Гнев терпеливых

Несмотря на кажущийся оптимизм последних месяцев, реальных перспектив нормального и относительно безопасного существования, не говоря уже о поступательном развитии, для страны не существовало. Время и события на всей планете ускорялись с невиданной и непрогнозируемой силой. За последние сто лет Земля вновь была «беременной» очередной Мировой войной. Войной всех и со всеми. Мир определённо сходил с ума, сам того не замечая. И вместо того, чтобы хоть попытаться притормозить наступление всеобщего Апокалипсиса, он всё время подталкивал и подталкивал себя к неминуемому краю пропасти.

Потенциальных очагов возникновения Третьей Мировой войны было несколько. Арабо-израильский и ирано-израильский конфликты, вялотекущие до сих пор, вот-вот грозили перерасти в крупномасштабные боевые действия с применением, на этот раз, ядерного оружия с обеих сторон. Премьер-министр Израиля уже в открытую грозит развязать ближневосточную бойню из-за всё более растущей военной мощи Ирана. О том, что к этому конфликту с обеих сторон тут же примкнут мусульманские страны Ближнего Востока и Северной Африки, можно даже и не гадать. Неспроста же они все так усиленно вооружались на протяжении последних двух десятков лет.

Второй потенциальный очаг тоже находился неподалёку – на границе между Индией и Пакистаном. Хитрые англичане, формально покидая когда-то колонизированную ими Большую Индию, так расчертили её границы между религиозным и этнически различным населением, что эта территория стала едва ли не навсегда «горячей» точкой, в любой момент угрожавшей вспыхнуть ядерным пламенем.

К этому можно добавить то разгорающийся, то моментально затихающий конфликт между, той же самой Индией и Китаем за, никому, по сути, не нужный из-за невозможности проживания, клочок высокогорья. Ещё одним потенциально опасным местом для возникновения кровавой бойни служит конфликт между Китаем и Тайванем и плюс к этому неутихающие раздоры за контроль над Малаккским проливом и Южно-Китайским морем. Американцы из кожи вон лезут, чтобы не допустить мирного воссоединения Китая с Тайванем, где находится всемирно известное производство микрочипов для современной электроники. И все хотят контролировать морские торговые потоки, приносящие триллионные прибыли и проходящие по морской акватории оспариваемой Китаем. Здесь ему противостоит целая коалиция из прилегающих стран под предводительством Соединённых Штатов, которые даже не скрывают намерений применить все имеющиеся в их распоряжении средства поражения, включая ядерные, если только Китай попытается более активно отстаивать свои интересы. И та и другая сторона заявляют о бескомпромиссности своих позиций, подкреплённых ядерным мечом. А теперь, как выяснилось, и не только ядерным.

Плохи были дела и на территории самого гегемона. Скандал на последних выборах президента обнажил острый антагонизм не только между традиционными партиями, представленными в Конгрессе, но и между этническими слоями, Севером и Югом, Западом и Востоком. Некоторые из местных оракулов уже в открытую пророчат гражданскую войну, для развязывания которой не хватает только повода, вроде убийства Джорджа Флойда . Всё это усугублялось бесконтрольной миграцией со стороны Мексики и откровенным сепаратизмом некоторых штатов. Если ко всему этому безобразию наложить политику ФРС с её «количественным смягчением» , то новому президенту США мог бы позавидовать только безумец.

Но самым вероятным местом, где могла бы начаться Третья Мировая война, была, безусловно, Украина. И хотя активная фаза боев поутихла, ограничиваясь артиллерийскими дуэлями, ни для кого не было секретом, что две противоборствующие силы день и ночь копят и сосредотачивают силы на ЛБС , для решительного броска в ту или иную сторону. Это была своеобразная игра в «гляделки», кто из противников моргнёт первым и начнёт активные боевые действия с применением конвенционального оружия. На стороне Киева стояла вся мощь Североатлантического блока, который снабжал своего «подопечного» всеми видами современного оружия, а также «дикими гусями» из различных ЧВК. За спиной ополченцев стояла Россия – могучая, сумрачная и непредсказуемая, но изрядно потрёпанная «сердюковскими» реформами. Опасность этого противостояния заключалась в том, что при относительно равных военно-технических и мобилизационных ресурсах , у каждой из сторон, в случае возникновения тупиковой ситуации на фронте, мог возникнуть соблазн применить на поле боя ТЯО . А там уже и до применения стратегического ядерного оружия путь не долог. И все прекрасно понимали, что в отличие от иных потенциально опасных очагов возникновения глобального конфликта, этот был, пожалуй, самым страшным и неизбежным.

Так что, как говорится «погреб вырыт, порох – есть, осталось только поднести фитиль».

Все эти нелицеприятные мысли копошились в воспалённом мозгу Афанасьева. И чем дальше он думал, тем увереннее складывался алгоритм его возможных действий на ближнюю, среднюю и дальнюю перспективу. Нерадостная картина будущего мира осторожно прорисовывалась в его сознании. И если бы не сегодняшнее сообщение разведки, он так и продолжал бы грезить о почти несбыточном и фэнтезийном. Теперь же он был абсолютно уверен в правильности своих мечтаний, которые требовали своего срочного воплощения. И каким бы мощным и непобедимым, на первый взгляд, не казалось оружие, попавшее ему в руки, благодаря стараниям учёных энтузиастов, но и оно, в конечном счёте, не являлось панацеей. На одну хитрую задумку у противника всегда найдётся не менее хитрый контраргумент. Вот и сейчас ему предоставился случай убедиться в этом воочию. Спустили, если можно так выразиться, с неба на землю. И вот все эти протонные ускорители, управляемые плазмоиды, такие технологичные и грозные, лежат на одной чаше весов, а на другой – простая запаянная стеклянная колба с мутной жижицей на дне. Но стрелка весов не спешит склоняться в ту или иную сторону, ибо сама не знает, что в итоге окажется фатальней для человечества. Теперь самой актуальной задачей для него, как правителя и для всей страны, на ближайшие годы, становилось претворение в жизнь плана «Б». Этот план совершенно спонтанно зародился у него в голове сразу, как только он узнал о существовании прохода, то ли в далёкое прошлое, то ли, вообще, в параллельный мир. Тогда, несколько месяцев назад, на том совещании в узком кругу этот план начал выкристаллизовываться в его мозгу окончательно. Он хорошо помнил, как его соратники обуянные восторгом наперебой предлагали варианты использования «новых территорий». Каждый предлагал варианты исходя из своей компетенции. Юрьев – не столько военный, как умелый хозяйственник предлагал высадиться в районе Аравийского полуострова, в те времена практически незаселённого, по которому изредка бродили караваны бедуинов, и срочно начать бурение нефтяных скважин. Предлагал на полном серьёзе, даже не вникая в вопрос о возможности протянуть трубопровод из прошлого в будущее. Его можно было понять. «Нефтяная» война с Саудитами, хоть и приутихла, но не прекратилась, да и сведения о собственных запасах сырья не слишком радовали в долгосрочной перспективе. Рудов, переживавший по поводу «старения» ядерного арсенала, изо всех сил рвался открыть в прошлом полигон для широких и массовых испытаний старых и новых боеголовок. Заражённый манией преследования Тучков, запыхавшийся отлавливать шпионов всех мастей, лезущих выведать наши военно-промышленные секреты, а вместе с ними и наших учёных, погнавшихся за деньгами, предлагал перевести в «иномирье» все КБ с наиболее квалифицированными кадрами. «Чахнувший над златом» Барышев мечтал переправить в относительно спокойные, с его точки зрения времена, все собранные им сокровища, включая ценности Гохрана. Славянофил и любитель истории – Костюченков, хотел попасть в прошлое, чтобы собственноручно консолидировать разрозненные племена предков, чтобы задолго до Рюрика начать формировать самое могущественное государство древнего мира, стержнем которого были бы славяне. В общем, каждый исходил из своего личного жизненного опыта и разумения. И только сам Афанасьев, да ещё примкнувшая к нему Николаева, помалкивали, ничем не выдавая своих тайных желаний. Какие мысли витали в голове у «виновницы» торжества, Валерий Васильевич судить не брался, да и разглядеть эмоции на лице старушки, испещрённом морщинами, было весьма затруднительным занятием.

Вот именно тогда, сидя в окружении галдящих, как школяры соратников, у него и сформировался первоначальный контур плана. И план заключался в переселении, не много не мало, а всей России на территорию НОВОГО МИРА. Основой плана послужило объективное видение окружающего мира. Он прекрасно понимал, что, как не оттягивай и не изворачивайся, а избежать участия в предстоящей мировой бойне не удастся. Тем более, что именно территории России гарантированно предстояло стать полем боя. Даже, если ты не хочешь воевать, то тебя всё равно заставят, тем или иным способом, ретивые соседи по планете, которые своё добро уже проели, а теперь зарятся на твои закрома. И отбиться от них, если навалятся скопом, не будет никакой возможности без применения стратегических ядерных средств. А это, как известно, игра с нулевым счётом, ибо даже, если и выйдешь из неё победителем, то недолго проживёшь на руинах ядерного Апокалипсиса. В то, что противник даст развернуть к тому времени полноценную орбитальную группировку протонных ускорителей, он верил с большим трудом. Наоборот, начало развёртывания этой группировки, как раз и может спровоцировать американцев на начало боевых действий раньше намеченных планов. У Афанасьева не было на этот счёт никаких иллюзий, потому что на месте противника он поступил бы точно также. Нельзя сказать, что в данном случае установка протонного ускорителя стала бесполезной. Нет, конечно. Она могла исправно служить сдерживающим фактором для потенциальных любителей порезвиться на бескрайних просторах русской равнины. Но быть извечным и гарантированным пугалом для потенциального агрессора она быть уже не могла. Пройдёт пять, максимум десять лет и натовцы непременно додумаются до чего-нибудь подобного. А если ещё к тому времени они обуздают созданный ими вирус, или вообще изобретут нечто иное в этом роде, то тогда пишите письма до востребования. Тогда начнётся настоящая гонка на выживание. И кто ударит первым, в этом смертельном поединке, тот и победит, в конечном итоге.

План, зародившийся в его голове, разумеется, был сколь грандиозным, столь же безумным, с точки зрения любого руководителя страны, даже захудалой. На подобное мог решиться только Иосиф Виссарионович, когда эвакуировал половину страны за Урал. И если с одной стороны, ему, в условиях войны было тяжело провернуть эту грандиозную операцию по эвакуации тысяч предприятий и миллионов людей в неимоверно сжатые сроки, то с другой – было куда легче, чем по задумке Афанасьева. Легче в том плане, что к 1941-му году промышленное производство было ещё не так развито, как к концу первой четверти XXI века. К тому же требовалось эвакуировать только половину страны, а не всю (Афанасьев не желал оставлять этому миру ничего, хоть сколько-нибудь ценного). Народ в те времена был не избалован бытовыми излишествами и лёгок на подъём. Афанасьеву же предстояло решить задачу, куда более сложную. Мало того, что ему предстояло перебазировать всю страну (он почему-то не сомневался, что это его решение поддержат все соратники), но и сделать это настолько скрытно, чтобы не возбудить у недругов острого приступа любопытства, который может их сподвигнуть к более решительным шагам против России. Одновременно с этим, ему было проще решить эту задачу, чем его усатому предшественнику. Во-первых, потому, что его идея, так или иначе, но перекликалась с общим настроем Президиума, а во-вторых, эвакуационные мощности современной России позволяли спешно, но без суеты осуществить задуманное, при относительном сохранении тайны, хотя бы на первом этапе. Радикальное сокращение коммуникативных связей частично парализовало вражескую агентуру, работающую внутри страны, а современные средства РЭБ, например, такие, как «Тобол» и «Самарканд», гарантировали защиту от всевидящего ока спутников-разведчиков. Сплошное поле засветки было крайне эффективным, и средств его преодолеть у противника не было. Любопытные иностранцы лишались возможности наблюдать за тем, что там, у русских происходит на земле. Лишь бы всё без паники обошлось. Дело оставалось за малым – выяснить, возможно ли массовое переселение в иной мир без последствий для его обитателей и самих вынужденных переселенцев? А также выяснить пропускную возможность имеющегося портала и тех порталов, которые можно будет открыть в ближайшее время. Но для начала необходимо было связаться с самой Николаевой и узнать, как продвигаются дела по исследованию потустороннего мира. И в данном случае, Афанасьева никак не интересовал вопрос: мир ли это нашего прошлого или параллельное пространство и время.

Неожиданно вспомнились слова Вероники, сказанные ею месяц назад. Он тогда случайно оставил на тумбочке возле кровати фантастический роман о «попаданцах», герои которого очутились в далёком и неизведанном мире. Она сначала из любопытства, свойственного всем особям её пола, пролистала мельком его страницы, а потом заинтересовалась написанным всерьёз. Уже после, в порыве нежности, и редко встречающейся женской откровенности, она помечтала вслух о том, как было бы здорово, им вдвоём оказаться в каком-нибудь далёком и неосвоенном мире, где бродят опасные хищники и летают стрелы дикарей. В мире, где преданность и верность надо ежедневно доказывать поступками, а слова о любви являются не просто дежурной лаской, но устоявшейся жизненной позицией. Его она тогда представляла в образе древнерусского витязя, одетого в кольчугу и шлем, с луком в мозолистых руках, а себя – в качестве не только верной спутницы по жизни, но и бесстрашного оруженосца, прикрывающего витязю спину и подающего тому очередные стрелы. Он тогда поглядел на неё и ничего не сказал, отнеся всё сказанное ей к излишней женской экзальтации во время беременности. А сейчас, по прошествии месяца, её слова выглядели почти пророческими. «Что ж, Вероника Степановна, возможно, вы не так уж и далеки от истины в своих мечтаниях», – подумал он, продолжая размышлять о трудном и неизбежном грядущем.

– Любое возможное – неизбежно, – тихо под нос произнёс он сентенцию, неизвестно, где и как подхваченную им, и с тех пор полюбившуюся.

Затем его мысли плавно перескочили на Веронику и всё, что с ней связано. Мысли были настолько далёкие от первоначальной темы, что у него от неловкости и внутреннего стыда покраснели уши. Да, так, что он даже воровато оглянулся – не видит ли кто его нерабочего состояния.

Глава 76

I.

Там же

Неизвестно, сколько бы он ещё пребывал в подобной прострации, если бы писк селекторной связи:

– Товарищ Верховный, вы просили не беспокоить, но с вами настойчиво хотят связаться из Аппарата Президента .

– Соединяйте, – коротко бросил он в ответ, поморщившись от того, что его мысли, хоть и далёкие от государственных дел, прервали таким бесцеремонным образом.

Незнакомый голос кого-то из сотрудников (видимо, молодого и неопытного) начал длинно и сбивчиво объяснять причину звонка:

– Товарищ Глава Высше…

– Короче, – рыкнул Афанасьев, не любивший никогда пышное титулование, чем ещё больше смутил говорящего.

– Э-э-э, товарищ, – начал он было вновь, и осекся. – Мы, у себя в Аппарате, неделю назад, получили письмо от главного врача военного госпиталя имени Бурденко – академика Баха Алексея Германовича, – замялся сотрудник.

– И?! – нетерпеливо вопросил диктатор.

– Дело в том, что академик просит вас дать ему аудиенцию. Мы, его просьбу поставили в очередь на тот день, когда вы ведёте личный приём и уведомили его об этом в надлежащем порядке, – продолжал тянуть кобылы хвост чиновник.

– Ещё, короче! – подстегнул его Афанасьев.

– А утром он пришёл сам, и требует немедленной встречи с вами. Академик – всеми уважаемый человек и мы не посмели, тем более…

– Что, тем более?! – не выдержал и взорвался Верховный. – Что там у них в больнице стряслось, что это потребовало от меня личного вмешательства?! Они, что, там, белены объелись?! Или мне больше заняться нечем?! – распалился до небес Валерий Васильевич.

– Простите, пожалуйста, товарищ Верховный, – залепетал извинения клерк. – Он сказал, что дело чрезвычайной важности и касается Председателя КГБ – Николая Павловича Тучкова.

– Тучкова?! – повторил Афанасьев с недоумением, будто со всего маху налетел на стену.

– Да-да, – почти обрадовался аппаратчик, – именно так и сказал. Мы не посмели ему отказать и отправили его к вам. Сейчас он уже, наверное, у вас там, на КПП.

– Ясно. Спасибо, – чуть смягчившись, кинул он в трубку перед тем, как положить её на рычаг. Одновременно с этим, он опять нажал на кнопку селектора. – Актенарх Иртеньевич, свяжись с начальником караула там у нас внизу на КПП и узнай, явился ли академик Алексей Германович Бах. Если он уже там, то пусть немедленно препроводят ко мне со всем почтением.

– Сейчас узнаю, товарищ Верховный, – отозвался Фетисов.

Не прошло и минуты, как адъютант вновь включился:

– Товарищ Верховный, академика сейчас доставят.

– Хорошо, – коротко ответил Афанасьев, вставая из-за стола.

Приказа сервировать стол для встречи гостя отдавать не стал, ибо не без причины подозревал, что разговор предстоит сугубо деловой. Одновременно с этим, заслуженного учёного-медика не хотелось обижать высокомерием, поэтому он решил встретить его стоя посреди кабинета, как радушный хозяин. Вскоре дверь открылась, и на пороге возник Фетисов. Вытянувшись по струнке, он голосом профессионального глашатая, даже не произнёс, а возвестил, выпучивая глаза для придания большего эффекта:

– Академик РАМН, член-корреспондент АН Российской Федерации, заслуженный врач Российской Федерации, профессор, Главный врач Главного военного клинического госпиталя имени Бурденко – Алексей Германович Бах! – выпалил он без запинки, сделав ударение на последнем слове, будто выстрелив из картечницы.

После чего посторонился, пропуская вперёд невысокого и кругленького, словно колобок, старичка с традиционной седенькой бородкой типичного профессора, каким его рисовали ещё с 30-х годов прошлого века. Афанасьев и сам был невысокого роста (танкист ведь), но академик был, пожалуй, на пару сантиметров ниже его самого. Трудно сказать, сколько лет ему было на самом деле. Такие старички-живчики до последнего сохраняли в себе подвижность тела и неопределяемый по лицу возраст. Ему можно было спокойно дать, как шестьдесят, так и семьдесят лет (на самом деле – под восемьдесят!). Академик, подобно всем врачам-клиницистам, наплевательски относился к соблюдению мер эпидемиологической безопасности, а потому демонстративно не стал надевать маску, придя на приём к высшему руководству страны. Афанасьев с досадой отметил про себя, что не успел заглянуть в интернет, чтобы узнать о посетителе, как можно больше. Но внешне он никак не проявил своей оплошности. Напротив, изобразив на лице максимум радушия и гостеприимности, он поспешил тому навстречу, протягивая вперёд сразу обе руки.

– Рад! Очень рад! – забасил хозяин кабинета, потрясая профессорские руки. К своему явному удивлению, руки профессора отнюдь не походили на руки кабинетного учёного. Несмотря на то, что они не были большими, их ответное пожатие было крепким и уверенным, а ладони были шершавыми, как наждачная бумага. Сразу было видно, что старикан до сих пор уверенно держит в руках скальпель. Главный врач военного госпиталя, несмотря на то, что носил звание генерал-лейтенанта, одет был в гражданский костюм, и это обстоятельство тоже не укрылось от бдительного ока диктатора.

– Вы простите меня, дорогой профессор, что за суетою дел, не удосужился посетить ваше заведение и поближе познакомиться с вами и вашим прославленным коллективом, – продолжал он приветственно гудеть, всё ещё держа руки академика в своих ладонях.

– Уж лучше мы к вам, чем вы к нам! – весело и бодро отозвался старичок, демонстрируя своё чувство юмора. Голос у него был, как колокольчик, который звенел, но при этом был приятен на слух.

– Верно-верно! – засмеялся Афанасьев незамысловатой шутке учёного мужа. – Проходите, располагайтесь, – указал он старичку на креслице возле приставного стола и, не дожидаясь профессора, сам плюхнулся в кресло напротив.

–– Я, признаться, уже неделю, как добиваюсь, встречи с вами, – слегка укорил диктатора эскулап, удобно располагаясь в кресле для обстоятельного разговора. А то, что разговор будет обстоятельный, говорила свёрнутая в трубку стопка бумаг, которую он тут же достал из внутреннего кармана серого в ёлочку пиджака. – Простите, – уловил он взгляд Афанасьева, – кейс и папку у меня ваша охрана задержала, разрешив взять с собой только бумаги.

Афанасьев мельком бросил взгляд на стопку бумаг, лежащих перед академиком, но смог только разглядеть какие-то непонятные графики, сопровождаемые убористым шрифтом. Спрашивать ни о чем не стал. Раз профессор приволок с собой эти бумаги, значит, придёт время и для пояснений о том, что в них написано.

– Не сердитесь на них, – горько улыбнулся диктатор, – они просто слишком рьяно исполняют свои обязанности. А вот то, что вы целую неделю не могли ко мне попасть, то это, действительно, сущее безобразие, – развёл он руками, как бы признавая свою личную вину. – Бюрократия! Что с ней поделать? Пока узнают, пока проверят, пока поставят в очередь…

– Да, – покивал в ответ головой старичок. – Бюрократия – вещь и вредная и полезная одновременно. Вредная из-за волокиты и полезная из-за того, что отсеивает порой сиюминутное и ненужное, иначе бы «ходоки» со всей страны взяли бы вас в осаду, как князь Потёмкин Бендеры , – выказал Бах недюжинные исторические познания.

– Вот именно, – согласился с мнением маститого учёного Верховный и тут же, чтобы не терять времени даром направил беседу в нужную колею. – Но мне сказали, что у вас срочное дело, касающееся нашего товарища.

– Да, – тут же подобрался в кресле Алексей Германович, – речь идёт о Николае Павловиче Тучкове. – Он – милейший человек, несмотря на свою должность. И я, конечно, мог бы воспользоваться его коммуникативными связями, чтобы выйти прямо на вас, но посчитал для себя это выходящим за рамки этики.

Афанасьев с нескрываемым уважением воззрился на Баха. Помимо непритязательности и простоты в общении, было в нем всё же что-то аристократическое. «Старинушка, видимо, из рода какого-нибудь обедневшего немецкого рыцаря», – подумал про себя Валерий Васильевич, а вслух произнёс будничное:

– Ну, что же, рассказывайте, что там стряслось с нашим общим другом в «лазоревом мундире» .

– Я, собственно говоря, за тем и добивался этой встречи, чтобы прояснить для себя кое-какие факты, прежде чем поделиться своей информацией, – окончательно навёл тень на плетень старичок.

– Э-э-э, – замешкался Афанасьев, непривыкший к такой манере общения. Обычно так разговаривают руководители соперничающих разведок, перед тем как обменяться секретными сведениями. – Чем же я могу вам помочь, Алексей Германович? – округлил он глаза в честном недоумении, хотя внутри уже начал подозревать, куда могут завести нити предстоящего разговора. И ему очень не хотелось, кого бы то ни было ещё посвящать в тайну существования «портала».

Бах поёрзал на своём креслице, собираясь с мыслями, а затем начал осторожно подходить к сути дела:

– Товарищ Глава Вы…

– Да, будет вам, Алексей Германович с величаниями-то, – отмахнулся диктатор. – Не на дипломатическом приёме. Давайте, будем проще?

– Хорошо, давайте, – согласился академик. – Валерий Васильевич, по словам Николая Павловича, именно вы явились инициатором его полного медицинского обследования. Это так?

– Верно, – не стал запираться Афанасьев. – Я направил его к вам.

– А, тогда скажите, почему именно к нам, ведь у Комитета Госбезопасности имеется своя ведомственная клиника, в которой специалисты ничуть не хуже, чем у нас – военных медиков? – спросил он, при этом лукаво сощурившись и слегка склонив голову набок, как это обычно делают собаки, когда пытаются понять, о чем говорит хозяин.

– Видите ли, в чем дело Алексей Германович, – покрутил носом Верховный, собираясь с мыслями. – Да, мог бы направить и в клинику Девятого Управления , где имеются свои высококлассные специалисты. Но направив именно к вам своего друга и соратника, я, прежде всего, хотел получить объективную картину его внутреннего состояния. Картину, независимую от ведомственной соподчинённости. Вы меня понимаете?

– Отлично понимаю, Валерий Васильевич, – наклонил свою седую голову врач. – Так же хорошо понимаю и то, что наш с вами общий знакомый стал объектом неких экспериментов. По своей или по чужой воле – это уже совсем другой вопрос. Но то, что он подвергся некоему воздействию со стороны это факт, от которого нам с вами не уйти.