Тёмная сторона

– Он звонил? – сразу спросил Сомин, его голос был хриплым, будто он сдерживал крик.

– Да, – выдохнула я, показывая экран. – Я не брала.

– И не бери, – сказал он, ударив ладонью по рулю так, что я вздрогнула. – Пусть понимает все как хочет. Мы не вернёмся.

Я молчала. Внутри меня всё дрожало не от холода, а от того, что Айс в бешенстве. Когда он в таком состоянии – это хуже любого мороза.

– Ты останешься со мной сегодня? – тихо спросила я. Голос сорвался, будто я умоляла.

– Конечно, – Сомин бросил быстрый взгляд и, заметив, как я сжала руки в кулаки, сжал мою ладонь своей тёплой и уверенной. – Я не оставлю тебя одну.

Мы вернулись в отель. Сквозь стеклянные двери холла тянуло теплом, но мороз ещё сидел в плечах, пока мы поднимались в номер. За окном моросил холодный дождь, редкие хлопья снега прилипали к стеклу и медленно таяли.

Я рухнула на кровать, чувствуя, как напряжение дня давит на плечи тяжёлым саваном. Казалось, ещё чуть-чуть – и кости треснут под этой невидимой тяжестью.

Сомин медленно снял куртку, бросил её на стул и присел рядом на край матраса. Он взял мою руку в свои – ладони у него были тёплые, знакомые до боли. Пальцы крепко сжали мои, словно пытаясь передать какую-то опору через это простое прикосновение.

– Юэ, – тихо произнёс он, заставляя меня поднять на него взгляд. – Смотри на меня.

И я посмотрела. Прямо в его тёмные, уставшие глаза, в которых плавала та же усталость, что и во мне. Но в них не было ни капли осуждения. Только понимание. И бесконечная, вымотанная до дна нежность.

– Мы справимся. Я не дам ему сломать тебя. – сказал он, голос был твёрдым и спокойным.

Я кивнула, сердце сжалось. Айс не из тех, кто отступает.

Я сильнее вцепилась в руку Сомина и прошептала:

– Только не уходи этой ночью.

– Не уйду, – ответил он и лёг рядом, обняв меня, словно щитом прикрыл от всего мира.

За окном ветер хлестал по стеклу, тающий снег превращался в грязные потёки, а внутри было тепло и тихо. Тепло его рук. И только телефон на тумбочке продолжал мигать, требуя ответа, будто Айс знал – я всё ещё дышу и прячусь от него.

Глава 5

Утро началось с того, что Сомин, зажав сосиску зубами и ведя машину одной рукой, сунул мне другой пачку влажных салфеток.

– Протри лицо, а то заснёшь на паре, – пробормотал он, прикрывая зевок ладонью.

В его голосе слышалась усталость, но сквозь неё – тихая забота, такая простая, что сердце на миг оттаяло. Мир вдруг показался почти нормальным. Почти.

За окном тянулся поздний ноябрь. Серое небо низко нависало над Сеулом, дыхание тут же оборачивалось облачками пара, а воздух пах сыростью и жжёными листьями гинкго, которые дворники сгребали у бордюров. Асфальт всё ещё блестел после ночного дождя, и тусклые отражения вывесок дрожали в лужах. Я натянула шарф выше, пытаясь спрятаться от холода и от собственных мыслей.

Но едва мы подъехали к университету, вся иллюзия нормальности рассыпалась.

У главного входа, прислонившись к стене, стоял Хан Ёнгук. В руках – два стаканчика кофе на вынос. Только бы не мне…

Сомин окинул его оценивающим взглядом. – Твой новый «друг»?

– Не знаю, кто он мне, – буркнула я и выбралась из машины.

Ёнгук шагнул навстречу. Его поза была лениво-расслабленной, но глаза – внимательными, слишком пристальными. Он протянул один стаканчик.

– Не знал, что ты любишь, – сказал он просто. – Взял с миндальным сиропом. Сам сладкое не люблю.

По коже побежал холодок. С миндальным. Как? Я ни разу не пила такое при нём. Это была моя тайная слабость, даже Сомин не знал. Слишком точное попадание…

– Спасибо, – выдавила я, принимая стаканчик. Тёплая бумажная поверхность обожгла ладонь, и это тепло показалось почти спасительным.

– Не за что, – он улыбнулся.

Его взгляд был настолько открытым, что тревога попятилась, словно туман перед солнцем. Ёнгук тут же завёл разговор о вчерашнем концерте популярного бойз-бэнда. Его слова лились легко, как музыка в наушниках, и я позволила себе на миг поверить: может, это совпадение? Может, я сама придумываю угрозу?

На паре мы оказались рядом. И сразу же я почувствовала на себе десятки взглядов – колючих, липких, осуждающих. Казалось, что каждая парта, каждая пара глаз сверлит меня, будто я нарушила какой-то неписаный закон. Шепоток рвался по аудитории, цепляясь за уши, как надоедливый комар: то слева, то справа, то позади. Вздохи, приглушённые смешки, взгляды поверх тетрадей.

Я машинально сделала вид, что записываю лекцию, но рука предательски дрожала, буквы расплывались. Всё это было слишком знакомо. Толпа. Суждение. Хищная радость в чужих глазах от того, что можно ткнуть пальцем: «Вот она. Чужая. Лишняя».

А Ёнгук будто находился на другой планете. Он сидел рядом со мной и вёл себя так, словно мир принадлежал ему. Легко улыбался старосте, шутил с однокурсниками, оборачивался к соседям за спиной. Преподаватель, суровый на вид мужчина с седыми висками, даже позволил себе улыбнуться в ответ на его безобидную реплику.

Он был в своей стихии. Светился. Излучал ту самую уверенность, которая обезоруживает и располагает. С ним разговаривали, к нему тянулись. Он был «свой» – в доску, идеальный парень, которого будто бы написали по запросу общества.

И именно это разрывало меня изнутри.

Потому что я чувствовала себя рядом с ним ещё более чужой. Его улыбки всем вокруг, его лёгкость – словно нож, который резал контраст с моей собственной тенью. Я видела, как девчонки сзади переглядываются, закатывают глаза, когда он снова бросает мне какую-то фразу. Видела, как парни усмехаются: «Ну конечно, этот всегда найдёт себе игрушку».

Каждое его слово, обращённое ко мне, будто увеличивало градус ненависти в аудитории. И я знала: если бы у взглядов была температура, я бы уже горела.

Я старалась сидеть прямо, смотреть в тетрадь, не выдать ничего лишнего. Но внутри всё сжималось. В такие моменты я особенно остро понимала: Ёнгук – слишком опасен. Он слишком легко ломает привычный порядок, и слишком многим это нравится.

Когда я возвращалась из туалета, услышала за углом голоса. Староста и её вечная подруга.

– …не понимаю, что он в ней нашёл? – обиженно всхлипывала подруга. – Ёнгук такой классный, кофе ей носит, а она нос воротит, будто он ей не ровня!

– Может, она ему просто интересна, – холодно бросила староста. – Как феномен – двуликая дура.

Я застыла, вцепившись в пустой стаканчик. Привкус кофе с миндальным сиропом вдруг стал горчить, как яд.

***

На следующей паре история повторилась, словно плохой сериал. Мы снова сидели рядом, а вокруг витала атмосфера дешёвого заговора. Преподаватель вёл свою монотонную партию у доски, а подружка старосты – эта вечно восторженная кукла – выбрала момент для своего «каскадёрского трюка». Её нога подкосилась так неестественно, что это могло вызвать зависть у голливудского режиссёра. Бутылка в её руке совершила идеальный кульбит, и вода хлынула на наш стол с точностью снайпера. Ёнгук, не моргнув глазом, убрал свой ноутбук – лишь парочка капель предательски брызнула на крышку. Мой же ноутбук утонул, а по джинсам поползли ледяные потоки, напоминая, что некоторые битвы я проигрываю, даже не успев вступить в бой.

– Ой, простите! Я нечаянно! – подружка старосты прикрыла рот ладонью. Но её глаза сияли торжеством.

Я смотрела на мёртвый экран и чувствовала знакомое бессилие, подступающее к горлу. Всегда так. Ты ничего не можешь.

Но Ёнгук вмешался.

Он повернулся к ней. Ни крика, ни резких жестов. Только взгляд. Спокойный, плоский, тяжёлый, как свинец. В этом спокойствии таилось что-то куда страшнее злости: холодная расчётливость и выправка страшных лет за его плечами. Его глаза будто скользнули по ней, оценивая – дёрнется ли, попробует ли возразить, стоит ли потратить усилия на пощаду. Этот взгляд лишал её права на оправдания, на шутку, на защиту. Он был как острый нож, которым не угрожают – им просто режут. И она почувствовала это, потому что её плечи невольно сжались, а голос предательски дрогнул ещё до того, как он произнёс хоть слово.

– Извинись, – тихо сказал он.

Девушка попятилась.

– Я же сказала, нечаянно…

– Я сказал – извинись, – его голос прозвучал так, что вся аудитория замолчала.

Он подошёл ближе. Его ладонь легла ей на плечо – со стороны это выглядело почти дружески. Но я увидела, как его пальцы сжались на коже под ухом. Слишком крепко. Девушка едва не задохнулась, на глазах выступили слёзы.

– Хорошие поступки, – прошептал он ей, и услышали только мы трое, – вознаграждаются добром. Плохие – злом. Подойдёшь ближе пяти метров ко мне или мои друзьям – и разговором в следующий раз не отделаешься. Поняла?

Он отпустил. Девушка, бледная, заикаясь, выпалила извинения и вылетела из аудитории.

Я сидела, оцепенев. В его взгляде я увидела что-то тяжелое. Он прячет под солнечной улыбкой, то, чего лучше никому не видеть. Он только что сломал чужую волю одним прикосновением.

Но рядом с ужасом было другое чувство. Непрошеное. Стыдное. Дикая благодарность. Никто и никогда так не вставал за меня, буквально скалой.

– Не стоило, – пробормотала я, пытаясь спрятать дрожь. – Я бы сама справилась.

– Знаю, – он снова стал прежним, лёгким. Улыбнулся и поднял мой мёртвый ноутбук. – Но теперь не придется.

Я позволила ему забрать его. Внутри всё кричало об опасности. Он врывается слишком быстро. Слишком плотно. Но пока я смотрела на его спину, на то, как он несёт мою сломанную вещь, я позволила себе на секунду забыться.

На секунду ощутить то, чего не знала слишком давно.

Чувство, что кто-то сильный стоит на твоей стороне.

***

После пар Сомин уже ждал меня у своего скромного седана, прислонившись к бамперу с телефоном в руках. Осенний воздух был пронизан сыростью и холодом: последние листья гоняло по парковке пронизывающим ветром, а небо тянулось серым ватным полотном.

Кажется ему стоит сказать о том, что мне залили ноутбук…

Именно в этот момент к нам подошёл Ёнгук.

– Юэ, ты не забыла… – начал он и замолк, заметив Сомина.

Тот медленно поднял голову, взглядом скользнув по Ёнгуку сверху вниз. Воздух между ними натянулся, словно проволока.

– А это кто? – в голосе Сомина зазвучала властная нотка старшего брата, пусть и сводного.

– Хан Ёнгук, – представился тот, коротким кивком поприветствовав Сомина. – Одногруппник.

– Пак Сомин. Старший брат, – подчеркнул Сомин, оставив слово висеть в воздухе, как предупреждение.

Молчание тянулось, пока Ёнгук, будто играючи, не разрядил его:

– Тогда, наверное, к тебе и стоит обращаться за разрешением пригласить Юэ на выходных в новый арт-хаусный кинотеатр?

Сомин скривил губы, но не удержался от короткой улыбки.

– Только если на сеанс в шесть. После десяти она дома.

– Условия принимаются, – с почти деловой серьёзностью ответил Ёнгук. Он попрощался лёгким кивком и удалился, оставив нас наедине.

Сомин повернулся ко мне, улыбка всё ещё не сходила с его лица.

– Нравится он мне, – сказал он. – Наглый, но харизматичный. Надеюсь, он не тот тип…

Фраза оборвалась в рёве. С оглушительным визгом шин на парковку влетел огромный чёрный крузак. Машина встала поперёк, перегородив нам дорогу. От удара по тормозам в воздухе запахло палёной резиной. Время будто остановилось.

Окно со стороны водителя опустилось. Из темноты салона показалось лицо Айса. Нездорово-бледное, словно кожу никогда не касалось солнце. Его глаза – холодные, как куски льда, – впились прямо в меня.

– Садись, – голос его был тихим, но каждая буква звучала, как осколок стекла, режущий слух.

– Она никуда с тобой не поедет, – шагнул вперёд Сомин, сжимая ключи в кулаке так, что металл впился в кожу. – У нас планы.

– Твои планы меня не интересуют, – Айс даже не посмотрел в его сторону. – Юэ. Садись в машину. Сейчас.

Сомин сорвался:

– Отстань от неё, Ёнин! Ты уже всё разрушил дома, оставь её в покое хотя бы здесь!

Айс повернул голову. Его взгляд коснулся Сомина, и на губах заиграла ядовитая усмешка.

– В покое? Она – семья. А семья – это ответственность. Моя ответственность. Или ты хочешь снова вспомнить, каково это – быть за неё ответственным?

Эти слова он произнёс с такой сладкой, смертельной язвительностью, что лицо Сомина буквально выцвело за секунду, став землисто-серым. Я знала, о чём он вспомнил. О той ночи, когда его нашли в тёмном переулке за парком. Не меня, которую он искал, а его. Потому что я, доведённая до отчаяния очередным скандалом с Айсом, сбежала из дома, а Сомину просто не повезло оказаться там, когда за мной уже шла охота. Он принял бой один против шестерых, отчаянно пытаясь оттеснить их и дать мне уйти.

Я до сих пор помнила, как потом, в больнице, его тело было одним сплошным сине-багровым синяком. Как он хрипел на каждом вдохе – сломанное ребро едва не проткнуло ему лёгкое. Как кровь сочилась из разбитой губы и оставляла тёмные пятна на белой подушке. Он потом неделями не мог поднять руку, чтобы попить воды, и каждую ночь просыпался от кошмаров, в которых снова и снова слышал хруст собственных костей.

И сейчас, глядя в его остекленевшие глаза, я видела, как перед ним проплывают те же самые картины. Айс не просто напомнил ему о прошлом. Он вскрыл старую, плохо зажившую рану и медленно водил по ней лезвием, наслаждаясь исходящей болью.

Айс наклонился ближе к окну, и его голос стал шепотом – ледяным, от которого стыла кровь.

– Я предупреждаю в последний раз. Либо она подходит сама, либо я превращу в металлолом эту жестянку, в которой ты её возишь, и твою гордость вместе с ней.

Сомин сжал кулаки, костяшки побелели. Он был готов броситься вперёд, и именно поэтому я не могла этого допустить.

– Хорошо, – выдохнула я, делая шаг к машине. – Я поеду. Только не трогай его.

– Юэ… – опустошённый голос Сомин, потонул в грохоте моего сердца.

Я схватилась за тяжёлую ручку двери и распахнула её. Внутри пахло кожей, дорогим табаком и холодом. И тогда я заметила её.

На переднем сиденье, в полумраке, сидела девушка. Светлые волосы собраны в пучок, тонкий профиль обрамляла тень. Она смотрела в окно, словно всё это её не касалось. Я уже видела её – в тот день в ресторане, когда Айс появился внезапно, и она сидела рядом с ним, такая же безмолвная.

Наши взгляды встретились лишь на секунду. В её глазах не было ни удивления, ни осуждения. Только холодная, почти клиническая отстранённость наблюдателя, которому любопытен результат эксперимента.

Я резко опустилась на заднее сиденье. Дверь захлопнулась с глухим стуком, будто отсекла меня от прежней жизни. Айс не посмотрел в зеркало. Он просто нажал на газ. Машина рванула с места, и Сомин отскочил в сторону, спасаясь от удара.

Мы ехали в вязкой тишине. Холодный свет фонарей скользил по чёрному салону, отражаясь в гладком металле приборов. Я смотрела на затылок светловолосой девушки и понимала: тревога сменилась другим – ледяным осознанием. Мир Айса не просто возвращался. Он расползался вокруг меня новыми, пугающими деталями. И эта деталь, с холодными глазами и шелковистыми волосами, казалась самой опасной из всех.

Я обернулась, чтобы посмотреть в заднее стекло. Я наделась увидеть машину Сомина, и мне повезло с ним, он ехал за нами. Ему снова придется жить в ненавистном новом доме, бок о бак с вечными потасовками между мной и Айсом.

***

Машина резко остановилась у подъезда огромного, холодного особняка в стиле хай-тек, напоминавшего скорее штаб-квартиру корпорации, чем дом. Едва я вышла из машины, Сомин, который, следом подыхал, быстро вышел из машины, не закрыв дверь и резко дернул Айса за рукав.

– Опять какую-то подстилку привел? – его голос дребезжал от ненависти. Он смотрел на девушку с таким отвращением, будто она была чем-то ядовитым. – Ты вообще себя не контролируешь? С каждым днем ты становишься все ущербнее, Ёнин!

Я замерла в ожидании взрыва. Но его не последовало. Вместо этого в разговор спокойно вступила сама девушка. Она обернулась к Сомину, и ее взгляд был не колючим, а безразличным, как у хирурга, смотрящего на неинтересный случай.

– Меня зовут Кан Эрин, – произнесла она ровным, мелодичным голосом. – И пока ты не научишься решать конфликты иначе, чем оскорблениями в спину уходящим людям, твое мнение о том, кто я и кем является твой брат, не представляет для меня ровным счетом никакого интереса. Весь твой гнев – это просто детские капризы, которые все устали слушать.

Она не повысила голос, но каждое ее слово било с хладнокровной точностью. Сомин, словно получив пощечину, отшатнулся, на его лице застыла смесь ярости и шока. Эрин, не удостоив его больше взглядом, плавно прошла к входной двери, будто делала это каждый день, и жестом пригласила меня следовать за собой.

Внутри дом был таким же безупречным и бездушным: холодный кафель, глянцевые поверхности, минималистичная мебель. Воздух пах дорогим парфюмом и привычным запахом от климат-системы.

– Я приготовлю ужин, – объявила Эрин, снимая изящное пальто и оставаясь в простом, но безупречно сидящем платье. Она была утонченной, собранной, другой. И все же… в разрезе ее глаз, в легком наклоне головы была какая-то неуловимая черта, заставлявшая меня ловить себя на мысли: мы чем-то похожи. Но она – отполированная версия. Та, что научилась выживать, не пачкая рук.

– Я… помогу, – выдавила я, чувствуя себя неуклюжим подростком рядом с ее взрослой, женственной грацией.

Лучше с ней, чем в одинокой комнате или наедине с Айсом… Я сама не заметила, как эта мысль пронеслась сквозь голову и застряла где-то глубоко внутри, оставив неприятный привкус.

На кухне мы готовили молча. Точнее, готовила в основном Эрин – уверенно, размеренно, будто делала это сотни раз. Я лишь помогала, выполняя мелкие поручения: подать масло, порезать что-то, убрать обертку. Ничего значимого, но даже эти простые действия рядом с ней казались неловкими. Она двигалась слишком чётко, слишком точно. Каждое её движение – от того, как она ставила кастрюлю на плиту, до того, как нарезала лимон для соуса, – было будто вымерено до миллиметра. Экономия сил, отсутствие лишних жестов. Всё в ней говорило: она умеет контролировать не только процесс, но и саму себя.

Я чувствовала её взгляд. Он не был открытым, прямым – скорее скользящим, внимательным, как у врача или исследователя, который фиксирует реакцию подопытного. В ответ я тоже украдкой наблюдала за ней. Тонкие, но сильные пальцы; ровная осанка; абсолютное отсутствие суеты. Она не улыбалась, не хмурилась, просто готовила пасту так, будто это было важнее любых разговоров.

Ужин получился почти роскошным. Паста с морепродуктами пахла морем и чесноком, нежный соус обволакивал каждый кусок. Но я не могла наслаждаться – каждый кусок вставал в горле. Тишина за столом была вязкой, тяжелой, как густой туман. Стены дома будто снова ожили, впитывая в себя напряжение. Те же стены, которые видели мои слёзы, мои крики, кровь, бессонные ночи. Всё повторялось, только теперь рядом с Айсом сидела не я, а она. Спокойная, уверенная, будто рождённая для этого места.