Сердце ягуара

Марк разровнял землю у костра, бросил ей свернутый коврик.

– Садись. Греться и думать. – Он достал из рюкзака пожелтевший пергамент. Карта Кровавого Джо легла между ними на камень, безмолвная и загадочная в свете пламени. – Время узнать, что скрывает "Любовь Солнца и Луны". Без паучьих диверсий.

Огонь зашипел, приняв в себя каплю смолы. Алиса подтянула колени к груди, глядя на таинственные линии. Костер создал островок безопасности, но новое напряжение витало в воздухе – тихое, интеллектуальное, пронизанное невысказанным воспоминанием о ее руке на его запястье… и его вопросе о плоде.

Костер потрескивал, отбрасывая пляшущие тени на древние камни. Алиса сидела на свернутом коврике, поджав колени, стараясь не смотреть на Марка, который разбирал рюкзак у огня. Его профиль в оранжевом свете казался вырезанным из бронзы – резкая челюсть, тень ресниц на скуле. Жар плода, приглушенный страхом в палатке, снова зашевелился в ее животе при виде капель пота на его шее.

– Лови, – Марк бросил ей сверток в вощеной бумаге. Внутри оказались соленые крекеры и кусок копченой рыбы. – Топливо для мозгов. Попробуем разгадать ребус Кровавого Романтика.

Он развернул карту на плоском камне между ними. В свете фонарика пергамент казался мертвым – бледные линии островов, едва видимые бухты, красная печать-сердце, но никаких новых деталей. Надпись «Solis et Lunae amore» зловеще поблескивала.

– «Любовью Солнца и Луны»… – Алиса прожевала крекер, но комок застрял в горле. Она водила пальцем над картой, избегая касаться Марка. – Может, это метафора? Где-то есть место, объединяющее день и ночь? Вулкан и ледник?

– Или шифр кода, – Марк прислонил карту к фонарику. Яркий луч пронзил пергамент – безрезультатно. Ни скрытых символов, ни тайнописи. Только прожилки старинной кожи. Он выругался сквозь зубы. – Может, Джо просто любил красивые слова?

– Нет, – Алиса покачала головой. Ее внутренний лингвист протестовал. – Латынь точна. «Amore» – это ключ. Любовь. Страсть. Жар… – Она замолчала, осознав, что сказала. Жар. Тот самый, что пульсировал в ней сейчас.

Марк поднял взгляд. Огонь костра отражался в его карих глазах.

– Жар? – он перевел взгляд на карту, потом на ее раскрасневшееся лицо. – Солнце – жар. Луна – холод? Может, карту нужно… нагреть?

Он снова прижал пергамент к стеклу фонарика. Пластик начал плавиться, пахнуть паленым, но карта оставалась немой.

– Ничего, – раздраженно отшвырнул он фонарик. – Ерунда.

Тишина повисла, нарушаемая только треском поленьев. Алиса чувствовала, как жар плода нарастает, смешиваясь с досадой. Ее пальцы нервно теребили расстегнутую верхнюю пуговицу платья. Грудь слегка колыхалась под тонкой тканью с каждым вдохом. И тут мысль ударила, как молния. Безумная. Соблазнительная. Влияние плода? Наверное. Но она выпалила, не думая:

– А если… – ее голос дрогнул, – …не к фонарику? А если… к телу?

Марк замер. Его взгляд медленно поднялся от карты к ее лицу, потом скользнул вниз, к расстегнутому вороту, к участку обнаженной кожи над лифом платья, где виднелась тень ложбинки между грудями. В его глазах мелькнуло нечто дикое – удивление, оценка, искра чего-то темного.

– К телу? – он повторил тихо. Голос был низким, хрипловатым.

– Солнце и Луна… тепло тел… – Алиса сглотнула, чувствуя, как горят уши. Это безумие. Он подумает… Но плод подстегивал, а загадка манила. – Может… нужно наше тепло?

Марк не отвечал. Он взял карту. Его движения были медленными, нарочито точными. Он встал на колени перед ней. Огонь костра освещал его сзади, окутывая силуэт ореолом. Алиса замерла, сердце колотилось где-то в горле. Он протянул руку с картой. Не к ее руке. Не к плечу. Прямо к расстегнутому вырезу платья.

– Доверие, Луна? – его голос был шепотом, но он резал тишину, как нож. – Или научный эксперимент?

Его пальцы не касались ее кожи. Они прижали пергамент к ее оголенной груди, чуть левее сердца. Холод старой кожи встретился с пылающим телом. Алиса вскрикнула от неожиданности – холодно! Но мгновенно холод сменился…