Зеркало Эхо: Проклятие тринадцати отражений

Зеркало взрывается. Осколки впиваются в стену, складываясь в карту: усадьба Ворон и клиника соединены линией из волос, пересекающей координаты. В центре – колодец, из которого торчит рука с серпом, а на лезвии… свежая гравировка XIV.

– Выбирай, – Элиза обнимает Марию сзади, её тело липкое, как смола. – Сжечь клинику и освободить Лик… – Губы касаются розы на груди, глаз в бутоне закатывается от наслаждения, – …или стать мной и править циклом?

Кукла-воск выползает из-под кровати, её голова треснута. Из черепа выпадает фотография: Мария в возрасте трёх лет, играющая с куклой, чьё лицо – точная копия Элизы. На обороте – детский почерк: «Мама говорит, ты особенная. Мы все здесь особенные».

– Они… стёрли… – Лика тает, её голос теперь исходит из розы. – …твою настоящую мать…

Элиза впивается зубами в Мариину шею. Чешуя трещит, обнажая под кожей – не мышцы, а спираль ДНК, где вместо азотистых оснований – имена: Лика, Элиза, Мария I – XIII.

– Ты – наш архив, – шепчет Элиза, вырывая клок ДНК. – Время стереть грань.

На стене проступает надпись кровью и ртутью: «Глава XXIV: Расплата за отражения». Ветер срывает дверь, открывая путь к клинике – её окна теперь горят, а на крыше стоит фигура с серпом и куклой-воск, машущая рукой с гравировкой XIV.

Лика целует Марию в лоб, оставляя след из пепла.

– Даже если уничтожишь меня… – её голос растворяется в скрипе цепей, – …ищи куклу с зелёными глазами. В ней… правда…

Элиза рычит. Зеркало окончательно рассыпается, увлекая за собой Ликины цепи в чёрную дыру. Остаётся только тишина, запах горелой плоти и седые волосы Марии, в которых запутались осколки с координатами усадьбы.

Сбор безумия в чемодан апокалипсиса

Чемодан пахнет ржавой кровью и ладаном. Мария сбрасывает в него артефакты: куклу-воск с выколотыми глазами (её восковая кожа пульсирует, как живая), чешую, осыпавшуюся с шеи (пластинки шипят, прилипая к бархату), осколки зеркал, где застыли крики Лики. Последней кладёт розу – глаз в её сердцевине следит за каждым движением, веко дрожит, как у насекомого.

– Готовишься к нашей свадьбе? – Элиза вытекает из телевизора, её голова торчит из экрана, волосы – антенны, ловящие помехи. – Отец уже накрыл стол… из собственных костей.

Телевизор взрывается новостным шумом. Кадры: клиника «Светлячок», окна зарешечены проволокой из сплетённых волос. Пациенты в одинаковых халатах бьются в конвульсиях, выкрикивая хором:

– ОНА ИДЁТ! ОНА В ЗЕРКАЛАХ!

Камера дергается, ловя в кадре женщину в чёрной вуали – её платье сшито из полосок старых газет с заголовками о пропавших девочках. Вуаль приподнимается ветром: под ней – лицо Марии, но с глазами Элизы и ртом Лики.

– Смотри, – шепчет кукла-воск из чемодана, её пальцы царапают замшевую подкладку. – Это ты через три дня. Или три века.

Чешуя на запястье Марии вздувается волдырём. Внутри – миниатюрная клиника, где отец в операционной разрезает куклу, из разреза вытекают координаты 56.3291° N, 44.0023° E, смешиваясь с гноем.

– Он вырезает нам место в истории, – Элиза облизывает экран, оставляя полосы ртути. – Хочешь увидеть свой номер?

Телевизор взрывается стеклом. На полу осколки складываются в цифру XIV. Из динамика выползает голос отца, перекрученный наизнанку:

– Машенька… почему ты разбила зеркала? Теперь они вышли…

Чемодан захлопывается сам. Замок – глазное яблоко Лики – закатывается, зрачок сужаясь на Марии.

– Пора, – Элиза вытягивается в дверной проём, её тело – теперь дорожная карта: вены как реки, ведущие к усадьбе, родинки – отметки могил. – Они ждут свою королеву.

Мария хватает ключи. Металл жжёт ладонь, оставляя узор в виде колодца. На пороге ветер рвёт с неё куртку, обнажая спину – чешуя там теперь образует римскую цифру XIV, каждая пластинка – фотография:

– 1893: Элиза поджигает усадьбу с детьми внутри;

– 1995: отец закапывает куклу с волосами Марии;

– 2025: она сама стоит над колодцем с серпом, её тень длиннее тела.

– Не стань очередной главой! – Лика материализуется в зеркале прихожей, её руки прикованы цепями к раме. – Разбей цикл, пока…

Элиза бросает в зеркало розу. Глаз в бутоне выстреливает шипом, пронзая отражение Лики. Стекло трескается, падая осколками в чемодан.

В машине пепельница полна детских зубов. Мария вставляет ключ зажигания – мотор рычит голосом отца: «Ты всегда была моей лучшей куклой».

– Заткнись, – она бьёт по рулю, чешуя на костяшках трескаясь, обнажая под кожей кукольные шестерёнки. – Я не твоя…

– Нет, – Элиза обнимает её с пассажирского сиденья, пальцы прорастают в уши, как паразиты. – Ты наша. Смотри.

Осколок зеркала на брелке оживает. В нём – отец у колодца, его нож покрыт жёлтой слизью. За ним – тринадцать девочек в саванах, поющих:

– XIV, XIV, разорви свой шов,

– Выпусти нас на свет,

– Мы съедим твою любовь,

– И забудем твой обет.

Дорога к усадьбе виляет, как кишка. Асфальт местами проваливается, обнажая слои:

– Верхний – медицинские отходы 2020-х;

– Средний – куклы-воск 2000-х;

– Нижний – платья XIX века с карманами, полными детских костей.

На въезде в лес радио захлёбывается предупреждением: «Массовое помешательство в клинике „Светлячок“. Избегайте зеркал и…» – голос сменяется смехом Элизы.

– Они уже начали, – она указывает на деревья – их кора покрыта лицами пациентов, выкрикивающих: «ОНА ИДЁТ!». – Твой трон из криков ждёт.

Мария сжимает осколок зеркала. В отражении – отец у колодца поворачивается, его глаза выжжены, во рту шевелится кукла-воск с её волосами.

– Глава Четвёртая: Жатва корней – появляется в воздухе огненными буквами, падая пеплом на капот.

Элиза целует её в висок, оставляя след в виде координат клиники.

– Начинается самое вкусное, – шепчет она, растворяясь в запахе горелой плоти. – Рви их на части. Начинай с отца.

Мария давит на газ. Машина визжит, как загнанный зверь. В заднем зеркале – женщина в вуали машет рукой, её пальцы – сплошные шприцы с ртутью.

Чемодан на заднем сиденье тихо поёт колыбельную. Кукла-воск внутри царапает крышку, выписывая кровью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ».

Глава 4: Первая жертва

Песочный труп в картотеке времени

Папка вязнет в руках, словная пропитана мёдом из мёртвых пчёл. Мария листает историю болезни, и бумага оставляет на пальцах жёлтые волдыри – каждый абзац пахнет гниющим апельсином. Фотография Андрея Коврова выпадает на пол, и стеклянный взгляд пациента трескается, выпуская песок. Зёрна чёрные, с металлическим блеском, ползут по полу, выстраиваясь в римскую XIII у её ботинок.

– Синдром ускоренного старения, – читает она вслух, и голос эхом возвращается из вентиляции, уже старческий, с хрипом смерти. – Последний месяц: потеря 50 лет. Прогрессирующая…

Вдруг чернила на странице оживают. Строки «Особые отметки» извиваются, как повешенные, буквы падают вниз, превращаясь в песчаных муравьёв. Они кусают Марию за запястье, выгрызая на коже: «Спроси его о зеркалах в морге. Они показывают обратный отсчёт».

Фото на полу шевелится. Андрей 30-ти лет – кожа гладкая, но глаза… зрачки – песочные часы, где верхняя колба уже пуста. Последний снимок: труп 80-летнего старика с рваным ртом, из которого торчат шестерёнки. На лбу – клеймо XIII, выжженное раскалённым стеклом.

– Он видел их циклы, – голос Лики вытекает из песчаной кучи, формируя губы у Марииного уха. – Твой отец подменил его время ртутью из зеркал. Посмотри…

Мария касается клейма на фото. Пальцы проваливаются в бумагу, хватая холодную руку Андрея. Воспоминание врывается:

Морг клиники. Отец в прозрачном фартуке, покрытом символами Исказителей, вшивает в грудную клетку трупа ампулу с чёрным песком. Тень за его спиной – не человеческая, с рогами и копытами – держит песочные часы, где вместо песка – детские молочные зубы.

– Зачем вы… – Андрей хрипит в её сознании, его голос – скрип несмазанных шестерён. – …вставили мне их в глаза? Я видел… вашего отца… он срезал тени с пациентов… делал из них чернила для…

Страница истории болезни вдруг рвётся по шву XIII. Из разреза вытекает песок, забивая Марии рот, нос, уши. Внутри черепа – скрежет: песчинки складываются в миниатюрную клинику, где пациенты бегают по коридорам с часами вместо лиц. Стрелки идут назад.

– Они все видели обратный отсчёт, – Элиза вылезает из песчаной груды, её платье – сплетённые медицинские бинты с пятнами ртути. – Твой отец готовит перезагрузку. Хочет вернуться в 1893-й, чтобы спасти Элизу… уничтожив нас.

На стене проступает тень отца – рогатая, с копытами, бьющая в пол морга. С каждым ударом из трещин выползают песочные змеи с циферблатами на головах.

– Спроси его о своём клейме, – Лика материализуется в луже песка, её пальцы впиваются в Мариины лодыжки. – Ты носишь XIV под чешуёй. Проверь…

Мария рвёт воротник. Чешуя на ключицах отслаивается, обнажая татуировку: XIV, выжженную узором из зеркальных осколков. Песок из фото Андрея вдруг устремляется к метке, выстраиваясь в песочные часы на её груди. Верхняя колба – 2025 год, нижняя – 1893-й.

– Ты мост, – отец говорит через репродуктор на потолке, его голос перекручен, как плёнка наизнанку. – Когда песок пересыплется, я пройду по тебе… как по мостовой из костей.

Стены палаты рушатся, обнажая коридор времени: слева – клиника 2025-го с пациентами, кричащими «ОНА ИДЁТ»; справа – горящая усадьба Ворон, где Элиза в свадебном платье режет кукол-воск. Посередине – Мария, её тело распадается на песчинки, каждая с микроскопическим циферблатом.

– Останови отсчёт! – Лика бьёт по песочным часам, но её рука стареет на глазах, превращаясь в прах. – Разбей своё клеймо, пока…

Элиза смеётся, обнимая Марию сзади. Её пальцы проникают в татуировку XIV, вытаскивая оттуда ключ – ржавый, с гравировкой «Дверь в 1893».

– Выбирай, – шепчет она, вкладывая ключ в Мариину песчаную ладонь. – Убить отца в прошлом… – её губы трескаются, выпуская моль, – …или стать новой Элизой и править часами?

Телефон в кармане вибрирует. Сообщение от неизвестного номера: фото отца у колодца, его тень с рогами держит нож, обмотанный волосами Марии. Текст: «Глава 4 началась. Ты – мои песочные часы. Переверну тебя в 23:59».

Песок внезапно застывает. На полу, из тысяч зёрен, складывается карта усадьбы с горящей меткой XIV. В воздухе пахнет горелым временем и детским страхом.

– Он уже там, – Лика рассыпается, её последние слова – песчинки на губах Марии. – …вырезает место для твоего сердца в истории.

Элиза растворяется в смехе, оставляя на столе кольцо – сплав песка и чешуи. Внутри гравировка: «Смерть отсчитает тебя назад».

Мария сжимает ключ. Сквозь окно видит клинику – её стены теперь стеклянные, а в каждой палате зеркало, где отец в рогатой тени поворачивает песочные часы.

Спираль из песка и крик остановившихся часов

Стена дышит. Обои отслаиваются, обнажая штукатурку, покрытую детскими ладонями – отпечатки светятся фосфором, повторяя XIII. Андрей скребёт костяшками по бетону, и песок сочится из-под ногтей, сплетаясь в спираль. Каждый виток – год, украденный у него: 30 лет в центре, 80 – на периферии, где зёрна чёрные, как пепел сожжённых календарей.

– Она уже близко, доктор… – его голос рассыпается, как труха, гортань скрипит шестерёнками. – Зеркала… они лижут стёкла… хотят моего отражения на завтрак…

Мария прикасается к спирали – песок прилипает к коже, прожигая её до кости. Внутри ожога: клиника 1893 года, отец в чёрном фартуке вшивает песочные часы в глазницы пациенту. Тень за ним рогатая, с копытами, держит мешок, из которого сыплются детские зубы вместо песка.

– Он кормит Исказителей нашими годами, – Лика возникает из трещины в стене, её волосы – спутанные песчаные змеи. – Каждая жертва с клеймом XIII – шестерня в его машине времени. Твоя очередь…

Андрей вдруг впивается окровавленными пальцами в Мариино запястье. Вместо крови – серая пыль, пахнущая старыми библиотеками. Его глаза расширяются, зрачки превращаясь в крошечные циферблаты. Стрелки бегут назад.

– Видел… как он вырезал твоё имя на зеркале… – изо рта Андрея выпадает ключ, покрытый ржавчиной и гравировкой XIII. – …в морге… под кроватью… там дверь… в их мастерскую…

Свет за окном гаснет рывком, будто небо перерезали ножом. Тени сгущаются, обретая форму: рогатые фигуры с песочными часами вместо голов кружат палату. Их копыта стучат по полу, выбивая ритм обратного отсчёта.

– Спроси его о двери! – Элиза прорастает из спирали на стене, её тело – сплав песка и старых плёнок рентгена. – Ключ от прошлого в твоих руках… или ты хочешь остаться здесь, новой шестернёй?

Андрей вдруг кричит. Его кожа трескается, как высохшая глина, обнажая под ней – не мышцы, а песчаные вихри. Из рта вырывается ураган чёрных зёрен, выкладывающих на полу дату: 31.10.1893. Надпись вспыхивает и рассыпается, каждое зерно превращаясь в муху с глазами-розами.

– Они идут… – он хрипит, падая на кровать, которая проваливается сквозь этаж, увлекая его вниз. Голос эхом: – …забери свои годы… из пасти отца…

Стена со спиралью взрывается. Вместо кирпичей – зеркала, каждое показывает Марию в разные эпохи: ребёнком с куклой-воск в 2003-м, подростком у колодца в 2015-м, старухой с серпом в 1893-м. Во всех отражениях за спиной – отец, его рогатая тень держит нож, обмотанный лентой из песка.

– Дверь в морге… – Лика тянет Марию к выходу, её пальцы оставляют следы ржавчины. – …только через неё можно разорвать цикл! Он уже начал обратный отсчёт…

Элиза перекрывает дверь, её тело теперь – песочные часы, верхняя колба – череп Андрея, нижняя – младенец с клеймом XIV.

– Останови его – и потеряешь шанс всё изменить, – шепчет она, высыпая песок из глазниц. – Позволь времени течь вспять… стань богиней забвения…

Стекло в окне лопается. Вместо улицы – мастерская Исказителей: отец за столом собирает часы из костей, его тень приковывает цепью девочек с клеймом XIII. На стене – календарь с перечёркнутой датой 2025, стрелки всех часов направлены к 1893-му.

Телефон Марии вибрирует. Сообщение от неизвестного: фото двери морга, покрытой рунами, с надписью «КЛЮЧ В КАРМАНЕ ТРУПА №307».

– Он ждёт… – Лика растворяется, её последние слова – песок на губах Марии. – …время вышло.

Спираль на стене завершает последний виток. Песок вспыхивает, выжигая на полу: 23:59. Часы в палате начинают бить назад, каждый удар вырывая кусок стены. В разломе – лестница в подвал, где скрипит дверь с 13 замками. Из-под неё сочится чёрный песок, шепчущий голосом отца:

– Ты опоздала… но для меня – в самый раз.

Элиза смеётся, рассыпаясь в песчаный смерч. Мария сжимает ключ, на котором проступает дата: 31.10.1893. Воздух пахнет горелым временем и мокрыми часами. Где-то внизу, за дверью, скрипит серп.

Вертикальный взгляд в украденные эпохи

Песок шипит под ногами, как раскалённая соль. Цифры 13, 7, 42 пульсируют на полу, каждое число – рана, из которой сочится серая пыль. Андрей ползёт к Марии, его ногти отрываются, оставляя кровавые полосы, превращающиеся в песчаных червей. Глаза – теперь вертикальные щели, мерцающие ртутным блеском, – отражают её лицо, но вместо зрачков: крошечные песочные часы, где верхняя колба заполнена зубьями шестерёнок.

– Тринадцать лет… семь месяцев… сорок две минуты… – его голос скрипит, как несмазанный механизм, челюсть вывихивается, выпуская поток чёрного песка. – …он вырвал из меня… вшил в зеркала… они теперь смотрят твоими глазами…

Мария наступает на цифру 13 – пол проваливается, погружая её в операционную 2003 года. Отец в маске с символами Исказителей вырезает песочные часы из грудной клетки ребёнка. Тень за ним – рогатая, с копытами – держит мешок, из которого сыплются цифры вместо органов.

– Видишь? – Элиза возникает из песка, её пальцы – хирургические скальпели – вонзаются в Мариины виски. – Он готовил тебя с детства. Каждая цифра на полу – твоя украденная минута.

Андрей хватает Марию за лодыжку. Его прикосновение – сухой лёд, выжигающий узор XIII на коже. Зрачки-щёлки расширяются, показывая бесконечный коридор: девочки с клеймом на лбу бегут к зеркалам, их отражения стареют на глазах, превращаясь в песок.

– Они в стенах… – он выплёвывает последний зуб, который превращается в ключ с гравировкой 42. – …слышишь, как шепчутся? Хотят твоих лет…

Стены палаты вздуваются, обнажая кишки клиники – трубы, опутанные волосами и циферблатами. Из вентиляции сыплются фотографии: Мария в 7 лет рисует на асфальте спираль; в 13 – сжигает куклу-воск; в 42 – стоит над колодцем с серпом, её тень рогата, как у отца.

– Ты следующая Исказительница, – Лика вытекает из лужи песка, её тело покрыто цифрами, как татуировками. – Разбей цикл! Вырви клеймо…

Элиза перекрывает ей рот рукой из спрессованных календарей.

– Глупая, – шипит она, вырывая страницу 13 из Марииной памяти и поджигая. – Без клейма ты рассыплешься… как он.

Андрей вдруг вскидывается, его позвоночник ломается с хрустом пересыпаемого песка. Изо рта вырывается крик, разрывающий реальность: потолок трескается, обнажая небо с гигантскими песочными часами. В верхней колбе – клиника 2025-го, в нижней – усадьба 1893-го. Струйка зёрен между ними – Мария.

– Дверь… в морге… – Андрей рассыпается, последняя горсть песка складывается в стрелку, указывающую на часы на стене. Циферблат трескается, стрелки начинают вращаться назад, сдирая кожу с времени.

Элиза целует Марию в лоб, оставляя след в виде клейма XIII.

– Беги, – её голос сливается со скрежетом шестерёнок, – или станешь мостом между нашими эпохами.

Стена с цифрами взрывается. Песок закручивается в смерч, унося обломки палаты. На полу остаётся только ключ и лужа ртути, где плавает глаз с вертикальным зрачком. Он подмигивает, отражая дверь морга – теперь покрытую рунами, горящими как 13 свечей.

– 23:58, – голос отца доносится из глазного яблока, – ты опоздала на семь эпох… но для меня – идеально.

Мария хватает ключ. Металл прожигает ладонь, оставляя шрам в виде песочных часов. Воздух пахнет горелым временем и страхом, который старше её ДНК. Где-то внизу, за дверью, звякает серп.

Пульс песка и койка-ловушка для времени

Тишину рвёт писк мониторов – звук, будто иглы вбивают в барабанные перепонки. Мария врывается в палату, спотыкаясь о верёвки из спутавшихся теней. Экран ЭКГ мерцает: вместо зелёных зубцов – песочные часы, где зёрна падают в такт её шагам. Каждое зерно, ударяясь о дно, взрывается микроскопическим криком. Постель пуста, но простыни изорваны – будто кто-то дрался с невидимыми цепями. На подушке дымится горка песка, слагаясь в клеймо XIII, а внутри – крошечный череп Андрея с шестерёнками вместо глаз.

– Он стал топливом для их часов, – Лика возникает из пятна ртути на полу, её голова прозрачна, сквозь череп виден отец в морге, вшивающий песок в труп. – Твой черёд…

Мария касается песка – зёрна впиваются в кожу, таща за собой в память: Андрей, прикованный к креслу, отец в маске с клювом воронá вставляет ему в грудь ампулу с чёрным песком. Тень за ними рогатая, с копытами, рисует на стене календарь, где все даты – 31 октября.

– Куколка, – голос Элизы вытекает из динамика ЭКГ, искрясь статикой. – Ты чувствуешь, как твоё сердце бьётся в такт их механизму?

Песок на подушке вдруг оживает. Череп Андрея раскрывает челюсть, выплёвывая фотографию: Мария в пять лет, играющая с куклой-воск у колодца. На обороте – детская надпись: «Папа сказал, ты особенная. Мы все здесь особенные».

– Ложь! – Мария рвёт фото, но обрывки превращаются в песчаных ос, жалящих её ладони. – Он… он не мог…

– А как же это? – Элиза материализуется из разорванного снимка, её пальцы – шприцы с чёрным песком – вонзаются в Мариину шею. – Смотри.

Стены палаты рушатся, открывая мастерскую Исказителей. Отец за столом собирает часы из рёбер пациентов, его тень с рогами полирует циферблат языком. На полках – банки с клеймом XIII, внутри плавают глаза с вертикальными зрачками.

– Каждые 13 жертв – новый виток, – Лика тянет Марию к выходу, но дверь – зеркало, в котором отец поворачивается. Его глаза – песочные часы, стрелки показывают 23:57. – Он перезапустит цикл… вернётся в тот день… когда сгорела усадьба…

Песок с койки взлетает вихрем, выкладывая на стене: «ДВЕРЬ В МОРГЕ ОТКРОЕТСЯ С 14-Й ЖЕРТВОЙ». Буквы сочатся ртутью, запах которой выедает глаза.

– Ты и есть дверь, – Элиза обнимает Марию сзади, её дыхание пахнет горелым сахаром. – Твоё клеймо XIV – последний ключ. Хочешь увидеть, что он сделает с тобой?

Зеркало-дверь трескается. В отражении – Мария, прикованная к столу в усадьбе 1893 года. Отец в прозрачном фартуке вскрывает её грудную клетку, вшивая песочные часы. Тень с рогами держит мешок, откуда выпадают волосы Марии из 2025-го.

– Стоп… – шепчет Лика, её рука тает, касаясь Марииного плеча. – …пока не стало…

Мониторы взрываются. Осколки экранов впиваются в стены, показывая одни и те же кадры: пациенты клиники 2025-го стареют за секунды, их крики «ОНА ИДЁТ» сливаются с рёвом машины времени.

– Выбирай! – Элиза впивается зубами в Мариину метку XIV, вырывая клок кожи. – Умереть как жертва… или править как Исказительница?

Песок на полу вдруг застывает. Горка на подушке превращается в миниатюрную усадьбу – из окон валит дым, а на крыше стоит фигура с серпом и песочными часами.

Телефон в кармане вибрирует. Сообщение от неизвестного: «Морг. Сейчас. Он уже начал обратный отсчёт».

Мария хватает горсть песка с клеймом. Зёрна прорастают в ладони корнями, связывая её пульс с тиканьем часов. Воздух густеет, пахнет горелой плотью и старыми книгами. Где-то внизу, за зеркалом, звякает серп.

– 23:56, – отец целует её висок в отражении, его губы оставляют шрам в виде песочных часов. – Встретимся у колодца… куколка.

Элиза смеётся, рассыпаясь на чёрных бабочек с циферблатами на крыльях. Лика шепчет последнее предупреждение, превращаясь в лужу ртути: «Ключ в его кармане… сердце в твоём…»

На полу остаётся только след – песчаные часы, где верхняя колба опустела.

Лифт в зубах временной удавки

Металлические двери лифта скрипят, как челюсти голодного зверя. Мария нажимает кнопку 7-го этажа – панель проваливается внутрь, обнажая шестерёнки, облепленные чёрным песком. Кабина дёргается, застревая между этажами, и зеркала на стенах мгновенно мутнеют, покрываясь инеем из кристаллов соли. В отражении Андрей – теперь скелет в лохмотьях больничного халата – бьётся о стекло, его рёбра трещат, как сухие ветки. На лбу тлеет клеймо XIII, выжженное раскалённым циферблатом.