Параллель. Книга 1. Начало

Илья Петрухин

Параллель. Книга 1. Начало

Глава 1 СТЕКЛЯННЫЙ ТУПИК

Московское утро дышало летом – глубоко, полной грудью. Солнце, ещё не палящее, а ласковое, заливало асфальт жидким золотом. Город просыпался, и его ритм, мощный и неумолимый, захватывал всех и вся. Со всех концов сходились люди – торопливые, погружённые в свои мысли. Они были похожи друг на друга в этом единодушном стремлении успеть.

Но стоило присмотреться – и вот уже толпа распадалась на лица, судьбы, истории. И вот одно из таких лиц – её лицо.

Среди этого равнодушного муравейника, под щедрым летним солнцем, направлялась наша Вера. Не просто женщина, идущая на работу, а следователь одного из управлений внутренних дел города Москвы. Её взгляд, привыкший выхватывать из окружающей действительности несоответствия, сегодня утром безотчётно зацепился за мелкую, навязчивую деталь.

У края крыши станции метро, на оголённом проводе, сидела стая ворон. Картина сама по себе рядовая, если бы не одно «но». Вера, сама не понимая зачем, стала их пересчитывать. Шестнадцать. Она отвела взгляд на секунду, чтобы посторониться перед коляской, и снова посчитала. Семнадцать. Откуда взялась новая? Она прищурилась, наблюдая краем глаза. Вот одна из птиц, та, что с обломанным пером на крыле, сорвалась с места, сделала круг и вернулась на ту же проволоку. Шестнадцать. Но через мгновение её снова было семнадцать. Они не каркали, не ссорились, они просто молча сидели в странном, неестественном количестве, словно ожидая сигнала.

И тут её взгляд упал на большие электронные часы на фасаде здания. Яркие красные цифры показывали 7:00. И в ту же секунду Вера почувствовала лёгкий, едва уловимый толчок в висках, похожий на внезапное головокружение от усталости. Она моргнула, и часы снова показали 7:00. Стрелка не прыгнула вперёд, она будто… отскочила назад. Один единственный раз, ровно в тот миг, когда её взгляд скользил между стаей и циферблатом. Одна минута между 7:00 и 7:01 оказалась закольцованной, пойманной в ловушку.

Она замерла на мгновение, пропуская мимо себя поток людей. Лёгкая улыбка тронула её губы – не радостная, а собранная и острая, знакомая коллегам по особо запутанным делам. Её рабочий день ещё не начался, а первая улика – призрачная, абсурдная, невозможная – уже легла на воображаемый стол следствия. Это была не просто её жизнь, начинавшаяся за поворотом. Это было начало дела, которого не должно было быть.

Станция метро «Центральная» встретила Веру Костину привычным гулом – рокот поездов, приглушённый гомон голосов, шелест шагов по бетону. Она сделала шаг по направлению к эскалатору, как вдруг воздух вывернуло наизнанку.

Это был не звук. Вернее, не просто звук. Это был визг, впивающийся прямо в мозг, в кости, в саму материю. Оглушительный, нечеловеческий, он извергался из всех динамиков разом, заполняя пространство до отказа. Вера инстинктивно вжала ладони в уши, но это не помогало – кошмарный гул пронизывал насквозь.

Вокруг все замерли, скрючившись в немых гримасах агонии. Мир превратился в статичную, болезненную картину.

И так же внезапно, как началось, всё оборвалось.

Наступила оглушительная, звенящая тишина. Вера медленно опустила руки, её барабанные перепонки пульсировали. И в этой тишине она увидела.

Пятеро людей. В разных концах зала. Они застыли в неестественных, вычурных позах – один, замерший в полушаге, другой, с неестественно выгнутой спиной. И их кожа… она стремительно бледнела, теряя цвет, становясь восковой, а затем и вовсе прозрачной. Сквозь неё проступали размытые контуры мышц и костей, словно они были вылеплены из самого чистого, хрупкого стекла. Они не дышали. Не двигались. Были живыми кристаллическими статуями.

Вера не могла издать ни звука, заворожённая этим леденящим душу зрелищем.

И тогда один из «стеклянных» людей, мужчина в деловом костюме, медленно, почти грациозно, накренился вперёд.

Раздался тихий, мелодичный звон, точно от дорогого хрустального бокала.

Его тело ударилось о бетонный пол.

И разлетелось.

Не как плоть и кости. А как хрустальная ваза. На тысячи, десятки тысяч идеально чистых, звенящих осколков, разбросанных в лучезарной пыли. Они переливались под светом люминесцентных ламп, нелепо-прекрасные в своём смертоносном великолепии.

На секунду воцарилась мёртвая тишина. Мозг отказывался воспринимать случившееся.

А потом станцию разорвал единый, пронзительный крик. Паника, дикая и неконтролируемая, захлестнула зал. Люди бросились к выходам, давя друг друга, с криками выплёскивая накопленный ужас.

Вера стояла неподвижно, островок спокойствия в бушующем море безумия. Её пальцы нашли рацию на поясе, движения были отточены годами, но сейчас они казались чужими. Она поднесла её к губам, и её собственный голос прозвучал глухо и отдалённо, как будто доносясь из другого измерения.

– Вызов всех нарядов и скорой на станцию «Центральная», – произнесла она, и слова повисли в воздухе, такие же хрупкие, как те тысячи осколков у её ног. – Код «Красный». Массовый инцидент. Я на месте.

Её взгляд упал на сверкающие осколки. В каждом из них, как в чёрном зеркале, отражалось её собственное лицо – бледное, с глазами, полными непонимания и рождающегося ужаса. Отражений было тысячи. И все они смотрели на неё.

Станция превратилась в муравейник, потревоженный палкой. Мигающие синие огни патрульных машин отбрасывали сюрреалистичные тени на стены подземки. Санитары в недоумении стояли над россыпью хрустальных осколков, не решаясь начать работу. Один из них ткнул щупом в сверкающий осколок, похожий на фрагмент ребра.

– Это… стекло? – прозвучал чей-то растерянный голос. – Но откуда? И где пострадавшие?

– Говорят, это были люди, – шепотом ответил ему напарник, бросая боязливый взгляд на Веру.

«Люди». Это слово витало в воздухе, обросшее недоверием и страхом. Никто не верил. Не мог поверить. Протоколы, инструкции, весь многолетний опыт правоохранительной деятельности не имел ни одной статьи для того, что произошло здесь. Они видели осколки, но их мозг отказывался сложить из них картину человеческих тел. Это был сбой в самой реальности, и система пыталась его игнорировать, как компьютер игнорирует несуществующую команду.

Вера наблюдала за этой суетой, чувствуя ледяное одиночество. Она была единственной, кто видел всю картину: от визга до прозрачности и того ужасающего, мелодичного звона. Для остальных это было происшествие с неясными обстоятельствами, странное и тревожное, но не выходящее за рамки. Для неё – это был разлом.

В этот момент завибрировал её служебный телефон. На экране горело имя: ОРЛОВ.

Она отошла от общего хаоса, прислонившись к холодной кафельной стене.

– Костина, – её голос прозвучал хрипло. Она прочистила горло. – Принято.

– Костина, что у вас там за цирк? – Голос Орлова был жёстким, без обычной для него усталой иронии. В нём слышалось напряжение. – В эфире несут какую-чушь про взрыв хрустального завода в метро. Доложите. Чётко.

Вера на мгновение закрыла глаза, чувствуя тяжесть взглядов со спины. Она знала, что сейчас скажет то, что перечеркнёт её репутацию прагматичного и здравомыслящего следователя.

– Сергей Петрович, предварительные данные… не укладываются в стандартные схемы, – начала она, подбирая слова. – Свидетели, включая меня, наблюдали, как несколько человек… изменили агрегатное состояние. Их тела стали прозрачными и разбились при падении.

На том конце провода воцарилась мёртвая тишина. Она была красноречивее любых криков.

– Костина, – наконец прозвучало ледяным тоном. – Вы сейчас находитесь при исполнении? Вы в своём уме?

– Я абсолютно вменяема. Я видела это своими глазами. На месте происшествия обнаружены биологические следы, но… морфология вещества не соответствует человеческим тканям. Это кристаллическая структура с элементами ДНК.

– Прекратите! – Орлов резко оборвал её. Его голос стал тише, но от этого ещё опаснее. – Вам нужен отдых. Оформите происшествие как массовое отравление неизвестным психотропным веществом. Версию о теракте прорабатывайте. Я не хочу слышать больше ни слова про… прозрачных людей. Вы поняли?

Щелчок в трубке. Орлов бросил её, даже не дождавшись ответа.

Вера медленно опустила телефон. Она стояла одна в центре суеты, среди людей, которые не видели того, что видела она, и начальства, которое видеть этого не хотело. Она положила руку в карман пальто и сжала пальцами единственную вещь, которую успела положить в пакет до приезда всех остальных – небольшой, холодный осколок, острый как бритва.

Он был единственным материальным доказательством, что она не сошла с ума. И самым страшным доказательством того, что мир, каким она его знала, дал трещину.

Адреналин еще пульсировал в висках, когда Вера заперлась в служебной машине. Хаос станции остался за стеклом, но тишина салона была немногим лучше. Перед глазами стояли эти осколки, эти застывшие, остекленевшие фигуры.

Она разжала пальцы. На ее ладони лежал тот самый металлический цилиндр, холодный и необъяснимый. Он был размером с палец, сделан из непонятного сплава, отливающего тусклым матовым блеском. На его поверхности были выгравированы тончайшие, геометрически точные узоры, не похожие ни на один известный ей язык или схему. Он был тяжелее, чем казался, и от него исходила едва уловимая вибрация, словно внутри что-то тихо и беспрерывно работало.

Она не стала ждать окончания формальностей, не стала дожидаться, пока Орлов перезвонит с новым взрывом недоверия. Она положила цилиндр в внутренний карман куртки, завела машину и направилась в участок.

Кабинет Орлова пахло старым деревом, кофе и властью. Он сидел за своим массивным столом и смотрел на нее усталыми, но пронзительными глазами. От сирены за окном его лицо казалось еще более осунувшимся.

– Ну, Костина? – спросил он, без предисловий. – Что-нибудь, что можно положить в папку и не выглядеть сумасшедшими в отчете перед генералом?

Вера выдохнула. Она снова повторила все, слово в слово. Про визг, про прозрачность, про хрустальный звон. Она говорила монотонно, отстраненно, как заученную мантру, глядя в точку где-то за его головой. Она ждала очередной отповеди, нового приказа «закрыть и забыть».

Но Орлов молчал. Он слушал, его пальцы медленно барабанили по столу. Когда она закончила, он откинулся в кресле, и его взгляд ушел куда-то вглубь себя, в давно запечатанные архивы памяти.

– Я понял, – тихо произнес он. Это была не констатация факта, а тяжелое признание.

Он потянулся к нижнему ящику стола, тот открылся с глухим скрипом. Оттуда пахнуло пылью и пожелтевшей бумагой. Он извлек тонкую папку с истлевшим краем и потускневшим грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».

– Тридцать лет назад, – начал он, кладя папку на стол, – существовала… исследовательская программа. Очень узкого круга. Очень высокого уровня секретности. Официально ее не было. – Он провел рукой по потрескавшейся коже обложки. – Она называлась «Параллель».

Вера замерла, сердце учащенно забилось в груди.

– Ею занимался один человек. Гений, по мнению одних. Опальный безумец – по мнению других. Профессор Кирилл Лебедев. – Орлов посмотрел на Веру прямо. – Проект был закрыт после… инцидента. Все материалы должны были быть уничтожены.

Он толкнул папку по столу в ее сторону.

– Я бы хотел, чтобы вы его нашли. Лебедева. И выяснили, какое отношение его безумные эксперименты имеют к тому, что творится сейчас. Неофициально. Тихо. – Его взгляд стал жестким. – И, Костина… будьте осторожны. Некоторые двери лучше не открывать. Потому что неизвестно, что может выглянуть навстречу.

Кабинет Веры погрузился в полумрак, освещенный только холодным светом настольной лампы. Пыльная папка с грифом «Параллель» лежала перед ней, как запретный гримуар. Она осторожно перелистывала страницы, покрытые сложнейшими математическими выкладками, схемами установок, напоминающих коллайдер, смешанными с философскими эссе о природе реальности.

И чем глубже она погружалась, тем сильнее сжимался узел холода под ложечкой.

«Это не поддаётся объяснению» – эта мысль стучала в висках с каждым новым листом. Лебедев не просто изучал параллельные миры. Он, судя по всему, конструировал их. Или, по крайней мере, искал способы «настраивать» нашу реальность, как радиоприемник. Термины «фазовый сдвиг», «топология пространства-времени», «стабильность континуума» встречались на каждом шагу. Были там и отчёты о первых экспериментах, сухие и бесстрастные: «Объект №7 демонстрирует кратковременное изменение когерентности материи». Она с ужасом понимала, что читает теоретическое обоснование того, что увидела сегодня в метро.

Сердце заколотилось чаще. Она отложила папку и рванула к компьютеру. База данных МВД. Запрос: «Лебедев Кирилл Матвеевич».

«По вашему запросу ничего не найдено».

Она попробовала варианты: с отчеством, без, с инициалами. Та же ледяная пустота. Его стёрли. Вычеркнули из официальной истории, как и его проект.

Вера перешла в публичный поиск. Интернет, этот цифровой слой коллективной памяти, должен же был что-то сохранить.

Сначала – тоже ничего. Ни статей, ни упоминаний в научных журналах. Лишь обрывки на маргинальных форумах, в ветках, посвящённых теориям заговора и потерянным технологиям. «Гениальный учёный, затравленный системой», «Эксперименты, перевернувшие бы физику, будь они опубликованы».

И вот, наконец, крошечная, едва заметная зацепка. Упоминание в PDF-копии старого архива одной закрытой медицинской комиссии. Не имя, а только фамилия в длинном списке. Но рядом – диагноз, выдержанный в казённых, уничтожающих формулировках: «…стойкое параноидальное расстройство личности, сопровождаемое бредовыми идеями глобального характера… представляет опасность для себя и окружающих в связи с одержимостью псевдонаучными изысканиями…»

И главное – место. Государственная клиника для судебной психиатрической экспертизы №5.

Проще говоря – психбольница особого режима. Не лечебница, а тюрьма для разумов, сломленных знанием, которое кому-то было очень нужно списать на безумие.

Вера откинулась на спинку кресла, вглядываясь в мерцающий экран. Лебедев не просто исчез. Его упрятали. И тот факт, что Орлов знал о нём и отправил её по этому следу, означал лишь одно: то, что начиналось как странное происшествие в метро, превращалось в расследование, где правда была заперта в сумасшедшем доме, а единственный, кто мог её знать, двадцать лет считался безумцем.

Она посмотрела на металлический цилиндр, лежащий рядом с клавиатурой. Он молчал. Но теперь она была уверена – ключ к его разгадке находился за зарешечёнными окнами психбольницы.

След вяз в информационной трясине. Клиника №5 оказалась неприступной крепостью – попасть туда без высочайшего разрешения, которого у неё не было и быть не могло, было невозможно. Лебедев-старший оставался призраком, запертым в лечебнице для тех, кого предпочли забыть.

Вера уже почти смирилась с тупиком, перебирая в отчаянии обрывки данных, когда взгляд зацепился за короткую, почти случайную строку в сводке оперативных данных по криминальным тусовкам. Не главная цель, так, упоминание в протоколе – фамилия мелькнула в списке задержанных за участие в подпольном тотализаторе.

Поляков Марк. Кличка «Маркиз».

Сердце Веры пропустило удар. Она рванула к архивам, подняла старые, никому не нужные кадровые дела проекта «Параллель». И нашла: в графе «ближайшие родственники» Лебедева Кирилла Матвеевича значился несовершеннолетний сын – Поляков Марк. После закрытия проекта и изоляции отца мальчик исчез из поля зрения системы, сменив фамилию.

И вот он снова всплыл. Не программист, не учёный, скрывающийся в тихой лаборатории. А Маркиз – теневая фигура московского полукриминального андеграунда, известный своей способностью находить лазейки, обходить системы и добывать всё, что угодно, за соответствующую цену. Гений, да. Но гений, направивший свой талант в совсем иное русло.

Вера откинулась в кресле, её пальцы сомкнулись вокруг холодного корпуса телефона. Мысли проносились вихрем. Лебедев-отец был потерян. Крепость не взять. Но у каждой крепости есть слабое место. Часто – это её наследник.

В её голове щёлкнула логическая цепочка, холодная и безжалостная, как вывод следователя:

«Я не могу добраться до создателя оружия. Его упрятали. Но его сын… его сын вырос в тени этого безумия. Он рос с этим знанием, с этой тайной. Он либо ненавидит отца и всё, что с ним связано, либо… он унаследовал его гений. И если он гений, даже потраченный впустую, то он единственный, кто сможет понять, что это – она бросила взгляд на цилиндр – и как это остановить. Ему не нужны пропуска в психушку. Ему нужны лишь правильные рычаги.»

Решение созрело мгновенно, кристально ясное.

Если я не могу встретиться с Лебедевым, мне нужно забрать Маркиза.

Она набрала номер, который нашла в досье. Голос, ответивший ей, был спокоен, насмешлив и полон ленивой уверенности.

– Говорите, – произнёс Маркиз.

– Марк Поляков? – начала Вера, её голос был ровным, лишённым эмоций. – Меня зовут Вера Костина. Я следователь. Мне срочно требуется ваша помощь в одном деле. Оно касается вашего отца, Кирилла Лебедева.

На той стороне повисла гробовая тишина. Насмешка исчезла без следа.

– У меня нет отца, – прозвучало резко и холодно.

– Люди умирают, Марк, – не отступала Вера, играя свою единственную карту. – Странной смертью. Той, которую ваш отец, возможно, предсказал. Он невменяем. Мне нужен кто-то, кто сможет с ним говорить. Кто его понимает. И я думаю, вы знаете, почему он оказался там, где оказался. Встречаемся. Сегодня. Или завтра вы станете не свидетелем, а подозреваемым.

Она не ждала согласия. Она сообщила адрес заброшенного склада на окраине и положила трубку. Ход был сделан. Теперь оставалось посмотреть, приведёт ли тень отца гениального изгоя в её ловушку.

Заброшенный склад встретил их проливным дождем и воющим ветром, завывавшим в дырах ржавой обшивки. Вера стояла под капающим козырьком, воротник пальто поднят против промозглой сырости. Она не ждала долго.

Из темноты материзовался «Лексус», черный и бесшумный, как акула. Дверь открылась, и из машины вышел он.

Маркиз. Он был закутан в длинный кожаный плащ, темный и мягкий, словно вторая кожа. Под ним угадывался безупречно сидящий костюм, неброский, но смертельно дорогой. Его движения были плавными, лишенными суеты, а во взгляде, которым он окинул Веру, читалась привычная власть и скучающее превосходство. Он выглядел не как преступник, а как хозяин ситуации, соблаговоливший приехать на чужой зов.

– Нашёл себе романтичное местечко для свиданий, товарищ следователь, – его голос был низким, с легкой, нарочитой хрипотцой. Он подошел ближе, не предлагая укрыться от дождя. – Ну? Говорите. Мой час стоит дорого.

– Люди превращаются в стекло и разбиваются, Марк, – выпалила Вера, отбросив церемонии. Она видела, как его маска бесстрастия дрогнула. Глаза на мгновение сузились, в них мелькнуло нечто острое – не удивление, а скорее… узнавание. – И я почти уверена, что твой отец знает почему. Мне нужен доступ к нему. Ты – мой пропуск.

– Я тебе уже сказал, – он сделал шаг вперед, и теперь Вера почувствовала исходящую от него опасность, скрытую под оболочкой шика. – У меня нет отца. Тот сумасшедший старик, которого ты имеешь в виду, бросил меня в детстве ради своих бредовых идей. Он сгноил себя в психушке. Какое мне до него дело?

– А дело в том, – Вера не отступила, глядя ему прямо в глаза, – что если он не сумасшедший, то ты – сын величайшего гения нашего времени. А если он прав, то ты – единственный, кто может помочь мне остановить то, что грядёт. Или ты хочешь и дальше играть в крутого парня в подпольных казино, пока город начинает рассыпаться на осколки?

Она достала из кармана металлический цилиндр и протянула ему. – Это было на месте… инцидента. Это не наше. Твои люди, твои связи ничего подобного не видели. А он?

Маркиз медленно, почти нехотя, взял цилиндр. Его пальцы, ухоженные и сильные, обхватили металл. Он не изучал его, а скорее ощущал, будто проверяя на вес, на вибрацию. Он закрыл глаза на секунду, и по его лицу пробежала тень чего-то древнего и болезненного – воспоминания из детства, пропахшего озоном и сожженными схемами.

– «Стабилизатор резонанса», – тихо, почти непроизвольно, вырвалось у него. Он тут же сжал губы, но было поздно. Он выдал себя.

Вера почувствовала прилив торжества. – Значит, ты кое-что помнишь.

Маркиз тяжело вздохнул. Маска «крутого парня» треснула, обнажив уставшего, израненного обидой человека.

– Ладно, – проскрипел он, возвращая ей цилиндр. – Ладно, черт побери. Но только для того, чтобы доказать тебе, что он – безумен, и ты зря тратишь мое время. И за это время ты мне будешь должна. Очень сильно должна. Поняла?

– Поняла, – кивнула Вера. – Садись в машину.

Он бросил оценивающий взгляд на ее служебную иномарку и усмехнулся. – Я поведу свою.

– Нет, – ее тон не допускал возражений. – Сейчас мы делаем всё по-моему. Садись.

Он на секунду замер, оценивая ее, а затем, с театральным вздохом, обошел машину и устроился на пассажирском сиденье. Запах дорогой кожи его плаща смешался в салоне с запахом старой обивки и кофе.

Вера завела двигатель, и они поехали в молчании. Дождь барабанил по крыше, стирая город за стеклами. Два незнакомца, связанные лишь призраком безумного гения и общей тайной, начали свое путешествие в самое сердце тьмы. Конструктивный разговор был окончен. Начиналось партнерство.

Государственная клиника №5 встретила их гулкой, звукопоглощающей тишиной. Воздух был сперт и тяжел, пропахший хлоркой, вареной капустой и подоплекой чего-то лекарственного, сладковатого и подавляющего. Стерильные белые стены казались мягкими, а двери с массивными засовами и глазками-«кормушками» тянулись бесконечной чередой, как входы в индивидуальные склепы для разумов.

Вера шла по коридору, и каждый ее шаг отдавался в ушах неестественно громко. Рядом, погруженный в молчаливую ярость, двигался Маркиз. Его щегольской плащ и уверенная осанка выглядели здесь чужеродным, оскорбительным артефактом из другого мира. Он не смотрел по сторонам, его взгляд был устремлен вперед, но Вера чувствовала, как все его существо напряжено, как сжатая пружина.

Их проводили в палату. Дверь с тихим шипением закрылась за ними.

Комната была почти пуста. Голая белая коробка с зарешеченным окном. На металлической кровати, спиной к входу, сидел тщедушный старик. Седая шевелюра его была всклокочена. Он что-то беззвучно бормотал, водя костлявым пальцем по запотевшему стеклу, вырисовывая сложные, запутанные схемы, которые тут же расплывались и исчезали.

Сердце Веры учащенно забилось. Так вот он, призрак, преследовавший ее все эти дни. Демон или пророк.

– Кирилл Матвеевич Лебедев? – тихо, но четко произнесла она, делая шаг вперед. – Мне нужна ваша помощь.

Старик не обернулся. Его палец замер на стекле.

– Они снова уменьшили дозу сахара в каше, – его голос был хриплым, но на удивление ясным. Он повернул голову, глядя на Веру пугающе живыми, пронзительными глазами, в которых плавилась странная смесь могучего интеллекта и бездонного безумия. – Это критически сказывается на проводимости синапсов. Вы не находите?

Вера не стала спорить. Вместо ответа она достала из кармана металлический цилиндр и молча положила его на край тумбочки рядом с кроватью.

Эффект был мгновенным и пугающим. Лебедев замер, его суетливые движения разом прекратились. Взгляд, скользнув по цилиндру, прилип к нему. Его рука, лежавшая на колене, задрожала мелкой, неконтролируемой дрожью. Он смотрел на артефакт не просто с узнаванием, а с ужасом, будто видел призрака из самого кошмарного своего сна.

– Стабилизатор резонанса… – прошептал он, и его шепот был полон священного ужаса. – Где вы это нашли? Он не должен быть здесь. Он не может быть здесь.

– Что он делает? – настаивала Вера, чувствуя, как ледяная полоса мурашек пробежала по ее спине.

Лебедев медленно поднял на нее взгляд, и теперь в его глазах не было безумия – лишь холодная, безжалостная ясность гения, смотрящего в пропасть.

– Он не дает мирам слиться в тех точках, где они… протекают друг в друга. Где ткань реальности истончилась. – Он сделал паузу, изучая ее лицо. – Вы видели, да? Стекло? Кристаллизация материи – это побочный эффект. Побочный эффект мира, где энтропия работает наоборот.

Вера слушала, и ее мозг, привыкший к уликам и логическим цепочкам, отчаянно пытался найти хоть какую-то опору в этом бреду. Сумасшедший? Безусловно. Но в его безумии была своя, пугающая и безупречная логика. Он знал. Он знал все, не видя этого.

И вдруг старик оживился. Его тело затряслось, он заерзал на кровати, его пальцы забегали по одеялу, словно рисуя невидимые формулы.