Развод. Прошла любовь, завяли помидоры

Про сына. Ах-ах.

Качаю головой и скрываюсь в подъезде.

Чёрт. Чёрт. Чёрт…

Слёзы текут.

Так-то я вообще не плаксивая.

Просто больно очень.

Реально.

Живёшь вот так в своём идеальном мире, а потом оказывается, что везде полная жопа.

Ничего идеального.

Мужа любишь, лучшие годы ему отдаешь, а он… теребонькает твою гадкую подругу, про которую всегда говорил, что она его бесит.

Она бесит, а вагина её, значит, не бесит.

Тьфу.

Захожу домой. Как-то странно и пугающе темно. И тихо.

Нет, то, что Гусарова нет дома это я как-то даже не сомневалась. Но где Полина?

Стучу в комнату дочери – всегда стучу, с утра вот единственный раз, когда зашла без стука!

Тишина.

Открываю. Чёрт, пусто! И, как всегда, монитор забыла выключить, коза!

Где её носит?

Хватаю телефон, набираю номер. «Абонент не абонент». Ну естественно!

Вот же… времени уже до хрена, на улице давно темно – октябрь! Да еще и похолодало ощутимо, а моя звездень наверняка напялила джинсовку на худи и всё! А мне вот в тёплом пальто сейчас с Иннокентьевичем было стоять не айс! На самом деле, стоять с ним было жарко, но это мы опустим.

И где мне её искать?

Стоп! Иннокентьевич Харди! Наверняка она с его сыном.

Только вот как мне его найти? Телефон же я оставить отказалась, да это бы мне и не помогло, это ведь мне нужно ему позвонить!

Что он там сказал? Соседний подъезд? Тридцатый этаж?

Вылетаю из квартиры и натыкаюсь на мужа.

Гусаров стоит с виноватым видом, глазки бегают, и амбре стоит такое, словно он месяц отбывал повинность на вино-водочном.

Мудак. Вот же мудак!

– Надя, ты куда?

– К любовнику.

– Что?

– Что слышал.

– Ты… как ты…

– Как и ты. Кстати, на развод на госуслугах подаешь ты, я пошлину платить не намерена!

– Ты…

– Всё, чао бамбино, мы разошлись как в море корабли.

Залетаю в лифт, нажимаю цифру один…

Уже через пять минут мнусь перед дверью Харди.

– Надя, ты что тут делаешь?

– Дорогой, кто там?

Кто, кто… конь в пальто…

***

Прим. Автора. «Набил бы я тебе рыло, только Заратустра не позволяет» – реплика Остапа Бендера из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев»

Глава 16

– Божечки-кошечки, Алекс! Почему ты сразу не сказал, что ждёшь такую фемину? C'est magnifique, incroyable, аh, quelle femme! (Это великолепно, невероятно, какая женщина) О-о! Я сливаюсь, детки, не буду вам мешать.

Я в шоке.

Нет.

Я реально в… Да, господи, прости, в ахере я.

Потому что в холле шикарной – это я успела заметить – хаты Харди стоит не просто старушка, божий одуванчик. Это нечто среднее между почившей, к сожалению, иконой стиля Айрин Апфель и так же, увы, почившей королевой Елизаветой.

Это его…Мама? Нет…

– Ба, погоди, – Алексей Батькович, то бишь Иннокентьевич, говорит вроде спокойно, но я вижу – вижу! – как его щеки слегка розовеют.

Божечки-кошечки – тырю не задумываясь лексикон старушенции. Он краснеет?

Краснеет? Харди?

– «Ба»! Сколько лет тебя прошу, как горох об стенку. Никаких «ба»! Просто Лиз, Элиза, Элизабет. «Элизабет, Бетси, Бетти и Бесс весною к корзинкой отправились в лес» – помните эту загадку? – она мне подмигивает. – Лиз мне нравится больше всего и в юности мне говорили, что я похожа на Элизабет Тейлор. Были времена.

Говорит бабуленция быстро как из пулемета стреляет словами, остановить нереально, и я даже забываю зачем притащилась сюда.

– Лиз! Это же так просто! – «ба» закатывает глаза, вздыхает. Харди сжимает челюсти, но смотрит прямо на меня, не отрываясь, словно считывает ситуацию, пытается понять – как я реагирую на его восхитительную родственницу.

– Ах, mon cher ami (мой милый друг), я бы с удовольствием осталась, поболтать с вами и узнать, кто же сия незнакомка, но увы, увы, – мадам подходит ко мне ближе, чуть привстает на носочки, потому что я выше, и шепчет, – меня ждут мои тигры. О… Quel arôme agréable! (какой приятный аромат) Душечка, не сочтите за дерзость, что у вас за духи?

– Это… это Флер наркотик.

– Боже, боже, боже, как шикарно, изысканно, бесподобно, как и вы. Да, если он будет предлагать вам жениться – соглашайтесь не задумываясь! Шикарный мужик. Моё воспитание.

– Но… он женат?

– Да? Мerde (дерьмо). Я забыла. Память девичья. Я побежала. – она тычет мне в грудь наманикюренным пальчиком, ого, какой оттенок розового, я тоже хочу! – Нам обязательно надо увидеться и поболтать! У меня нерастраченный ресурс коммуникации. И ты мне понравилась.

– Вы мне тоже.

Мадам выходит из квартиры завернувшись в палантин, мурлыкая что-то себе под нос минует лифт и выходит на лестницу.

– Моя невероятная grand-mère – бабушка, очень рад, что вы встретились.

– Да, я тоже…

– Ты всё-таки решила прийти?

– Я? Да… – смотрю на шикарного мужика, которому сдуру предложила себя в качестве любовницы и не понимаю, что я тут делаю.

– Проходи, до пятницы я совершенно свободен.

Он свободен? Он же женат? А я?

Что я тут… Господи, Полина!

– Где твой сын? – совершенно не помню переходили мы на «ты» или нет, но сейчас мне пофигу.

– Он у матери. Наверное. – сомнение в голосе Харди мне совсем не нравится.

– Наверное? Звони ему, немедленно!

– Иначе что? – поднимает бровь, а мне хочется долбануть ему хорошенько.

– Иначе всё! Полицию вызову.

– В смысле?

– В коромысле! У меня дочь пропала.

Неожиданно горло сводит спазм, я издаю то ли всхлип, то ли рваный стон, закрываю рот рукой.

– Спокойно! Спокойно! Только не рыдать. Сейчас я всё сделаю, мы её найдём.

Он хватает меня за руку, заводит в квартиру, усаживает на какой-то мягкий пуфик, откуда-то появляется бокал непонятно с чем.

– Выпей.

Приказывает.

А сам достаёт телефон.

– Алло, Артём, ты где? Полина с тобой? Что?

Мне кажется, что в его голосе звучит что-то очень странное, похожее на панику. Я залпом глотаю то, что было в бокале и судорожно пытаюсь схватить воздух, потому что горло моё горит как в огне, и из глаз брызжут слёзы.

Алекс смотрит на меня недоуменно, берёт бокал.

– Едрить колотить… ну, бабуля!

– А-а-а… – пытаюсь дать понять, что мне нужна вода, иначе я просто сдохну.

Харди тут же мгновенно вылетает из холла, потом влетает обратно со стаканом, надеюсь, воды.

– Пей.

Пью. Глотаю слезы, горло жжёт. А по телу растекается жаркая алкогольная нега. Ну пипец, приплыли.

– Что… что это было?

Догадки одна за другой лезут в голову. Французский коньяк? Возможно. Хотя коньяк я пробовала, такого эффекта не припомню.

– Бабуля бадяжит настойку на коньяке. Хрен знает что она туда добавляет, но…

– Хрен точно.

– Говорит, повышает либидо.

– Что?

– И фертильность.

Вот этого мне только не хватало!

Либидо и фертильности! При разводе самое-то!

– Где… где Полина?

– Идти сможешь?

– Да.

– Тогда поехали.

– Куда?

– Полину забирать.

– Откуда?

– От верблюда, – говорит Харди нагло ухмыляясь.

Этого мне только не хватало!

Где моя дочь?

Встаю и сразу падаю, на грудь Харди. Она у него такая… м-м-м… такая… стальная! Не соображая, что делаю кладу ладонь на выпуклость и сжимаю. Грудь эту самую сжимаю.

О, Господи…

По ходу я пьяная.

Глава 17

Голова кружится. Но вроде не мутит.

Опозорится в машине Харди – это будет прям вишенка на тортике моей жизни.

– Ты как, Рыжик?

– С фантазией у тебя туговато, да? – еле выговариваю, но пока не настолько пьяна, чтобы не язвить.

– Да мы, мужики, вообще тугодумы, а как бы тебе хотелось, чтобы я тебя назвал? Лисичка? Рябинка? Может, Белочка?

– Белочки сейчас точно не хватает, угу.

– Погоди, вернёмся, накатишь еще настойки, будет и белочка.

– Нет уж, спасибо, обойдусь.

– Что, боишься, что я воспользуюсь твоим состоянием?

Усмехается гад, а у меня, кажется, глазки совсем косят. И всё на него.

– Боюсь состояние будет такое, что ты им уже хрен воспользуешься.

– Я опытный товарищ, справлюсь. Кофе хочешь?

– Хочу знать где моя дочь и что с ней.

– Всё нормально с ней, не волнуйся.

– Нормально? Не волнуйся? Это ты мне говоришь? Серьёзно?

Чувствую, что влияние настойки усиливает какие-то внутренние запасы недоброй энергии разрушения.

Ой, Харди, лучше бы тебе помолчать!

– Вот роди свою дочь, вырасти её до семнадцати лет, тогда посмотрим!

– Что смотреть-то? Я уже родил. Сына.

Сына он родил! Ишь какой важный.

– Это другое!

Еще и смеётся надо мной! Ну, не смеётся, но ухмыляется. Наглец.

Но грудь у него что надо. И вообще…

Нет, я точно не ошиблась, предложив ему стать моим любовником. Экземпляр на двести процентов.

Сработало бы безотказно.

Только вот кому сейчас это всё надо?

Или еще надо?

Да нет, на Гусарова моего долбоящера и на подружайку подколодную мне плевать.

Мне чисто для себя.

Но ведь чисто для себя нужен не фиктивный, да?

Так, мне вроде Аделаида там кого-то обещала. Хотя понимаю, ей сейчас вот вообще не до меня.

У неё развод. Суд. И шикарные мужчины.

Я не завидую, правда!

Но у меня подлец муж, подруга подкинула проблем, наглец Харди, грудь которого не даёт покоя, и маячащий на горизонте алкоголизм.

Бинго.

Ой, что ж так дурно-то…

– Что, плохо? Я могу притормозить.

– Не бойся, салон не испачкаю.

– Я не боюсь, дурочка, мне просто тебя жалко.

Божечки-кошечки, каким тоном он это говорит! М-м-м… просто сразу всё, как это говорят в романах – намокли трусики? Ах-ах. Чёрт. А ведь правду говорят. Так, что со мной?

Надя, соберись! Надюха!

Держать строй!

М-м-м, зачем его держать? Я же вообще планировала любовника? Почему нет?

Отдамся ему и дело с концом.

С концом.

Ух… Чёрт. Скашиваю глаза прямо туда, еще и голову наклоняю. Из-за руля и темноты в салоне авто ничегошеньки не видно. Конец, где ты, ау…

Блин, по ходу у меня аллергия на алкоголь, он превращает меня в блудливую самку.

– Ты что там выглядываешь? – усмехается Харди.

– Не что, а кого. Его.

– Кого его?

Чёрт, нельзя же признаваться? Нельзя.

Что он там про настойку сказал? Фертильность и либидо?

Что такое либидо я, кажется, хорошо понимаю. Фертильность – сейчас почему-то смутно.

– А что такое фертильность?

– Интересные у вас вопросы, Надежда Петровна, на ночь-то глядя. Смотрите, а то воспользуюсь пробелами в вашем образовании.

– Может, чем-нибудь другим воспользуетесь?

– Может. Какие есть предложения?

Скалится, зубы хорошие. Да и вообще он хорош. Шикарный мужик.

Представляю, как я заявилась бы с ним, например, в ресторан, где сидел бы мой неблаговерный со своей кошёлкой, вот бы Ларочка удивилась бы, да? И Гусаров!

А вообще, не пошли бы они «на»? Правильно я говорю, Алексей Николаевич?* Вспоминаю любимый анекдот и прыскаю от смеха.

– Что? – хмыкает мой новый приятель.

– Следите за дорогой лучше.

– Я слежу. Почти приехали.

– Да?

Смотрю в окно, пытаясь понять куда это мы, собственно.

– Найти бы еще, где машину бросить поближе.

– Поближе к чему?

– К тому месту, где наши детки гуляют.

– А где они гуляют?

– На смотровой, на Воробьёвых.

О, Господи, зачем её туда понесло? Еще и так поздно! И телефон не отвечает! А если бы… если бы я не встретила отца её парня?

Ох, лучше бы я его не встречала, потому что машина уже припаркована, а этот хищник поворачивается ко мне и смотрит так, что…

Что? О, боже, только не это!

Прим. автора.

Анекдот:

Мужик сидит в лодке, рыбачит. Мимо проплывает лягушка:

– Мужчина, а можно я у вас в лодке погреюсь?

– Ну ладно, залезай…

Лягушка залезает, томно разваливается в лодке и кокетливо спрашивает:

– А как вас зовут, мужчина?

– Алексей Николаевич.

В этот момент мимо проплывает еще одна Лягушка:

– Ой, а можно и я тоже погреюсь?

Первая лягушка:

– А не пошла бы ты на хуй!! Правильно я говорю, Алексей Николаевич?

Глава 18

– Нет!

– Что нет?

– Не надо меня целовать!

– В смысле? Я и не собирался!

– В коромысле! Что?

Как говорит моя Полина – эпичный фейл. Это что-то типа полного провала.

Ну, да, провал. Фиаско.

– Почему? – ну, помирать, так с музыкой, да?

– Почему что?

Он издевается надо мной, это очевидно, а самое обидное, что я в таком заторможенном состоянии, что не сразу могу сообразить, что ответить и меня несёт. Несёт в какие-то дебри и дали.

А ещё очень хочется посетить заветное местечко с аббревиатурой «WC», или это не аббревиатура? Ну, в общем, там, где «ЭМ» и «ЖО».

Это меня слегка напрягает, потому что не могу я спросить у такого мужика как этот Харди, где тут «ЭМ» и «ЖО»!

Или могу?

Вообще-то, я его спросила, почему он меня целовать не собирается! А он, опять, зараза, вопросом на вопрос! Ладно!

– Почему вы не собирались меня целовать? Не любите пьяных женщин?

– Почему же, люблю. То есть…Не в этом смысле.

– А в каком? Любите подпоить и воспользоваться?

– А с тобой так работает?

Еще и ухмыляется! Подлец!

Значит, опаивает дурочек бабулиной настойкой и шпилит? Так? А сам, между прочим, женат!

– По-моему ты сейчас уже придумала и состав преступления, и жертву, и исполнителя, и наказание. Весёлая ты женщина, рыжуля. Значит, хотела, чтобы я тебя поцеловал, да?

– Да! О… Нет! – божески-кошечки, что со мной?

Кстати, бабулино выражение мне «зашло». Где-то я, правда, его уже слышала.

– Ты еще «не знаю» забыла.

– Что?

– Ну, стандартное – да, нет, не знаю.

– Вот такая я, нестандартная!

– Я это понял, поверь. Так, что «да» или «нет»?

– Это вы сейчас о чём?

– Обо всем сразу. На «ты» перейдем уже, а? И поцелуемся, что ли, правда.

– Нет!

– Да.

Он выдвигается с водительского места, как хорошо, что на этих больших машинах между сидением водителя и пассажира такая большая панель. Хренушки он дотянется. Или…

Блин, похоже у него опыт. Потому что его рука меня тащит прямо в логово чудовища, то есть в его объятия.

– Нам детей искать надо, – мямлю тихонечко, пытаясь избежать порочной участи, но монстра не остановить.

– В порядке всё с нашими детьми, у них фотосессия была на фоте города и заката, расслабься.

– Я не могу.

– Можешь, можешь…

И я расслабляюсь. Правда. Почему нет? В голове туман, всё плывёт, кружится, летит, так хорошо! И целоваться тоже хорошо. И ни о чём не думать. Ни об измене мужа, ни о предательстве подруги. Ни о чём.

Просто меня целует шикарный мужик, и я тоже вся такая, шикарная. Вот.

Боже, он реально целуется как бог!

А можно… а можно мне вот этого с собой завернуть, а? Что? Женат? Чёрт… А проблему как-то можно решить? Да? Тогда хрен с ним, пусть будет женат.

– Вкусная ты, рыжуля, не отрывался бы.

– Не отрывайся.

– Да? Даешь индульгенцию?

– Инду… что? – Такое знакомое слово, где-то я его слышала. Или говорила.

– Разрешение даешь?

– На что?

– Целовать тебя.

– М-м-м… А тебе оно надо?

– Целовать или разрешение? – он усмехается прямо мне в рот, и щекочет своей бородкой, это так приятно…

– Всё.

– Целовать – надо, разрешение – хрен с ним.

И он целует. Еще круче, острее, жёстче, наглее. Права на меня заявляет, как будто. Ого…

Индульгенцию ему, значит… ага…

Плевал он на все эти индульгенции!

Он же мужик!

И тут я вспоминаю… чёрт… только сегодня утром я говорила это слово мужу, когда на мой вопрос «как он мог» Гусаров ответил, что он мужчина.