёплой водой. Под чарующие, теперь кажущиеся ещё более грустными и пронзительными звуки скрипки, они влажными полотенцами осторожно обтерли с него дорожную пыль и пот, смывая следы бегства. Тем временем мужчины, что до этого беззаботно беседовали у окна, ненадолго удалились и вскоре вернулись, неся деревянный поднос с едой. На нём стояла глубокая миска с дымящимся мясным бульоном, плававшими в нём кореньями, внушительный кусок румяного пирога с рыбой, небольшая горка диковинных, мерцающих перламутровыми боками фруктов и глиняный кувшин с душистым ягодным отваром. Молча поставив поднос на низкий столик рядом с диваном, они кивком пожелали ему сил и вернулись к своим местам у окна, где теперь продолжали беседу уже вполголоса, изредка бросая на него встревоженные взгляды.

– Меня зовут Антуан, – окончательно придя в себя после такой неожиданной заботы, произнёс путник. Его голос, хоть и всё ещё слабый, приобрёл твёрдость. Пожилая женщина, чьё лицо было картой былых сражений, кивнула.

– Ева, – представилась она просто. Затем жестом указала на спутниц: – Евгения и Мария.

Рыжеволосая Евгения улыбнулась ему ободряюще, а Мария – та, что была средних лет, с тёмными вьющимися волосами и пронзительным, изучающим взглядом, – склонила голову. Её одежда, как и наряды её подруг, была из дорогих тканей, отделана тонкой вышивкой. «Видимо, это их карета с гербом», – пронеслась догадка в голове Антуана. Эти женщины явно были знатного рода.

– Что с вами случилось? – повторила свой вопрос Мария, её взгляд скользнул по каменной конечности, лежавшей на подлокотнике. Антуан тяжко вздохнул, глядя на своё окаменевшее предплечье.

– Меня ранил Гортаг. Шипы на его хвосте впрыскивают яд, превращающий плоть в камень.

В глазах Евгении вспыхнул неподдельный ужас, а Ева, казалось, стала лишь немного сосредоточеннее. Мария же не моргнула глазом, лишь внимательно слушала.

– Не беспокойтесь, – поспешил успокоить их Антуан, видя их реакцию. – Всё обратимо. Всего три дня – и плоть вернётся на своё место. Гортаги так охотятся: постепенно превращают свою добычу в камень, а затем крошат их в пыль и поедают. Но если удастся сбежать… если переждать три дня, яд нейтрализуется, и всё возвращается в норму. Ева медленно кивнула, её взгляд стал понимающим.

– Значит, ты не просто путешественник. Ты – беглец. И тебе нужно лишь переждать.

– Да, – Антуан облегчённо выдохнул, чувствуя, что его наконец-то поняли. – Три дня. Мне нужно всего три дня.

Успокоившись, женщины оставили в покое и его, вернувшись на свои места и вновь отдавшись волшебным звукам скрипки. Антуан, насколько позволяло его неудобное положение, принялся за еду. Бульон был наваристым и живительным, пирог – сытным, а незнакомые фрукты взрывались на языке странным, но приятным сочетанием сладости и лёгкой остроты. Попутно он не переставал оглядывать Дом, в котором волею случая – а именно, споткнувшись о лесной корень он, влетев меж двух старых деревьев в какую-то розовую дымку, – оказался. Гостевой зал и правда был огромным. Полсотни человек, разместившись за столами и на диванах, чувствовали бы себя здесь вполне комфортно и просторно, не тесня друг друга. Его взгляд скользил по деталям. По стенам висели причудливые канделябры с десятками свечей, которые не дымили и, казалось, были сделаны из матового стекла, излучая мягкий, ровный свет. На двух массивных столах, однако, стояли другие светильники – по дюжине настоящих восковых свечей в каждом, и горели они живым, трепещущим огнём, ровным и ярким. Стены украшали картины разных размеров, но все они, неизменно, отображали красивые и величественные виды лесной природы – то глухая чаща, то солнечная поляна, то портрет могучего дуба. Словно сам Дом тосковал по своим истокам. Но главным магнитом оказались старинные часы, висевшие над камином. Их маятник, тяжёлый и блестящий, качался ровно и гипнотически, отмеряя секунды в месте, где времени, казалось, не должно было быть. Антуан всего на секунду задержал на нём взгляд и сразу почувствовал, как веки налились свинцом, а тело потянуло в объятия глубокого, непреодолимого сна. Он с силой встряхнул головой, прогоняя это наваждение, и, сделав ещё глоток прохладного отвара, принялся изучать планировку, стараясь больше не смотреть на часы. Справа от камина, в дальнем углу, была массивная дверь, из-за которой Евгения приносила воду и полотенца. Такая же дверь виднелась и в левом дальнем углу залы – из неё, как он заметил, мужчины принесли ему еду. «Кухня и умывальная, – мысленно отметил он. – Всё логично». Но самое интересное начиналось по бокам от входной двери. От неё в обе стороны расходились две широкие, массивные лестницы. Они не упирались сразу в стену, а плавно поднимались вдоль неё, переходя в просторные деревянные балконы, которые опоясывали зал по периметру на уровне второго этажа. И там, на этих балконах, прямо напротив друг друга, стояли такие же массивные двери, как те, что вели в кухню и умывальную. «Спальни, – догадался Антуан. – Тридцать спален… Видимо, они наверху». Эта мысль принесла странное успокоение. Всё здесь было обустроено с простой, но безотказной логикой. Это был не лабиринт, а именно что Дом на перепутье, созданный для жизни, пусть и в самом сердце вселенской пустоты.

Утолив голод, Антуан с облегчением откинулся на спинку дивана. Его взгляд упал на кованную решётку камина. Улыбающийся пожилой мужчина был выполнен ювелирно; казалось, его глаза мягко следят за гостями, а сама улыбка обладала странным свойством – успокаивать разбушевавшиеся нервы. Перед глазами на мгновение встал тот проклятый лес – не зелёный, а сизый от тумана, в котором и скрывался Гортаг. Антуан помнил, как пахла сырая, окаменевшая кора деревьев, мимо которых он бежал, и вкус крови на губах от прикушенной щеки. Он был там не героем – он был добычей, посланной выследить тварь и по глупости попавшей в её западню. Теперь он расплачивался за эту ошибку. Собравшись с силами, он кое-как опустил рукав на неподвижной левой руке, встал и попытался подхватить поднос с пустой посудой. Но с одной рабочей рукой это оказалось невозможным. К нему молча подошла Евгения и без лишних слов взяла этот труд на себя. Кивнув в знак благодарности, он проследовал за ней на кухню.

Пространство, в которое они вошли, было огромным и поражало своим масштабом. Большой стол-остров располагался по центру, на этой кухне без помех могли трудиться несколько поваров с помощниками. Массивная чугунная плита, занимавшая добрые две трети левой стены, была настоящей королевой этого помещения. На ней дымились несколько кастрюль такого размера, что их содержимого хватило бы на пару десятков человек. Справа от входа ютились два рукомойника и внушительных размеров духовой шкаф, в застеклённой дверце которого угадывались противни с румяной выпечкой. С потолка свисали полки, уставленные всем мыслимым кухонным инвентарём – от кастрюль и сковородок до дуршлагов и половников. На столе, раскинувшемся у дальней стены, царил идеальный порядок: чашки всевозможных размеров, пузатый чайник с ключевой водой, разнообразная посуда и стопки белоснежных полотенец. Запахи были неимоверными и аппетитными, даже несмотря на то, что Антуан только что поел. Евгения поставила поднос на центральный стол и посмотрела на Антуана.

– Вы первый раз в этом месте?

– Да, – произнёс Антуан, оглядывая это царство изобилия. – А вы, как я понимаю, здесь уже бывали?

– Да, – просто ответила девушка.

– Во дворе карета с гербами… ваша?

– Да, – кивнула Евгения. – Мы – королевские дочери из Сирты.

– Из Сирты? – переспросил Антуан, пробуя на вкус незнакомое слово. – Не слышал о таком королевстве.

– Это не королевство. И оно не в вашем мире, – пояснила девушка. – Сирт – это мир лесов и равнин, под солнцем которого мы родились. А сейчас направляемся в Хайяну по делам короны.

– А Хайяна… это другой мир? – уточнил Антуан, всё больше проникаясь масштабом происходящего.

– Да, – улыбнулась Евгения. – Это место… это Дом на Перекрёстке Миров. Любой, кто путешествует между мирами, неизменно проходит здесь. Или проходя мимо, или оставаясь на день или больше.

– А на сколько можно остаться? И… можно ли здесь поселиться?

– Нет, – лицо Евгении стало серьёзным. – Дом гостеприимен, но злоупотреблять его гостеприимством, а уж тем более обосноваться здесь, нельзя.

– Но почему?

– Ну, во-первых, попасть сюда впервые можно только случайно. Во-вторых, как только вы выйдете за ворота, Дом вернёт вам монетку, которую вы ему предложили. Но эта монетка будет не простой. Она даст вам возможность прийти сюда ещё раз, почувствовать в вашем мире, где скрыт проход. – Она сделала небольшую паузу, её взгляд стал отстранённым. – И, в-третьих… я знала того, кто пытался злоупотребить гостеприимством Дома.

– И что с ним стало?

– Не знаю. Говорят, в последний раз, выйдя за ворота, он не получил монету обратно. С тех пор его здесь не видели. Тишина, повисшая после этих слов, была красноречивее любых угроз. Дом был добр, но у его доброты были чёткие, нерушимые границы. Они покинули кухню, и Евгения помогла Антуану подняться по широкой лестнице. Гостиная зала заметно опустела: сестёр Евгении и скрипача уже не было, лишь двое мужчин, что сидели у окна, переместились поближе к камину, продолжая свою неторопливую беседу вполголоса. Поднявшись на балкон второго этажа, Евгения жестом указала на ряд одинаково массивных дверей, уходящих в обе стороны.

– Это гостевые спальни. Каждая из них неповторима. Я бывала в трёх, и они все были разными. Если спальня занята, то дверь закрыта плотно. Если свободна – она слегка приоткрыта. – Она вздохнула с наигранным сожалением. – Жаль, что в щёлочку всё равно ничего не видно.

Антуан с интересом окинул взглядом ряд таинственных дверей. Его внимание привлекло ещё кое-что: рядом с каждой дверью, будто немой страж, стоял массивный шкаф со стеклянными створками от пола до потолка. Одни шкафы стояли почти пустые, их полки пылали чистотой, словно ожидая новых потерь. Другие же были заставлены причудливой коллекцией забытых вещей. За стеклом мерцали осколки иных миров: кристалл, пульсирующий тусклым внутренним светом; изящный пистолет с незнакомыми символами на рукояти; потрёпанная книга в кожаном переплёте с застёжками; одинокая серьга в виде падающей звезды; скрученный в спираль металлический жезл, покрытый непонятными рунами. Каждый предмет был немым вопросом, историей, оборвавшейся на полуслове.

– А что это за предметы? – тихо спросил Антуан, чувствуя, как на него смотрят эти безмолвные реликвии. Евгения пожала плечами.

– Поговаривают, это вещи, забытые постояльцами в своих комнатах. Но это не точно, – она бросила задумчивый взгляд на ближайший шкаф, где на полке лежала изящная маска, наполовину скрывавшая лицо. – Хотя… вполне возможно. Иногда кажется, будто они не просто пылятся, а… ждут. Одна из дверей по соседству была приоткрыта, и из-за неё исходил тёплый, приглашающий свет, резко контрастируя с тихой меланхолией застеклённых воспоминаний.

– А что, нельзя воспользоваться другой спальней, пока вы здесь гостите? – спросил он, предполагая, что можно каждый раз выбирать новую.

– Увы, нет, – покачала головой Евгения. – Пока ты гость Дома, выбранная комната – твоя. Но стоит тебе окончательно покинуть Перекрёсток, пройдя через главные ворота… комната «забывает» тебя. В следующий раз, когда вернёшься, всё начнётся заново, и ты сможешь занять любую другую свободную. Дом живёт настоящим. Мысль о том, что эта магия – временная, но безоговорочно принадлежащая ему прямо сейчас, показалась Антуану странно утешительной. В этом безумном танце миров у него появилась временная, но абсолютная точка опоры.

– Тогда, пожалуйте, я выберу эту, – он кивнул на ближайшую приоткрытую дверь.

– Отличный выбор, – улыбнулась Евгения. – Спокойной ночи, Антуан. Не смотрите долго на часы, если решите спуститься, – добавила она с лёгкой ухмылкой, прежде чем развернуться и направиться к своей двери. Антуан остался один в тихом полумраке коридора. Сделав шаг вперёд, он толкнул дверь и пересёк порог своей спальни – своей ровно настолько, насколько продлится его визит. Войдя в комнату, дверь которой под собственной тяжестью закрылась с лёгким, но окончательным щелчком защёлки, Антуан окунулся в ночную прохладу. Он стоял не в помещении, а в сердце таинственного леса. Огромный, раскидистый дуб, чей исполинский ствол занимал всю дальнюю стену, уносил свои ветви высоко вверх, создавая из переплетённых ветвей и листьев живой, дышащий зелёный потолок. Воздух был свеж и напоён запахом влажной земли, древесной коры и чего-то цветущего, но невидимого. Остальные «стены» комнаты были сплетены из частокола высоких, тонкоствольных растений, почти лишённых листвы; лишь несколько одиноких листочков терялись где-то в вышине, под сенью дуба. И всё это пространство, от дубового ствола до стен-плетней, освещали целые облака светлячков. Они парили в вышине, мерцая и перемешиваясь, отбрасывая на всё вокруг мягкий, серебристо-зелёный, живой свет, от которого тени становились таинственными и бархатистыми. Сделав несколько шагов по упругому, словно живой мох, полу, Антуан с облегчением расстегнул пояс. Сначала он снял ножны с бесполезным обломком меча, затем – кошель, и положил их на деревянный стол с письменными принадлежностями. Это был жест капитуляции, смиренное признание: здесь, в этой комнате, ему больше не нужно быть воином или беглецом. Теперь он – просто усталый гость. И только тогда, освободившись от груза, он направился к массивной кровати, стоявшей у самого подножия дуба, будто вырастая из его корней. Слева от входа, в чугунной чаше-кострище, тлела ровная горка углей, чей багровый отблеск делал танцующие тени ещё более контрастными и глубокими. Но главное открытие ждало его у кровати. В самом стволе дуба, справа от изголовья, он заметил то, что показалось искусной резьбой. Присмотревшись, он понял – это была дверь, а одна из причудливо изогнутых ветвей служила ей ручкой. Он потянул за неё, и тяжёлая, но послушная створка отъехала в сторону. За ней он увидел всё необходимое: умывальник с чистой водой и мылом, аккуратно сложенные полотенца и даже отхожее место, обустроенное почти так же, как в его родном мире. Всё было безупречно чисто, приготовлено и ждало только его. В этом жесте – в спрятанной в дереве ванной – заключалась вся суть Дома. Он дарил тебе дикую, первозданную магию, но никогда не забывал о простых, человеческих нуждах. Это было гостеприимство, доведённое до совершенства.

***

Сан открыл глаза и сладко потянулся на широкой кровати, впервые за долгое время, не чувствуя на плечах ледяной тяжести кошмаров. Здесь, в Доме на Перекрёстке Миров, он не просто выспался – он отдохнул душой и набрался сил, которых ему должно было хватить на следующие несколько месяцев скитаний. Пришло время выполнить своё обещание и покинуть это убежище, в очередной раз получив от него пропуск на новую встречу. Комната, в которой он проснулся, была такой же скромной и аскетичной, как и весь тот суровый техногенный мир, из которого он прибыл. Четыре стены без чётких углов, плавно перетекающие друг в друга и в сводчатый потолок, больше напоминали келью отшельника или каюту на космическом корабле. Единственной роскошью здесь была сама кровать – широкая и невероятно удобная. Вся остальная обстановка состояла из грубой лавки у стены, небольшого шкафа для скудного барахла и узкой двери, ведущей в крохотный, но безупречно чистый санузел. На стене у изголовья висело простое зеркало в металлической раме и два матовых светильника, дававших ровный, нейтральный свет. Вот и всё. Ничего лишнего. Вскочив с постели, Сан наскоро умылся ледяной водой, что мгновенно прогнало последние остатки сна. Облачился в свой прочный, испещрённый карманами комбинезон искателя, забрал из шкафа несколько небольших, но увесистых коробок с непонятным содержимым и накинул на плечи походный рюкзак. На прощание он на секунду задержал взгляд на комнате, ставшей ему надёжным прибежищем на два дня, и твёрдо шагнул в гостиную залу.

– Всем привет! – крикнул Сан, сходя с лестницы в просторную гостиную.

Его приветствие потонуло в уютной тишине зала. У одного из больших столов, точнее, на его краю, сидело трое существ и с концентрацией, достойной великого дела, поглощали еду. Пространство перед ними было уставлено тарелками и мисками с яствами, словно они решили протестировать сразу всё меню Дома.

– Чем угощают? – осведомился Сан, подходя ближе и с интересом разглядывая пир.

– Как обычно, – не поднимая головы от тарелки с чем-то дымящимся и ароматным, ответил один из троицы. Он на мгновение поднял взгляд, и Сан увидел, как моргнул его третий глаз, расположенный чуть выше переносицы, меж двух совершенно обычных. – Меню здесь постоянное, хоть и разнообразное. Сан коротко кивнул, оставил на столе четыре небольшие коробки, которые нес в руках и направился в сторону кухни. Спустя несколько минут он вернулся, неся скромный поднос с единственной глубокой миской бульона и стаканом прохладного ягодного отвара. Его скромный паёк разительно контрастировал с пиршеством его соседей.

– Никто не против? – вежливо спросил он, собираясь присесть на свободное место рядом с оставленными коробками.

– Садись, – бросил ему другой едок, не глядя, и лениво махнул в его сторону… третьей рукой, которая росла аккурат из-под его обычной левой. Сан без лишних церемоний устроился на скамье. Здесь никто не удивлялся лишним глазам или рукам. Здесь все были просто усталыми путниками, которых объединяли тёплый камин, сытная еда и временное перемирие с бесконечностью дорог. Попивая наваристый, согревающий душу бульон, Сан с нескрываемым интересом наблюдал за троицей едоков. Все они были невысокого роста, но природа (или что-то иное) щедро наградила их дополнительными деталями: у одного было три ловко орудующие ложкой руки, у другого – три внимательных глаза, что в тройном количестве было у третьего, Сан не видел. Их одеяния были одинаковы – просторные полотняные хламиды нейтральных серых оттенков, словно предназначенные для того, чтобы не отвлекать от главного. А главным было невероятное количество украшений. Они были увешаны ими с ног до головы: многослойные бусы, массивные браслеты на запястьях и щиколотках, серьги, оттягивавшие мочки ушей, богато украшенные пояса и ободки в их длинных, заплетённых в косы волосах. На концах некоторых кос тоже висели крошечные подвески. Их простая обувь как заметил Сан тоже была сплошь покрыта бусинами разного размера и расцветок. Всё это – костяное, металлическое, каменное – тихо позвякивало и поскрипывало, аккомпанируя их неторопливым, почти церемониальным движениям. Они ели не спеша, с наслаждением, словно совершая неспешный ритуал. Каждый глоток, каждый кусочек принимался с глубоким уважением. Создавалось впечатление, что для них сам процесс трапезы был таким же даром Дома, как и кров над головой. Покончив с бульоном и сделав последний глоток прохладного ягодного отвара, Сан встал, отнёс поднос в кухню и вернулся, чтобы забрать свои коробки, оставленные на столе. Но на столе, где он их оставил, было пусто. На его лице застыло недоумение. Он огляделся по залу, и его взгляд упал на трапезничающую троицу. Теперь все три глаза одного из них и, как показалось Сану, несколько пар обычных смотрели на него с тихим интересом.

– Она пошла туда, – коротко бросил один из них, его третья рука плавным жестом указала в сторону главного выхода из Дома. Не теряя ни секунды, он бросился к тяжелой двери и выскочил на крыльцо. Воздух, напоенный запахом дыма и далёких звёзд, ударил ему в лицо. Его взгляд сразу же выхватил знакомую фигуру. На одной из грубых лавок, расположенных на просторном крыльце, сидела та самая пожилая женщина с лицом, испещрённым сетью мелких шрамов, – та самая, что пила воду у колодца, когда на кануне прибыл измождённый Антуан. И сейчас, рядом с ней на тёплом дереве скамьи, аккуратной стопкой лежали его пропавшие коробки.

– Вот и ты, – её голос прозвучал низко и напевно, скорее, как старая песня, а не простая реплика. Она медленно повернула к нему голову. – Я знала, что надо лишь немного подождать. – Её жест, исполненный спокойной уверенности, был красноречивее любых слов. Она указала в сторону его невиданной машины, стоявшей у частокола, поблёскивавшей на фоне вечного космоса.

– Ты же знаешь, что кража реликвий карается смертью, – произнесла она, и её голос прозвучал как скрежет камня. Пальцы её левой руки сложились в причудливый, отточенный символ, и она направила этот жест в сторону Сана. Реакция была мгновенной и ужасающей. Сан вскрикнул, вцепившись руками в собственное горло, будто пытаясь сорвать с него невидимую петлю. Его лицо залила багровая волна, жилы на шее и висках набухли. Сдавленный хрип вырвался из его глотки, прежде чем он рухнул на колени.

– По-стой! – выдохнул он, и в его глазах читался животный ужас. Женщина чуть изменила положение пальцев, сплетя другой, чуть менее жестокий символ. Невидимая хватка ослабла ровно настолько, чтобы он мог дышать. Сан с грохотом повалился на бок, судорожно, со свитом хватая ртом воздух и закашливаясь.

– Вы-слушай! – прохрипел он, обретая, наконец, голос. Она медленно опустила руку, не сводя с него ледяного взгляда.

– Слушаю тебя, – вновь пропел её голос, и этот контраст был пугающим.

– Это… не реликвии, – Сан поднялся на колени, потирая шею, на которой проступали красные следы. – Это подделки. Реликвии забрал другой. Точнее, другая. Я лишь отвлекал тебя, ведя по ложному следу. Женщина прищурилась, её шрамы натянулись, словно паутина. Молниеносным движением она открыла крохотный мешочек на поясе и извлекла оттуда нечто, похожее на сморщенную горошину. Держа её за тончайшие, почти невидимые волоски, она мягко подула на неё. На глазах у изумлённого Сана горошина за секунду выросла, налилась плотью, обрела черты. Теперь в её руке болталась отрубленная женская голова, которую она держала за спутанные волосы. Холодные, остекленевшие глаза смотрели в никуда.

– Это она украла реликвии? – ее голос не дрогнул.

– Да… – потрясённо вымолвил Сан, не в силах оторвать взгляд от жуткого трофея.

– При ней их не было, – констатировала она и, снова подув на голову, в мгновение ока вернула её в состояние сморщенной горошины, которую убрала обратно в мешочек.

– Тогда я не знаю, где они, – развёл руками Сан, и в его голосе впервые прозвучала искренняя растерянность.

– Что ж, – она поднялась с лавки, и её тень, удлинившись, накрыла его. – У тебя есть выбор. Или ты поможешь мне их найти, или умрёшь.

– Но я не знаю, где их искать! Здесь тысячи дорог! Она могла спрятать их в любом мире!

– Вы были заодно. И у вас был план, по которому ты меня вёл, – её слова были остры, как лезвия. – А значит, ты должен знать, чем и где она занималась в это время.

– Да, у нас был план! – признал Сан, отступая на шаг под её взглядом. – И он подразумевал твоё появление. Точнее, что по нашему следу отправят ассасина. Но… – он снова развёл руками, – я и правда не знаю, где она могла спрятать реликвии.

– Что ж, тогда ты мне бесполезен, – её голос стал тихим и окончательным, как приговор. – Моя задача – не найти реликвии, а покарать воров. Она сделала едва заметное движение рукой, и Сан почувствовал, как знакомый ледяной ужас снова сжимает его горло.

– Стой! – вскинул он руки в защитном жесте, хотя и понимал его бесполезность. – Если я помогу отыскать их… ты меня отпустишь? Она замерла, её пронзительный взгляд буравил его, взвешивая не столько его слова, сколько его потенциальную полезность. Секунды тянулись, как смола.

– Один вор уже понёс наказание, – наконец произнесла она, и в её словах сквозила холодная логика палача. – О втором, нанимателям знать не обязательно… Это возможно. Облегчение, острое и головокружительное, волной прокатилось по Сану. Он был на волоске от смерти, и эта щель – его единственный шанс.

– Тогда не будем терять времени, – произнёс он, стараясь, чтобы голос не дрогнул, и сделал шаг в её сторону.

Но она была не из тех, кто доверяет словам. Вновь открыв тот же зловещий мешочек на поясе, она извлекла из него простую, обычную булавку. Булавка блеснула в свете звезд и женщина бросила ее ему.

– Приколи это на свою одежду.

– Зачем? – по привычке спросил он, ловя булавку на лету. В ответ её пальцы вновь начали складываться в тот смертоносный символ. Спорить было бессмысленно и смертельно опасно.

– Хорошо, хорошо! – поспешно, почти суетливо, он приколол булавку к отвороту своего комбинезона искателя. – Теперь я готов? – спросил он, с трудом скрывая смесь страха и ненависти.

– Пошли, – бросила она, развернулась и, не оглядываясь, направилась к его машине, стоявшей у частокола. Сан, не мешкая, схватил свои коробки со скамьи и поспешил следом, чувствуя на себе вес булавки – немой, но однозначный знак того, что он теперь марионетка, на шею которого палач накинул петлю.