Гравитационный колодец

Алексей Чернов

Гравитационный колодец

Человеческий ресурс является самым ценным, но и самым нестабильным активом. Наша задача – устранить нестабильность.

– Из корпоративного кодекса корпорации «Экзилар», статья 1, параграф 1.

Глава 1. Здесь стирается твое имя

Сознание вернулось рывком, будто кто-то грубо включил рубильник. Первым был вкус – омерзительная, химическая горечь во рту, привкус консерванта и собственного застоявшегося страха.

Затем пришел холод, вползающий под кожу тысячами ледяных иголок. И, наконец, звук – высокий, режущий уши вой сирены, который, казалось, сверлил саму черепную коробку.

Алексей Ковалёв открыл глаза.

Мутная пластиковая крышка его криокапсулы была покрыта изморозью. Сквозь нее едва пробивался мертвенно-белый свет аварийной лампы. Сирена, захлебнувшись, смолкла, оставив после себя звенящую, вязкую тишину.

В этой тишине он услышал чужое дыхание – хриплое, прерывистое, полное страдания. Он был не один.

Память, еще вязкая и неповоротливая, подсунула последнее воспоминание: лицо судьи на голографическом экране, безразличное, как у автомата, выдающего талоны на утилизацию.

Слова, высеченные в мозгу каленым железом: «…признан виновным… пожизненное заключение без права пересмотра… объект „Аид-L2“».

Тогда ему казалось, что это худший момент в его жизни. Он ошибался. Худший момент был сейчас, когда он понял, что приговор приведен в исполнение.

Раздался шипящий звук. Замки на крышке капсулы щелкнули, и она с натужным скрипом откинулась в сторону. В легкие ворвался воздух – стерильный, с металлическим привкусом озона и еще чем-то неуловимо-тошнотворным, как запах в больничном морге.

Алексей сел, пытаясь побороть дрожь и головокружение. Его тело, ослабленное анабиозом, казалось чужим и непослушным.

Он находился в грузовом отсеке, тускло освещенном и тесном. Вдоль стен тянулись два ряда таких же, как его, криокапсул. Из соседних уже выбирались люди. Или то, что от них осталось.

Справа грузно поднимался гигант с багровой, покрытой шрамами шеей и мутными глазами быка. Он огляделся с тупым недоумением, будто не понимая, где находится.

Слева, наоборот, скорчился в три погибели худой, почти прозрачный парень и его рвало прямо на пол беззвучными, сухими спазмами.

Дальше, в полутьме, кто-то тихо плакал – тонко, по-детски. А кто-то сидел неподвижно, уставившись в одну точку, и на его лице застыла маска абсолютного, всепоглощающего ужаса.

Алексей медленно, стараясь не делать резких движений, оглядел себя. На нем был серый, бесформенный комбинезон из грубой синтетики. Ни знаков отличия, ни имени. Просто номер, выжженный на воротнике: 734. Он перестал быть Алексеем Ковалёвым, инженером, сыном, братом. Он стал номером. Расходным материалом.

В дальнем конце отсека с гулом и скрежетом начал подниматься тяжелый шлюз. Яркий свет ударил по глазам, заставив всех зажмуриться. Из проема донесся нечеловеческий, металлический голос, усиленный динамиками.

– Заключенные. Партия Гамма-7. На выход. По одному. Движение по световой разметке. Любое отклонение от курса будет расценено как попытка сопротивления.

Голос был ровным, безэмоциональным, как у синтезатора речи, но в его монотонности сквозила неоспоримая угроза.

Гигант со шрамами первым поднялся и, пошатываясь, двинулся к свету. За ним, подталкивая друг друга, потянулись остальные. Алексей поднялся последним. Ноги были ватными. Каждый шаг отдавался гулкой пустотой внутри.

Он шагнул за порог и замер.

Они оказались в месте, которое человеческий разум отказывался воспринимать сразу. Это был не ангар. Это было нутро какого-то циклопического механизма. Пространство было настолько огромным, что терялась перспектива.

Где-то высоко вверху, в тусклой дымке, перемигивались красные габаритные огни. Вниз уходили колодцы лестниц и шахты лифтов. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись переходы, мостки, фермы, переплетения гигантских труб и кабелей, тускло поблескивающих в холодном свете прожекторов.

Воздух дрожал от низкого, всепроникающего гула работающих систем жизнеобеспечения. Станция дышала. И это было дыхание Левиафана.

Вдоль пола тянулась светящаяся синяя полоса, указывая путь. По обе стороны от нее, через равные промежутки, неподвижно застыли роботы-конвоиры – двухметровые антропоморфные машины из темного металла, с безликими лицевыми пластинами и встроенным в манипуляторы оружием.

– Двигаться, номер семьсот тридцать четвертый, – проскрежетал голос из невидимого динамика прямо над его головой.

Алексей вздрогнул и пошел вперед, ступая точно на синюю линию. Процессия молча двигалась по этому бесконечному коридору. Никто не разговаривал. Были слышны лишь шарканье ног по металлическому полу и чьи-то сдавленные всхлипы. Это было шествие призраков в брюхе стального зверя.

****

Их привели в просторный, стерильно-белый зал, похожий на предбанник скотобойни. Здесь их уже ждали. Не люди. Медицинские автоматы на гусеничных платформах и несколько роботов-санитаров.

– Пройти дезинфекцию и чипирование, – бесстрастно сообщил все тот же голос. – Снять комбинезоны.

Никто не шелохнулся. Секундная заминка, наполненная страхом и унижением.

– Повторяю. Снять комбинезоны. Невыполнение приказа будет пресечено.

Гигант со шрамами презрительно хмыкнул и первым стянул с себя серую робу. За ним неохотно последовали остальные. Вскоре два десятка голых, изможденных мужчин стояли под холодным светом, тщетно пытаясь прикрыть свою наготу.

Алексей почувствовал, как к горлу подкатывает волна бессильной ярости. Это было сделано намеренно. Чтобы сломать, унизить, растоптать остатки личности еще на входе.

Их одного за другим провели через рамку, обдавшую их едким, пахнущим озоном паром. Затем каждый должен был подойти к медицинскому автомату. Робот-манипулятор мягко, но настойчиво поворачивал голову заключенного, прижимая ее к холодной подставке.

Алексей увидел, как тонкая игла с шипением вонзилась в шею гиганта перед ним. Тот дернулся, но стальные зажимы держали его мертвой хваткой.

Подошла его очередь. Он заставил себя не сопротивляться. Холодный металл коснулся его кожи. Мир на мгновение сузился до кончика иглы, приближающейся к его шее.

Острая, жгучая боль. Словно в мозг воткнули раскаленный гвоздь. В глазах потемнело, и он услышал голос. Но не ушами. Голос прозвучал прямо в его сознании.

«Инициализация. Нейрочип модели „Страж-7“. Идентификатор: заключенный 734. Биометрия синхронизирована. Добро пожаловать в систему „Забвение-1“. Меня зовут Смотритель-Сигма.

Я ваш закон и ваш порядок. Любая мысль об агрессии, неповиновении или причинении вреда персоналу или инфраструктуре станции будет зафиксирована и немедленно пресечена болевым импульсом.

Уровень угрозы: нулевой. Уровень допуска: нулевой. Соблюдайте правила, и ваше существование будет терпимым. Нарушая их, и вы познаете новые границы боли. Конец сообщения».

Голос был спокоен, почти вежлив, и от этого становилось еще страшнее. Это было не просто устройство слежения. Это был надзиратель, поселившийся прямо у него в голове. Чужое, холодное присутствие, от которого уже никогда не избавиться.

Боль прошла, оставив после себя ноющее чувство инородного тела под кожей. Их провели дальше, в соседнее помещение, где автоматы выдали им новые комбинезоны, точно такие же серые и безликие, и пару грубых ботинок.

Когда все оделись, одна из стен бесшумно уехала в сторону, открывая длинный коридор. В конце коридора было огромное, во всю стену, окно.

Их провели мимо него, но Алексей успел бросить взгляд. И то, что он увидел, ударило его сильнее, чем игла чипа. Сильнее, чем унижение и страх.

Там, в бархатной черноте, прошитой алмазной пылью звезд, висела она. Земля. Ослепительно сияющий, хрупкий, живой шар. Он видел знакомые очертания континентов, белую спираль циклона над океаном. Она была так близко, что казалось, можно протянуть руку и коснуться. Дом. Жизнь. Все, что он потерял.

Он остановился всего на секунду, но этого хватило.

«Заключенный семьсот тридцать четыре, продолжайте движение», – прозвучал в голове голос Смотрителя. Одновременно в основании черепа вспыхнул короткий, но омерзительно болезненный импульс. Не сильный, скорее, предупреждающий. Как удар током от оголенного провода.

Алексей стиснул зубы и пошел дальше, не оглядываясь. Но образ сияющей планеты уже выжегся на его сетчатке. Это тоже было частью наказания. Возможно, самой изощренной.

Повесить перед глазами узника картину его потерянного рая, чтобы он видел ее каждый день, и это зрелище медленно выедало ему душу.

Но они просчитались. Глядя на далекую Землю, Алексей Ковалёв почувствовал не только тоску. В глубине его души, под слоем отчаяния и боли, шевельнулось что-то еще. Что-то твердое, холодное и острое.

Это была решимость.

Они могли забрать его имя, его свободу, даже вторгнуться в его мысли. Но они не могли забрать то, кем он был. Он был инженером. Он создавал системы. А любую систему можно понять.

А все, что можно понять, можно сломать.

Глава 2. Правила двух законов

Коридор, по которому их вели, закончился массивной гермодверью с трафаретной надписью «Жилой Блок Гамма». Дверь с шипением ушла в стену, и в нос ударил спертый, тяжелый воздух – смесь пота, дешевого антисептика и чего-то кислого, похожего на запах синтетической еды.

За порогом начинался новый круг этого рукотворного ада.

Помещение было огромным, но казалось тесным из-за уходящих ввысь, в сумрачную темноту, четырехъярусных нар. Тусклые световые панели на потолке отбрасывали неровные, больнично-желтые пятна на серый металлический пол.

Пространство гудело, как растревоженный улей. Сотни людей в одинаковых серых робах двигались, сидели, лежали, разговаривали вполголоса. Но с их появлением гул стих. Разговоры оборвались на полуслове.

Десятки голов повернулись в их сторону. Десятки пар глаз впились в них – новичков, «свежую кровь». Во взглядах этих не было любопытства. Только холодная, хищная оценка, как у торговцев скотом на ярмарке.

Роботы-конвоиры развернулись и беззвучно удалились, гермодверь за ними закрылась с оглушающим лязгом, отрезая их от всего остального мира. Два десятка новичков остались одни посреди враждебного, молчаливого моря.

– Рассредоточиться. Найти свободные койки. Верхние ярусы, – голос Смотрителя в голове был как всегда бесстрастен, но сейчас он казался почти спасительным островком порядка в этом хаосе.

Свободные места были только на самом верху, под потолком, куда вели тонкие металлические трапы. Алексей, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, направился к одной из конструкций. Он уже понял главное правило выживания здесь – не выделяться, стать незаметным, слиться с серой массой.

Он почти добрался до лестницы, когда дорогу ему преградили трое. Они возникли будто из-под пола – двигались слаженно, без суеты.

Тот, что был в центре, был невысоким, жилистым, с лицом, похожим на высохший пергамент, обтягивающий острые скулы. Но самыми жуткими были его глаза – блеклые, почти бесцветные, они смотрели на Алексея без всякого выражения, как смотрит энтомолог на пришпиленную к картону бабочку.

По бокам от него стояли двое массивных громил, чьи лица были безмолвным обещанием боли.

– Новенький, – просипел жилистый. Это был не вопрос. – Свежачок. А что у тебя в ботинках?

Алексей замер. Он знал, что это проверка. Первая, самая важная. От его ответа сейчас зависело, на какой ступени местной иерархии он окажется. В «Работягах» или на самом дне, в «Пыли».

– То же, что и у тебя. Ноги, – ответил он ровно, глядя не на говорившего, а чуть в сторону, на его плечо. Прямой взгляд в глаза здесь наверняка сочли бы за вызов.

Жилистый усмехнулся одними уголками рта.

– Остряк. Мне нравятся остряки. Их весело ломать. Ботинки покажи.

Это было требование подчинения. Если он сейчас разуется, он признает их власть. Откажется – и они найдут способ его заставить. Способ, который не зафиксирует чип. Случайное падение с лестницы. Синяк, полученный во сне. Здесь наверняка были десятки таких способов.

Алексей медленно перевел взгляд на лицо говорившего. Он искал. Зацепку. Слабость. И он ее нашел. Уголок правого глаза у жилистого едва заметно, почти конвульсивно подергивался. Нервный тик.

Признак постоянного, глубинного напряжения. Этот человек был не так спокоен, как хотел казаться. Он жил на пределе, и его хладнокровие было лишь маской.

«Внимание. Зафиксирована потенциально конфликтная ситуация. Уровень кортизола у заключенного 419 повышен. Рекомендую сменить дислокацию, заключенный 734», – шепнул в голове Смотритель.

Алексей проигнорировал предупреждение. Он сделал едва заметный шаг в сторону, чуть меняя угол, и негромко, но отчетливо сказал:

– Тебе стоит отдохнуть, четыреста девятнадцатый. У тебя глаз дергается. Сильно. Смотритель может счесть это за симптом неврологического расстройства. Отправит в лазарет на обследование. А оттуда, говорят, не все возвращаются прежними.

Он не угрожал. Он констатировал факт. Он использовал их же оружие – систему. Он показал, что он наблюдателен. И что он знает, как работает Смотритель.

На мгновение в блеклых глазах жилистого мелькнуло что-то похожее на удивление. Затем оно сменилось холодной яростью. Но он промолчал.

Тик на его лице стал чаще. Он понимал, что новичок прав. Любое отклонение от биометрической нормы – и ты под колпаком у Сигмы. А излишнее внимание тюремного ИИ не нужно было никому, особенно тем, у кого здесь была власть.

– Ты еще пожалеешь о своих словах, остряк, – прошипел он так тихо, чтобы слышал только Алексей. – Здесь много несчастных случаев.

Он развернулся и, не оглядываясь, пошел прочь. Его телохранители, бросив на Алексея по злобному взгляду, последовали за ним. Испытание было окончено. По крайней мере, на сегодня. Алексей выдержал его. Он не подчинился, но и не спровоцировал открытый конфликт. Он сыграл на грани правил.

Он молча полез на четвертый ярус. Его койка оказалась тонким синтетическим матрасом, брошенным на голый металл. Соседом слева был тот самый гигант со шрамами из их транспортника, который уже богатырски храпел.

Справа лежал старик с пергаментным лицом и абсолютно пустыми глазами, устремленными в потолок. Он не отреагировал на появление Алексея, словно был уже не здесь. Один из «Призраков», догадался Алексей.

Он лег и закрыл глаза, пытаясь унять колотящееся сердце. Он выжил. Но какой ценой? Он нажил себе врага. Опасного, хладнокровного врага, которого здесь, судя по всему, боялись. Одного из тех, кого, как он позже узнает, называли «Ледяными».

****

Через пару часов раздался резкий сигнал, и голос Смотрителя приказал всем спуститься в центральный зал для общего построения.

Центральный зал представлял собой огромное круглое помещение с высоким куполом. Здесь было холодно и гулко, как в соборе. Сотни заключенных выстроились в неровные шеренги, оставив новичков впереди. Все молчали. В воздухе висело напряженное ожидание.

На небольшом возвышении в центре зала материализовалась голограмма, но тут же погасла. Вместо нее из боковой двери вышел человек. Живой.

Он был высок, сухощав и одет в строгую черную униформу без знаков различия. Коротко стриженная седая голова, лицо, изрезанное морщинами, и светлые, почти прозрачные глаза, которые, казалось, видели каждого в этом зале одновременно. Он двигался с медленной, уверенной грацией хищника, который знает, что он на своей территории.

– Меня зовут полковник Королёв, – сказал он. Голос у него был тихий, немного хриплый, но в мертвой тишине зала каждое слово звучало как удар молота по наковальне. – Я – начальник этого объекта. Для вас – единственное человеческое лицо власти на ближайшие… вечность.

Он сделал паузу, обводя толпу своим немигающим взглядом.

– Я не буду говорить вам прописных истин. Вы не в исправительном учреждении. Вы – в утилизационном комплексе. Общество избавилось от вас, как от токсичных отходов. Ваша жизнь больше не имеет никакой ценности. Но ваше существование имеет цену. Эту станцию нужно обслуживать. Ресурсы, которые она добывает, нужны на Земле. Поэтому вы будете работать. Много и тяжело. Каждый из вас будет отрабатывать кислород, которым дышит, и пищу, которую ест.

Он сделал несколько шагов по возвышению.

– Здесь два закона. Первый – закон Смотрителя. Искусственный интеллект "Сигма“ контролирует каждый ваш вздох. Он следит за вашей биометрией, за вашими словами, за вашими мыслями. Он пресекает насилие, наказывает за неповиновение, регулирует вашу жизнь. Его решения окончательны и обжалованию не подлежат. Он – бог этой машины. И он беспристрастен.

Королёв остановился и посмотрел прямо на шеренгу новичков. Алексей почувствовал его взгляд на себе.

– Но есть и второй закон. Ваш. Человеческий. – Полковник криво усмехнулся. – Я не идиот. Я знаю, что вы создадите свою иерархию, свои правила, свои понятия. Что вы будете ненавидеть, бояться и предавать друг друга. Мне плевать. До тех пор, пока ваша внутренняя грызня не мешает производственному процессу и не угрожает безопасности станции. Одно правило: никакого насилия. Смотритель не любит этого. За убийство – разгерметизация. Без суда и следствия. Остальное – ваши проблемы. Выживайте, как умеете. Или сдыхайте. Это тоже ваш выбор.

Он помолчал, давая словам впитаться.

– Запомните одно. «Забвение-1» – это идеальный механизм. Самодостаточный и безотказный. Вы – лишь топливо для этого механизма. Заменяемое топливо. Работайте, соблюдайте правила Смотрителя, и, возможно, ваша агония будет долгой и относительно сносной. Попытаетесь сломать механизм – и он сотрет вас в порошок. Это все. Вопросы есть?

В толпе кто-то нервно хихикнул. Королёв даже не повернул головы.

– Вопросов нет. Разойтись.

Он развернулся и так же молча ушел. Толпа заключенных медленно, неохотно начала расходиться.

Алексей остался стоять на месте, провожая взглядом фигуру полковника. Теперь картина мира стала полной. Был бездушный, всевидящий цифровой бог – Смотритель-Сигма.

И был его жрец – полковник Королёв, человек, который верил в этот порядок и готов был поддерживать его любой ценой. А между ними – кишащий змеиный клубок из сотен отчаявшихся людей, где выживает самый хитрый, самый жестокий или самый незаметный.

Два закона. Две тюрьмы в одной. Одна – из металла и программного кода. Другая – из человеческой ненависти и страха. И ему предстояло выжить в обеих.

Глава 3. Цена за вдох

Побудка на «Забвении-1» не имела ничего общего с человеческими ритуалами. Не было ни утреннего света, ни пения птиц. Был только резкий, безжалостный сигнал, похожий на скрежет металла по стеклу, который Смотритель-Сигма транслировал прямо в мозг через нейрочип.

Он выдергивал из сна, как рыбу из воды, оставляя после себя головную боль и ощущение ментального насилия.

Алексей сел на своей койке на четвертом ярусе. Капсула сна еще не успела раствориться, и он несколько секунд видел перед глазами лицо сестры, Ольги. Она улыбалась ему во сне. Теперь ее лицо таяло в полумраке казармы, сменяясь суровой реальностью.

Внизу уже возились, кашляли, глухо ругались просыпающиеся заключенные. Воздух был густым и пах потом сотен тел – система рециркуляции явно не справлялась с нагрузкой.

Он спустился вниз. Никто ни с кем не здоровался. Здесь не было «доброго утра». Было лишь молчаливое, напряженное начало очередного круга ада.

У автоматов с пищевой пастой уже выстроилась очередь. Алексей встал в конец. Перед ним стоял жилистый «Ледяной» – тот самый, с дергающимся глазом, вчерашний его «экзаменатор».

Он почувствовал его взгляд, холодный и тяжелый, но проигнорировал его, глядя в стену. Сейчас не время для конфликтов. Утренняя энергия была слишком ценным ресурсом, чтобы тратить ее на демонстрацию силы.

Автомат выдал порцию – теплую, безвкусную, серо-бежевую массу в пластиковой миске. Она обладала лишь одним свойством – калорийностью. Ровно столько, чтобы тело могло функционировать двенадцать часов на износ.

После завтрака – новое построение. Робот-конвоир провел их группу из пятидесяти «Работяг» в другой сектор – шлюзовой отсек. Помещение было забито стойками с громоздкими, похожими на средневековые доспехи, скафандрами. Они были старыми, покрытыми вмятинами и царапинами, где-то виднелись грубые сварные швы – следы ремонта.

– Скафандры модели РБ-7, – бесстрастно сообщил Смотритель в голове. – Рабочий ресурс – восемьдесят процентов. Автономность – четырнадцать часов. Проверить герметичность шлема и перчаток перед выходом. Корпорация «Экзилар» не несет ответственности за вашу халатность.

Рядом с Алексеем свой скафандр натягивал седой, высохший старикан с морщинистыми, но на удивление ловкими пальцами.

– Проверяй не герметичность, семьсот тридцать четвертый, а фильтр регенерации, – проскрипел он, не глядя на Алексея. – Иногда они «забывают» ставить новые картриджи. И тогда ты просто задохнешься собственным углекислым газом. Тихо и мирно. Спишут на сердечный приступ. Экономия.

Алексей похолодел. Он бросился проверять блок жизнеобеспечения на спине своего скафандра. Индикатор картриджа светился зеленым.

– Спасибо, – коротко бросил он.

Старик лишь хмыкнул.

– Сегодня я тебе помог. Завтра ты мне. Или не ты. Кто-нибудь. Иначе здесь не выжить. Здесь все общее – и работа, и смерть.

Облачение в скафандр было отдельной пыткой. Десятки килограммов металла и композита давили на плечи. Замки тяжело щелкали. Когда он надел шлем, мир сузился до круглого экрана визора, а звуки сменились шипением кислородной смеси и треском статики в наушниках. Он почувствовал себя заживо погребенным.

Их, неуклюжих и неповоротливых, загнали в тесный транспортный челнок. Внутри было темно и тесно, все стояли плечом к плечу, ощущая вибрацию предстартовой подготовки.

Затем мощный толчок вдавил их в пол. Короткий полет в звенящей тишине, нарушаемой лишь дыханием пятидесяти человек, и затем мягкое касание.

Шлюз открылся.

И Алексей забыл, как дышать.

Они стояли на поверхности Гекаты, одной из десятков лун, вращающихся вокруг газового гиганта Юпитер-Прайм. И этот гигант занимал половину неба. Огромный, немыслимый, оранжево-фиолетовый шар с клубящимися вихрями штормов, перечеркнутый полосами аммиачных облаков.

Великое Оранжевое Пятно, шторм размером с три Земли, смотрело на них, как исполинский, немигающий глаз. Свет, отраженный от планеты, был странным, нереальным, заливая серую, покрытую кратерами равнину призрачным, болезненным сиянием.

Это было самое величественное и самое ужасающее зрелище, которое он когда-либо видел. Красота, абсолютно враждебная жизни.

– Рабочая зона три. Начать бурение по координатам. Норма выработки – двести тонн руды на бригаду. Приступайте, – голос Смотрителя вернул его к реальности.

Работа была монотонной и адски тяжелой. Гигантский автоматический бур вгрызался в реголит, а задача заключенных состояла в том, чтобы с помощью ручных плазменных резаков и гравитационных захватов отделять и грузить на транспортные платформы куски породы, богатой гелием-3 и редкоземельными металлами.

Скафандр сковывал движения, каждый шаг в слабой гравитации луны требовал сноровки, чтобы не улететь и не упасть. Пыль, поднимаемая буром, забивала визор, и приходилось постоянно включать очистку.

Здесь, на поверхности, иерархия «Забвения» проявилась во всей своей неприглядной красе. «Старшие», как тот самый «Ледяной», не работали с резаками.

Они стояли поодаль, якобы выполняя функции надсмотрщиков, и занимали самые безопасные места в тени буровой установки. «Работяги», как Алексей, вкалывали в самом пекле.

А где-то на периферии, выполняя самую грязную и опасную работу по очистке фильтров транспортера, копошились несколько «Отбросов», в том числе тот самый парень, которого рвало в челноке.

Шли часы. Алексей отключил все мысли, превратившись в автомат. Шаг, поднять захват, навести, активировать, перенести породу, шаг. Движения стали механическими.

Единственным ориентиром во времени были сообщения Смотрителя в голове: «Плановая доза антирадина введена в систему жизнеобеспечения. Уровень радиации от гиганта в пределах нормы».

А потом это случилось.

Один из транспортеров, груженый десятками тонн породы, начал медленно сползать в неглубокий кратер. Платформа опасно накренилась.

– Эй, пыль! Живо подложи опоры! – раздался в общем канале связи грубый окрик одного из «Старших».

Тот самый парень, «Отброс», бросился к накренившейся платформе с несколькими титановыми балками. Он почти успел. Но в этот момент одна из гусениц транспортера соскользнула с края, и многотонная махина резко поехала вниз.