Синдром косатки

Лев стоял посреди гостиной, зажав ладони у ушей. Но это не помогало. Гул проникал внутрь, резонируя с его собственным страхом, умножая его. Он чувствовал себя как косатка в маленьком бассейне, в который начали скидывать камни. Где не спрятаться. Не укрыться.

И тогда он сделал нечто немыслимое. Он направился не в глубь дома, в свою самую защищенную «зеленую зону», а к восточному окну. К источнику угрозы.

Код красный! Немедленное отступление! Визуальный контакт усугубит психологический ущерб!

Лев проигнорировал команду. Он медленно, будто против собственной воли, раздвинул тяжелые портьеры.

Пустырь был изуродован. Гусеницами экскаватора была взрыта земля, вывернуты корни старой яблони, которая теперь лежала на боку, с обломанными ветвями, похожая на поверженного великана. Мужики в оранжевых жилетах о чем-то кричали, курили, тыкали пальцами в какие-то бумаги. Они были такими… обычными. Не демонами, не воплощением зла. Просто людьми, делающими свою работу. И от этого было еще страшнее.

И тут он увидел ее. Анну Сергеевну. Она стояла на краю участка, недалеко от рабочих, маленькая и несгибаемая, как высохшая травинка. Она что-то говорила им, размахивая руками. Ее голоса не было слышно, но по резким, отрывистым движениям было ясно – она ругается. Отстаивает. Его дерево? Его покой? Свой?

Один из рабочих, здоровенный детина с бейсболкой на затылке, отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Другой засмеялся. Они развернулись и пошли прочь, к своему экскаватору. Она осталась стоять одна, с опущенными плечами. Поражение.

Лев почувствовал странный спазм в груди – не страх, а нечто острое и жгучее. Стыд. Бессилие. И гнев. Слабый, дремавший где-то глубоко, под толщей льда, гнев.

Они ее не слушают, – прошептал Мальчик. Они ее не слушают!

А кто станет слушать какую-то старуху? – с горькой усмешкой бросила Тень. Мир устроен так, что сильные ломают, а слабые – терпят. Мы все терпим. Каждый в своем аквариуме.

Лев смотрел, как она медленно, понуро бредет обратно к своему дому. Он видел, как она провожает взглядом поверженную яблоню. И в этот миг он понял, что они с ней – по одну сторону баррикад. Не наблюдатель и объект. А сообщники. Пленники, которых собираются лишить последних крох привычного мира.

Рокот экскаватора возобновился, еще более оглушительный. Машина принялась ковырять яму на месте яблони.

Лев отшатнулся от окна. В ушах стоял звон. Давление зашкаливало. Он чувствовал себя загнанным в угол зверем.

И тогда его взгляд упал на полку. На открытку. На ее дрожащие буквы: «Если будет нужно – я через стенку».

Он не думал. Он действовал на каком-то животном, инстинктивном порыве. Он схватил со стола самый жирный, самый мягкий карандаш – не красный, а черный, графитовый, и огромный лист бумаги. Он не сел. Он привалился к стене и начал рисовать, яростно, почти исступленно, выводя широкие, размашистые линии.

Он рисовал не яблоню. Он рисовал косаток. Не одну. Двух. В маленьком, тесном, мутном бассейне. А вокруг – по краю бассейна – толпу безликих человечков с молотами, которые методично били по стеклу. Трещины уже расходились паутиной, вода начинала сочиться наружу. А косатки – огромные, мощные, красивые – плыли навстречу друг другу, спиной к спине, готовясь дать отпор. Их глаза были полны не страха, а ярости и решимости.

Он не подписывал. Он просто вывел внизу одно слово, крупно, с таким нажимом, что бумага порвалась: «НЕТ».

Он стоял, тяжело дыша, чувствуя, как дрожь проходит по всему телу. Рисунок был сырым, грубым, почти диким. Но в нем была энергия. Та самая, что вытеснила парализующий страх.

Эмоциональная разрядка достигла пика, – констатировал Страж, и в его голосе, к удивлению Льва, не было осуждения. Была лишь констатация факта. Уровень адреналина снижается.

Это… страшно, – прошептал Мальчик, смотря на рисунок.

Это честно, – возразила Тень. Ее голос звучал почти с уважением. Наконец-то ты нарисовал не то, что видишь. А то, что чувствуешь. Поздравляю. Ты только что совершил акт искусства. А искусство, как известно, опасно.

Лев не слушал. Он взял рисунок, подошел к двери и сунул его в щель. Не свернув. Пусть видит. Пусть видит всю его ярость, его бессилие, его готовность к борьбе, которой не было.

Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, ожидая. Чего? Что она испугается? Вызовет полицию? Сожжет рисунок?

Прошло несколько минут. Час. Шум экскаватора не стихал.

А потом – тихий, едва слышный стук. Не в его дверь. В стену. Ровно три раза. Уверенно. Твердо.

Лев замер, затаив дыхание.

Стук повторился. Снова три раза. Четко. Размеренно. Как сигнал. Как пароль.

И тогда до него дошло. Это она. Она стучит в стену. Отвечает. Не словами. Стуком. Так, как он ответил ей рисунком.

Он поднял сжатый кулак и медленно, неуверенно, постучал в ответ. Три раза.

Из-за стены донесся тихий, приглушенный звук. То ли вздох облегчения, то ли сдержанный смешок. А потом – еще три стука. И еще.

Они не говорили ни слова. Они просто стучали. Сначала робко, потом всё увереннее. Выстукивая на стене, разделяющей их одиночества, одно-единственное послание, понятное без перевода:

Я здесь. Я слышу тебя. Мы вместе.

Лев стоял, прислонившись ладонью к шершавым обоям, и чувствовал сквозь них легкую, едва уловимую вибрацию ее ответных ударов. Грохот экскаватора за окном не стихал. Угроза никуда не делась.

Но теперь он был не один на один с ней. Теперь у него был союзник. Хрупкий, немой, по ту сторону стены – но союзник.

И его внутренний океан, бушующий и черный, на мгновение утих. Не потому, что шторм прошел. А потому, что он знал – где-то рядом, в такой же бушующей воде, плывет ещё одна косатка. И они плывут навстречу друг другу.

Глава 20. Глубинные течения

Тишина после стука в стену была иной – не пустой, а наполненной. Каждый удар, каждый отзвук вибрировал в костях Льва, создавая странный, немой диалог, понятный только им двоим. Грохот экскаватора за окном не стихал, но теперь он был не просто угрозой. Он был общим врагом. Фоном, на котором их молчаливый союз казался еще хрупче и ценнее.

Акустический контакт установлен. Характер: ритмичный, невербальный. Угроза: неопределенная. Рекомендовано соблюдать дистанцию.

Голос Стража звучал натянуто, будто система пыталась классифицировать не поддающийся анализу феномен.

Она говорит с нами! – ликовал Мальчик, пританцовывая на периферии сознания. – На своем языке! Как индейцы!

Говорит? – Тень издала звук, похожий на шуршание сухих листьев. Она стучит по стене дома. От скуки. От безысходности. Через неделю она или сдастся, или умрет от стресса. А ты останешься здесь. С твоими стуками в стену и рисунками для глухих.

Лев не ответил. Он прижал ладонь к шершавым обоям, чувствуя легкую вибрацию – ответный стук. Три раза. Четко. Ясно. Он ответил тем же. Их диалог длился несколько минут – безмолвный, но более насыщенный, чем любые слова.

Потом стуки прекратились. Наступила пауза. Долгая, тягучая.

Вот и всё, – прошептала Тень. Сеанс связи окончен. Возвращаемся к нашему привычному программированию – наблюдению за кругами на воде.

Но Лев не отошел от стены. Он ждал. И дождался.

В щели под дверью что-то зашуршало. Белый конверт. Такой же, как в прошлый раз.

Код желтый! – завопил Страж. Объект проявляет настойчивость! Вероятность эскалации: высокая!

Лев подошел, поднял конверт. Он был чуть толще предыдущего. Он вскрыл его уже без прежней дрожи.

Внутри лежала не открытка. Несколько листков, исписанных тем же дрожащим почерком. И – маленькая, засушенная веточка яблони с двумя сморщенными почками.

Ботанический образец, – немедленно среагировал Страж. Вероятность аллергической реакции: 37 %. Рекомендовано изолировать в герметичный контейнер.

Лев не слушал. Он развернул листки.

«Лев, здравствуйте еще раз.

Простите за мой глупый стук. Старая дура, совсем скучной стала. Ваш рисунок… он меня напугал. Сначала. Потом – согрел. Спасибо, что показали.

Я знала, что вы всё чувствуете. Одинокие всегда чувствуют друг друга.

Они пришли не просто так. Принесли бумаги. Хотят снести наш квартал. Построить тут торговый центр. Говорят, прогресс не остановить. А я тут живу с 57-го года. Вырастила детей, похоронила мужа. Кажется, и сама тут умру. Не хочу никуда уезжать.

Если будет не страшно – постучите в ответ. Хоть раз. Чтобы я знала, что не одна воюю с ветряными мельницами.

Ваша А.С.

P.S. Веточка – от той самой яблони. Та, что у забора. Помните, она такая кривая была? Они ее завтра будут рубить. Решила сохранить кусочек. На память.»

Лев перечитал текст несколько раз. Слова плыли перед глазами, складываясь в картину, гораздо более страшную, чем он предполагал. Это была не просто стройка. Это был конец. Конец ее мира. И его – заодно.

Они сносят ее дом? – прошептал Мальчик, и в его голосе слышались слезы. И наш?

Наш – тем более, – мрачно ответила Тень. – Кому нужен старый дом с призраком внутри? Вывезут тебя вместе с мусором. В лучшем случае – в психушку. В худшем… Ну, ты понял.

Лев сжал в пальцах засушенную веточку. Она была хрупкой, беззащитной. Как они оба.

Проанализируй, – попросил он, обращаясь к Стражу. Но не с просьбой, а с приказом. – Что мы можем сделать?

Наступила длинная пауза. Процессор гудел, перебирая данные.

Варианты:

1. Полная изоляция. Игнорирование. Вероятность успеха: 10 %.

2. Обращение в официальные инстанции. Вероятность успеха: 5 % с учетом отсутствия социальных навыков и вероятности госпитализации.

3…. Страж замолчал.

3? – настаивал Лев.

3. Коалиция с объектом «Анна Сергеевна». Вероятность успеха: неизвестна. Риски: максимальные.

Коалиция. Союз. С другим человеком.

Лев посмотрел на веточку в своей руке. На сморщенные почки, которые уже никогда не распустятся.

Они забрали дерево, – тихо сказал он. Завтра заберут наш забор. Потом – ее дом. Потом – мой. Они будут приходить, пока не заберут всё.

Такова природа хищников, – заметила Тень. – Они пожирают слабых. А мы с тобой, Левочка, самые слабые в этом районе.

Лев подошел к столу. Он взял самый большой лист бумаги и самый мягкий карандаш. Он не стал рисовать ярость. Он стал рисовать память.

Он рисовал ее яблоню. Кривую, неказистую, с искривленным стволом. Такой, какой она была до прихода экскаваторов. Он рисовал каждую веточку, каждый узелок. Он вкладывал в рисунок всю ту нежность, которую когда-то чувствовал к живому миру и которую похоронил в себе много лет назад.

Потом он нарисовал их дома. Его – мрачный, с закрытыми ставнями. Ее – более уютный, с цветочными горшками на подоконнике. И между ними – тот самый забор, который скоро должен был пасть.

Внизу он вывел не слово. Он нарисовал два круга – большой и маленький. И соединил их линией. Как на детских рациях. Как знак связи.

Он не стал запечатывать рисунок в конверт. Он просто аккуратно сложил его и подписал на обороте: «Наш квартал. Таким, каким я его помню.»

Он вышел в прихожую. Ночь была тихой. Экскаваторы замолкли до утра. Он открыл дверь ровно настолько, чтобы просунуть рисунок через дверную щель.

Он не запер дверь на все замки сразу. Постоял несколько секунд, глядя на щель ночи, на тусклый свет фонаря над ее домом.

Протокол безопасности нарушен, – констатировал Страж, но уже без прежней паники. Уровень угрозы: критический.

Уровень чего-то еще: тоже критический, – парировала Тень. Поздравляю, Лев. Ты только что официально вступил в войну. С чем тебя и поздравляю.

Лев закрыл дверь. Он не подошел к стене, чтобы постучать. Он просто поднял руку и коснулся пальцами обоев в том месте, где, как ему казалось, могла стоять она.

И из-за стены донесся ответный стук. Один. Четкий. Ясный.

Они не говорили ни слова. Но они поняли друг друга. Два заключенных в соседних камерах. Две косатки в смежных бассейнах. Их океан собирались слить в канализацию. Но пока они были живы. И пока они помнили запах воды. Настоящей воды.

Лев лег спать, сжимая в руке засушенную веточку. Ему снились яблони. И стук в стену. И тихий, старческий голос, говорящий: «Держись, сосед. Держись.»

Впервые за много лет ему снилось что-то хорошее. И это было страшнее любого кошмара. Потому что это можно было потерять.

Глава 21: Выход «наружу»

Серый утренний свет, пробивавшийся сквозь пыльные стекла, не рассеивал напряженной тишины, что установилась после ночного диалога. Она была плотной, осязаемой, как паутина, опутавшая каждый предмет. Лев сидел за столом, перед ним лежала засушенная веточка и несколько исписанных листков. Он вновь и вновь перечитывал дрожащие строчки: «Держись, сосед. Держись.»

Эти слова жгли ему душу сильнее, чем любая ярость или отчаяние. Они накладывали обязательство. Они делали его солдатом в чужой, но теперь и своей войне.

Она верит, – прошептал Мальчик, его голос был полон благоговейного ужаса. Она думает, что ты сильный. Что ты можешь держаться.

Она глупая старуха, – язвительно, но уже без прежней уверенности проворчала Тень. Она видит в тебе последнюю соломинку. Она не знает, что ты и сам тонешь.

Они рубят дерево сегодня, – отрезал про себя Лев, прерывая внутренний спор. – Они приходят всё ближе.

Его взгляд упал на календарь. Среда. Рыночный день.

Протокол «Наблюдение» традиционно выполнялся по средам. Это был день максимальной активности, а значит, максимального стресса. Людей на остановках и в автобусе будет больше обычного. Погода за окном была отвратительной – мелкий, противный дождь со снегом, превращавший тротуары в жижу, а людей – в спешащих, хмурых и раздраженных существ. Идеальные условия для триггеров и сенсорной перегрузки.

Уровень угрозы за пределами периметра: критический, – немедленно среагировал Страж, будто уловив направление его мыслей. Рекомендация: отложить выход. Остаться в зоне безопасности. Обработать полученную информацию.

«Обработать информацию». Сидеть в четырех стенах и пережевывать свой страх. Делать то, что он делал всегда.

Лев посмотрел на веточку яблони. Хрупкую, беззащитную. Память о чем-то живом, что уничтожили без всякой жалости.

«Держись, сосед.»

Он поднялся со стула. Движение было резким, порывистым, непривычным для его обычно заторможенной моторики.

Что ты делаешь? – зашипела Тень. Сядь. Ты не можешь выйти. Посмотри на себя! Ты весь дрожишь.

Мы едем! – взвизгнул Мальчик. Мы едем смотреть на людей!

Цель? – запросил Страж, и в его электронном голосе впервые проскользнули нотки несвойственного ему замешательства. – Миссия не обусловлена необходимостью. Риски превышают потенциальную пользу.

Лев уже стоял перед шкафом. Его пальцы потянулись к серой рубашке – цвету асфальта, цвету невидимости.

– Цель – провести разведку, – тихо, но четко произнес он вслух, и от звука собственного голоса по коже побежали мурашки.

Он говорил не им. Он говорил ей. Той, за стеной. Сообщал ей, что начинает действовать.

Разведку? – засмеялась Тень. Ты собираешься шпионить за бульдозерами? Или ищешь место, где нам будет лучше всего спрятаться, когда они придут?

Нет, – мысленно парировал Лев. – Я ищу… слабые места. В них. В системе. Я ищу, за что можно зацепиться.

Это была ложь. Прекрасная, освежающая ложь. Он не искал ничего. Он просто… должен был выйти. Должен был сделать шаг. Потому что если он останется сейчас в этом доме, то его стук в стену, его рисунок, его молчаливая клятва – всё это превратится в очередной побег, в фантазию. Он снова запрется в своей башне, а снаружи будут рубить ее деревья и ломать ее дом. И его – заодно.

Этот выход был не необходимостью. Это был акт сопротивления. Первый за долгие годы. Не против мира снаружи, а против тюремщика внутри.

Процедура подготовки к выходу начата, – констатировал Страж, но в его голосе звучала вынужденность, будто система нехотя следовала за решением, которое уже не могла оспорить. – Критерии: нейтральность, не привлекающая внимание. Погодные условия требуют дополнительного слоя защиты.

Лев надел рубашку. Его пальцы механически проверяли содержимое тумбочки: ключи, бумажник, баллончик. Вес холодного металла в кармане сегодня не успокаивал, а казался обременительным. Ненужным грузом.

Он подошел к зеркалу в прихожей. Бледное лицо с огромными глазами смотрело на него. В них по-прежнему плавал ужас. Но теперь к нему примешивалось что-то еще. Нечто упрямое, несгибаемое, почти яростное.

Они все будут смотреть на тебя, – нашептывала Тень, – Мокрые, злые. Они почувствуют твой страх. Как акулы кровь.

А мы посмотрим на них! – перебил Мальчик. Может, увидим что-то важное! Что-то, что поможет ей!

Лев глубоко вдохнул. Воздух в прихожей пахнет пылью и одиночеством. Он положил ладонь на холодную ручку двери.

Отмена протокола всё еще возможна, – произнес Страж. Вероятность благоприятного исхода при отмене: 87 %.

Вероятность того, что я снова смогу посмотреть себе в глаза, если отменю: ноль процентов, – мысленно ответил Лев.

Он повернул ручку. Переступил порог.

Он сделал шаг. И мир обрушился на него.

Влажный, холодный воздух ударил в лицо, неся в себе хаос запахов: мокрый асфальт, выхлопные газы, сладковато-гнилостный дух опавших листьев, вмерзших в грязь. Дождь со снегом тут же принялся засыпать ему лицо колючими иглами. Лев ахнул, инстинктивно отшатнувшись назад, к спасительной твердости двери. Его легкие спазмировались, отказываясь вдыхать эту ядовитую смесь.

Критическая сенсорная перегрузка, – зафиксировал Страж, и его голос прозвучал почти панически. – Температура: +1 °C. Влажность: 97 %. Скорость ветра: 7 м/с. Риск переохлаждения: высокий. Рекомендую немедленно вернуться внутрь.

Вернись, – прошипела Тень, и ее голос сливался с шелестом мокрого снега в ветвях деревьев. – Здесь тепло. Сухо. Безопасно. Она не узнает. Она никогда не узнает, что ты струсил.

Лев зажмурился, сжимая кулаки. Под подушечками пальцев он снова ощутил шершавость засушенной веточки, воображаемую, но такую реальную.

«Держись, сосед.»

Он заставил себя сделать еще один шаг. Отрыв от двери был мучительным, будто он отрывал от себя кусок кожи. Ноги, привыкшие к ровному полу дома, предательски поскальзывались на мокрой плитке крыльца.

Сканирование периметра, – скомандовал он сам себе, заставляя систему работать. – Угол обзора 180 градусов. Приоритет – движущиеся объекты.

Его глаза, залитые влагой, метнулись по сторонам. Мир был размытым, нерезким, как плохая фотография. Люди, закутанные в темные одежды, спешили, сгорбившись, под зонтами, которые кололи друг друга в переполненном пространстве тротуара. Каждый из них был не просто человеком. Каждый был носителем: громких звуков, резких движений, болезней, чужих, неконтролируемых эмоций.

Мужчина в черной куртке, 40 метров, движется прямо на нас, – тревожно заметил Страж. – Взгляд направлен в нашу сторону. Руки в карманах. Вероятность враждебного намерения: 20 %. Рекомендую отвести взгляд.

Лев послушно уткнулся взглядом в трещину на асфальте, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки. Его пальцы в кармане сжали баллончик так, что кости заболели. Мужчина прошел мимо, даже не взглянув на него.

Угроза миновала. Вероятность, просто спешил на работу, – доложил Страж, и в его голосе слышалось легкое разочарование. Система жаждала угроз, чтобы оправдать панику.

Лев выдохнул струйку пара. Он сделал это. Он остался стоять. Сердце все еще колотилось где-то в горле, но его ритм уже не был таким бешеным.

Двигаемся к точке сбора, – произнес он мысленно, и это прозвучало как приказ.

Путь до автобусной остановки в пятьдесят метров показался марш-броском по вражеской территории. Каждая лужа была ловушкой, каждый прохожий – потенциальным диверсантом. Он шел мелкими, скользящими шажками, стараясь смотреть только прямо перед собой, в спину впереди идущему человеку, превращаясь в его тень, в безликую часть потока.

Наконец, скамейка. Самая дальняя, под чахлым кустом сирени, который сейчас плакал мокрыми ветвями. Лев сел на нее, сгорбившись, стараясь занять как можно меньше места. Дрожь проходила сквозь него волнами, но это была уже не только дрожь страха. Это была дрожь усилия. Напряжения преодоления.

Он вытер лицо рукавом. Рукав стал мокрым и холодным. Он ненавидел это ощущение.

Автобус приближается, – предупредил Страж. – Маршрут № 107. Интервал движения нарушен из-за погодных условий. Заполненность: 90 %. Высокий риск тесного контакта.

Лев увидел желтый глаз автобуса, мерцающий в серой пелене дождя. Его сердце снова заколотилось. 90 %. Это означало толчею. Прикосновения чужих тел, чужих влажных пальто, чужих дыханий.

Мы не сядем, – завопила Тень. – Это самоубийство. Они все на нас смотрят!

Мы должны! – парировал Мальчик. – Мы же для нее! Мы же разведка!

Автобус подъехал с шипящим, усталым вздохом пневматики. Дверь открылась, и из нее выплеснулась порция мира – теплая, шумная, плотная, пахнущая потом, влажной шерстью и кисловатым дыханием толпы. Лев отпрянул, инстинктивно прижавшись к спинке скамейки.

Выдержи паузу, – посоветовал Страж. – Дай основной массе рассеяться. Входи последним.

Лев заставил себя ждать, пока поток людей не иссякнет. Затем он поднялся. Ноги были ватными. Он сделал глубокий, предательски дрожащий вдох и шагнул в салон.

Запах ударил в нос – спертый воздух, дешевый парфюм кондуктора, металл поручней. Кто-то толкнул его в спину, торопясь войти. Лев вздрогнул, как от удара током, и, почти бегом, бросился вверх по лестнице – на второй этаж, к месту у окна, спиной к стене.

Он опустился на сиденье, и только тогда позволил себе выдохнуть. Стекло окна было ледяным. Он приложил к нему лоб, пытаясь остудить жар паники. Дрожь понемногу стала отступать.

Он сделал это. Он вошел. Несмотря ни на что.

Протокол «Наблюдение» активирован, – объявил Страж, и в его голосе вновь появилась привычная, почти успокаивающая деловитость. – Объект номер один – женщина с детьми. Сектор А, слева.

Лев перевел взгляд. Она была тут. Та самая, с двумя близнецами. Сегодня они оба хныкали, а женщина выглядела совершенно разбитой, ее лицо было серым от усталости и плохой погоды.

Признаки острого стресса, – констатировал Страж. – Потенциально нестабильный элемент.

Она просто устала, – подумал Лев, и это была его собственная мысль, не Мальчика и не Тени. – Как и я. Как и она, за стеной.

Он не отвел взгляд. Он позволил себе это чувство – не анализ угрозы, а простое, человеческое сочувствие. Оно было щемящим и болезненным, но уже не таким пугающим.

Автобус тронулся, и знакомый гул двигателя, вибрация сиденья немного успокоили его. Он смотрел в свое окно, на мелькающий, размытый дождем город.

Он не нашел никаких «слабых мест в системе». Он не провел разведку. Он просто проехал одну остановку, потом другую.

Но он сделал главное. Он нарушил протокол, диктуемый страхом. Он вышел. Потому что теперь его страх перед внешним миром боролся с другим, новым страхом – не оправдать доверия той, что стучит в стену.

И пока автобус вез его по мокрым улицам, он сжимал в кармане воображаемую веточку яблони и чувствовал, что этот маленький, никем не замеченный подвиг был первым шагом не в бездну, а куда-то дальше. В неизвестность, да. Но возможно – к спасению.

Глава 22. Зеркало одиночества

Он ехал. Автобус, раскачиваясь на ухабах, бросало из стороны в сторону, и Лев инстинктивно вжимался в сиденье, стараясь минимизировать контакты с соседом – угрюмым мужчиной в засаленном плаще, который уставился в окно, не видя ничего. Мир за стеклом проплывал серой, смазанной акварелью: мокрые крыши, промокшие голуби, рекламные щиты с потускневшими красками.

– Объект номер два – подросток мужского пола, сектор B, справа, – доложил Страж. – Наушники. Агрессивная музыка прослушивается на высокой громкости. Дезориентация в пространстве. Высокий риск внезапных, некоординированных движений. Рекомендую увеличить дистанцию.

Лев мельком взглянул на парня. Тот действительно ритмично подергивал ногой, а его пальцы барабанили по колену в такт неведомому биту. Раньше Лев увидел бы в этом только угрозу. Сейчас он попытался угадать жанр музыки. Металл? Электроника? Он не знал. Его собственный мир был слишком тихим.

– Он просто слушает музыку, – рискнул он мысленно возразить Стражу.

– Неконтролируемое прослушивание музыки в общественном месте – признак асоциального поведения, – без тени сомнения парировал Страж. – Статистика…

– Отмени статистику, – резко оборвал его Лев про себя.

В салоне наступила тишина. Не настоящая, конечно – грохотал мотор, шуршали шины по асфальту, кто-то кашлял. Но внутри его черепа наступила тишина. Страж замолчал, ошеломленный прямым неповиновением. Даже Тень затаилась, будто замерла в ожидании.