Меркьюри

А Марли? Она была единственным человеком, что глядел на него и не пытался предрекать будущее. Шэй так хотел научиться всегда держаться в настоящем, как это умела она. Потуже обвязать время веревкой и крепко притянуть к себе. Марли смотрела на Шэя так, как никогда не смотрела на него мать, ― даже до того, как помутилась рассудком.

На этом Шэй мысленно укорил себя. Вокруг него, точно призраки, слегка колыхались от дуновения вентилятора белые простыни, укрывавшие в мансарде старую мебель. Что за бессердечная фраза ― «помутилась рассудком»! Будто это была ее вина. Будто рассудок не украли у нее вместе со всем остальным!

Шэй тихонько вышел из темной квартиры, спустился с мансарды и вскоре нашел Марли на кухне перед духовкой. Под мышкой, точно футбольный мяч, она держала пакет с булочками, прижимая к уху беспроводной телефон. Когда она подняла руку, чтобы нажать на кнопку, выпечка выскользнула из пакета и частично оказалась на полу.

– Черт бы побрал!.. ― ругнулась Марли, наклоняясь, чтобы собрать булочки.

– Следи за языком, ― крикнул ей из гостиной Тео, который балансировал там у стены, пытаясь делать стойку на голове. ― Дедушке бы это не понравилось.

– Дедушка твой, ― пробормотала Марли, ― может отправляться на…

Подняв взгляд, она заметила в углу кухни Шэя, и на лице ее расцвела радостная улыбка. Такова и была Марли ― всегда полная светлых надежд, всегда красивая и благоухающая, точно летний букет.

Шэй наклонился поднять с пола оставшиеся булочки и поинтересовался, как прошел матч. Марли достала из холодильника банку диетической колы.

– Знаешь, как там говорят: на переучивание порой уходят годы, ― сказала Марли, с пшиком вскрывая баночку.

– Ну еще бы!

– И что прежде чем что-то там формировать, надо предпринять какие-то там шаги, как следует что-то освоить… Вот мы сейчас как раз на этой стадии.

Шэй положил булочки на кухонную стойку.

– Ага, базовые навыки ― ключ ко всему.

– Ну да, суперключ!

Юноша рассмеялся.

– Вот нисколько не тоскую по нашему детскому бейсболу и Малой лиге! Это была такая нудятина!

Шэя подмывало сказать, что вообще все его мальчишеские годы были нудными, с великим множеством правил и минимумом поблажек, но это так и осталось неозвученным.

Марли не спеша отпила из баночки колы.

– Вот и Тео сейчас точь-в-точь, как ты тогда, ― сказала она о сынишке, который примчался к ним на кухню, ища, чем похрустеть. ― Заскучавший от нудятины.

– Вполне объяснимо, ― усмехнулся Шэй. ― Он же теперь самый мелкий в нашей семье.

– Эй! ― возмутился Тео. ― Я хоть сейчас готов сделать тебя наперегонки, старикан!

– Ну давай, попробуй, малявка! ― поддразнил Шэй мальчика, который тем временем быстро взобрался на столешницу и уселся Шэю на закорки.

Шэй закружил его по кухне.

– Ма-ам, ― спросил, вращаясь на нем, Тео, ― а когда мы сядем уже есть?

Таков был Тео ― самый юный из Джозефов. Вечно куда-то вскарабкивающийся и вечно голодный. Всегда уверенный, что все его потребности будут удовлетворены.

Марли готовила ужин на шестерых, как делала каждый будний вечер для всех, кто жил в этом доме на Холлоу-стрит. Причем ни один из Джозефов, кроме Шэя, не удосуживался сообщать ей, когда вернется домой. Сегодня на ужин были спагетти, любимое блюдо Шэя.

Он направился к холодильнику, намереваясь сделать овощной салат. Тео висел у него на спине, точно накидка с капюшоном.

– Они все равно узнают, ― произнесла Марли, помешивая соус.

Шэй замер перед раскрытой дверцей холодильника.

– Узнают что?

– Ну, что ты сегодня не лазал на крышу.

Услышав это, Шэй перевел дух. Перед ним только что открылся шанс на искренность, однако он им не воспользовался. Такое нередко случалось с Шэем на этой кухне, где Марли с ее темными внимательными глазами словно держала за ним постоянное приглашение к признанию. С ней он мог бы сбросить с плеч нелегкую ношу ― пусть даже на мгновение. Впрочем, чего Марли никак не могла ему гарантировать ― так это конфиденциальности. Никто в этом громадном доме не знал даже значения этого слова.

– Извини, что тебя поправляю, ― улыбнулся Шэй, ― но я уже неделю не торчал на крыше.

– Твой отец еще долго будет таскать тебя по своим халтурам.

– Ну да, как мальчика на побегушках, ― проворчал Шэй.

– Ох, нелегко быть любимым сыночком! ― пошутила Марли.

Шэй улыбнулся, хотя эта истина навевала на него одну печаль. Его действительно любили в семье, потому что внешне он пошел в Элизу Джозеф: с таким же округлым лицом и ямочками на щеках, с такими же вьющимися светлыми волосами. Но быть любимым сыном Мика Джозефа означало, что тот видел в Шэе себя в юности, да еще и наделенного материнскими чертами.

Зазвонил телефон. Шэй снял трубку с рычага. Послушал, что сообщил голос на другом конце линии.

– Труп? ― недоуменно повторил Шэй. ― Чей? ― Он подождал, слушая, затем повесил трубку.

Макароны у Марли вскипели, вода побежала через край. Но женщина не обратила на это внимания, хотя жижа разлилась по плите.

– Что там такое?

– Патрик звонил. ― Шэй отнес Тео в гостиную, сгрузил на диван и вернулся на кухню. ― На чердаке в церкви нашли труп.

В повисшей тишине между ними словно проплыл призрак. Марли ошеломленно застыла, глядя на Шэя.

– Пока не опознали, ― опередил он ее вопрос.

Шэй наклонился к раковине, доставая из-под нее респиратор и пару резиновых перчаток.

– Похоже, все-таки придется сегодня поработать. ― С какой бы легкостью Шэй это ни сказал, его замутило.

Вот почему в последнее время его не грызла совесть по поводу того, что кровлями он занимался, лишь когда сам того желал. Его привыкли воспринимать как ребенка, как игрушку, как семейный трофей. Он даже Бэйлора умел рассмешить, а большего от него никто никогда и не требовал. Поскольку Шэй был младше Бэя на восемь лет, все по-прежнему относились к нему как к мальчонке. Джозефы так мало ожидали от него ― притом на сколькое он был способен. Шэй умел шутить и дурачиться, потому что очень хорошо знал, как мгновенно может обрушиться на душу печаль, словно тяжелый клинок в самое сердце. Однако была и обратная сторона. Ночной телефонный звонок, отчаянная мольба, точно последнее желание перед смертью. Или предстоящая уборка блевотины за Уэйлоном, поскольку его чувствительный организм, видите ли, не смог справиться с увиденным. Вот в таких случаях именно Шэю приходилось вставать у руля. Копать могилы, хранить секреты, оплакивать потери. Он умел любить, как никто другой, ибо знал, как это больно ― быть отверженным.

Больше всего Шэй любил говаривать: «Покажи мне худшее, что в тебе есть. Обещаю, я не отвернусь».

Когда Шэй подъехал к церкви на рабочем белом фургоне и выключил фары, то увидел своего лучшего друга Патрика, который сидел в ночи прямо на траве перед зданием. Оба по некоторым меркам были еще подростками ― старшую школу они окончили всего год назад. Теперь у обоих был как будто взрослый род занятий, несмотря на то что чувствовали они себя, точно мальчишки, вырядившиеся в отцовскую одежду. На пару они занимались борьбой, вместе пробовали курить, и оба едва не бросили учебу. После школы Патрик решил стать копом. Он был сыном ветерана полиции, и вся семья не могла на него надышаться. Однако на свете был лишь один человек, кому Патрик мог довериться полностью.

– Все так плохо? ― спросил его Шэй, садясь рядом на траву.

Напротив, по другую сторону улицы, заморгал свет над входом в лавку при автозаправке.

– Твой братец там весь пол в сортире заблевал.

– Ну, не первый раз, ― отшутился Шэй, потому что понурое лицо у друга зацепило его, точно рыбу крючок. Он тронул Патрика за плечо: ― Скажи, что от меня требуется.

– Нам с тобой придется лезть на этот долбаный чердак. ― Патрик потер ладонью подбородок. Его рыжеватая бородка была чуть длиннее обычной дневной щетины, и Шэю подумалось: не для того ли отпустил ее Патрик, чтобы было чем занять пальцы. ― А затем надо будет отмыть пол в алтарной части. Не хочу, чтобы еще кто-то видел то, что видел я. Или нюхал.

Шэй встал, протянул руку Патрику и помог ему подняться. Тот выпрямился не торопясь, более рослый и крепкий, чем его приятель, и не такой живчик.

– Похоже, будем бодрствовать всю ночь, ― произнес Патрик.

– Уже понял.

Как и Шэй, Патрик любил везде наводить порядок. В любом другом месте казалось бы удивительным, что двум малолеткам доверили столь отвратительное и мрачное дело. Но Меркьюри ― этот бывший форпост сталелитейной индустрии ― всегда умел обходиться меньшим, нежели требовалось для нормальной жизни. В нем не было ни судмедэксперта, ни пожарной службы. Не было даже шефа полиции. Так и сейчас: единственно, на кого мог рассчитывать город, это на двух пареньков. И они должны были справиться с задачей.

Вдвоем друзья шагнули в темноту.

Первым делом они занялись трупом, который изрядно залило дождевой водой. С этим сочащимся полиэтиленовым коконом они обращались, точно с Ковчегом Завета. Взявшись вдвоем, бережно спустили его по приставной лестнице. Шэй сам себе подивился, насколько притупились у него все чувства, когда они грузили труп в скорую, в которой не сочли нужным выключить двигатель.

Наконец Патрик отправил тело в морг и началась уже настоящая работа.

На постеленный снизу кусок брезента Шэй принялся тщательно выметать шваброй весь сор с чердака. Когда он уже почти закончил, то заметил, как что-то блеснуло в стороне на старых замызганных половицах. Он наклонился посмотреть поближе.

Это было кольцо.

Шэй видел, что друг следит за ним, не произнося ни слова ― в глазах лишь читался вопрос. Патрик всегда, подумал Шэй, именно так и глядел на него ― внимательно и беззвучно. Иногда Шэю хотелось схватить друга за плечи и хорошенько встряхнуть, просто чтобы заставить его заговорить.

Повернувшись к Патрику спиной, он сунул найденное кольцо в карман.

Патрик отнес сверток с мусором в багажник своей патрульной машины. Шэй, взяв скипидар, опустился на карачки и принялся оттирать пол в алтарной части, куда пролилась с потолка вместе со штукатуркой грязная цветная жижа. До воскресной службы оставалось всего три дня, и к этому времени церковь должна была стать как новенькая ― или по крайней мере как обычно.

И вот Шэй с Патриком скребли, мыли, оттирали, снова скребли и отмывали. Закончили они уже перед рассветом. Шэй устало опустился на сиденье у прохода, оглядел темно-лиловое покоробившееся пятно на потолке. В помещение впорхнула летучая мышь, покружила немного и скрылась.

– Надо будет закрасить эти разводы, когда подсохнет штукатурка, ― сказал Шэй. ― А еще попрошу Марли помочь отчистить на скамьях обивку.

Патрик согласно кивнул, однако к выходу не двинулся.

– Тебя что-то беспокоит? ― спросил его Шэй.

Его друг наморщил лоб. В этом тусклом освещении он казался чужим и каким-то тщедушным.

– В смысле, помимо этого трупа?

– Да, ― тихо ответил Шэй. ― Не считая его.

– Просто понимаешь… ― Осекшись, Патрик неуверенно заморгал. Потом все же попытался объяснить: ― Выходит, все это время у нас тут что-то гнило и разлагалось. И никто об этом и понятия не имел.

Шэй кивнул, хотя и подозревал, что кто-то об этом все же знал, но предпочел молчать в тряпочку.

Наконец Патрик ушел, оставив его одного во мраке церкви. Шэй вытянулся на мягкой скамье и закрыл глаза. Ему не хотелось возвращаться домой на Холлоу-стрит с этим кольцом, прожигающим ему карман.

Быть может, оно свалилось с трупа? Или попало сюда как-то иначе? Шэй этого не знал и боялся выяснить правду.

В тот вечер Марли Джозеф ужинала в одиночестве. С тарелкой спагетти она уселась в любимое кресло и вытянула ноги на расшитую подушечку Элизы. Ее свекровь, наверное, дико возмутилась бы при виде этого ― с голыми ногами на подушке, да еще и с едой в гостиной! Так что ужинала Марли со стойким чувством вины, от которого ей было не избавиться.

Уэйлон не отзвонился. Как не позвонили ни Бэй, ни их отец. Тишина голодной бездомной кошкой назойливо крутилась вокруг нее. Марли любила побыть в одиночестве ― особенно учитывая, что такое случалось достаточно редко. Ее не огорчал даже тот факт, что еду, которую она приготовила, кроме нее, оказалось некому есть. Действительно расстраивало Марли лишь то, что образ семейного очага, живший в ее мечтах, никак не вписывался в этот дом и никогда не имел ничего c ним общего.

Тео уснул на диване с комиксами поперек груди, которые дал ему почитать Шэй. Марли еще помнила, как сам Крошка Шэй в детские годы засыпал на том же самом клетчатом диване в точно такой же позе. Вот уже восемь лет они все вместе жили под одной крышей. Как же так получилось, недоумевала Марли, что, выйдя замуж за одного из Джозефов, она сделалась женой и матерью для всех одновременно?

Единственное, кем так и не смогла стать Марли в этом доме, так это дочерью.

Несъеденный ужин она оставила остывать в кастрюле. Прихватив телефон с собой в гардеробную ― так, чтобы Тео не смог ее услышать, ― Марли позвонила своей близкой подруге Джейд, которая жила в небольшой квартирке над единственным в Меркьюри салоном красоты.

– Идрит твою! ― ругнулась Джейд, едва лишь сняла трубку. ― Ты уже слыхала про чердак?

– Слышала. Всех троих братьев Джозефов высвистали.

На что Джейд прошептала то, что Марли совсем не рада была слышать:

– Ну, по крайней мере, теперь-то все закончится.

Марли крепко зажмурилась.

– Скажи мне, что мы поступили правильно.

– Марли, ― с легким нажимом произнесла в ответ Джейд, ― ты сама знаешь, что ничего «правильного» там и близко не лежало.

– Я просто хочу… ― Марли запнулась. ― Хотела бы я знать: может, я мало старалась стать хорошей дочерью или хорошей женой…

Это было слабое место Марли, которое она никогда не открывала ни перед одним из Джозефов. Которое подвергало сомнению каждый ее поступок, которое всегда кровоточило.

Не успела Джейд ей ответить, послышался звук открываемой входной двери. Марли быстро попрощалась с подругой и вышла из гардеробной. Перед ней стоял Уэйлон, настолько уставший и измученный, что не стал интересоваться, что она делала там среди зимних курток.

Он был весь грязный, руки испачканы чем-то фиолетово-красным. Уэй потоптался в прихожей, смахивающий на угольный шарж на самого себя, только подвыцветший и нечеткий. Он был таким же черноволосым, как Бэйлор, зеленоглазым, как Шэй, и с усталым, изношенным сердцем, что было присуще лишь самому Уэйлону. Как супруг он исчез из ее жизни уже давным-давно, и Марли, любя Уэя по-прежнему, не представляла, как его вернуть.

Она любила его не потому, что в критический момент все неизменно обращались к нему. Ее чувство шло глубже того предназначения, к которому Уэя готовили с детства, и было значительней любого долга, за который он считал нужным расплатиться. Уэйлон не страдал самомнением и гордыней, чтобы не откликнуться на помощь. Марли любила его потому, что знала: в чрезвычайной ситуации, когда многие так часто считают Уэйлона настоящим героем, есть лишь один человек, к которому он может протянуть руку за поддержкой, – и это она, Марли.

Марли подошла к мужу и поступила так, как поступала всегда, принимая на себя всю его грязь и его боль.

Предыдущие события

Глава 3

Однажды в июне 1990 года Марли Уэст с матерью въехали в Меркьюри на своей бирюзовой «Акуре» с опущенными окнами и вовсю орущей магнитолой. Прибыли они из восточного Огайо, где их угораздило забыть любимую форму для запекания да карточку из видеопрокатной сети Blockbuster с пробитыми девятью дырочками из десяти. Там, куда они направлялись, не было точек этой сети ― лишь магазин автозапчастей, который попутно пополнял свои доходы, давая видеофильмы напрокат.

Они свернули с межштатной автотрассы I-80 налево, на съезд, который, минуя длинную череду кедров, привел их к одинокому светофору. Через дорогу Марли заметила троих мужчин, стоящих наверху пустого здания в двадцати с лишним футах над землей. На фоне древесных крон их силуэты смотрелись очень мужественно. В воздухе разливался запах горячей смолы и пота, и Марли подняла на своем пассажирском окне стекло. Постучала по нему неоновыми ноготками, закинула скрещенные лодыжки на «торпеду».

Обычно Марли нравилось въезжать в незнакомый городок. Разглядывать местные рекламные щиты, объявления, даже шрифт на уличных указателях ― иначе говоря, изучать любые статичные объекты, способные как-то рассказать о характере и истории города. Однако здесь, на самом отшибе Меркьюри, пока они с матерью томились перед красным сигналом светофора, единственной надписью, что довелось ей увидеть, был от руки написанный слоган на боку фургона, припаркованного перед домом с мужчинами на крыше:

«Джозеф заделает любую течь!»

«Кровельщики, ― вздохнула про себя Марли. ― Скукота какая».

Так что, когда сигнал светофора сменился зеленым, у нее не было ни малейших причин провожать взглядом в зеркале заднего вида латающих крышу мужчин.

На следующий день, покинув снятую матерью квартиру, Марли пошла прогуляться в сторону парка и посмотреть, что интересного может ей предложить такой городок, как Меркьюри. В итоге она набрела на несколько больших деревянных вывесок местных предпринимателей, где крупными белыми буквами предлагалось: «Твердая древесина для кухни», «Ротари-клуб[4]», «Джозеф и сыновья».

Еще она обнаружила, что летний воздух навевает лень, солнце неутомимо печет и что питчер на бейсбольном поле приготовился к подаче. Шел обычный любительский матч, где судья курил сигару, сплевывая темную табачную слюну перед каждым броском. Марли заняла местечко на верхнем ряду трибун. Когда объявили финальный аут, распаленные болельщики начали кричать и аплодировать, она же тем временем заметила, как на полосе вне поля обнялись два игрока. Точнее, ей поначалу показалось, что обнялись.

– Ох уж эти братья Джозефы! ― проворчал кто-то из сидевших рядом на трибуне. ― Вот ни разу не видел, чтобы кто-то дрался меж собой в одной команде, кроме них!

Вглядевшись в происходящее на поле, Марли быстро сложила одно с другим. Как раз этих Джозефов она и повстречала накануне, когда те сдирали задубевшие куски старой кровли.

Оба с черными волосами, с крепкими V-образными торсами, они сперва показались Марли близнецами, несмотря даже на то, что один был заметно крупнее другого. Тот Джозеф, что побольше (Бэйлор, как услышала она от соседних болельщиков), что-то сказал брату так тихо, что мог расслышать только тот. Второй, что помладше ― Уэйлон, ― сперва застыл на месте, и лицо у него побагровело, точно свекла. Бэйлор же тем временем потрусил прочь. Тогда Уэйлон погнался за ним, свалил и прижал к земле, пока Бэйлор не двинул ему как следует кулаком, отчего младший, на миг вскинувшись, рухнул на поле. Их товарищи по команде даже не сочли нужным вмешаться. Если, помимо бейсбола, у этих парней имелся какой-то талант, то крылся он, по всей видимости, в их крепких кулачищах.

Марли не верила своим глазам, видя, что никто и не пытается остановить драку. Народ на поле занят был тем, что собирал разбросанные бейсбольные мячи в кучу у забора. Братья, тяжело дыша, переругивались меж собой, тузя друг друга. Какой-то парнишка не старше лет десяти, сидевший на трибуне впереди, тронул мать за плечо и указал на драчунов. Та резко повернула голову, изогнула бровь. Мальчик убрал с глаз длинный белокурый локон и достал из заднего кармана книжку-раскладушку с комиксами. Потом из-за плеча скользнул взглядом по трибунам и, остановившись на Марли, как будто сказал: «Вот можете поверить, что ради этого мы сюда притащились?»

Как будто она уже сделалась частью здешнего мирка.

Марли поспешно спустилась по трибунам, готовая уже перемахнуть перегородку и разнять дерущихся, однако волевая женская рука ее внезапно удержала.

– А ну, парни! ― недовольно прикрикнула женщина. Голос ее звучал, точно фагот на низких нотах. ― Хватит.

Драка мгновенно прекратилась. Уэйлон поднялся, утирая со рта кровь, протянул брату руку. Не в это ли мелькнувшее, как молния, мгновение, когда они потянулись друг к другу, но еще не совершили рукопожатие, Марли и почувствовала, что влюбилась?

Бэйлор между тем оказался возле нее первым. Только что угощавший брата кулаками, парень подобрал биту, закинул на плечо и встретился взглядом с Марли. Взгляд у него сперва был удивленным, затем слегка встревоженным, после чего он попытался прикрыться улыбкой, в которой скорее сквозила издевка.

– Да вы у нас тут новенькая, ― сказал он с особым акцентом, будто произносил неизвестное доселе слово. Глаза его были такими ярко-голубыми!

– Возможно. ― Марли не улыбнулась ему в ответ и никак не сдвинулась со своего места возле ограждения. Мать научила ее, как важно соблюдать дистанцию и осторожность.

В Огайо, откуда она приехала, за ней некому было присматривать. Разумеется, ее предупреждали, что девчонке опасно ходить одной по улице после полуночи или садиться в машину к незнакомцу, после чего о ней никто и ничего может больше не услышать. Как же быстро, поражалась Марли, может угаснуть чья-то жизнь, оставив по себе лишь фото на коробке молока![5]

Здешние жители, впрочем, уже вовсю прислушивались к их разговору. Марли чувствовала, как они тихонько крадутся за спиной, подступая все ближе. Они как будто сделались свидетелями того, как Бэйлор искал с ней знакомства, и теперь, если что, готовы были действовать без промедления.

– Тебя, похоже, не мешает подвезти до дома, ― сказал Бэйлор.

– А тебе, похоже, лет двадцать пять.

До этого мгновения его лицо было настолько сурово и неподвижно, что Марли даже вздрогнула от неожиданности, когда парень рассмеялся. Плечи у него затряслись, конец биты стукнулся в землю, а сам Бэйлор оперся на нее, как на трость. Этот твердый несгибаемый человек начал смягчаться на глазах ― и сделала это она, Марли. Никогда еще она не замечала за собой подобной силы воздействия.

– Вот что бывает, когда все лето проведешь на крыше, ― усмехнулся Бэйлор, указывая рукой на солнце. ― В свои восемнадцать превращаешься в старика.

Марли подумала было, что он шутит, однако улыбка у него разом погасла, от недавнего смеха не осталось ни крохотной морщинки.

– Так что? ― спросил он. ― Подвезти?

При этом вопросе взгляд голубых глаз Бэйлора в обрамлении черных волос, кое-где прилипших к могучей шее, и бугрящиеся широкие плечи показались ей неожиданно тревожными. Вокруг собралась толпа женщин ― матерей, дочерей, сестер и прочих, ― причем они не пялились на Марли, не задавались вопросом, почему она явилась сюда одна. Они вообще не смотрели на девушку и не спрашивали, не потерялась ли она. Вместо этого все прищурившись глядели на Бэйлора ― так, словно он уже их разочаровал.

Квартира, которую Марли с матерью сняли в Меркьюри, находилась недалеко, за вереницей раскинувшихся вдоль улицы кедров, так что у девушки не было надобности, чтобы ее подвозили. И тем не менее она решила принять предложение Бэйлора, потому что, как ей показалось, ему очень требовалось ее согласие, дабы вернуть себе добрую репутацию.

– Разумеется.

– Тогда к Куколке, ― указал он подбородком на стоявший на гравийной парковке фургончик «Шевроле» с торчащей позади лестницей на крыше и номерным знаком, прикрученным к задней двери.

– Что? ― не поняла Марли.

– Я так назвал свою «рабочую лошадку», ― бросил ей через плечо Бэйлор. ― Куколка.

Рассмеявшись, Марли последовала за ним и обернулась лишь тогда, когда ее спутника окликнула та самая женщина, что единым словом остановила драку между братьями. И окликнула так, как это могла сделать только мать.

– Бэйлор, ― заговорила миссис Джозеф, неведомо как оказавшаяся уже вплотную позади.

Длинная плиссированная юбка ее платья колыхалась на ветру, открывая взору темно-бордовые лодочки на невысоких каблуках. Те немногие цвета одежды, что наблюдала Марли сегодня в парке, были в основном черного и легких флуоресцентных тонов. Цвета самопальных вязаных кофточек и велосипедок. Миссис Джозеф при этом ярко полыхала в своих сочных «озерных» красках: на фоне широкой развевающейся синей юбки ее орехово-коричневая сумка напоминала цветущий рогоз.

Марли в жизни не видела человека настолько красивого ― и в то же время оказавшегося настолько не на месте!

Светлые волосы женщины были заколоты низко, у самой шеи, густая тушь не смазалась, даже несмотря на жару. Марли видела какой-то завораживающий шик в том, как эта особа безо всякой на то надобности нарядилась, чтобы сходить на бейсбольный матч. В этом была некая непозволительная роскошь, демонстративная снисходительность ко всякой пылинке со стадиона, норовящей осесть на ее обуви. Миссис Джозеф вовсе не выглядела богатой (Марли заметила у нее на рукаве аккуратно зашитую прореху) ― однако у нее была богатая стать. Вслед за ней уже тянулась стайка других матерей, готовых потягаться за ее внимание, как только она разберется со старшим сыном.