Параллель. Книга 1. Начало

– Что мы будем делать, когда приедем? – крикнул Марк над ревом мотора. – У нас нет оружия против… этого!

– Осциллятор, – не отрывая взгляда от дороги, бросила Вера. – Он не просто диагностика. Он влиял на реальность. Может, сможет стабилизировать её?

– Слишком рискованно! – возразил Марк. – Мы не знаем, что сделаем! Можем сделать только хуже!

– А оставить их кристаллизоваться – это лучше? – парировала Вера, резко объезжая затор.

– Концентрация фоновой резидуальной энергии зашкаливает, – пробормотал он. – Это не просто всплеск. Это… извержение.Лебедев молчал, его пальцы летали по клавиатуре. На главный экран выскочила карта города, на которой пульсирует алым точка завода «Прогресс».

Они неслись по ночному городу, и его обыденность – парочки в кафе, свет рекламы, гуляющие люди – казалась теперь хрупким фарфоровым сервизом, выставленным на краю пропасти.

Вера свернула на территорию завода. Проходная была пуста, шлагбаум сломан. Впереди, у главного корпуса, уже мигали синие огни первых патрульных машин. Но самое страшное было не это.

Из полуоткрытых ворот цеха доносился тот самый визг. Он был громче, чем в метро, более пронзительный и отчаянный. И сквозь него уже слышались первые, леденящие душу звуки – тихие, мелодичные звонки, словно кто-то бил пальцем по краю хрустальных бокалов.

– Мы опоздали… – прошептал Марк.

– Нет, – Вера резко затормозила, хватая осциллятор со стола. – Мы первые, кто знает, что делать. Или пытается.

Она распахнула дверь автолаба. В лицо ударил звуковой шквал, смешанный с запахом озона и страха. Вера, Марк и Лебедев стояли на пороге, глядя на ад, рождающийся в индустриальных сумерках завода. На этот раз они не были свидетелями. Они были последним рубежом обороны, вооруженные лишь безумной теорией и прибором, который мог спасти мир… или добить его.

Они ворвались в ад.

Цех завода «Прогресс» был огромным помещением, погруженным в полумрак, где мигали аварийные огни, отбрасывая сюрреалистичные тени. Воздух вибрировал от все того же пронзительного визга, но здесь он был громче, целенаправленнее, словно гигантский резак, вскрывающий плоть реальности. И в самом центре этого хаоса, под куполом, с которого свисали оборванные провода, стояла фигура.

Человек в облегающем защитном костюме матово-черного цвета, без опознавательных знаков. Его шлем был цельным, без визора, лишь гладкая, отполированная поверхность. Перед ним в воздухе парил цилиндр, гораздо крупнее ихнего, испещренный сложными выступами и излучающий холодный, синеватый свет. Он проецировал в пространство сложнейшую, постоянно меняющуюся геометрическую схему, похожую на четырехмерный кристалл, который больно было воспринимать взглядом.

– Он не просто открывает разлом! – прошептал он, и его шепот, казалось, резал визг, как лезвие. – Он калибрует его! Подгоняет под нужные параметры! Остановите его! Сейчас будет выброс!Лебедев, шагнувший за ними, замер как вкопанный. Его лицо исказилось не ужасом, а яростным, почти отеческим гневом.

Незнакомец повернулся. Медленно, спокойно, будто чувствуя их присутствие всем телом. Гладкая маска-шлем была обращена прямо на них. Он не сказал ни слова. Лишь поднял руку, и в его ладони оказалось устройство, напоминающее короткий, приземистый пистолет с линзой вместо ствола.

Выстрела не было. Не было ни вспышки, ни звука. Но воздух перед Верой взорвался искажением. Снаряд не летел – он телепортировался, возникая из ниоткуда в сантиметре от ее лица.Вера инстинктивно рванулась в сторону, за ближайший станок, крикнув Марку: «Укрыться!»

Марк, не раздумывая, бросился вперед, с силой оттолкнув Веру назад. Она грузно рухнула за бетонный блок, а в пространстве, где только что была ее голова, возникла сфера размером с грейпфрут – абсолютно черная, бездонная.

Металл станка, к которому она прикоснулась, не плавился и не горел. Он старел. Стремительно, за долю секунды. Яркая нержавеющая сталь покрывалась язвами ржавчины, крошилась, рассыпалась в бурую пыль, затем пыль истончалась и исчезала в небытии. Это была не атака, это было ускоренное до абсурда время, локальная зона энтропии, где материя возвращалась в первозданный хаос.И эта сфера пожирала.

Сфера схлопнулась так же внезапно, как и появилась, оставив после себя идеально гладкую, словно отполированную, выемку в станке.

– Он играет не по нашим правилам! – крикнул Марк, откатываясь за укрытие, его лицо было белым как мел.

Пока незнакомец перезаряжал устройство (или перенастраивал его, они не могли этого знать), Вера, используя секундную задержку, как пантера, рванулась вперед. Она не стреляла – ее пистолет был бесполезен. Она сделала низкий подкат, и ее закаленное годами тренировок тело сработало безотказно. Ее нога с силой бьет по руке незнакомца.

Устройство-пистолет с глухим стуком падает на бетонный пол и отскакивает в сторону.

Незнакомец не издает ни звука. Он не пытается атаковать в рукопашной. Он просто поворачивает свою безликую маску к Вере. И говорит. Его голос искажен синтезатором, лишен интонаций, но слова обжигают, как раскаленное железо.

– Интересно.– Они сказали, что ты мертва. Он делает паузу, и сквозь шипение синтезатора слышится нечто, похожее на любопытство.

Прежде чем Вера успевает что-то понять или ответить, незнакомец подносит руку к запястью, где надет тонкий браслет. Легкое, едва заметное движение.

Парящий в воздухе цилиндр гаснет и исчезает без следа, не падая, а растворяясь в воздухе. А сам незнакомец начинает рассасываться. Его тело теряет плотность, превращаясь в дым, в туман, который затем рассеивается под потолком цеха, не оставив ни запаха, ни частицы.

Вера стоит, тяжело дыша, глядя на пустое место. Слова незнакомца эхом отдаются в ее черепе: «Они сказали, что ты мертва». Марк медленно поднимается рядом, его взгляд полон того же шока.

– Он знал тебя, – тихо говорит профессор, глядя на Веру. – И он не из нашей… версии реальности. Они уже здесь. И они ведут охоту. Но не на город. На тебя, Костина.Лебедев подходит к ним, его глаза прикованы к тому месту, где только что был цилиндр.

Вокруг них, в наступившей тишине, доносится лишь тихий, мелодичный звон – звук последних кристаллизующихся жертв. Но теперь эта трагедия отошла на второй план. На первый план вышло нечто более страшное и личное. Игра изменилась.

Они покинули завод на скорости, оставляя за собой хаос и тихие хрустальные звоны. В салоне автолаба царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь натужным рёвом мотора. Никто не произносил ни слова, каждый был поглощён собственным шоком.

Вера машинально сунула руку в карман куртки, и её пальцы наткнулись на что-то холодное и знакомое. Она замерла. Медленно, не веря себе, она вытащила предмет. На её ладони лежал тот самый металлический цилиндр – «стабилизатор резонанса». Но он был с ними! Его забрали с завода!

– Что… – начала она, но её перебил резкий вдох Маркиза.

Он сидел на противеньем сиденье и смотрел на свой собственный руки. В них он сжимал тот самый приземистый, безствольный пистолет, который секунду назад был у таинственного незнакомца.

– Чёрт возьми, – выдохнул Марк, его пальцы нервно обшаривали гладкий, тёплый корпус оружия. – Такого… такого оружия нет ни в одной армии мира. Ни в одной.

– Потому что оно не из нашего мира, Марк. Оно пришло из-за разлома. Как и он сам.Лебедев, сидевший сзади, уставился на пистолет с леденящим спокойствием.

Фургон резко затормозил на пустыре. Вера не могла больше вести. Она сидела, сжав в одной руке цилиндр, и смотрела в никуда, в упор не замечая ничего вокруг. Слова незнакомца жгли её изнутри: «Они сказали, что ты мертва».

– Костина… Вера. Что он имел в виду? «Они думали, ты мертва»?Лебедев осторожно подошёл к ней и присел рядом. Его голос был тихим, но он резал тишину, как лезвие.

Она медленно подняла на него взгляд. В её обычно твёрдых, ясных глазах плавала боль, старая, как забытая могила. Годы следовательской выдержки рухнули, обнажив рану, которая никогда по-настоящему не заживала.

– Тридцать лет назад… – её голос был хриплым, чужим. – Был инцидент. В лаборатории, где работали мои родители. Я была маленькой, мы с сестрой были там… Погибла моя сестра. А я… я месяц пролежала в коме. Врачи не понимали, как я выжила. Говорили о стечении обстоятельств. Ошибке в диагнозе.

Лебедев слушал, не дыша. Его лицо начало медленно менять выражение. Исчезла отстранённость гения, исчезло и отеческое участие. В его глазах вспыхнуло что-то острое, ужаснунное, словно он складывал части пазла, который боялся увидеть целиком.

– Как… – он прочистил горло, и его голос стал едва слышным. – Как звали вашу сестру?

– Анна, – прошептала она. – Анна Костина.Вера смотрела прямо перед собой, видя не стены автолаба, а давно забытые лица.

Имя повисло в воздухе, и Лебедев отшатнулся так резко, будто его ударили током. Он отпрянул к стене фургона, его рука вцепилась в металлический выступ, костяшки побелели. Он смотрел на Веру не как на коллегу или случайную участницу событий. Он смотрел на неё как на призрака. Как на свидетельницу его самого страшного провала.

– Боже мой… – его шёпот был полон настоящего, первобытного ужаса. – Проект «Параллель»… Самый первый прототип… Мы думали, контроль над энергией потерян… Мы думали, все погибли… Анна… и ты… вы были там.

Маркиз, до этого момента молча изучавший оружие, резко поднял голову. Его взгляд метнулся от бледного, как полотно, лица отца к потрясённой Вере.

– Что происходит? – тихо спросил он. – Отец? Что это значит?

– Ты не просто выжила, – прошептал он. – Ты прошла сквозь разлом. Ты вернулась. Твоя ДНК… твоя сама суть… она теперь часть этого. Ткань реальности узнаёт тебя. И они… те, кто по ту сторону… они тоже тебя узнали. Они думали, что стёрли тебя тогда, тридцать лет назад. Но ты жива. И теперь… теперь ты им не просто свидетель. Ты – угроза.Лебедев не слышал его. Он смотрел только на Веру. Оставшиеся минуты пути до участка прошли в оглушительной тишине. Слова Лебедева висели в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. «Ты прошла сквозь разлом. Ты вернулась.» Вера сидела, уставившись в окно, но не видя ночного города. Она видела обрывки детских воспоминаний – вспышки света, крик сестры, белые халаты врачей… и всё это теперь окрашивалось в зловещие тона безумного эксперимента.

Глава 2 ПРИЗРАЧНАЯ ЛИХОРАДКА

Тишина в кабинете была особого свойства – густая, звенящая, налитая до краев тревогой, что не находила выхода. Сон бежал от Веры, как от огня. Она сидела за столом, погруженная в полумрак, освещенная лишь тусклым светом настольной лампы.

Перед ней лежал тот самый металлический цилиндр. Ее пальцы медленно, почти бессознательно, водили по загадочным гравировкам, ощущая холод полированного металла и едва уловимую, словно пульс, вибрацию. Она искала в этих чуждых узорах ответ, ключ, хоть что-то, что могло бы объяснить, кто она и что с ней сделали. В этих спиралях и углах ей чудился отголосок иного мира, того самого, из которого она когда-то чудом сбежала.

Внезапно вибрация под ее пальцами изменилась. Из ровного, фонового гула она превратилась в прерывистую, тревожную пульсацию. Цилиндр будто вздрогнул.

В этот момент дверь в кабинет тихо отворилась, без стука. На пороге стояли Маркиз и Лебедев. Вера передала им запасные ключи днем назад – инстинктивное решение, что в этом безумии они должны иметь доступ друг к другу.

Лебедев не смотрел на нее. Его взгляд был прикован к цилиндру. Он замер, его рука с белой костяшками вцепилась в косяк двери.

Он активировался… – ЛЕБЕДЕВ (шепотом, полным леденящего ужаса)

Вера резко отдернула руку, как от огня. Ее сердце заколотилось.

Что это значит? – ВЕРА

Лебедев уже рванулся вперед, его старческая медлительность исчезла без следа. Он схватил цилиндр, не глядя на Веру, его глаза бешено сканировали поверхность.

Значит, кто-то снова открыл окно. И впустил сквозняк. Не тот, большой… нет… это точечный выброс. Точечный и… целенаправленный. – ЛЕБЕДЕВ (торопливо, бормоча сквозь дыхание)

Он отшвырнул цилиндр на стол, словно он стал раскаленным, и бросился к груде своего самодельного оборудования, принесенного и смонтированного в углу кабинета. Он рванул тумблер. Несколько мониторов мигнули и зажглись, отбрасывая синеватый свет на его осунувшееся лицо.

На центральном экране загрузилась карта города. Чистая, цифровая схема. И на ней, в районе спальных кварталов, пульсировала алым, как свежая кровь, точка. Ритм ее пульсации совпадал с вибрацией цилиндра.

Маркиз подошел ближе, его привычная маска цинизма треснула, обнажив напряжение.

Где?– МАРКИЗ

Лебедев ткнул дрожащим пальцем в экран. Его голос прозвучал как похоронный звон.

Городская больница №3. – ЛЕБЕДЕВ

В воздухе повисла тяжелая, понятная всем пауза. Больница. Не метро, не завод. Место, полное тех, кто не может убежать. Идеальная чаша Петри для ужаса. Или для чего-то еще более чудовищного.

Вера уже была на ногах, срывая с вешалки куртку. В ее глазах не осталось и следа ночных сомнений. Их вымел холодный ураган долга.

Яркий, безжалостный свет люминесцентных ламп. Воздух, обычно пропахший стерильностью и антисептиком, теперь горький, едкий – пахнет озоном, горелой плотью и чем-то ещё… металлическим, как после грозы.

Хаос. Полный, беспорядочный. Но не тот продуктивный хаос реанимации при массовом поступлении, а хаос беспомощности. Медсестра Анна, женщина с двадцатилетним стажем, в растерянности мечутся между мониторами, которые выдавали парадоксальные, невозможные данные. Кардиограф вырисовывал сумасшедшую зигзагообразную линию, будто сердце билось в пяти разных ритмах одновременно. Датчик температуры зашкаливал, показывая 45 градусов и продолжая ползти вверх.

– Не может быть! – молодой врач-реаниматолог Игорь отшатнулся от монитора, будто тот ударил его током. – Смотрите! ЭЭГ… полная тишина. Мозговой активности нет! Но он же дышит! Смотрите, он дышит!

В центре этого ада, на реанимационной койке, лежал мужчина лет сорока. Его тело было покрыто ярко-багровыми пятнами, которые не просто видны – они, казалось, светились изнутри адским огнем, пульсируя в такт безумному ритму сердца. От его кожи поднимался едва заметный дымок, словно он тлел изнутри. Воздух над ним колыхался, как над раскаленным асфальтом.

Главный врач отделения, Виктор Петрович, седовласый мужчина с лицом, видевшим всякое, сжимал в дрожащих руках распечатку анализов. Его взгляд метался между бумагой и умирающим – нет, не умирающим, а исчезающим – пациентом.

– Все анализы… – его голос, обычно такой уверенный, срывался на шепот. – Все в норме! Вы слышите?! Абсолютно! Лейкоциты, вирусы, бактерии – ничего! Ноль! Это… это похоже на молниеносную чуму, но ее возбудителя не существует! Этого не может быть! Организм… он просто… сходит с ума сам по себе!

Санитарка, пытавшаяся сменить капельницу, вдруг вскрикнула и отпрянула, роняя металлический поднос с грохотом, оглушительным в этой давящей тишине.

– Он… он горячий! Через перчатки! – она трясла обожженными пальцами, на которых уже проступали волдыри.

Внезапно пациент, который секунду назад был в полубессознательном состоянии, с нечеловеческой силой вскинулся. Его спина выгнулась в неестественной дуге, кости хрустнули. Его обугленная, дымящаяся рука с мертвенной хваткой впилась в рукав халата ближайшей медсестры Анны. Глаза пациента были выпучены, в них – не просто боль, а вселенский, первобытный ужас, увиденный за гранью реальности. В них отражались не огни реанимации, а какая-то бездна.

– Они… в стенах… – его голос был хриплым, чужим, словно скрипом ржавых петель. Каждое слово давалось ему невероятным усилием. – Смотрят… Шепчут…

Его взгляд остекленел. Рука разжалась и упала на простыню, оставив на белом халате Анны черный, обугленный отпечаток пальцев. Он испустил последний, хриплый вздох, и тело обмякло.

И тогда началось самое чудовищное.

Цвет стремительно уходил из его тела, словно кто-то выдернул пробку, и жизнь стекала, как вода. Ярко-багровые пятна бледнели, становились пепельными, затем серыми. Процесс занимал секунды. Его плоть, его кости, его одежда – всё теряло цвет, текстуру, форму. Тело не разлагалось. Оно… обесцвечивалось, становясь блеклым, как выцветшая фотография, а затем превращаясь в однородную серую пыль.

Врач Игорь, потрясенный, машинально сделал шаг вперед, его ботинок задел край койки.

Тело, словно пепельная скульптура, не выдержав легкого сотрясения, рассыпалось. Бесформенная серая груда осела на простыне, а часть ее, поднятая движением воздуха, медленно осела в гробовой тишине, похоронив под собой и тело, и все надежды на объяснение. На койке осталось лишь темное, сажистое пятно да призрачный запах озона.

В реанимации воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь прерывистыми вздохами и тихим щелчком выпавшей из ослабевших пальцев Анны медицинской карты. Они видели смерть. Но такую – нет. Это была не смерть. Это было стирание.

Следующим вечером воздух над городом сгустился, наполненный не прошедшим дождем и тревожными ожиданиями. К главному входу Городской больницы №3, резко выделяясь на фоне тусклых уличных фонарей, подкатил матово-серый фургон Лебедева. Он остановился с тихим шипением пневматики, и его задние двери распахнулись еще до полной остановки.

Первой на асфальт ступила Вера. Ее движения были резкими, отточенными. Взгляд, привыкший выхватывать детали, мгновенно оценил обстановку: перекрытый служебный въезд, растерянных санитаров у входа, мигающие огни единственной оставшейся «скорой». Она уже была в состоянии боевой готовности.

За ней, с театральным, преувеличенным зевком, вывалился Маркиз. На нем была темная, дорогая куртка, наброшенная на плечи, и выражение человека, которого оторвали от крайне важного дела – вероятно, от бокала выдержанного виски или подсчета ночной выручки.

Может, это все-таки чума? И нам стоит просто вызвать санитаров? У меня есть пара знакомых, они работают без лишних вопросов. – МАРКИЗ (громко зевая, с насмешливой ноткой)

Последним спустился Лебедев, прижимая к груди свой потрепанный кейс с приборами, словно священный ларец. В отличие от уставшего цинизма Марка, его глаза горели лихорадочным, почти маниакальным возбуждением. Он не видел хаоса, он вдыхал его, как аромат.

Нет, нет, нет! Чума – это слишком скучно! Линейно! Обыденно! Это… – он замер на секунду, прислушиваясь к неслышимому никому гулу, – это пахнет иначе. Фоновая частота дрожит. Это что-то новенькое! – ЛЕБЕДЕВ (бормочет, поправляя сползшие очки)

– Стойте! Проход закрыт! Объявлен карантин!Их трио рванулось к застекленным дверям главного входа, но путь им преградили двое охранников в униформе. Их лица были бледны и напряжены.

Вера, не меняя выражения лица, резким, отработанным движением вздернула кожаную кобуру на поясе. Но достала она не оружие. Ее пальцы выхватили черную кобуру с удостоверением. Она щелкнула им перед самым лицом старшего охранника, и заламинированный значок блеснул в свете фонарей, как лезвие.

Следственный комитет. Чрезвычайная ситуация. Объявляется карантин по протоколу «Омега». Весь персонал, находившийся в контакте с пострадавшим, немедленно изолируется в отдельном крыле. Никому не входить, никому не выходить. Понятно? – ВЕРА (голос ровный, стальной, не оставляющий места для возражений)

Охранник, подавленный авторитетом и незнакомым грозным протоколом, растерянно кивнул и отступил, пропуская их в освещенный, неестественно тихий холл, откуда на них пахнуло холодом, стерильной чистотой и запахом необъяснимого ужаса.

Их шаги гулко отдавались в мертвой тишине больничного коридора, пока они не достигли заветной двери. Табличка «Реанимация» была поцарапана, будто кто-то скребся изнутри.