Пекарня маленьких чудес

Виктория Дениз

Пекарня маленьких чудес

Глава 1

Автобус остановился на единственной площади Солти Коаста с таким скрипом, будто сам город не хотел ее сюда впускать. Лина прижала к груди сумку и выглянула в запотевшее окно: серое небо, серое море где-то за крышами, серые чайки на столбах. Октябрь здесь пах солью, водорослями и чем-то еще – забытым, старым, словно сам воздух был пропитан воспоминаниями.

Она последней вышла из автобуса. Ветер с моря ударил в лицо, растрепал волосы. Площадь была крошечной: памятник морякам, два магазина, кафе с облупившейся вывеской "У Томаса", и всё. Дальше начинались узкие улочки, спускающиеся к воде.

– Вы к нотариусу? – окликнул ее пожилой мужчина в вязаной шапке, водитель автобуса. – Тогда вон туда, третий дом от угла. Не заблудитесь.

Лина кивнула, не зная, что ответить. Заблудиться в городке, который можно обойти за полчаса? Она пошла по брусчатке, слушая, как каблуки ее модных дизайнерских ботинок отдаются эхом. Здесь было непривычно тихо – ни гула машин, ни толп, ни той постоянной суеты, в которой она жила последние шесть лет.

Нотариус, господин Адриан Корт, оказался сухим седым человеком с очками на цепочке. Его кабинет пах старой бумагой и лавандой. Он смотрел на Лину поверх очков, словно оценивая, достойна ли она того, что ей оставили.

– Выражаю соболезнования, мисс Берг, – произнес он без особого выражения. – Марта Элленвуд была… особенным человеком. Ее в городе очень любили.

Лина молчала. Что она могла сказать? Что видела тетю Марту всего несколько раз в жизни? Что последний раз была здесь пятнадцать лет назад, десятилетней девочкой? Что даже на похороны опоздала, потому что застряла на совещании и не сразу проверила телефон?

Адриан Корт разложил перед ней документы: завещание, свидетельство о собственности, ключи.

– Вам переходит пекарня "У причала" вместе с квартирой на втором этаже, – сухо перечислил он. – Здание старое, но в хорошем состоянии. Задолженностей нет. Также небольшой счет в банке – хватит на несколько месяцев, если экономить.

Лина взяла ключи. Они были тяжелыми, старинными, с коваными головками.

– Тетя Марта… – она запнулась. – Она оставила какое-то письмо? Записку?

Нотариус покачал головой:

– Нет. Только завещание, составленное два года назад. Она была здорова, смерть наступила внезапно – сердце. – Он помолчал, потом добавил тише: – Марта говорила о вас. Ждала, что вы когда-нибудь приедете.

Лина стиснула ключи в руке. Девушка испытала болезненный укол вины. Но что она могла изменить теперь?

Пекарня находилась в пяти минутах ходьбы от площади, на набережной. Двухэтажное здание из серого камня, с выцветшей вывеской и большим окном, за которым когда-то, наверное, была витрина. Сейчас окно было затянуто изнутри белой тканью. Дверь – синяя, облупившаяся, с медным колокольчиком наверху.

Лина вставила ключ в замок. Щелчок. Дверь открылась с тихим скрипом.

Внутри пахло. Господи, как же здесь пахло!

Корицей. Ванилью. Старым тестом. Чем-то теплым, домашним, таким знакомым, что у Лины защипало в носу. Это был запах детства – тех редких, драгоценных недель, когда мама привозила ее сюда, к тёте Марте, и Лина просыпалась на рассвете от аромата свежих булочек.

Она вошла, прикрыла за собой дверь. Пекарня была небольшой: зал с несколькими столиками и длинной стойкой, за которой находилось рабочее пространство. Большая каменная печь в углу, деревянный стол для замеса теста, полки со старыми формами и посудой. Всё покрыто тонким слоем пыли, но аккуратно, чисто. Будто хозяйка просто вышла ненадолго и вот-вот вернется.

Лина медленно обошла зал. Провела пальцами по стойке. На стене висели фотографии: улыбающаяся Марта в белом фартуке, Марта с группой местных женщин на каком-то празднике. Марта и… Лина присмотрелась. Да, это была она сама, десятилетняя, с мукой на носу, смеющаяся. Когда это было снято?

Воспоминание нахлынуло резко, как волна:

– Тетя Марта, смотри, я умею!

– Осторожно, Лина, тесто не любит спешки.

– Но я хочу быстрее! Мне скучно месить.

– Тогда иди играй, милая. Выпечка – это терпение. Когда-нибудь поймешь.

Лина отвернулась от фотографии. Не поняла. Так и не поняла. Убежала играть, а потом уехала в город, в университет, в офис, в бесконечную гонку за карьерой, за одобрением, за… чем? За призраком успеха, который всё время ускользал.

Она поднялась по узкой лестнице на второй этаж. Квартира оказалась крошечной: одна комната, совмещенная с кухней, и ванная. Но какая уютная! Кровать под окном с видом на море, книжные полки до потолка, старое кресло с вязаным пледом, маленький столик. На подоконнике – засохшая лаванда в глиняной вазе.

Лина опустилась на кровать. Пружины тихо заскрипели. За окном шумело море – размеренно, убаюкивающе. Она закрыла глаза.

Зачем Марта оставила всё это ей? Они почти не общались. Лина даже толком не умела готовить, не то что печь хлеб. Она – менеджер по продажам в крупной строительной компании. Вернее, была. Две недели назад ее сократили. "Оптимизация штата". Красивые слова для увольнения.

А до этого – разрыв с Себастьяном. Три года отношений, планы на будущее, а потом его смс: "Прости, я встретил другую. Ты слишком занята карьерой, я устал быть на втором месте".

Два удара подряд. И вот теперь она здесь, в крошечном приморском городке, в пекарне, с которой не знает, что делать, с наследством, которое не просила.

Надо просто продать. Найти покупателя, получить деньги, вернуться в город, начать искать новую работу. Все просто.

Лина открыла глаза. За окном сгущались сумерки, море темнело. Она встала, включила свет – теплый, желтоватый. Огляделась. На столике лежала старая записная книжка. Лина взяла её – обложка потертая, кожаная.

Открыла первую страницу. Почерк Марты, узнаваемый:

"Если ты читаешь это, Лина, значит, я уже ушла. Прости, что не успела сказать тебе все при жизни. Прости, что не настаивала на встречах. Я знала – ты должна была пройти свой путь сама.

Эта пекарня – не просто бизнес. Она – часть чего-то большего. Ты поймешь, когда будешь готова. Не спеши. Дай себе время. Дай этому месту шанс.

Ты создана для этого места. Просто еще не знаешь об этом.

С любовью, твоя тетя Марта"

Лина медленно закрыла записную книжку. В груди что-то сжалось – то ли гнев, то ли печаль, то ли что-то третье, чему она не могла найти название.

Создана для этого места? Глупости. Она городская жительница. Она не умеет печь хлеб, не знает здесь, ей здесь нечего делать.

Но почему тогда, сидя в этой тихой комнате, под шум моря, она впервые за месяцы чувствовала что-то, похожее на покой?

Лина легла на кровать, не раздеваясь. Укрылась пледом – он пах лавандой. Закрыла глаза.

Дай этому месту шанс.

Ладно, тетя Марта. Одну ночь. Одну ночь она здесь переночует. А утром начнет искать покупателя.

Глава 2

Лина проснулась среди ночи. Она лежала в темноте, слушая шум моря за окном, и никак не могла отключить мысли. Они крутились, как белки в колесе: продать пекарню, вернуться в город, найти работу, снять квартиру… А дальше что? Снова та же жизнь? Те же совещания, дедлайны, вечера в пустой квартире с разогретой едой из супермаркета?

Девушка открыла глаза. Комната была залита лунным светом – полная луна висела над морем, прочерчивая серебряную дорожку по воде. Красиво. Когда она в последний раз видела луну? В городе было столько огней, что небо казалось просто темным пятном.

Лина села на кровати, потянулась. Часы на тумбочке показывали половину третьего ночи. Спать явно не хотелось. Она встала, накинула кардиган – в комнате было прохладно – и спустилась вниз, в пекарню.

Лунный свет проникал и сюда, через большое окно. Все предметы отбрасывали длинные тени: печь, стол, полки. Лина включила маленький фонарик на телефоне и медленно пошла вдоль стены, разглядывая все внимательнее, чем днем.

Фотографии. Старые кухонные весы. Связка сушеных трав на гвозде. Календарь за прошлый год. Рецепт яблочного пирога, написанный от руки и вставленный в рамку. Почерк Марты, аккуратный, округлый.

Лина остановилась возле дальней стены, той, что за печью. Здесь было темнее, фонарик давал узкий луч света. Стена была обшита деревянными панелями – темными, потертыми от времени. Лина провела по ним рукой. Дерево было теплым, гладким.

И вдруг ее пальцы нащупали что-то необычное.

Узор. Вырезанный в дереве узор – почти незаметный, скрытый в естественной текстуре. Лина поднесла телефон ближе. Это был… колосок? Нет, несколько колосьев, переплетенных между собой, а в центре – что-то вроде звезды или цветка.

Она провела пальцем по узору, обводя линии. И вдруг почувствовала, как под пальцем что-то подалось, щелкнуло.

Лина отдернула руку. Секунду ничего не происходило. А потом часть стены бесшумно отъехала в сторону, открылся узкий проем, за которым виднелась темнота.

Потайной шкаф.

Сердце Лины забилось быстрее. Она посветила внутрь. Шкаф был не очень глубоким, но широким. На полках лежали книги – нет, не книги. Тетради. Много тетрадей, старых, в кожаных и тканевых обложках, разных размеров.

Лина осторожно взяла первую. На обложке золотыми буквами было выведено: "Хлеб и булочки". Открыла наугад. Страница была исписана тем же почерком Марты, аккуратным и плавным:

"Хлеб воспоминаний

Для тех, кто забыл что-то важное. Для тех, чья память стерлась временем или болью.

Основа: пшеничная мука высшего сорта – 500 г, вода теплая – 300 мл, соль морская – 1 ч.л., дрожжи свежие – 20 г.

Особое: розмарин свежий – 3 веточки (непременно свежий, сушеный не подойдет), мед цветочный – 1 ст.л.

Замешивать на рассвете, когда первый луч солнца коснется теста. Думать о том, что забыто. Не торопиться. Дать тесту подняться дважды. Печь при ровном жаре, пока корочка не станет золотой.

Давать только тем, кто готов вспомнить. Воспоминания бывают болезненными."

Лина перечитала рецепт дважды. Что за странность? "Замешивать на рассвете"? "Думать о том, что забыто"? Это что, какая-то эзотерика? Тетя Марта никогда не казалась человеком, увлекающимся подобными вещами.

Девушка взяла следующую тетрадь. "Пироги и пирожные". Открыла:

"Пирог примирения

Для тех, кто поссорился и не может найти слов примирения. Для тех, кто носит обиду, как камень.

Основа: песочное тесто…

Дальше шел обычный рецепт, но в конце:

"Добавить в начинку яблоки – три сорта, кислые и сладкие вместе. Корица молотая – щепотка. Сахар – по вкусу, но не переслащать.

Раскатывать тесто медленно, вкладывая в движения желание мира. Печь в тихое время суток, когда в доме покой.

Разрезать пирог пополам, отдать две половины тем, кто должен помириться. Они могут не захотеть есть вместе. Но после первого кусочка слова у обоих найдутся сами."

Лина листала тетрадь за тетрадью. Десятки рецептов, и у каждого – странные пометки. "Булочки надежды с кардамоном", "Печенье домашнего очага", "Кекс забвения (осторожно – стирает болезненные воспоминания)", "Пряники дружбы", "Хлеб силы для тех, кто устал"…

Это было безумием. Или… нет?

Лина вспомнила записку Марты: "Эта пекарня – часть чего-то большего". Вспомнила слова нотариуса: "Она была особенным человеком". Вспомнила, как от одного запаха этого места у нее защипало в носу от непонятной тоски.

Она достала еще одну тетрадь, самую толстую. На обложке не было названия, только символ – те же переплетенные колосья. Открыла первую страницу:

"Дорогая наследница,

Если ты читаешь это, значит, ты нашла тайник. Хорошо. Значит, ты готова.

Я не знаю, кто ты. Может быть, Лина, моя племянница. Может быть, кто-то другой. Это не важно. Важно то, что пекарня выбрала тебя.

Да, именно так – выбрала. Потому что эти рецепты – не просто инструкции по выпечке. Это магия. Старая, простая, добрая магия, вплетенная в муку и соль, в тепло печи и аромат пряностей.

Я не знаю, откуда она пришла. Мне передала ее старая Эстер, пекарша, у которой я работала в юности. А ей – ее наставница. И так далее, вглубь веков. Мы – хранительницы. Мы помогаем людям через то, что печем.

Не каждый может владеть этой магией. Нужно чувствовать. Нужно отдавать частичку себя в каждую булочку, в каждую буханку хлеба. Нужно любить людей, даже когда они не заслуживают любви.

Я несла эту миссию более сорока лет. Теперь твоя очередь, моя милая.

Не бойся. Тесто не обманешь – оно чувствует фальшь. Если ты не веришь в магию, она не сработает. Но если ты откроешь свое сердце…

Начни с простого. С хлеба воспоминаний. Испеки его для кого-нибудь. И увидишь.

Береги пекарню. Береги себя.

Марта Элленвуд, хранительница пекарни"

Лина медленно закрыла тетрадь. Руки дрожали. Это… это же бред. Магия? В выпечке? В двадцать первом веке?

Она оглядела пекарню – тихую, залитую лунным светом, пахнущую стариной и чем-то неуловимым. И вдруг почувствовала это. Тепло. Будто стены сами излучали его, будто воздух обнимал ее, успокаивал.

Пекарня выбрала тебя.

Лина прижала тетрадь к груди. Может быть, она сошла с ума. Может быть, просто устала от всего – от увольнения, от предательства Себастьяна, от бесконечной гонки за призрачным успехом. Может быть, ей просто хотелось верить, что в мире есть место магии, пусть даже такой простой, домашней.

Она посмотрела на часы. Четверть четвертого. До рассвета оставалось часа три.

Лина могла сейчас закрыть шкаф, подняться наверх, лечь спать и утром все это списать на усталость и стресс. Продать пекарню. Уехать. Забыть.

Или.

Или она могла попробовать.

Хлеб воспоминаний. Испечь его на рассвете. Посмотреть, что будет.

В конце концов, что она теряла?

Лина взяла тетрадь с рецептами хлеба, закрыла потайной шкаф – он бесшумно встал на место, будто и не открывался никогда. Положила тетрадь на рабочий стол, перечитала рецепт еще раз.

Ингредиенты были простыми. Мука, вода, соль, дрожжи, розмарин, мед. Все это должно было быть где-то здесь.

Она открыла шкафчики. Мука в большой керамической банке – еще свежая, Марта явно пополняла запасы незадолго до… Лина отогнала мысль. Соль в деревянной солонке, крупная, морская. Дрожжи в холодильнике – свежие, срок годности еще не истек. Мед в глиняном горшочке, густой, золотистый.

И, о чудо, на подоконнике, в маленьком керамическом горшке, рос розмарин. Живой, зеленый, тянущийся к свету. Лина осторожно сорвала три веточки, понюхала. Аромат был сильным, свежим – лес и море одновременно, что-то древнее и чистое.

Она взяла большую керамическую миску, начала отмерять муку. Руки действовали почти сами собой – будто где-то глубоко в памяти хранились эти движения, виденные когда-то давно. Насыпала горку муки, сделала углубление в центре. Добавила соль, раскрошила дрожжи, влила теплую воду – не горячую, не холодную, именно теплую, приятную для рук.

Настало время замешивать.

Тесто было упругим, живым под пальцами. Сначала липло к рукам, оставляя белые следы, но постепенно становилось гладким, эластичным. Лина месила, вдавливая ладони в тесто, складывая его пополам, снова вдавливая. Ритмичные, медленные движения.

Думать о том, что забыто.

О чем она забыла?

Лина думала о тете Марте. О том, как они пекли вместе, когда Лина была маленькой. Марта в белом фартуке, с мукой на щеке, терпеливо объясняющая: "Вот так, милая, чувствуешь, как тесто дышит?" А Лина смеялась, пачкала все вокруг мукой, нетерпеливо ждала, когда можно будет попробовать.

Когда это кончилось? Когда она перестала приезжать? После смерти мамы, наверное. Ей было тринадцать, она осталась с отцом, который почти не разговаривал, погруженный в свое горе. А потом – школа, университет, карьера. Марта звонила иногда, приглашала приехать. "Когда-нибудь, тетя, я обещаю". Но когда-нибудь все не наступало.

И вот теперь было поздно.

Тесто становилось все более шелковистым. Лина добавила мед, он тек золотой струйкой, сладко пах летом. Нарубила розмарин, вмесила. Аромат наполнил кухню – травяной, теплый, пряный.

Она собрала тесто в шар, положила в миску, накрыла чистым полотенцем. Поставила в теплый угол возле печи – угли в ней еще не погасли с прошлого дня, излучали мягкое тепло.

Теперь надо было ждать.

Лина села за стол, положила голову на сложенные руки. За окном небо медленно меняло цвет – из черного становилось темно-синим, потом серым, потом жемчужным. Море шумело мерно, убаюкивающе.

Она не заметила, как задремала.

Проснулась от того, что в пекарне стало совсем светло. Первые лучи солнца пробились сквозь окно, легли на пол золотыми полосами. Лина вскочила, взглянула на тесто.

Оно поднялось. Увеличилось вдвое, дышало под полотенцем, живое и теплое.

Девушка осторожно обмяла его – как говорилось в рецепте, тесто должно подняться дважды. Снова накрыла, снова поставила в тепло. Села ждать, на этот раз не отводя глаз от миски.

Второй подъем был быстрее. Может, потому что становилось теплее. Может, потому что тесто уже "проснулось", как сказала бы Марта.

Когда тесто снова поднялось, пышное и воздушное, Лина осторожно переложила его на присыпанный мукой стол. Сформировала круглый хлеб – неровный, немного кривоватый, но честный. Положила на деревянную лопату, посыпанную мукой.

Печь была готова. Угли ровно тлели, жар был стабильным – не слишком сильным, не слишком слабым. Лина отправила хлеб внутрь, прикрыла заслонку.

И стала ждать.

Запах начал распространяться минут через двадцать. Сначала едва уловимый – просто что-то приятное в воздухе. Потом сильнее. Хлеб, розмарин, мед, карамелизирующийся сахар, что-то еще – что-то неуловимое, но невероятно притягательное. Словно сам запах детства, дома, безопасности сплетался в один аромат.

Лина стояла у печи, заглядывая внутрь. Хлеб рос, поднимался, румянился. Корочка становилась золотой, с трещинками, из которых выступали капельки влаги.

Когда она вытащила его – осторожно, лопатой, стараясь не обжечься – хлеб был идеален. Круглый, румяный, с корочкой, которая потрескивала, остывая. Внутри – воздушный, с крупными неровными порами, пахнущий так, что у Лины потекли слюнки.

Она положила его на решетку, дала немного остыть. Села рядом на табурет, просто глядя на него.

Магия?

Она не знала. Но хлеб получился. Получился красивым и, судя по запаху, вкусным. Это уже было чудом для человека, который вообще никогда не пек.

Лина отрезала тонкий ломтик с края, попробовала. Хлеб был вкусным – чуть сладковатым от меда, с яркой травяной нотой розмарина, воздушным и одновременно сытным. Корочка хрустела, мякиш таял во рту.

Но магии она не почувствовала. Никаких воспоминаний не нахлынуло, никаких видений.

Впрочем, в рецепте говорилось: "Давать только тем, кто готов вспомнить". Может быть, она не та, для кого он предназначен?

Лина завернула хлеб в чистое льняное полотенце – оно тоже нашлось в шкафу, выглаженное и пахнущее лавандой. Решение пришло само собой.

Она знала, кому отнести его первым.

За окном слышались шаги, голоса – Солти Коаст просыпался. Рыбаки шли к причалу, кто-то вел собаку на прогулку. Утро было свежим, с легким туманом над морем.

Лина надела куртку, взяла хлеб, завернутый в полотенце. Вышла из пекарни.

Воздух пах солью, водорослями и чем-то еще. Может быть, надеждой. Может быть, магией. Может быть, просто новым днем.

Глава 3

Дом напротив был таким же старым, как и пекарня – серый камень, выцветшие ставни, крыша из потемневшей черепицы. Но ухоженным: цветы в горшках на подоконниках, свежевыкрашенная дверь, аккуратная калитка.

Лина толкнула калитку, та скрипнула, как и положено старым калиткам. Прошла по дорожке, выложенной речными камнями. Постучала в дверь.

Никто не ответил.

Она постучала снова, громче. За дверью послышались шаркающие шаги, потом голос – старческий, настороженный:

– Кто там?

– Это Лина. Лина Берг. Племянница Марты Элленвуд.

Пауза. Потом щелчок замка, и дверь приоткрылась. В щели показалось лицо – морщинистое, с острыми глазами цвета выцветшего неба. Седые волосы, собранные в пучок. Это была соседка бабушка Клара, которую Лина помнила с детства. Женщина разглядывала гостью долго, оценивающе.

– Ах, – наконец сказала она. – Племянница. Та самая, которая не приехала на похороны вовремя.

Лина сжала в руках сверток с хлебом. Да, именно та самая.

– Прошу прощения, я… я не знала. Не успела.

Хозяйка дома фыркнула, но дверь открыла шире.

– Заходи уж, раз пришла. Чего на пороге мерзнуть.

Внутри пахло старостью, травами и чем-то еще – лекарствами, может быть. Дом был маленьким, но уютным: вязаные салфетки на столиках, фотографии в рамках, старые часы на стене.

Клара прошла в крохотную гостиную, опустилась в кресло с высокой спинкой. Жестом указала Лине на диван.

– Садись. Чай будешь?

– Нет, спасибо, я… – Лина протянула сверток. – Я принесла вам хлеб. Испекла сегодня утром.

Клара подняла брови:

– Хлеб? Ты? – В ее голосе слышалось недоверие. – Марта говорила, что ты в городе живешь, в офисе работаешь. Какой там хлеб.

– Я… попробовала. Нашла рецепты тети.

Что-то мелькнуло в глазах пожилой женщины – понимание? Интерес? Она взяла сверток, развернула полотенце. Хлеб еще был теплым, ароматным. Клара поднесла его к носу, вдохнула глубоко. Закрыла глаза.

– Розмарин, – тихо сказала она. – И мед. Так пекла Марта. Когда хотела помочь кому-то… вспомнить.

Лина замерла. Значит, бабушка Клара знала? Знала о магии?

Соседка открыла глаза, посмотрела на Лину долгим взглядом:

– Она рассказала тебе?

– Оставила записки. Тетради с рецептами. Я… я не знаю, правда это или нет. Но решила попробовать.

Клара кивнула медленно. Отломила кусочек хлеба, положила в рот. Жевала долго, сосредоточенно. Лина наблюдала, затаив дыхание. Что сейчас будет? Может, ничего. Может, это действительно просто хлеб, а вся эта история с магией – выдумка усталого и одинокого сердца Марты.

Но потом лицо пожилой женщины изменилось.

Сначала она просто замерла, глядя в одну точку. Потом глаза ее наполнились слезами – не горькими, а какими-то светлыми, удивленными. Она прижала руку ко рту, и из груди вырвался всхлип – тихий, сдавленный.

– Боже мой, – прошептала старушка. – Боже мой…

Лина подалась вперед, испуганная:

– Вам плохо? Может, воды?

Бабушка Клара покачала головой. Слезы текли по морщинистым щекам, но она улыбалась – улыбалась так, будто ей вернули что-то бесценное.

– Томас, – сказала она, и голос ее дрожал. – Его звали Томас.

– Кого?

– Мальчика, который любил меня, когда мне было шестнадцать. – Клара смотрела куда-то сквозь стены, сквозь время. – Мы встречались все лето. У старой ветряной мельницы, помнишь ее? Нет, ты не помнишь, ее снесли давно. Он дарил мне полевые цветы. Целовал так неумело, по-мальчишески. Мы хотели пожениться.

Она замолчала, провела рукой по глазам.

– А потом его семья уехала. Внезапно, за одну ночь. Я ждала его у мельницы целую неделю. Потом решила, что он просто бросил меня. Забыла его. Вернее, убедила себя забыть. Вышла замуж за другого через два года. Родила детей. Прожила жизнь.

Лина слушала, боясь пошевелиться.

– Но я не могла вспомнить его имя, – продолжала Клара тихо. – Вот странно, правда? Помнила лицо, помнила запах его куртки – она пахла рыбой и морем. Помнила, как он смеялся. Но имя… имя стерлось. Будто память его замазала, стараясь защитить меня от боли.

Она посмотрела на хлеб в руках, потом на Лину:

– Томас Уэверли. Вот как его звали. И он не бросал меня. Я знаю это теперь. Я помню, как потом соседи говорили, что у его отца были долги, какая-то темная история. Он не успел попрощаться. Не смог попрощаться, но не бросал.

Клара снова заплакала, но это был какой-то облегченный плач – будто с души сняли тяжесть, о которой она сама не знала.

Лина сидела, оглушенная. Неужели это действительно работало? Магия. Настоящая, живая магия, вплетенная в муку и соль, в розмарин и мед. Она не верила до этой секунды – не по-настоящему. Думала, что это просто красивая легенда, самообман. Но вот перед ней плачет старушка, вернувшая забытое имя первой любви.

– Как же так, – прошептала девушка. – Как это возможно?

Клара вытерла глаза краем фартука, отломила еще кусочек хлеба, жевала медленно, смакуя каждую крошку.

– Не знаю, девочка. Марта говорила, это старая магия. Добрая. Она никого не заставляет, ничего не меняет насильно. Просто… открывает двери. Напоминает то, что душа готова вспомнить.

Она посмотрела на Лину внимательно: