Любовь на другой частоте

Арина подняла пиалу двумя руками – так, как учили древние мастера. Вдохнула аромат. Закрыла глаза и сделала первый глоток.

Вкус раскрылся на языке медленно, слоями. Сначала – цветочная сладость, потом – лёгкая терпкость, в послевкусии – что-то минеральное, земное. Тепло разлилось по груди, опустилось в живот, растеклось по телу тихой волной покоя.

Она открыла глаза и поймала себя на мысли: я присутствую. Полностью. В каждом движении, в каждом вдохе, в каждом глотке. Как героиня фильма, которая превращала простые действия в искусство.

Сергей зашёл в гостиную, остановился в дверях. Посмотрел на неё – сидящую с пиалой в руках, окружённую ароматом гортензии, погружённую в созерцание.

– Ты выглядишь счастливой, – сказал он с лёгким недоумением. – Как будто медитируешь.

Она подняла глаза, улыбнулась – не объясняя. В этой улыбке была глубина, которую он не мог разгадать. И это было частью энергии – не открываться полностью, оставлять пространство для тайны.

– Хочешь чаю? – предложила она, показывая на чайник.

Он покачал головой, постоял ещё секунду, потом взял с полки свою любимую кружку. В дверях обернулся:

– Арин, а ты правда… счастлива сейчас?

Вопрос застал врасплох. Она замерла с пиалой в руках, чувствуя, как последние капли чая остывают на дне.

– Не знаю, – ответила честно. – Но я живая. Впервые за долгое время – живая.

Он кивнул, не понимая разницы, и ушёл.

На третий день после начала практик Арина проснулась с тяжестью в груди. Подошла к шкафу, рука потянулась к привычной серой блузке. "Может, хватит экспериментов? Может, я выгляжу смешно? Взрослая женщина, изображающая из себя гейшу в собственной гостиной…"

Она уже натянула блузку, когда поймала своё отражение в зеркале. Серая мышь смотрела на неё с укором: "Неужели ты снова меня предашь?"

Арина стояла, разрываясь между двумя версиями себя. Удобной и живой. Безопасной и настоящей.

Весь день она ловила себя на том, что движется по-старому – быстро, незаметно, стараясь не привлекать внимания. К вечеру внутри накопилось раздражение – на себя, на то, как легко она поддалась внутреннему критику.

На следующее утро Арина стояла под душем дольше обычного. Не торопясь. Вода стекала по коже, и она решила попробовать чувствовать это по-настоящему.

Температуру воды – не слишком горячую, чтобы не обжечь, но достаточно тёплую, чтобы мышцы расслабились. Как она касается плеч, стекает по груди, по животу, собирается в капли на бёдрах. Как мыло скользит по коже – гладко, нежно, оставляя след лаванды в воздухе.

Она провела ладонями по телу – медленно, с благодарностью. По рукам, чувствуя под пальцами мелкие шрамы от детских ссадин. По бёдрам, ощущая их силу и мягкость одновременно. По животу – не втягивая его, а принимая таким, какой он есть.

Это тело носило её тридцать пять лет. Оно пережило боль, усталость, предательства. Оно рожало мечты, хоронило надежды, вставало после каждого падения. Оно пыталось зачать ребёнка пять лет – каждый месяц надеясь, каждый месяц разочаровываясь.

Она положила ладонь на живот и вдруг подумала о ребёнке, которого не было. Раньше эта мысль приносила боль – пустота в животе, незаполненность. Сейчас она почувствовала: я полна. Не ребёнком – собой. И, может быть, это тоже способ дать жизнь.

Оно было её домом. Единственным, который всегда с ней.

После душа она не завернулась в халат, как обычно. Встала перед зеркалом – обнажённая, мокрая, с каплями воды на коже, которые медленно стекали, оставляя дорожки.

Посмотрела на себя. Не на недостатки. На целое.

Изгибы. Линии. Шрамы. Следы времени. Всё это – её история, записанная на коже. Небольшой шрам на колене от падения с велосипеда в детстве. Родинка на плече, которую она раньше хотела удалить. Растяжки на бёдрах – свидетели того, как тело менялось, взрослело, жило.

Внутренний критик всё ещё жил там, шептал привычные фразы: 'Слишком мягко здесь. Слишком широко там. В твоём возрасте уже поздно…' Она прервала его на полуслове. Положила обе ладони на живот – твёрдо, с нежностью.

'Это моё тело. Оно прекрасно. Потому что оно живое. Потому что оно моё.'