Уроки деда (книга в книге). Премия им. А. П. Чехова

Как-то в городе, куда мы приехали с Дедом по его служебной надобности, но успели сходить в кино и поесть наивкуснейшего пломбира, случай произошел, подтверждающий мудрое, но горькое предвидение Деда. Баловал он нас, внуков, и учил жизни. По пути, на привокзальной площади, повстречался нам сутулый мужичек, с Дедом видать одного возраста.

– Здорово, Василий! – радостно окликнул тот.

– Здорово, коль не шутишь, – буркнул Дед, ускорил шаг и меня в спину подтолкнул, – на дизель опаздываем.

Дизель – это маленький двухвагонный, сопящий воздухом и кашляющий дымом поездок, на котором до деревенской станции, и не станции – а просто остановки в лесу, чуть больше получаса, а пешком – часа полтора с гаком.

Я уж точно знал точно, что сегодня было запланировано часа полтора с гаком. Но – поспешали мы, шире шаг. Увидев, павильон «Пиво- воды», Дед уверенно направился к нему. И я – тоже. Одна была радость-надежда, там продавали душистую грушевую газировку. Умопомрачительно сладкую, вкусную, как- будто скушал саму грушу, булькающую и с прыгающими мелкими воздушными шариками над поверхностью в большом, как взрослые звали, «мухинском» стакане.

А служила там продавщицей, одна из старших маминых сестер – тетя Таня. Догадались все уже – дочь Деда, перебравшаяся из деревеньки в город.

– Ой, Батя, здравствуй! – обрадовалась тетя Таня, – Как дома, как Мама, здоровы все?

– Хорошо все, здоровы… – продолжал бурчать почему-то Дед. – Сама то как, зять не обижает? – чуть смягчился Дед. – Нам -как всегда.

– А Мама не заругает? – улыбнулась тетя Таня, наливая большой бокал янтарного пива и «мухинский» стакан душистой грушевой газировки.

– А кто ей скажет? Разве ты отпишешь? —хитро прищурившись, спросил Дед, – За полтора часа от пива и запаха не станет, а доносчиков среди нас нет. – вручая мне стакан газировки, уже хитро посмотрел на меня.

– Да я ничего не скажу. Привет передавай всем. Ой, Бать, не нужно. – затараторила тетя Таня, увидев как Дед достал из кармана мелочь и звякнул ее на расчетное блюдечко.

– Надо! – утвердил действие Дед. – Пошли.

Мы подошли к окну и с наслаждением стали употреблять. К окошку, так как все стойки были в павильоне – мне три раза прыгнуть вверх. Только Деду по росту. А детских столиков и подавно не предусматривалось.

Увидев мой довольный, но вопрошающий взгляд, Дед, наконец, решил пояснить случившееся.

– Полицаем он служил в войну, внучок. Сволочь… Но недавно отпустили, реабилитировали… На вокзале теперь дворником служит, гнида… Зря их отпускают… Не дай Бог, снова все повторится. Оно из-за таких- то и начинается, а заканчивать через кровь и смерть приходится. В деревню не вертается, знает, что жизни там не будет. Народ помнит сердцем. Власть простила, люди не простят. Ну ладно, пошли, коль допили. Неси стакан и кружку тетке.

Я шустро подбежал к прилавку, поставил сосуды и к двери, где Дед уже стоял, ее распахнув.

– Прощевай, доча! Твоим всем привет наш. Пиши или приезжай, коли что… Дома всегда ждут.

– Приеду, под осень, пап, с внуками. Отпуск у меня будет. Доброй дороги.

И пошагали мы с Дедом до нашей деревеньки. Путь, с точки зрения человека непривычного, долгий, но для того, кто на дню километров по двадцать-тридцать отмахивает- дело простое.

В этот раз шел Дед молча, обычно что-то рассказывал, что-то обсуждали мы в пути-дороге. Видно, что-то он вспоминал, о чем-то думал, размышлял… Я не приставал с расспросами. Так и дошли мы до поворота на лесную тропку, что повела нас прямо к деревне.

– Дед, смотри, под кустом человек лежит, – оторвал я все же его от долгих раздумий.

Шагах в пяти от тропы, в траве под кустом дикой акации лежал человек.

– Так, внук, стой тут. Я пойду гляну, вдруг чего случилось.

Вечер. Смеркается. Место совсем не для того, чтобы кто-то прилег отдохнуть. Дед подошел, нагнулся, потеребил лежащее тело. Развернул тело лицом к небу. Поднял валявшийся рядом маленький, обшарпанный чемоданчик, с какими ходили тогда железнодорожники, положил его под голову телу и улыбаясь вернулся на тропу ко мне.

– Это путеец наш Федор. Опять видно после смены с товарищами перебрал. Отдыхает. Ох, Марфа ему задаст. Нормально, дышит. Спит. Придется нам с тобой крюка дать, к Марфе заглянуть. Чтоб не волновалась. Проспится, придет. Не зима. Счас ночью тепло как днем.

– Дед, а вдруг зверье? Может его отнесем домой?

– Нет. Зверь здесь не ходит. Дома близко. Народу много ходит. Зверь нынче в лесу, подальше. Пропитания хватает. Да и пьяный Федор вряд ли по вкусу кому придется. Мы с тобой его не дотащим. В нем под два метра росту и весу пудов за шесть. Пойдем. Марфе скажем, она с сыновьями решит, что делать. У них телега и лошадь есть.

И пошли мы дальше- до Марфы. До-сказано громко. Ближе к железнодорожным путям, фактически обратно тому, откуда мы шли, стояло несколько старых бараков, где жили железнодорожники. Со временем обросли бараки хозяйственными постройками, разрослись семьи. Так и образовался Путейский хутор.

Марфа оказалась дома. Встревожено встретила Деда. Но тот ее сразу успокоил.

– Здравствуй, Марфа. Федор твой хоть и баран, но вес у него не бараний. Не дотащить. Он тут недалече, на развилке под акацией отдыхает. Видать праздник у них был, али у вас горе какое?

– Ох, Василий, все ты шуткуешь. Доброго тебе вечера за добрую весть. Хорошо у нас все. Да вот Федора заждалась, уж волноваться стали. К обеду ждали. У него то смена по утру закончилась. Говорил у друга день рождения, отметим, к обеду будет. Наотмечались, значит. Ох, уж непутевый путеец мой. С сынами поедем, заберем. Проспится, уж я ему то ….

– Ну, ты, сильно то не шуми. Сама знаешь, Федор – мужик достойный. Эшелонов шесть под откос пустил, пока партизанили… А, уж сколько путей отремонтировал – не посчитать. Две у него слабости то по жизни – ты да добрая самогоночка. В этом с ним никто состязаться не может. Видно, путейцы опять его на спор развели, кто больше выпьет. Чемоданчик его рабочий тяжелый, видать выиграл. От Насти тебе поклон. Пойдем мы, а то и нас искать начнут. Доброго вам всем вечера.

– Спасибо, Василий. От меня Насти поклонись. Храни вас с Настей и семью вашу Бог. Может вас подвезти? Телегу уж сыны запрягли.

– Не, нужно. Через полчаса дома будем. Бывайте.

И пошли мы от ворот дома Марфы до своего дому. Марфа с сынами на телеге влево, а мы с Дедом, через лесок, направо.

Старая калитка нас с Дедом пустила, но осуждающе обскрипела. Давно уж хозяйка ожидает, волнуется.

Бабушка в летней кухне у стола, на стульчике. В доме уж свет в окнах.

– Мать, не серчай. Голубя почтового тебе ж не пошлешь, а почтальон дня через три после нас пришел бы. К Марфе пришлось зайти, Федор на полпути с работы отдыхать улегся… Поклон тебе от Марфы. Прости уж нас, задержались.

– Ладно, путешественники. Давайте за стол- вечерить. Маша с детьми на ужин пришла. Уж заждались. В доме в домино играют. Я покличу. Одно мне хорошо – Полкан в будке спокойно спит, значит с вами все хорошо. Если б что с вами, он уж с будкой умчался до вас. Цепь- не удержала. Да ты уж и не в будке, охранник.

У ног, присевшего на скамью Деда, уже лежал всеобщий любимец и хранитель двора – Полкан. Пес умнейший, породы неведомой. Таких как я на себе двоих возил. А зимой, на санках, по пять таскал. Внучатое стадо пас и охранял не хуже овчарки-пастуха. Семью, да двор в обиду никому не давал. На цепи Дед его не держал, но без него Полкан за калитку ни шагу. Только если Дед нас охранять поручал. Рассказывал он, что егеря, давно, отстреляли волчью семью, что скотину резала по окрестным деревням. Оказалось, что самка старшая в семье их – собака. В логове Дед щенка нашел и забрал себе. Губить не дал. Подрос Полкан- ни волк, ни собака. Отец у него волк, а мать – собака. Вот и получается, что волкособ он. Собаки деревенские его побаивались, да и народ остерегался. Но, Полкан добрых людей, видно, по запаху чуял. Добрых он не трогал, бывало и помогал. Как-то под вечер у соседки Агафьи поросенок Борька куда-то запропастился. Заволновалась Агафья к Деду за помощью пришла. Дед только и сказал: «Полкан, ищи Борьку!» Через четверть часа притащил волкособ Борьку за ухо к Агафье, сдал, а на ухе ни царапинки.