Проклятие Бессмертных: Метка Вечных (книга 1)

При нём не было обнаружено никаких документов, удостоверяющих личность. Более того, его карманы оказались полностью и тщательно опустошены. В этом не было ничего сверхъестественно необычного, даже если большинство людей обычно не грабят жертв по пути на костюмированный бал с помощью охотничьего дробовика. Признаться, честно, по крайней мере, эта странная деталь делала дело немного интереснее обычного.

Первый шаг стандартной процедуры – детальные фотографии с разных ракурсов, затем аккуратно снять слой причудливой викторианской одежды и сделать ещё несколько подробных снимков уже обнажённого тела. Одежда была дорогой на ощупь и совершенно не походила на дешёвый театральный реквизит из китайского полиэстера. Раздев тело по всем правилам, я сделала ещё несколько обязательных фото, тщательно упаковала вещи покойного в прозрачный пластиковый пакет, прикрепила идентификационную бирку и убрала их в большой пластиковый контейнер на нижней полке стеллажа для дальнейшего детального изучения криминалистами традиционного профиля.

Судебной лаборатории требовался образец крови для анализа. Они требовали его всегда и неизменно, независимо от того, насколько очевидной могла быть причина смерти. Я взяла смываемую красную ручку, обвела подходящее место на бедренной артерии и аккуратно ввела стерильный шприц под кожу. Судя по степени окоченения, он был мёртв всего двенадцать-четырнадцать часов, так что получить кровь на токсикологический анализ должно было быть совсем легко. Но когда я медленно потянула поршень на себя, ожидая увидеть тёмную жидкость, в прозрачном шприце оказался лишь воздух.

Что за?..

Я раздражённо швырнула использованную иглу в жёлтый контейнер для опасных отходов у своих ног и взяла другую, на этот раз тщательно выбрав иное, более удачное место на той же бедренной артерии. Я снова медленно потянула поршень на себя и… снова абсолютно ничего. Ни единой капли крови в шприце.

Какого чёрта происходит?

Ладно, попробуем подключичную артерию. Снова результат нулевой, никакой крови. Хорошо. Прекрасно. К чёрту. К чёрту этого загадочного парня и его странное тело. Подойдя к металлическому шкафу с выдвижными ящиками, я порылась в нижнем контейнере и нашла длинную кардио-иглу для забора из сердца. Решено – пойду ва-банк, прямо в сердечную мышцу. Распаковав стерильную иглу из упаковки, я решительно подошла к телу и ввела её прямо в сердце под рёбра.

Ничего. Опять ничего.

Ладно! Ладно, прекрасно, просто замечательно. В его теле попросту не было крови вообще. Полностью обескровлен, как в каком-то фильме про вампиров. Почему бы и нет, чёрт возьми. Я сняла испачканные перчатки и начала делать подробные пометки в стандартном бланке, скрупулёзно детализируя то, что обнаружила, или, вернее сказать, то, чего категорически не обнаружила.

Я могла бы прямо сейчас начать полноценное вскрытие, вскрыть грудную клетку специальной пилой и посмотреть, действительно ли он полностью лишён крови внутри, но это была адская, грязная работа без прямого письменного указания сверху. Труп ещё даже не начал толком разлагаться, так что он не мог быть мёртв достаточно долго, чтобы кровь полностью впиталась в окружающие ткани. У мужчины не было огнестрельных ран достаточно большого калибра, чтобы вызвать такое катастрофическое кровотечение и полное обескровливание. Куда же, спрашивается, делась вся его кровь?

Какая разница в конце концов. Пусть кто-то повыше в служебной иерархии разгадывает эту медицинскую загадку.

Я сделала ещё несколько детальных снимков множественных огнестрельных ран на его груди, прежде чем взять стерильный тампон и начать методично очищать каждую из них от засохшей крови. Похоже, единственная кровь, что осталась у этого загадочного парня, была засохшей и находилась исключительно снаружи тела. Ну и что с того, ничего страшного.

Взяв целую горсть маленьких красных пластиковых маркеров, я начала аккуратно вставлять каждый в пулевые отверстия на груди. Это занятие всегда напоминало мне детскую игру «Башня» с деревянными брусочками. Сделав несколько фото для отчёта, я записала, что оружие, скорее всего, находилось в руках человека, стоявшего примерно в двух-трёх метрах от жертвы и на уровне груди. Вытащив все красные маркеры обратно и выбросив их в контейнер для отходов, настало время перестать откладывать и избегать неизбежного.

Взяв в руки тонкий медицинский пинцет, я принялась по одной кропотливо извлекать маленькие свинцовые шарики дроби из плоти.

Тиньк.

Очередная дробинка глухо упала в металлический лоток. По крайней мере, раны были не слишком глубокими, что радовало. Всего несколько сантиметров вглубь. Достаточно, чтобы убить человека и достигнуть жизненно важных лёгких и сердца, но не настолько глубоко, чтобы приходилось по-настоящему копаться и резать.

Тиньк.

Какое уж тут спокойное завершение рабочего дня перед долгими праздниками.

Тиньк.

Мне предстояло провести за этим монотонным занятием ещё очень и очень долго. Прошло уже сорок пять минут кропотливой работы, а я была едва ли на середине пути.

Тиньк.

Каждый раз, извлекая очередной свинцовый шарик, я помечала обработанную рану крошечной красной точкой смываемой ручкой. Так мне не приходилось играть в угадайку, какие из многочисленных ран я уже тщательно обработала, а какие ещё нет. Это было бы худшим профессиональным кошмаром – пропустить дробину.

Тиньк.

Монотонная, бесконечно повторяющаяся задача позволяла моим беспокойным мыслям свободно блуждать где угодно. И, конечно же, они немедленно и предсказуемо возвращались к загадочной метке на моей руке. Что это за чёртова хрень? Как она вообще туда попала? Что это за больная шутка?

Тиньк.

Как мне избавиться от этой дурацкой метки на запястье?

Тиньк.

По крайней мере, с извлечением картечи я почти закончила. Осталось всего несколько последних кусочков свинца. Последний шарик сидел заметно глубже всех остальных.

Тиньк.

Я чуть не подпрыгнула до самого потолка от неожиданности, когда на столе громко зазвонил старый телефонный аппарат. Вздохнув и приложив руку к бешено колотящемуся сердцу, я отложила пинцет на лоток, сняла защитные очки и испачканные перчатки и пошла к настойчиво звонящему аппарату.

– Да? – ответила я, сняв трубку.

– Нина, это Иван Сергеевич, – раздался в трубке знакомый голос моего начальника. – Не могла бы ты сделать несколько хороших фотографий нашего неопознанного Щёголя – Васи Пупкина? Начальство сверху хочет побыстрее распространить описание по городу до того, как все разойдутся по домам на праздники.

– Сейчас же нет и двух часов дня, – удивлённо заметила я.

– Праздники, – коротко и ёмко пояснил он, и в его голосе слышалась усмешка.

Я покачала головой, представляя, как они там устроились в тёплых кабинетах.

– Да, конечно, я займусь этим прямо сейчас.

– Ты лучшая, Нин. А, и не забудь сделать качественный слепок челюсти для стоматологической идентификации, – добавил Иван Сергеевич, и в трубке щёлкнуло, прежде чем я успела что-то ответить или возразить.

Я положила трубку на рычаг и натянула очередную пару чистых латексных перчаток из коробки.

– Что ж, Щёголь-Вася Пупкин, – прошептала я, вынужденная отдать Ивану Сергеевичу должное за меткое и ироничное прозвище. – Пришло твоё время улыбнуться для фотоаппарата.

Сделав ещё несколько подробных снимков его лица с широкой полосой запёкшейся крови, я принялась методично очищать засохшую субстанцию с его застывших черт, чтобы получить чистый, качественный снимок для ребят с верхних этажей и полицейских. И в тот самый момент, когда я попыталась аккуратно убрать часть крови с его виска влажным тампоном, я замерла на месте, не веря своим глазам. Похоже, под толстым слоем крови было что-то ещё, что-то странное.

Какого чёрта? Этот загадочный парень был просто переполнен сюрпризами.

Выбросив окровавленный тампон в контейнер, я взяла новый, свежий, чтобы как следует и тщательно оттереть это место. Выглядело так, будто на его коже была… белая татуировка. Две отметины, словно бы нанесённые белыми чернилами прямо на кожу. Белые татуировки – большая редкость, особенно на лице человека. Член какой-то банды, возможно? Когда я окончательно очистила все остатки крови, я осторожно повернула его голову набок – тугую от окоченения, но всё ещё податливую – чтобы лучше разглядеть странные знаки при ярком свете.

Я резко отпрянула назад, мои глаза расширились от нарастающего изумления и ужаса.

Символ совпадал с меткой на моей руке. С моей собственной «внезапной татуировкой», появившейся сегодня утром. Его метки не были точь-в-точь такими же – не было перевёрнутой буквы «г» с завитком посередине, – но стиль был совершенно безошибочным, узнаваемым. Как разные символы из одного древнего алфавита или письменности. Эзотерические и странные, словно сошедшие со страниц «Восставшего из ада» или какого-нибудь другого мрачного оккультного фильма про демонов.

Широко раскрыв глаза и онемев от внезапного потрясения, я застыла на месте, не в силах пошевелиться. Как это вообще возможно? Как любое из этого может быть возможно? Сердце бешено заколотилось в моих ушах, пока я отчаянно пыталась осмыслить то, что вижу прямо перед собой. Все мысли разом понеслись слишком быстро и одновременно недостаточно стремительно, сплетаясь в хаотичный клубок противоречий, в котором каждая пыталась вырваться на поверхность сознания.

Ни одной из них так и не удалось победить в этой яростной схватке.

Холодная, мёртвая и совершенно отчуждённая рука с мертвенной нечеловеческой силой внезапно сомкнулась вокруг моего запястья, сжимая его. Лицо трупа само по себе медленно повернулось в мою сторону, чтобы пристально взглянуть на меня. Глаза, расширенные зрачки которых были обведены кровавым алым ободком, встретились с моими в упор.

Я закричала во весь голос, и крик эхом отразился от стен пустой лаборатории.

Глава 2

Нина

Тела иногда двигаются спустя часы после смерти – это знает каждый патологоанатом. Могут дёрнуться из-за остаточных нервных импульсов, да. Мышцы сокращаются, конечности подёргиваются. Но они не поворачивают голову осознанно. Уж точно не открывают глаза, глядя прямо на тебя. И абсолютно, совершенно точно не хватают тебя за запястье ледяной, одеревеневшей рукой с силой живого человека.

А это тело – хватало.

И я, сделала единственную логичную вещь, какая пришла мне в голову в тот момент. Я закричала – пронзительно, истерично, как героини тех самых фильмов ужасов, над которыми я так любила посмеиваться – и рванула руку, с такой отчаянной силой вырываясь из цепкой, как капкан, хватки, что отшатнулась назад, потеряла равновесие и с оглушительным грохотом рухнула на катящийся столик с инструментами. Металлические лотки полетели на бетонный пол, разбрасывая во все стороны скальпели, ножницы, пилы Штрюли и мой любимый энтеротом – тот самый, что я заказывала через специализированный магазин медицинского оборудования.

Татуировки не появляются за одну ночь. Это невозможно с медицинской точки зрения. Мёртвые тела не садятся на столе для вскрытия. Это противоречит всем законам физики, биологии и здравого смысла.

Будучи гордым ценителем всего мистического и жуткого, страстной поклонницей корейских дорам про вампиров и оборотней, я всегда считала, что окажись я в ситуации, подобной тем, что видела на экране своего телевизора, я бы просто схватила ближайший инструмент и прикончила монстра без лишних разговоров и паники. Сколько раз я смеялась над тем, как до невозможности глупо вела себя очередная красотка-актриса в фильме ужасов? Как она плакала навзрыд, паниковала, металась из угла в угол и бежала наверх по лестнице – наверх! – когда следовало просто принять существование чудовища и хладнокровно сделать то, что необходимо для выживания.

Что ж, теперь настал мой черёд. Это был тот самый момент, о котором я грезила с детства, когда зачитывалась книжками про вампиров из районной библиотеки. Оказалось, что насмехаться над героями кино было куда проще, когда ты не сидишь сам на холодном кафельном полу секционной, уставившись на оскалившееся чудовище, которое совершенно явно, недвусмысленно хочет тебя убить. Сидя на потёртом диване в своей однушке на Пролетарской, судить было легко и приятно.

И что же я сделала, столкнувшись с монстром лицом к лицу? Эта детская мечта, обернувшаяся леденящим душу кошмаром, ожила и сидела на моём секционном столе, уставившись на меня голодными кроваво-красными глазами, словно крокодил, затаившийся в мутной воде и высматривающий свой обед.

Конечно, я должна была защищаться. Схватить тяжёлый молоток с биркой «только для тяжёлых случаев» и раскроить ему череп одним точным ударом. Или скальпель – вонзить прямо в сонную артерию. Или что угодно другое из богатого арсенала патологоанатомических инструментов. В фильмах и дорамах это всегда выглядело так просто, так естественно.

На деле же всё оказалось совершенно иначе. Я просто сидела на холодном полу, разинув рот, как рыба, выброшенная на берег, а мой мозг застыл, словно заевшая виниловая пластинка на старом проигрывателе. Этого не может быть. Этого не происходит. Это невозможно. Где-то в глубине сознания, под тяжёлым, давящим грузом первобытного страха и мощного выброса адреналина, я мысленно извинилась перед всеми теми вымышленными персонажами, над которыми так беспечно смеялась, полагая себя умнее, храбрее, находчивее.

Мужчина на столе был таким же мертвенно-бледным, как и несколько минут назад, когда я начинала вскрытие. Тот же безжизненный, пугающе холодный, бело-синеватый оттенок мёртвой кожи, неизбежно проступающий спустя несколько часов после смерти. Но вместо отстранённого, умиротворённо-спокойного лица обычного трупа его черты были искажены яростью. Нечеловеческим голодом. Жаждой.

– Матерь божья! – вот всё, что я наконец смогла выдавить из пересохшего горла, полусидя, полулёжа на холодном полу секционной и не в силах оторвать взгляд от невозможного, не-должно-существовать монстра. Из зияющих дыр в его груди – там, где застряла картечь, которую я только что извлекала – почему-то не сочилась кровь. Совсем. Будто он был мёртв уже очень, очень давно.

Существо на столе не сводило с меня кроваво-красных глаз – таких красных, что казалось, будто они светятся изнутри адским огнём. Труп – нет, уже не труп – ухмыльнулся, обнажив острые, как бритва, клыки, и в этой улыбке не было ничего человеческого. Только боль. Только голод. Его клыки были длинными – противоестественно, невозможно длинными. Они выступали над нижней губой, и казалось, он искренне, с садистским наслаждением предвкушает то, что собирается со мной сделать.

Да быть не может! Этого не происходит наяву!

Я видела достаточно фильмов ужасов, чтобы понять, кто он такой. Я даже не хотела произносить это слово про себя, даже мысленно. Ни за что на свете я не стану придавать достоинства и реальности той нелепой, абсурдной, невозможной ситуации, в которой оказалась, называя вещи своими именами. Потому что назвать – значит признать. А признавать я была не готова.

К счастью – если здесь вообще уместно это слово – новоявленный монстр-труп ещё не вполне овладел своим мёртвым телом. Его голодный, яростный бросок в мою сторону закончился довольно нелепым, почти комичным падением на бетонный пол секционной с глухим, тяжёлым стуком, от которого по помещению разнёсся гулкий звук. Я наконец отдышалась – когда успела задержать дыхание? – и кое-как поднялась на подгибающихся, ватных ногах, едва не опрокинув в процессе ещё один инструментальный стол.

Неуклюжесть, однако, не слишком смутила существо. Не смутила совсем. Монстр пополз за мной по холодному полу, низко рыча и угрожающе скалясь, его бледные, почти прозрачные в свете люминесцентных ламп губы были оттянуты назад, обнажая слишком длинные, слишком острые белые зубы. Этого было более чем достаточно, чтобы я мысленно сказала «ну уж нет!» и решила, что героическая самозащита – определённо не мой вариант. Не сегодня. Не сейчас. Каким-то чудом, каким-то непостижимым остатком присутствия духа мне хватило сообразительности схватить свой мобильный телефон со стола – единственную связь с внешним миром – когда я сломя голову бежала к двери из своего кабинета.

– А ну вернись, девка! – прохрипел злой, нечеловеческий голос за спиной. Так значит, труп ещё и говорить умел. Прекрасно. Просто замечательно. Его голос звучал хрипло, сухо и гортанно, словно он наглотался острых камней и битого стекла.

Позади раздался оглушительный рёв и шипение – такое, что кровь стыла в жилах. Захлопнув за собой дверь секционной, я не удержалась и обернулась – непреодолимое, болезненное желание взглянуть на существо, которое ещё совсем недавно было просто очередным трупом на моём столе, взяло верх над инстинктом самосохранения. Монстр, совершенно не смущённый своей полной наготой, уже стоял – стоял! – на ногах и неуверенно, но целенаправленно ковылял к двери, его искажённое лицо всё так же выражало животную ярость и голод.

Эта тварь собиралась меня убить. Разорвать. Съесть.

Адреналин пульсировал в моём теле горячими волнами, и я помчалась по длинному коридору морга, когда монстр с грохотом врезался в запертую дверь. Я не оглядывалась больше, чтобы посмотреть, что происходит позади. Я и так знала – чудовище будет преследовать меня. Охотиться. До конца.

– Не смей бежать, дрянь! – проскрежетал монстр, и в его голосе звучала такая ярость, что по спине побежали мурашки.

Как же, приятель.

– Помогите! – закричала я, несясь по выложенному старым советским кафелем коридору в отчаянных поисках кого угодно, хоть живой души. – Кто-нибудь, помогите! Люди!

Впереди, за поворотом у лестницы, послышались торопливые шаги – другие обитатели здания морга спешили на источник истошных криков. Несколько сотрудников в белых лабораторных халатах и офисной одежде столпились на перекрёстке коридоров, их глаза были полны естественного страха и полного непонимания происходящего. Все они были моими коллегами, лица смутно знакомые, но имён большинства я не знала – мы здоровались в столовой, вот и всё наше общение.

Я на полном ходу врезалась в одного из них – высокого парня лет тридцати. Парень поймал меня, крепко ухватив за плечи обеими руками, не дав нам обоим рухнуть на стену или упасть на пол.

Я дрожала мелкой дрожью. Меня мутило и тошнило. Хотелось плакать, орать, биться в истерике. Я обернулась через плечо и увидела монстра, стоящего в полный рост во всей его неживой, кошмарной красе. Его синевато-белая, полупрозрачная в свете коридорных ламп кожа была покрыта трупными пятнами. Существо, казалось, было совершенно равнодушно к множеству зияющих круглых ран на груди – там, где дробовик оборвал его жизнь.

Невозможный, не-должен-существовать труп медленно, методично приближался к нам по коридору, волоча ноги. Он сомкнул губы, на мгновение скрыв слишком длинные клыки. Он ещё не был акулой, стремительно бросающейся на истекающую кровью добычу; он лишь оценивал её, изучал. Выбирал жертву. А мы и были добычей. Мне отчаянно хотелось бежать дальше, но почему-то стоять в небольшой толпе других людей казалось безопаснее. Инстинктивно казалось, что мы все вместе, просто числом, массой, сможем справиться с непостижимым монстром, неумолимо надвигающимся на нас.

– Что… чёрт возьми… это вообще такое? – потрясённо воскликнул один из моих сослуживцев – тот самый парень, что поймал меня. Я была с ним полностью, на все сто процентов согласна.

– Это что, розыгрыш какой-то? – неуверенно спросил другой, оглядываясь по сторонам в поисках скрытых камер. – Первое апреля прошло вроде?

– Хотела бы я, чтобы это был розыгрыш, – тихо, срывающимся голосом проговорила я. Я инстинктивно отступала от медленно приближающегося монстра. Он не сводил с меня своих красных глаз – только на меня смотрел, игнорируя остальных. Мне отчаянно, до животного ужаса хотелось спрятаться за спины других людей, стать невидимой.

Монстр потянул плечами – словно разминался после долгого сна, – и кто-то в толпе испуганно ахнул, услышав оглушительный хруст суставов и сухой щелчок позвонков. И затем… и затем ходячий покойник негромко рассмеялся.

Его смех был хриплым, сухим и мертвенным, словно скрежет крупнозернистого наждака по старому кирпичу. Зернистым и рваным, неприятным до дрожи. Первобытный страх и ужас подкатили тяжёлым комом к горлу, и я попятилась ещё дальше, отчаянно желая оказаться в самом конце толпы, чтобы в критический момент иметь возможность бежать первой. Я не знала, с чем имею дело. С кем. Это было невозможно, противоестественно. Адреналин кричал мне не своим голосом «беги, дура, беги!», и я была готова его слушать.

– Это глупо, просто нелепо, – твёрдо произнесла женщина лет сорока с аккуратной причёской и в таком же аккуратном тёмно-синем офисном пиджаке, решительно выступив вперёд из толпы. – Ладно, хватит дурацких шуток, вы двое. – Женщина уверенно прошла на середину расстояния между сгрудившимися людьми и голым трупом и упёрла руки в боки, словно строгая учительница, отчитывающая парочку нашкодивших учеников за первомайскую выходку. – Грим сделан отлично, признаю, но отсутствие брюк – это уже несправедливо и неприлично по отношению к остальным.

Женщина обернулась через плечо, чтобы бросить на меня откровенно обвиняющий взгляд, и я опешила, с изумлением поняв, что меня считают соучастницей розыгрыша. Главной организаторшей этого спектакля.

– Н-нет, – запнулась я, отрицательно качая головой. – Это не… он не… это не розыгрыш…

– Тогда кто-то здорово над вами подшутил, девушка, – женщина снисходительно улыбнулась мне. – Но шутке конец. Представление окончено.

– Это не шутка… – начала я, но не успела договорить.

Монстр, казалось, окончательно исчерпал интерес к словесной перепалке и разговорам. Он молниеносно бросился вперёд – с такой скоростью, что я даже не успела моргнуть – преодолел оставшуюся часть длинного коридора и в одно мгновение сократил дистанцию между ним и самоуверенной женщиной в пиджаке. Труп-не-труп с размаху врезался в неё, схватив за руки мёртвой хваткой. В тот же миг он разинул пасть – нет, не рот, именно пасть, – обнажив острые и смертоносные клыки, готовые вонзиться в незащищённую шею.

Толпа в ужасе вскрикнула и испуганно отпрянула к холодной кафельной стене, инстинктивно ожидая, что монстр по инерции врежется в них вместе с женщиной всей своей массой. Все отшатнулись и превратились в спутанный, беспорядочный клубок тел и конечностей у стены, словно пытаясь увернуться от неминуемой автомобильной аварии.

Но ожидаемого столкновения не произошло.

Трупа не было.

Как не было и женщины в синем пиджаке.

В тот самый миг, когда они должны были с грохотом врезаться в сгрудившуюся группу людей, оба просто… исчезли. Растворились в воздухе. Испарились.

– Людмила Андреевна? – растерянно позвал пожилой мужчина из толпы. Видимо, так звали ту смелую женщину. Женщину, которая оказалась куда смелее – или куда самоувереннее и легкомысленнее в оценке происходящего, – чем я.

Никто не отозвался на его зов; вокруг не было никого, кроме нас. Мы могли отчётливо видеть во всех трёх направлениях перекрёстка коридоров – везде была пустота.

Они исчезли у нас на глазах в одно мгновение. Ни дыма, ни зеркал, ни подозрительного мигания света, ни люков в полу. Просто… испарились, как будто их и не было никогда.

– Людмила Андреевна! – отчаянно закричал мужчина, и его голос гулко разнёсся по пустому коридору. Ответа не последовало. Только гнетущая, давящая тишина. Мужчина резко обернулся ко мне, его глаза были расширены от плохо скрываемого ужаса и панического непонимания. – Что происходит?! – требовательно спросил он, почти выкрикнул. – Что это было?!

– Я не знаю, – проговорила я, тяжело дыша и задыхаясь, сердце бешено колотилось где-то в ушах, заглушая все звуки. Я не знала, каковы на ощупь настоящие панические атаки, но смутно подозревала, что вот-вот испытаю одну на собственной шкуре. – Я просто… он был в мешке для трупов, я расстегнула молнию, начала вскрытие, и… – Я замолчала, не в силах закончить мысль вслух. Я проводила обычное рутинное вскрытие, и, как в самом страшном, леденящем душу кошмаре, он поднялся и попытался меня убить. Вот что я хотела сказать. Но какое-то смутное чувство самосохранения подсказало иное. Я отчётливо понимала, что, если я это скажу вслух прямо сейчас, меня немедленно назовут сообщницей монстра, потому что альтернатива – что всё это чистая правда – была абсолютно невозможна и нереальна.

Не говоря уже о том, что они только что собственными глазами видели, как голый мертвец и живая женщина средних лет исчезли прямо у них на глазах, растворились в воздухе. Если я добавлю к этому абсурду громкое заявление, что на мужчине не было никакого грима и что он на самом деле настоящий монстр – вампир или ещё кто похуже, – всё немедленно спишут на меня. На мой розыгрыш, мою вину, моё соучастие.