Поезд времени S-16

– Странно, – пробормотал Штефан, закинул предмет в рюкзак и поднялся обратно в вагон. Женщина уже вернулась на место и слушала, как старушки с пятилетней девочкой делились впечатлениями о странных событиях на втором этаже. Слушатели охали, но по глазам было видно, что никто не верит.

А одна моложавая дама, лет двадцати пяти–двадцати восьми, в синей куртке, с персингом на губе, с аккуратными татуировками на запястье и легкой бунтарской прической, презрительно заявила:

– Das ist alles Lüge! Ihr habt Geschichten erfunden und denkt, dass sich hier alle vor euch ausbreiten und euren Unsinn nachplappern. (Враки все это! Придумали сказки и думаете, что все тут так и разлягуться перед вами, подпевая вашим бредням).

Это вызвало взрыв негодования у очевидцев странных событий, и они потребовали, чтобы неверующая сама поднялась наверх и увидела всё своими глазами. Штефану было смешно: что она могла обозреть, если события уже произошли, а на втором этаже не осталось никаких материальных доказательств.

– А вагон тряхнуло, потому что в нас чуть не врезался какой-то самолёт! – кричали старушки, размахивая руками.

Женщина в синей куртке им отвечала:

– Какой самолёт? Если рядом с нами аэропорт, это значит, все самолёты должны падать на поезда? Вы с ума сошли! Состав тряхнуло из-за грома, и все сидящие со мной это подтвердят.

Она повернулась к другим пассажирам: пара людей, дрожа от утреннего холода и недавшего испуга, неуверенно поддакивала, кивая головами, а глаза их выражали смесь страха и растерянности.

Входившие в вагон люди с вещами – видимо, недавно прилетевшие в Швейцарию гости – с недоумением смотрели на ругающихся и поднимались на второй этаж, где было спокойнее.

Тут из туалета вышла Патриция. Она была бледна, но держалась сдержанно, плечи чуть сгорблены от усталости, губы поджаты, взгляд сосредоточен на Штефане, но в нем читалась лёгкая тревога и раздражение от тошноты.

– Не блеванула, просто подташнивает… Не знаю, как сегодня я усижу на лекциях, – вздохнула она, стараясь улыбнуться и скрыть своё недомогание.

Штефан покраснел, сердце застучало чаще, и он несмело предложил:

– Мы можем сегодня вместе пообедать в кантине.

Девушка схватила его за руку:

– Ой-ой, пока ничего не говори про еду, а то итак тошнит…

Он чуть не вздрогнул: Патриция едва не стошнила на его куртку, и он поспешно отдернул руку.

– Ладно, как хочешь… Но телефончик свой дашь?

Та улыбнулась, глаза слегка блеснули, и она продиктовала номер мобильного. Штефан записал его на свой аппарат и в свою очередь продиктовал личный номер. Второй шаг в процессе знакомства был сделан. В голове парня уже витали разные мысли, и боясь, что они проступят на лице, он закашлял в кулак, слегка опустив голову и краснея от смущения, пытаясь скрыть учащённое сердцебиение.

В этот момент девушка предложила:

– Ну что, поднимаемся? Нам еще ехать до Цюриха. Или ты сегодня на занятия не идёшь?

– Да-да, конечно, – поспешно ответил Штефан, и они вернулись на своё место.

Поезд тронулся, и Патриция поинтересовалась:

– Что-нибудь обнаружил?

Он пожал плечами:

– Ну, внешне вагон как вагон, ничего особенного… Только я нашёл вот это, – и достал из рюкзака кусок металла, перебрасывая его с ладони на ладонь, как будто он был горячий. – Он был в обшивке… Только осторожно, эта штука страшно холодная…

– Да? – удивилась девушка и осторожно коснулась пальцем странного предмета. Палец едва скользнул по поверхности – и она сразу же отдернула руку. – И вправду, холодный как лёд…

– Мне кажется, что его температура даже ниже, чем у льда, – произнёс Штефан, нахмурив брови. – Не пойму, что это за металл, ведь он почти ничего не весит. По цвету вроде бы медь… нет, у меди совсем другая плотность и вес соответствующий… Но больше всего меня поражает то, что этот кусок никак не нагревается, – и, сказав это, он сунул находку обратно в рюкзак. – Иначе я отморожу все руки.

Поезд мягко покачивался, продолжая свой путь к Орликону. За окнами мелькали серые кварталы, перемежающиеся полями, по которым ползли клочья тумана. Дождь не прекращался: тяжёлые капли ударялись о стекло и стекали вниз длинными струйками, оставляя за собой мутные разводы, так что контуры домов и деревьев расплывались, словно акварель на мокрой бумаге. Небо низко нависало над землёй, сплошное, затянутое облаками, и вдалеке то и дело вспыхивали белые, ослепительные молнии, сопровождаемые гулким раскатом грома. В вагоне становилось чуть темнее, и редкие огни фонарей с улиц отражались в стекле.

– Как этот металл попал в вагон? – спросила Патриция, глядя в окно, словно ища там ответ.

Ответ оказался и простым, и ничего не объясняющим.

– Наверное, это от того аппарата, что разбился, когда в него попала ракета, – предположил Штефан. – Ты же видела, как он рухнул недалеко от нас…

– Тогда получается, что всё происшедшее за окнами было реальностью? – почти шёпотом произнесла Патриция. – Настоящей настолько, что в поезд отскочил этот осколок… Значит, там был какой-то настоящий мир… и мы каким-то чудом попали туда, стали свидетелями чего-то страшного… Ты помнишь ту войну… о боже, где это было? Какая-то фантастика! Может, мы были в параллельном пространстве?

– Параллельное пространство?.. Штефан задумался.

Параллельный мир – это, по сути, иная реальность, существующая рядом с нашей, но невидимая и недоступная в обычных условиях. Как слой, наложенный поверх другого слоя: в одном течёт привычная жизнь, в другом – события, которые могут быть совершенно отличны, пугающе чужды, а иногда и зеркально похожи. Считается, что такие миры могут пересекаться в особые моменты, и тогда граница между ними становится проницаемой, позволяя случайным свидетелям – вроде них – заглянуть в чужую, альтернативную историю.

Фантастическая версия, но другой у Штефана не было. Он надеялся, что вместе с друзьями-однокурсниками, а также профессором Херцгутом сумеет найти объяснение случившемуся. И вслух сказал об этом Патриции.

– Ты думаешь, они поверят? – недоверчиво спросила она.

– Может, и не поверят, – пожал плечами парень, – но у меня ведь есть доказательство. Этот странный кусок металла…

– Ах да, – оживилась Патриция, будто ухватилась за нить надежды. – Давай сделаем так… вечером созвонимся…

– …и встретимся, чтобы обсудить всё, – с лёгкой дрожью в голосе, но с горячей надеждой в сердце подхватил Штефан.

Спутница улыбнулась, и в этот миг душа у парня чуть не упорхнула из тела от радости: внутри у него словно распустился целый сад из фейерверков, коленки едва не подкосились, и даже вагон со всеми своими пассажирами, дождливым пейзажем за окном и грохотом колёс вдруг показался не столь реальным, как эта улыбка.

Патриция почесала нос и, чуть подумав, сказала:

– Хорошо, это неплохая идея. И я попробую кое-что распросить у своей профессорши психологии фрау Бормашине, может, она что-то скажет насчёт увиденного.

– А что именно?

– Ну, с медицинской точки зрения… массовый психоз, галлюцинации… может, нас в поезде накачали каким-то химическим газом, и мы в прострации, чудится что-то… Может, случайно газ из какой-то цистерны вышел, сломался поршень и закачался в вагон…

– Есть гипнотические газы?

Патриция, не слишком уверенно, но стараясь припомнить лекции по фармакологии, перечислила:

– Ну… в принципе, известны вещества вроде ЛСД, кетамина, скополамина, фенциклидина (PCP), некоторые производные барбитуратов, ещё есть диэтиламид лизергиновой кислоты… они могут вызывать галлюцинации, искажения восприятия… Но всё это либо таблетки, либо растворы для приёма внутрь или инъекций. В газообразной форме мало что применяется. Разве что в экспериментах с психоактивными аэрозолями…

Она нахмурилась и добавила:

– Ну, есть ещё природные – грибы. Псилоцибиновые, мексиканские, панеолусы… они вызывают зрительные галлюцинации, искажения пространства, времени, вспышки образов, видения. Но опять же – это не газ, а скорее пища…

Вообще-то Штефан не верил в такую возможность – слишком уж выборочно всё получилось: почему только второй этаж оказался «отравленным» этим загадочным газом? Но спорить не стал, мало ли… вдруг и эта версия правдива. Потому лишь согласно произнёс:

– Да, конечно, это тоже со счетов сбрасывать не следует…

Так быстро они проскочили станцию Орликон, что почти и не заметили её, а затем вышли из вагона в Цюрихе. В последний миг успели заметить, как полицейские, которых, скорее всего, вызвал кто-то по мобильному, уже прошмыгнули на первый этаж – там надо было разнимать сцепившихся в драке женщин.

Женщина в синей куртке и две старушки визжали, царапались, кусались и пинались так, что юбки и волосы летели во все стороны. Одна из бабушек, схватив врагиню за куртку, с силой дёрнула, пытаясь повалить её на сиденье, другая лупила сумкой по плечам и голове, а сама дама отбивалась ногами, шипя и выкрикивая проклятия.

Пятилетняя девочка, подпрыгивая от азарта, подбадривала свою бабушку:

– Так её, бабуля, дай ей в глаз!

– Да, я ей язык поганый оторву за грязные слова! – орала та, налетая на противницу с новой силой.

Увы, даже швейцарцы порой позволяли своим чувствам вырываться наружу, забывая про хладнокровие и толерантность. Сцена больше напоминала уличную свару в бедных кварталах, чем спокойный вагон швейцарских железных дорог.

Полицейские – двое крепких мужчин в тёмно-синих мундирах, со строгими лицами и пластиковыми щитками на руках – выглядели так, будто им предстояло обуздать не женщин в возрасте, а стаю диких зверей. Один пытался вклиниться между дерущимися, другой уже раскладывал пластиковые стяжки для запястий, явно готовясь применять силу. По их лицам было видно: дело предстоит нелёгкое.

Но окончания этой «спортивной» сцены студенты не увидели – им нужно было торопиться на занятия.

Станция «Цюрих HB» находилась под землёй. Длинные коридоры с кафельными стенами, сияющими витринами бутиков и маленьких магазинчиков, фонтанчики с питьевой водой, ряды банкоматов и огромные табло с расписанием поездов встречали пассажиров. Толпа размеренно текла в разные стороны, а где-то наверху гремели колёса трамваев.

Поднявшись на эскалаторе, они сразу прыгнули в ярко-синий трамвайчик №6. Цюрихский трамвай был чист, просторен, с мягким светом, удобными сиденьями и большими окнами, из которых открывался вид на городские улицы, утопающие в дожде. Внутри тихо гудел двигатель, и казалось, что вся машина скользит по рельсам почти бесшумно.

– Происшедшее никак не выходит из головы, – призналась Патриция, пока они ехали к университету.

– У меня тоже, – согласился Штефан. – Ладно, мне сходить здесь.

– А у меня на следующей остановке, – махнула рукой девушка.

– Ты сейчас как себя чувствуешь – полегчало?

– Да, уже получше, просто слегка подташнивает… – ответила Патриция, и её глаза сверкнули одновременно усталостью и тихим облегчением.

Они расстались, и Патриция скрылась в трамвайчике, а Штефан быстрым шагом направился на физический факультет. Внутри у него всё ещё клубилось то ли волнение, то ли радость, то ли хаос, и, едва он вошёл в лабораторный зал, мысли его уже не были там, где требовалось. Эксперимент по электропроводимости требовал внимания, точных формулировок и сосредоточенности, но вместо этого юноша снова и снова возвращался к поезду, к дымке, динозаврам, падающим дискам и холодному металлу. Когда дошло до ответа, он встал, собрался было рассказывать о кристаллической решётке и токе, но вдруг сорвался на рассказ о случившемся в электричке.

Сначала аудитория слушала молча, студенты переглядывались, не понимая, куда клонит однокурсник. А профессор Херцгут – седой, сухощавый, с пергаментной кожей и холодными глазами, всегда тщательно приглаживавший редкие волосы, – сначала замер с открытой тетрадью, а потом его нижняя губа задрожала от недоумения. Он вообще редко проявлял эмоции, но сейчас было видно: слова студента его выбивают из привычной ледяной стойкости.

Штефан же описывал всё до мельчайших подробностей, словно каждая деталь могла оказаться ключом к разгадке. Когда он закончил, повисла тишина, тяжёлая, как бетонная плита.

Профессор дребезжащим голосом спросил:

– И к чему всё это было сказано, молодой человек?

– Я думаю, что мы столкнулись с неизведанным явлением… Может, под воздействием каких-то сил… гравитации, изменения геомагнитных полей, вспышек на солнце и тому подобного прорвало пространственно-временной континуум, и мы оказались то в прошлом, то в будущем…

В зале раздались приглушённые ахи. Херцгут побледнел – уже не от недоумения, а от возмущения. Его обычно неподвижное лицо стало похоже на маску ярости: скулы напряглись, губы побелели, руки начали подёргиваться. Он напоминал вулкан, готовый извергнуть лаву, и только очки на переносице ещё сохраняли видимость учёного, а не разъярённого зверя.

Но Штефан, вдохновлённый внезапной идеей, не заметил реакции и уже чертил на доске.

– Представим себе движение времени в виде знака бесконечности, и видим, где соприкасаются линии. Видимо, в этой точке происходит смещение прошлого, настоящего и будущего. Очень хорошо подходит для рассмотрения такой гипотезы лента Мёбиуса, которая является топологическим объектом. Известно, что лента – простейшая неориентируемая поверхность с краем, односторонняя при вложении в обычное трёхмерное евклидово пространство R³. Попасть из одной точки этой поверхности в любую другую можно, не пересекая края. Иначе говоря, бесконечность в пространстве представляет собой замкнутную прямую. Точно также бесконечной и замкнутой является, судя по всему, время. Если разреза́ть ленту вдоль по линии, равноудалённой от краёв, вместо двух лент Мёбиуса получится одна длинная двухсторонняя – вдвое больше закрученная, чем лента Мёбиуса – лента, которую называют «афганская лента».

Он говорил всё быстрее, захлёбываясь словами, рисуя петли, поясняя про односторонние поверхности и афганскую ленту, как будто открывал новую вселенную. Профессора уже буквально колотило от злости: он хватался за очки, стучал ладонью по столу, лицо его краснело всё сильнее, как от приступа гипертонии, и глаза сверкали холодным бешенством.

Штефан же продолжал:

– Если эту ленту разрезать вдоль, получаются две ленты, намотанные друг на друга. Так происходит слияние пространства и времени. Точка соприкосновения этих лент и есть место, откуда можно видеть движущее пространство и время. Иначе говоря, можно из этой точки попасть как в другую галактику, так и в эпоху… Видимо, мы сегодня на поездке S-16 именно были в точке пересечения пространства и времени…

Аудитория гудела. Студенты переглядывались, кто-то крутанул пальцем у виска, кто-то улыбался снисходительно, а кто-то, наоборот, с неподдельным интересом слушал – мало ли, вдруг этот сумасшедший друг действительно наткнулся на что-то? Появилось напряжённое шушуканье, смешки, жесты: ясно было одно – в их глазах с Штефаном «не всё в порядке».

А он не останавливался, увлечённый собственной идеей.

– Другие комбинации лент… парадромные кольца… история Вселенной за минуты… выброс энергии, измеряемой в… – и он уже чертил формулы, выводя цифры.

Но тут шум в аудитории стал нестерпимым.

– Хватит! – рявкнул профессор, и его голос сорвался, словно отломился кусок железа. Он покраснел до корней волос, пальцы дрожали на кафедре. – Это издевательство над наукой, а не гипотеза! Смещение времени… путешествие в прошлое и будущее!.. Мы не на уроке литературы, где можете дать волю своей фантазии и описывать всё, как Герберт Уэллс! Мы всё-таки физики и должны оперировать математикой, логикой и законами природы!

Он говорил так, будто каждое слово было ударом плётки.

– Но я предполагаю, что совмещение времени возможно, – с растерянностью, почти жалобно сказал Штефан, ошарашенный реакцией профессора. Голос его дрогнул, глаза метались по аудитории, и он заметил, что на него смотрят не как на смелого исследователя, а как на умалишённого. В каждом взгляде читалось осуждение, недоверие или насмешка. – Ведь это произошло с нами сегодня, несколько часов назад! – почти умоляюще добавил он. – И я размышлял всё это время, чтобы понять, что же случилось.

– Это бред! – резко выкрикнул Маркус, высокий блондин с худым лицом, вечный душа компании и лучший друг Штефана, с которым они не раз делили конспекты и студенческие радости. Его голубые глаза горели злостью, а обычно мягкая улыбка исказилась презрением. – Ты, наверное, перегрелся в солярии или переусердствовал с книжками по фантастике…

– Нет, нет, у меня есть доказательства! – вскричал Штефан и дрожащими руками вытащил из рюкзака кусок красного металла. Он блеснул под лампами, словно в нём мерцало внутреннее свечение. – Вот! Я нашёл это на обшивке вагона. Думаю, это обломок корпуса того инопланетного корабля, что был сбит ракетой. Он рухнул на землю, разрушился, и взрывом этот осколок врезался в поезд. Это – прямое доказательство соприкосновения разных точек времени! – его голос дрожал от возбуждения. – И если мы поймём принцип его движения, то сможем создать механизм, позволяющий путешествовать в разные эпохи Вселенной! Я даже предполагаю возможность уйти в прошлое до самого Великого Взрыва, породившего наш бесконечный мир!..

От одной только мысли об этих горизонтах у него перехватило дыхание. Мир перед глазами заискрился безграничными перспективами: звёзды, галактики, первобытная Земля, будущее цивилизаций – всё было словно на расстоянии вытянутой руки. Штефан почувствовал себя первооткрывателем, шагнувшим за пределы науки.

– Хватит! Долой! – раздались возмущённые крики в аудитории.

Герр Херцгут медленно встал, лицо его побагровело, он пошатывался, словно его трясли изнутри. Подойдя к кафедре, он ледяным голосом произнёс:

– Мне очень жаль, но наука не терпит подобного безответственного отношения. Вы, герр Валтер, подавали большие надежды. Я считал вас лучшим студентом. И – увы! – я ошибся. Сегодня вы продемонстрировали полное невежество в физике и математике, заменив науку фантазиями. Мы ожидали лекцию с практическими опытами по электропроводимости, а услышали абсолютную чепуху, возведённую в степень. Все эти годы, выходит, вы занимались не наукой, а жалкой алхимией, лженаукой. Очень жаль, Штефан, очень жаль…

– Но профессор, у меня же есть доказательства! – взмолился он, подняв металл.

– Доказательства? – сорвался Херцгут, голос его взвился до визга, словно знак бесконечности в гневе. – Дурацкий рассказ, нелепая теория и кусок металла с мусорной свалки – вот ваши доказательства!

– Но потрогайте! – взмолился Штефан. – Металл холодный, хотя я ношу его уже несколько часов, он не нагрелся до температуры окружающей среды! И он легче пёрышка, хотя выглядит массивным! Как это объяснить?

– Молодой человек, свои игрушки из папье-маше показывайте девицам и рассказывайте им сказки про путешествия во времени! – едко оборвал его профессор. – И больше не упоминайте мне ленту Мёбиуса в подобном контексте! Август Фердинанд Мёбиус и Иоганн Бенедикт Листинг, должно быть, перевернулись в гробах от такой вольной трактовки их математических открытий! Я возмущён до глубины души вашим поступком, Штефан!

– Но, профессор!.. – пытался вставить он, но его заглушили голоса со всех сторон.

– Эй, хватит дурака валять! – крикнул кто-то. – Ты нам зря голову морочишь!

– Иди выспись, приятель! – засмеялся другой.

– Вчера перебрал пива, да? – донеслось из задних рядов.

Гул голосов, смех, насмешки – аудитория превращалась в толпу, готовую выместить раздражение.

Херцгут вынужден был рубануть словами:

– Вы свободны, герр Валтер. Вы провалили задание, не подготовились к демонстрации и решили выкрутиться таким нелепым способом – сказками о пространстве и времени. Ступайте домой. Мы позже ещё поговорим о вашем отношении к учёбе…

– Герр Херц… – попытался было образумить учителя Штефан, но тот даже слушать его больше не хотел. С резким движением профессор указал на дверь, словно выталкивая студента силой собственного гнева. Лицо Херцгута перекосилось, вены на висках вздулись, очки съехали на самый кончик носа, и было видно, что нервы его предельно натянуты, как струна. Ещё секунда – и он сорвётся окончательно.

Понурив голову, Штефан неловко засунул конспекты и тетради в рюкзак, стараясь не встречаться глазами с однокурсниками. Те провожали его взглядами, в которых читалось презрение, насмешка, жалость. Вдруг кто-то из задних рядов издевательски засвистел, и свист этот прозвучал как насмешливый приговор.

Выйдя в коридор, Штефан глубоко вдохнул, будто выбирался из удушья. Его лицо дрожало от обиды, но в глазах загорелся огонёк упрямства. Он сжал кулаки и, глядя прямо вперёд, твёрдо произнёс:

– Ничего, ничего! Я докажу свою теорию. Обязательно докажу! – и голос его дрожал от злости и какой-то новой решимости.

Он выскочил на улицу. Гроза уже отгремела, и теперь над городом сияло чистое осеннее солнце. Небо отливалось глубоким васильковым цветом, а в лужах, оставшихся после дождя, плавали жёлтые и багряные листья, напоминая крошечные кораблики. С клёнов стекали капли, сверкая, словно крошечные хрустальные бусины. По мокрой траве весело скакали воробьи, ловя спрятавшихся насекомых, а мимо, важно переваливаясь, полз большой ёж, не боясь людей – ведь в Швейцарии природу берегли и уважали. В воздухе пахло свежестью, влажной землёй и мокрыми листьями. И всё это вдруг подняло настроение Штефану, будто сама природа шептала: «Не сдавайся».

– Итак, что мне делать? – пробормотал он, размышляя вслух. – Может, в столовую? Или лучше позвонить Патриции и встретиться пораньше? А вдруг она согласится пообедать со мной?..

Желание увидеть девушку оказалось сильнее любых сомнений. Он достал телефон, набрал её номер.

Она ответила почти сразу:

– Алло?

– Привет, это я, Штефан. Ты сейчас на занятиях?

– Не-а, меня профессорша выгнала…

Глаза парня округлились.

– Ух ты! А за что?

– Я рассказала всем о сегодняшней истории в поезде, – раздражённо сказала Патриция, – и фрау Бормашине назвала меня психически неуравновешенной. Сказала, что мы якобы испытали обычную реакцию на наркотики…

– Что? Она назвала тебя наркоманкой? – изумился Штефан.

– Ну, не напрямую, но намекнула, что если я не закончу «колоть героин», то учёба в университете мне не светит! – воскликнула девушка, и в её голосе звенела обида. – Чёртова дура! Я никогда в жизни не пробовала никаких наркотиков, даже лёгких!

Штефан помедлил, а потом нерешительно, но с надеждой сказал:

– Слушай… может, мы пообедаем вместе в кантине6? Сейчас. Я угощаю.

– Хе, согласна, – сразу откликнулась она, и в голосе прозвучала улыбка. – Жди, я буду через десять минут.

Медицинский факультет находился рядом, и Патриция появилась даже раньше обещанного. Они встретились у входа в просторную студенческую столовую.

Это было огромное, светлое помещение с длинными рядами столиков у панорамных окон. В воздухе витал запах свежей выпечки, кофе и жареного мяса. Всё здесь было просто и без изысков, но уютно. Цены были настолько демократичные, что даже бедные студенты могли позволить себе полный обед.

Сегодня меню радовало глаз: дымящиеся супы в больших кастрюлях, сочные куриные ножки с золотистой корочкой, шницели, картофельное пюре, свежие овощные салаты, макароны с сырным соусом и целая витрина с пирожными.

Штефан улыбнулся девушке, и в тот момент жизнь показалась ему прекрасной.

– Уже не тошнит? – спросил он осторожно.

– Данке, нет… – Патриция слегка пожала плечами.

– Не расстраивайся. Мы докажем, что это была не галлюцинация, – убеждённо произнёс он. – У меня есть теория. Но сначала – давай выберем еду.

Они подошли к стойкам, набрали подносы: Патриция взяла курицу с овощами, Штефан – шницель и картошку, оба прихватили по бутылочке колы. Сели у окна, и золотые лучи солнца залили их стол, делая атмосферу ещё теплее.

– Итак, – сказала Патриция, отрезая вилкой кусочек курицы, – что у тебя за теория?

Штефан наклонился вперёд:

– Есть мысль, что перед нами прошла реальность. Но не обычная – это была реальность прошлого и будущего.

– Ты хочешь сказать… что в будущем нас ждёт эта ужасная война? – тихо произнесла девушка, и в её глазах мелькнул страх. Она вспомнила ослепительные вспышки ядерных взрывов, ярко-жёлтые раскаты огня, тела, превращающиеся в пепел, и остервенелый свист лазеров, прожигающих воздух.

Штефан кивнул:

– Не исключаю. Может, нас это действительно ожидает. Но я уверен, что всё было реально. Мы чувствовали ударную волну от падения аппарата. А этот осколок говорит о многом, – он указал на рюкзак.

– Ты узнал, что это за металл? – с затаённой надеждой спросила Патриция.

– Нет пока. Загляну чуть позднее в лабораторию геологии, там мой сосед работает лаборантом, попрошу сделать химический анализ этого осколка… – Штефан взялся за спагетти и с таким сосредоточенным видом накручивал их на вилку, словно пытался намотать змейку на катушку. Макароны упрямо соскальзывали обратно в тарелку, пружинили, как живые, и один особенно длинный кусок выстрелил, будто пружина, и шлёпнулся ему на нос. Парень фыркнул, откинул его и с воинственной решимостью вновь атаковал тарелку – теперь уже победно.