Воздаяние

– Ну, ты даёшь… воощ-е-е, – удивился мальчуган. – Избили, ограбили, а ему всё мало. Тем более пошли со мной, а то ещё и не на такое напорешься. Это не город, а железный мегаполис.

Мишка тогда ещё толком не знал, что такое мегаполис, но перед глазами сразу встало что-то огромное, железное, беспощадное.

Так он познакомился с Генкой и его товарищами. Мишку оставили переночевать, но поинтересовались, зачем приехал. После его рассказа, все переглянулись.

Олег, суровый, жилистый парень, усмехнулся:

– Таких, как ты, в Москве, хоть пруд пруди. Вот и жрёт город нас, как плотву. Знаешь, сколько людей в Москве ежедневно пропадает? А детей?

– Да я хотел денег подзаработать, дома остались маленькие сестрёнки.

– «Ля у ля», – произнёс Олег.

– Что? – не понял Мишка.

– Это по-китайски – «Утро вечера мудренее».

Олег был самый ловкий и сильный в подвале. Высокий, мосластый, с упрямо вздёрнутым курносым носом, любопытный до всего. К сожалению, жизнь его изрядно потрепала, и это его раздражало. Он и сам был виноват в своих бедах из-за трудного характера, сжигающего нетерпением молодую 18-летнюю натуру.

Удивляла его улыбка, которая, словно тряпкой, стирала с лица несколько угрюмое выражение. На смену ему являлось другое – детское, доброе, как бы просящее прощение. Порою был вспыльчив, не парень – порох. Особенно вспыхивал, если кто-нибудь обижал маленьких. Сжав челюсти, он, как боевая собака, смело бросался в драку.

Пацаны робели перед ним, но и всегда могли рассчитывать на защиту. А ещё у Олега было любимое выражение: «Ля у ля», считал его китайским. В него он вкладывал и своё удовольствие, и согласие, и восхищение. Поэтому использовал во многих случаях.

Олег дал команду накормить Мишку, уложить спать. Подушки и уж тем более простыни на импровизированной лежанке отсутствовали. Укладываясь, юноша видел, как несколько пар детских глаз с интересом смотрели на него с матрацев, расстеленных на некоем подобии нар в углу. В дальнем углу группа старших ребят рубилась в карты.

Вскоре подвал навестили две девушки с сумками.

– А вот и наши девчонки-зажигалки, – весело крикнул Олег. – Красивые причёски.

– А у меня вся тела такая, – захихикала конопатая.

– И в каком это месте ты деньги берёшь? – спросил Олег, принимая сумки и оглядывая её модный прикид.

– Олеженька, – рассмеялась конопатая, – нет у тебя такого места.

– Клёвая деваха, ногастая, а попка…

– Да уж, есть за что ухватить, – послышались довольные голоса ребят. – А чего к нам такая… турбовинтовая приходишь?

Надоели эти старики приставучие, – фыркнула девчонка. – Денег много, а секса – ноль. Только пожамкают всю, обслюнявят, да ещё покусают. Кстати, вашей мелюзге я клей принесла. Пусть понюхают и поторчат всласть. А то ведут себя, как взрослые парни, а сардельки совсем маленькие. Смотри, Килька покраснел…

– Ну а ты, что застыла, как чужая? – обратился Олег к другой подружке. – Чай не впервой.

– Я не проститутка, – капризно надула та губки. – Влюбчивая я и доверчивая. А ещё – идейная.

– Идейная? – у Олега вытянулось лицо. – Это как?

– А не такая… как все. Я только для солдат.

Когда хохот утих, Олег посоветовал:

– Ты бы с ними – поаккуратнее.

– Так ведь хотца им. А мне жалко их, сердешных, – прыснула в кулачок девушка.

– И что ты с ними делаешь?

– Как что? – удивилась её подружка. – Строевым шагом ходит. А потом, вдруг странная становится, прямо на стену лезет. С неё падает, головой ударяется и теряет сознание. А солдаты этим и пользуются… фулюганы.

– Ну ладно… идейная, – хохотнул Олег. – Иди ко мне. А то у меня уже брови зачесались.

Сумки с продуктами, звякнув стеклом, успокоились под скамейкой.

Ненадолго.

Вскоре на столе появилось вино, съестное, так как девушки пожаловалась, что внутри у них всё застыло. Ребята дружно набросились на еду, зазвенели стаканы. Между обитателями подвала и гостями завязалась оживлённая беседа. Вдруг одна из девушек вскочила на лавку и со смехом начала читать стихи:

«У меня нет попы,

у меня нет тить.

Я должна работать,

чтобы как-то жить».

Когда от выпитого у ребят заблестели глаза, конопатая, призывно приподняв бровь, с придыханием заявила:

– Я сюда, что хавать пришла, стихи слушать? Кстати, одна моя подруга, обожает книги. Призналась, что когда занимается сексом, всегда смеётся, что бы при этом она не читала. Пора и нам поразмять копыта.

Мишка решил, что, по-видимому, это означает пора прогуляться. И действительно, девушки встали и призывно качая бёдрами, пошли, но в другую часть подвала. Вслед за ними, ухмыляясь поднялись несколько старших ребят.

– Не знаю куда, но знаю, что с вами, – за кокетничала длинноногая. Поправив волосы, она строго, но нарочито томно, добавила. – Ванька пусть будет первым, Женька вторым, потом… потом без разницы.

Вскоре из соседней комнаты послышалась возня, приглушённый девичий шёпот: «Дураки, только не так… я сама». Задорно визжит конопатая. Но через полчаса, с воплем: «Хватит. У меня из ушей льётся», она голая и растрёпанная, тяжело выползает из комнаты. Но пацаны, заржав, как разгорячённые жеребцы, успели схватить её за ноги и затащили к себе обратно.

Довольная мелюзга в углу молча, но хитро переглядывается. Видимо мальчишки, уже не раз, наблюдают такую картину. Но Мишка был слишком измучен, его отяжелевшие веки медленно, сами по себе закрывались. Под оживлённое жужжание голосов он мягко провалился в тёплую, чёрную яму.

Утром Олег подошёл к нему:

– Мы тут с пацанами покумекали. Можешь остаться у нас… если пройдёшь испытание.

– Какое? – коротко бросил парень.

– Раздеваешься до пояса. Мы закрываем тебя в комнате с крысой, – стал пояснять Олег. – Дадим лопату. Ты должен прибить крысу, но можешь постучать в дверь. Мы тебя выпустим. Не испугаешься – останешься с нами.

– Лопату, – Мишка стал снимать рубашку.

– Когда крысе некуда деваться, она атакует, – шепнул Генка. – И помни, эта тварь прыгает вверх на целый метр…

…Мишка убил крысу и остался жить в насквозь прокуренном и про матерённом пацанами подвале. А позже узнал, как и чем живут его новые товарищи.

Кражи, грабежи одиноких или пьяных прохожих, попрошайничество – составляли основной источник их существования. Алкогольные напитки, клей, наркотики, молодые проститутки скрашивали жуткое существование и долгие ночи. Но для Мишки всё это было необычно, а точнее – дико.

Он не участвовал в ночных «гулянках», потому как спал словно убитый. Зато уже с раннего утра его можно было увидеть на вокзале, где Мишка помогал пассажирам таскать тяжёлые чемоданы и огромные клетчатые сумки. А также на рынке, где, подружившись с узбеками, развозил на тачке овощи и зелень. Все заработанные деньги, добытые продукты он, как и все, сдавал в «общак», которым заведовал Олег.

СПЕКТАКЛЬ В МИЛИЦИИ

Однажды несколько пацанов во главе с Олегом попытались стащить продукты в большом магазине самообслуживания. Запихав консервные банки в штаны они, тесной стаей галдя, и шутливо толкая друг друга, двинулись к выходу. Посетители при виде беспризорников, испуганно прижимались к прилавкам.

«Мы ничего не брали, мы ничего не брали», – словно табор цыган, заголосили пацаны, подходя к кассе. И тут у Копейки из рваного кармана вывалилась банка тушёнки.

«В прорыв идут штрафные батальоны», – зычно крикнул Олег и, наклонив голову, бросился к выходу. Там же, получив мощный удар от охранника, кубарем отлетел в угол. Кассирша выскочила наперерез ребятам и всей своей тушей перекрыла выход. Сзади беспризорников подпирали разгорячённые покупатели.

Ребят заставили вытащить всё, что было спрятано под одеждой на стол. Затем, под присмотром охранников, повели в ближайшее отделение милиции, самых резвых награждая по ходу тумаками. Вслед им неслись ругань и оскорбления: «Обнаглели хулиганы, щенки подзаборные. Учиться не хотят». Но больше всех кричала толстая кассирша, обвиняя беспризорников в краже денег из кассы.

Всех завели в отделение милиции. По-хозяйски развалившись на стульях, пацаны начинают слушать радио. Там кто-то «сиропил» вовсю.

– Это он или она? – лениво интересуется Копейка.

– Наверное, он.

– Мужчинка. Косы поди до пят, задница – как у девки, – смеётся Олег.

– И голос – как у задницы, – заканчивает кто-то мысль.

Задорный ребячий смех рассыпается по всей комнате снежным комом, бьётся в окна, рвётся наружу. Большой синяк, украшающий подбородок Олега, начал принимать лиловый оттенок и, должно быть, чертовски болит. Серёга строит из пальцев пирамиду так тщательно, словно в ней хранится тайна Вселенной. Копейка вылизывает свои пальцы один за другим с каким-то упрямым удовлетворением. Вероятно, думая, что теперь их можно не мыть ещё неделю.

Внезапно в комнату вошёл озабоченный чем-то суровый дежурный. Не спуская прицельного взгляда с Олега, в котором сразу почувствовал главного, спросил:

– Кто взял деньги?

Пацаны молчат.

– Повторяю, – начинает заводиться дежурный, бросая пронизывающие взгляды на беспризорников. – Кто взял деньги?

В комнате струной натянулась тишина. Слышно, как на улице проехала машина, в каком-то кабинете зазвонил телефон.

– Говори, сопля прозрачная, – нависает дежурный над мальчишкой с «погонялам» Килька.

– Зачем оскорбляете. Я свободный человек, живу в свободной стране, – недовольно взвизгнул тот. – За что на баррикадах сражались?

– Ты… на баррикадах? – смеётся дежурный.

– Да, мальчишка. А может, я патроны подносил. Да я…

– Ты что… Гаврош?

– Кто-о? – морщит пацан лоб.

– Конь в пальто, – смеётся дежурный. – Книжки надо читать, а не по чужим карманам лазить.

– Да я… – бьёт хвостом Килька. – Да мы с товарищами…

– Твои товарищи в овраге лошадь доедают, – уже тише говорит офицер. – Закрой синявка свою ротовую дырень, а то муха залетит.

Килька умолк. Уголки его губ обиженно опустились, но глаза так и шарят по комнате, как прожекторы в ночи.

– Хорошо, – меняет свой тон начальник и обращается к Олегу. – Можно спросить?

– Спрашивают с лохов, а я тебе пацан реальный, – гордо вскидывает голову Олег. – С людьми хочешь базарить, мазу правильно держи.

– Это как?

– У меня можно поинтересоваться…

– Ну и кто?

– Грузчики сельпо, – теперь смеётся Олег с нарочитым пацанским скепсисом. Затем, распустив рот в беззаботную весёлую улыбку, добавляет. – На халяву бакланов разводить будешь, душнила.

Довольные своим предводителем, ребята смеются.

– Ты, берега не путай, задрот, – начинает заводиться дежурный.

Он колет взглядом пацанов, грозит обыском. Видимо, надеется, что они выдадут себя чем-нибудь. Но вместо этого начинается спектакль.

– Что давно не щупал мальчиков, – ёрничает Копейка. – Ну, пощупай, пощупай…

– Ты чмо, рвань вонючая, из какой помойки вылез, – закипает дежурный. – Босота сопливая, сын перегара, выпердыш. Тебя что, солитёр мучает?

Олег, тяжело и надрывно задышав, медленно поднялся. Его ноги широко расставлены, он похож на пирата, собирающегося ринуться на абордаж вражеского судна. Через секунду тишину в комнате с треском рвёт его голос:

– «Парус! Порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь…»

– Всё на нас, на нас! Вали! Вали начальник! – заорали пацаны, распахнув обиженные рты. – Мы родителями брошенные, мамок нету. Жаловаться нам некому. Воры, шпана, беспризорники! Такое наше званье!

– А какое вы званье ещё хотели? – рявкнул на них дежурный. – Упырки вонючие, собаки бездомные.

Это и было нужно пацанам. Оскорблённый Серёга выпрямился во весь свой маленький рост и, театрально вскидывает руки:

– Вот… видели, какое обращение? За людёв не считают! Обыском грозят. В штанах у меня ещё не смотрели?

– Да я тебя… сейчас, – дежурный, бросается к Серёге.

– Ой-ой, – театрально верещит Серёга, – только не прижимайтесь ко мне, дядя.

– Срамота-то, какая, – закатывает глаза Копейка. – Я всё матери расскажу.

– Какой такой матери… сиротка пропащая? – смеётся милиционер.

Лицо Копейки на глазах меняется. Это уже не мальчишка, а какой-то дикобраз, ощетинившийся своими шипами. Дежурный даже непроизвольно отпрянул от него:

– От тебя только вшей наберёшься. Поэтому сиди, сопи и жди своей очереди.

– Значит бить будете или на других пацанах устали? – зло усмехнулся Олег. – Давай начальник, мы к любому обращению привыкши…

– Только не бейте по голове, а то я по углам писать буду, – начинает канючить Килька.

– Всех в обезьянник, – устало командует дежурный и его большой кадык подскочил несколько раз вверх. – Сейчас приедет следователь… пусть он разбирается с этим табором.

– Зачем в обезьянник? – ноет маленький Никита.

– А ты хотел в дельфинарий? – кривит рот дежурный.

Под бдительным взором потного и толстого сержанта пацаны подходят к КПЗ (камера предварительного заключения), в народе просто – «обезьянник». С дальнего кабинета слышно: «Только не бейте… всё подпишу. Сделаю всё, что хотите».

Сержант открывает клетку и заталкивает ребят внутрь.

«Рукам воли не давай, педофил», – орут пацаны, но уставший милиционер не обращает на это внимание. Дав последнему мальчишке ногой под задницу, он ожесточённо лязгает металлической дверью. Навешивает замок и уходит, тяжело волоча ноги.

Ребята медленно оглядываются, кучкуются в углу.

В этой большой комнате решётками выгорожены три клетки, размером примерно три на четыре метра каждая. В одной сидят несколько женщин вокзально-ханыжного типа. В другой, пятеро мужиков самого разнообразного вида и возраста. В третьей, куда заключили пацанов, на скамье сидит парень, лет тридцати. С виду блатной. Каким-то нервно-цепким взглядом он внимательно разглядывает сбившихся в стайку мальчишек.

– За что замели? – резко спросил парень.

Ребята молчат.

– Вы что глухие? В уши долбитесь?

– «Ля у ля», – за всех отвечает Олег.

– В натуре… не понял.

– Это по-китайски – «Беспредельничают менты».

– Меня знаете? – спрашивает парень. Не дождавшись ответа, сам же и отвечает. – Я Корыто.

– А по нам… хоть ведро, – оскалился Олег.

– Чё такой дерзкий? Следи за базаром, волчара, а не то…

– А не то, что…

– Ливер выдавлю, – зло зашипел блатной. – Ты по ходу не всосал, чушок немытый. Жируешь не по масти, левый базар разводишь, а меня многие знают. Я бродяга конкретный, за спиной косяков нет. Меня менты сутки прессуют, расколоть не могут.

Немного помолчав, он вновь внимательно осматривает ребят, словно это чернокожие невольники на рынке.

– Что стоишь, булки жмёшь, – кивнул он Никите. – Двигай сюда, малёк.

– Зачем? – огрызнулся тот. Взгляд мальчика напоминает взгляд затравленного волчонка.

– Чё за гнилой базар? Старший говорит. Интересоваться потом будешь.

Мальчик нехотя подошёл к блатному.

– Как звать? – мерзко прищурился Корыто.

– Никита.

– На-а-а-стенька значит…

– Ты это о чём? – нервно зыркает по сторонам мальчишка, плотнее запахиваясь в рваный пиджак.

– Охренен бычара? – медленно поднимается Олег. – Отстань от пацана.

– Рамсы попутал, морда тряпичная, – зло поворачивается к нему блатной. – И кенты твои такие же. Наплодились, щенки борзые.

Олег слушает молча. Корыто, видя это, решил взять его на испуг. Закатив глаза, он цедит сквозь зубы, сохраняя при этом зверское выражение лица:

– В натуре, падла, на показуху давишь, а сам говённый… на подсосе. Да я среди фартовых по фене ботал, пока ты ещё свой пупок разматывал. Что молчишь фуфлыжник зашкаваренный?

Олег стоит, крепко сжав губы. Блатной зло сплюнул:

– Глаза не прячь лох чилийский и сюда внимательно слушай. Ты знаешь перед кем пальцы гнёшь? Я зверь травленный, поэтому всегда прав.

Видя, что Олег смолчал, но зубами скрипнул, блатной ехидно добавил:

– А… может, ты – мусор по жизни, чёрт по масти?..

Он не успел закончить, Олег одним ударом свалил его с топчана. Все пацаны набросились на лежачего блатного. Кто бьёт ногами, кто руками. Слышно только хмурое сопение и тяжёлые звуки ударов, словно кто-то отбивает мясо. «На тебе, на, на», – бьёт маленький Никита, с хрипом выдавливая из себя злость, отчаяние и боль.

Блатной пытается сопротивляться. Но под напором пацанов, закрыв голову руками, ползёт под скамейку. Там его тоже достают ноги ожесточённых ребят. Из соседних камер слышны одобрительные возгласы: «Наддай ему пацаны», «Мочи ментовскую суку».

Милиционеры лениво наблюдают. Один мрачно говорит:

– Эти беспризорники, когда дерутся, бывают более жестокими, чем взрослые. Прямо зверьки безбашенные. Забьют пацаны нашего осведомителя.

– К бабке не ходи, – подтверждает второй.

Усмехнувшись, охранники медленно поднимаются, на ходу отстёгивая от пояса «демократизаторы». Открывают дверь в клетку. Через мгновение дубинки начинают гулять по спинам и ногам пацанов. Те расползаются по углам, изрыгая пламя изо рта и дым из ноздрей.

Корыто тяжело встаёт, пытаясь оторвать от себя Никиту. Но мальчишка повис на нём, словно истерзанная крыса. Милиционер бьёт дубинкой его по голове, и Никита отваливается. Лицо его страшное, взгляд дикий. Лёжа на полу, он так похож на довольную пиявку, что насытилась кровью…

Избитого блатного переводят в клетку к мужикам. Шатаясь и испуганно оглядываясь на пацанов, он тягуче ноет: «Кого-о растим, начальник? Куда-а страна катится?»

«ОБЕЗЬЯННИК»

Жизнь в обезьяннике продолжается. Женщины, под восторженный визг которых проходила драка, успокаиваются. Одна из них, хабалистая большезадая баба, что жадно вдыхала табачный дым, выходивший из дежурки, кричит:

– Дайте закурить, уши опухли.

– Подожди, пока задница опухнет, – хохочет сержант.

В ответ женщина поворачивается к нему спиной, поднимает юбку и показывает голый зад:

– Смотри… уже опухла.

Мужчины из соседней клетки гогочут, как гуси. Даже пацаны, успокоившись от драки, обхохатываются от смеха. От изумления сержант потерял дар речи и только молча, хватает ртом воздух. Затем начинает тяжело сопеть и медленно наливаться кровью:

– Ни стыда, ни совести…

– Это ты о себе, – смеётся женщина. – Видела я, как ты задысал, слюни пустил. Глаз не мог оторвать от моих трепетных девичьих ягодиц.

– Может, когда-то и были трепетные, девичьи – хихикает сержант. – А сейчас висят, как две сморщенные сливы.

– Что-о-о? – во весь рост, как в атаку, подымается женщина. – Обидеть робкую девушку? Да, я тебя слюнявый…

Вдруг голос сержанта становится вкрадчиво мягким:

– А сколько вам лет, девушка?

– Я девушка со стажем. За двадцать.

– А точнее?

– Сорок семь.

– Считаете себя красивой?

– Не всегда.

– А точнее?

– Редко.

– Вот то-то, – смеётся сержант. – Успокойся, бабуся.

– Какая я тебе бабуся, я ещё скребуся, – недовольно верещит женщина.

– В смысле?

– В коромысле, – базарно-добродушно гогочет та. – Не знаете вы нас, женщин. И не надо меня поправлять, я не трусы.

– Женщина – взрыв, баба – петарда, – смеются мужики.

– Шайтан-баба, – щурится угрюмый узбек, скребя ногтями голову.

– Ну… собака страшная, – недоенной ослицей, ревёт сержант.

– Жена у тебя страшная, – парирует женщина. – Вот и гуляете вы, кобели.

Победно оглядев своих товарок, она призывно поднимает руки:

– Слушайте все. Дочка спрашивает мать, зачем та ночью прыгает на животе папы. Мать отвечает, что у папы начинает расти животик, вот она его и сдувает. «Зря, – отвечает дочь. – К нам приходит тётя Фая, с верхнего этажа, и снова его надувает».

После секундного молчания по клеткам прокатывается гомерический хохот. Дежурный ржёт громче, откинувшись на спинку стула. Сержант насупился и низко опустил голову.

– Никак себя узнал, – вновь задирает женщина милиционера. – Эх-х, слабый мы пол бабы, всё мужикам прощаем…

– Точно, – кричат из клетки с мужиками. – Слабый на передок…

– Нет, ребята, – утверждает кто-то. – Просто некоторые мужчины так сильно любят своих жён, что пользуются чужими, чтобы свою не изнашивать.

– Сейчас мужчинам нужно быть осторожными, – слышен чей-то голос. – В настоящее время не всё, что накрашено – женщина.

– Точно, – смеются мужики. – Дожили до вседозволенности и гадости. Скоро забудем, как настоящая баба выглядит.

Один из мужчин обращается к растрёпанной толстушке:

– Вот вы, женщина?..

– О… я загадка, окутанная тайной, – кокетничает та.

– Тем более, загадочная вы наша, у вас есть мечта?

– Есть!

– Позвольте узнать… какая?

– Похудеть!

– А что же не худеете? – удивляется мужчина, но на губах его пляшет улыбка.

– Я женщина романтичная, – смеётся толстушка. – Как же мне потом жить без мечты.

Опять неудержимый, громкий залп смеха огласил обезьянник. Смеются все, даже толстушка, без обиды и от души. Её огромные груди весело трясутся под платьем, как при синдроме «Пляска святого Витта». Затем она обращается к соседкам:

– А вы когда-нибудь кормили уток на пруду?

– Нет.

– А я постоянно кормлю, жалко мне их. Кстати даже стихи сложила:

«Улетают утки в тёплые края,

А одна не может… жирная, как я».

И опять хохот катится по камерам, гулко отскакивая от серых каменных стен.

Толстушка, открыв сумку, достаёт два батона хлеба. Передав один пацанам, второй начинает аппетитно есть сама. Батон на глазах у всех начинает уменьшаться и вскоре весь исчезает у неё во рту. Мужики недоумённо переглядываются.

«Женщина – удав», – комментирует кто-то.

В клетке, где сидят женщины, две проститутки начинают обсуждать своих клиентов. Затем, одна с хохотом вспоминает: «Зашёл ко мне вчера сосед за солью, а у меня ни соли, ни желания».

Другая женщина ей вторит: «А мне вчера в автобусе какой-то козёл в сумку залез. Я сначала не заметила, вечером сумку открываю – сидит».

Вдруг одна из проституток начинает задирать сержанта:

– А правда, что вашу дубинку ещё и «жезлом» называют?

– Да, – кивает сержант.

– Смотрите, какие параллели, – картинно охает женщина, похабно жуя жвачку. – В камасутре – это древний трактат о любви, – мужское достоинство тоже называют жезлом, только нефритовым. По телику один юморист рассказывал, что сантехник Василий, прочитав камасутру, трижды послал коллегу на нефритовый жезл и дважды – в пещеру божественного лотоса…

– Мужчина, – с томным придыханием обращается одна из женщин к сержанту. – Что вы можете посоветовать одинокой девушке, которая ищет чистой любви?

Видя, что тот упорно молчит, она сладко потягивается, демонстрируя свои красивые ноги:

– Мужчина, а вы не желаете отнести меня в стог? Вам, как блюстителю правопорядка, я обещаю, что буду по девичьи стыдливой и робкой…

– Ну, это в камасутре, там всё поэтично, – перебивает её другая женщина. – А у этих ментов нет нефритового жезла, у них больше – нескафе, да и та резиновая…

Вновь хохот волной катится по клеткам обезьянника. Охранники слушают молча, но дышат тяжело и надрывно.

Из мужской камеры слышен экспромт:

«В камасутре много интересных поз.

Жаль у нас с женою – остеохондроз».

– Нет, – продолжает разговор одна из проституток, – настоящий мужчина, он в любой ситуации, всегда мужчина. Недавно выбираю косметику в магазине. Подходят три потрёпанных мужичка, одним словом – «синяки». Делают заказ. Продавщица привычно выносит им флаконы с тройным одеколоном. Вдруг один просит: «Пожалуйста, ещё ландышевую настойку». «Ландышевую-то, зачем?», – удивляется продавщица и слышит в ответ: «Будут женщины».

Из клетки, где сидят мужчины, слышны голоса:

– А вы знаете, как определить пол котёнка?

– Посмотреть на его письку.

– Что вы такое говорите, как вам не стыдно, – визжит проститутка. – Рядом дети.

– Хлопните его по попке, – объясняет кто-то. – Если он побежал, то это кот. Если побежала – то кошечка.

Теперь первыми начинают гоготать милиционеры.

В клетку к пацанам заталкивают двух грязных бичей. Те привычно укладываются в углу на пол и засыпают. Кто знает, когда им придётся ещё поспать под крышей.

– Ребята, слышали новый политический анекдот? – говорит интеллигентного вида мужчина.

– Давай, сейчас всё можно, – смеются мужики. – Демократия.

– В цирке иллюзионист Кио показывают новый аттракцион, – начинает мужчина. – На арену выводят здоровенного мужика, через плечо у него красная лента с надписью «Коммунист». Кладут этого мужика в большой ящик и распиливают. Затем открывают и из ящика выскакивают…