Любовь со вкусом моря

На все вопросы про отца дедушка вздыхает и говорит, что жизнь – запутанная штука. Нельзя судить людей ни за какие проступки, если сам не был в их шкуре. Даже за самые гадкие. Что может быть гаже, чем бросить ребёнка? Не знаю. С другой стороны, если бы не бросил, я бы не жила с ба и дедушкой. Нет, такого фаталити я представить не могу.

Дедушка и бабушка очень разные. Но люблю я своих стариков одинаково. Хотя в старики их записывать рано. Они бизнесмены, вообще-то. У них агентство недвижимости, между прочим. Но это не то, о чём я хотела сказать. Прикол в том, что они тридцать лет вместе живут и до сих пор целуют друг друга в щёку по утрам и вечерам. Интересно, я бы смогла прожить с Вовой тридцать лет? Ага, сто тридцать. «Алё, у тебя лицо как перезревший помидор», – напомнила я себе. А в голове почему-то всплыла история знакомства бабушки и дедушки. Дедушка часто её повторяет.

Бабушка работала лаборанткой в университете, в котором учился дедушка. Она не старше его, просто дедушка учился на заочке после техникума, а бабушка как положено, после школы. Хотя кем положено? Ну ладно, суть не в этом. А в том, что бабушка согласилась с дедушкой пойти на свидание только на пятый раз. Пятый! Пока дедушка не подарил её любимые гладиолусы. Предыдущие четыре раза он дарил розы, но бабушка загадала, если догадается про гладиолусы, значит, между ними есть невидимая связь, если нет, значит, не судьба. Найдётся другой.

Я, конечно, не бабушка, но у меня мелькнула очень странная мысль. «Юля, это точно ты подумала?» – тут же спросила я себя. Недавно листала ленту и наткнулась на интересный ролик. Оказывается, что многие мысли – это не наши мысли, а навязанные кем-то. Но так тонко навязанные, что мы сами иногда не в состоянии понять, кто и что нам навязал. Но первый ответ, который пришёл, был «да». Это подумала я. Эта практика предлагалась в этом же ролике. Задаёшь себе вопрос, и то, что пришло в голову первым, – правильный ответ.

Короче, странная мысль в том, что я подумала: Нариман может быть прав. В том, что если ему (то есть Вове) надо, то он и завтра зайдёт. Я, конечно, тут же эту мысль отогнала. Не хочу заранее обрадоваться, чтобы потом разочароваться.

– Юлечка, вот, выпей, – пока я вспоминала историю знакомства ба и дедушки, из аптеки вернулась мама. – Я в амбулатории договорилась, тебя посмотрят сегодня, – добавила она, открывая бутылку с водой. В доме что, воды нет? Зачем она купила ещё? – Я минеральную купила, лучше, чем простая, – объяснила она. М-да-а-а. З-забота. Лучше бы она молоко покупала в магазине, а не пойми у кого. Но я промолчала.

Мама ещё немного покрутилась возле меня, убедилась, что я приняла таблетку, и они с Нариманом поехали в ветеринарку забирать Феликса. Надеюсь, на шерсть у меня нет аллергии. У нас никогда не было домашних животных, бабушка против. Нет, она к ним хорошо относится, и мы даже перечисляем пожертвования в приют, но дома заводить она отказывается. Говорит, что это мучение для животного и для человека.

Я не хотела оставаться в этом доме одна. У меня был вариант выйти на улицу, но это риск встретить Вову. Мы всё-таки не в Москве, напомню. В этом колхозе трудно затеряться в толпе. А встретить Вову с лицом синьора Помидора – так себе идея. С другой стороны, слушать рассуждения Наримана и сожаления мамы о том, что всё так вышло, я не хотела. «Да и что может случиться утром, когда яркое солнце заливает этот убогий дом от пола до потолка?» — очень наивно думала я.

Точка, точка, огуречик

Как только за мамой с Нариманом закрылась дверь, в доме воцарилась тишина. Жуткая звенящая тишина, когда слышно собственное дыхание. Я собиралась спастись от этой тишины музыкой, потянулась за телефоном, споткнулась о ковёр и больно ударилась головой о шкаф.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ай, – успела отскочить я. От удара дверь шкафа распахнулась, и прямо мне на голову чуть не грохнулась какая-то коробка. Она упала в сантиметре от меня, всё-таки задев мизинец правой ноги.

– А-а-а-ай, – я почувствовала, как голос дрожит от обиды. В глазах защипало, и показались первые капли слёз.

Я тёрла мизинец и смотрела на содержимое коробки, которое разлетелось по ковру. А на меня смотрела молодая женщина с чёрно-белого портрета. Моя прабабушка Нина Константиновна. Я сто лет не видела этот портрет, но сразу поняла, что это она. Та фотка, на которой прабабушка похожа на меня. То есть я на неё. Интересно, как они раньше такие причёски делали? Лак для волос уже существовал? Густые чёрные волосы (а может, и не чёрные в действительности, по этому фото не поймёшь) подняты и уложены с помощью заколки. Толстые или, как я где-то читала, кустистые брови, точёный длинный нос. Как будто его вылепили из пластилина телесного цвета и прикрепили к красивому, с высокими скулами, лицу. Ну и что здесь похожего? Хотя нос, пожалуй, похож. У меня он длинный, но не такой точёный, это уж точно.

Я обратила внимание на блокнот под простой зелёной обложкой с пожелтевшими страницами. Вернее, на почерк, которым они были исписаны. Каждая буква выведена аккуратно, все одного размера и располагаются в ряд, а не поднимаются к концу строки, как у меня. У нашей русички красивый почерк, но этот как будто с курсов каллиграфии. В школе их объявление висит с фотками работ учеников. Мы даже с Танькой пойти хотели, но подумали, что это нудно, и перехотели. К тому же у плохого почерка (а он у меня «ужасный», по словам бабушки) есть плюсы. Например, можно оставить блокнот на столе, и никто ни за что не прочитает, что там написано. Я веду что-то вроде дневника, мне это помогает не злиться. Только я записываю не события, а свои чувства. Иногда я пишу зло и знаю это. Но лучше я в дневник запишу, чем на окружающих выплесну.

В зелёном блокноте были какие-то рецепты, заметки, советы. «От пищевой аллергии» – бросились в глаза жирные буквы, видимо, прабабушка прошлась по ним несколько раз ручкой.

«Сырую морковь натереть на крупной тёрке, отжать через марлю, содержимое пить четыре раза в сутки, жмыхом протирать поражённые участки кожи».

Бывают у вас такие поступки, причины которых вы потом никак не может объяснить? Короче, я не знаю, как объяснить то, что я попёрлась на кухню, нашла морковь (марлю я не нашла, взяла из аптечки, которую мне собрала бабушка, бинт) и нацедила сок. Кстати, в аптечке было антигистаминное, но я его уже потом увидела, когда было поздно.

Не в смысле поздно, потому что случилось что-то плохое. Наоборот. После того как я протёрла лицо соком моркови, красные пятна стали менее заметными. Не сразу, через полчаса примерно. Их всё ещё было видно, но уже можно было замазать консилером. Что я, собственно, и сделала и уселась ждать звонка от Вовы. Честно. Мне почему-то казалось, что именно сейчас он позвонит. Не знаю, откуда такая наивность, возможно, из бабушкиных романов.

Чтобы было не так скучно ждать, я продолжила листать прабабушкин дневник. Особо не вчитывалась, просто любовалась почерком. Интересно, сколько у неё времени уходило на одно предложение? Я уже говорила, что пишу быстро и некрасиво. Зато я набираю сообщения двумя руками, а Танька не умеет.

А это что? Поверх красивых ровных букв протянулись какие-то каракули, выведенные цветными карандашами.

– Точка, точка, огуречик – получился человечек! Юсь, давай ещё волосы ему нарисуем. Бери коричневый карандаш, будет брюнетом у нас, – смеётся мама. – Ну, раз уж мы свой след оставляем в бабушкином блокноте, пусть он будет красивым, – добавляет она.

– Букетом? Почему он будет букетом? – удивляюсь я.

– Брю-не-том, – повторяет по слогам мама, давясь от смеха. – А букет – это ты! Мой самый красивый букет на свете. М-м-м, м-м-м, м-м-м, – мама притягивает меня к себе и зацеловывает. Я заливаюсь смехом, мне приятно, хоть я и ничего не понимаю. Что за брюнеты-букеты?

Такая ерунда, а так чётко помню, как будто вчера только было. Или я сама придумала? И зачем это всё в моей голове?

– Встречайте, его величество Феликс! – дверь щёлкнула, и я услышала голос мамы. Фу-у-ух. Как же она вовремя. – Нариман на работу уехал, а мы вот добрались, – улыбнулась она и раскрыла переноску. Огромными глазищами, наполненными страхом, на меня смотрел чёрный пушистый кот.

– Красивый, – я несмело дотронулась до мокрого носа Феликса. Кот отдёрнул морду.

– Вы подружитесь. Сейчас он немного освоится. Ещё боится после клиники, – как бы опровергая мамины слова, кот вышел из переноски и отправился на кухню. Мы пошли за ним.

– Мам, слушай, а ты не помнишь, когда у меня зуб первый выпал? – зачем-то спросила я.

– Зуб? Помню. Ой, там такая история вышла. Ты кукурузу ела, и он выпал. Так я ж его храню. Хочешь посмотреть? Сейчас, – мама высыпала корм в миску и полезла в верхний шкафчик. Она копалась там несколько минут, а я смотрела на чавкающего кота, и мне почему-то было очень хорошо.

– Вот он! – мама развернула кусочек газеты и показала зуб.

– Фу-у-у-у!

– Да ладно «фу-у-у». Слушай, Юль, как будто пятна не такие яркие стали! – Мама внимательно изучала моё лицо. – А ну! Давай на свет! – она потянула меня к окну. Она как-то странно дёрнулась в мою сторону, как будто обнять меня хотела, но замерла и отстранилась. Испугалась, что ли.

– Я там нашла рецепт. Морковный сок, – промямлила я.

– Бабушкин рецепт? Ой, это хорошо. Морковный сок, – затараторила с облегчением мама. – У неё там много рецептов, я часто ими пользуюсь. Бабушка, ну, твоя прабабушка, и травы сама собирала, отвары и мази делала. И даже шампуни… – мама стала быстро, быстрее, чем могла бы, заворачивать мой зуб обратно и убирать коробку на место. Ясно, ей неловко. Только за что? За то, что хотела обнять, или за то, что не обняла?

– Ясно, – бросила я и замолчала. Не знаю, сколько бы ещё длилось это молчание, если бы его не прервал телефонный звонок.

Лох серебристый

Звонила Танька по видеосвязи. Я ушла в комнату.

– Что с тобой? – выдала она вместо приветствия.

– Да так. Проходит уже, – почему-то не хотелось ничего объяснять.

– А это что за бомжатня? Ой! – Танька заглядывала мне за спину, рассматривая комнату.

– Это моя комната, вообще-то. Ну, временная, пока я здесь живу. – Мне стало обидно. Не за себя, а не знаю… Танька спрашивала, понравился ли мне Вова, как прошло свидание и когда следующее. Разговаривать не хотелось. Я что-то промямлила и, сославшись на плохой интернет, отключилась.

С пола на меня по-прежнему смотрела прабабушка. Я аккуратно сложила её портрет, блокнот и какие-то грамоты, удостоверения, которые рассыпались по всей комнате, в коробку и убрала её обратно в шкаф. Посидела немного. Встала. Помахала руками. Посидела. Встала. Я поняла! Мне срочно надо было идти. Неважно куда. Просто идти. Это моя фишка. Когда я не понимаю, что происходит, мне хочется ходить. Бесцельно бродить одной по району, спонтанно заходить в какие-то магазины, долго рассматривать что-то на витрине или выбирать напиток, который ещё не пробовала, в кофейне. Вообще-то, бабушка не очень одобряет мои одиночные прогулки, хоть мы и живём в благополучном районе, почти в центре Москвы. Если честно, когда мне хочется побродить, я просто говорю ей, что иду к Таньке. И я действительно к ней иду, только выбираю самую дальнюю и не самую прямую дорогу. Ой, кажется, и тут я бабушке вру. Или нет? Я же всё-таки прихожу к Таньке.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Сто лет одиночества» (исп. Cien años de soledad) – роман колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса.

2

Снорклинг (нем. Schnorchel – дыхательная трубка) – вид плавания, обычно с ластами, под поверхностью воды с маской и дыхательной трубкой.

3

Удалить – перевод с английского.

4

Поллианна – героиня одноимённого романа писательницы Элинор Портер.