
Полная версия
Мы уезжали навсегда…
– Кто он мне, отчим что ли? Тьфу, пакость! – выкинуло Лизу из какого-то сна, в котором она родилась и выросла.
Мать звонила пару раз в месяц, и Лиза брала трубку, но дальше нескольких минут разговор не заводила. Каждый раз Витя выражением лица и жестами торжественно подтверждал, насколько никчемными были вопросы Елизаветы Андреевны во время звонка: «Как дела? Как здоровье? Все ли хорошо?» – безмолвно показывая это вздернутыми вверх бровями и кривой линией губ.
А потом Лиза подумала: а какого, собственно, черта Витя не доволен матерью?! Разве ее родители не подарили на свадьбу столичную двушку, не поддержали его с работой? Даже когда случилось обвинение и арест отца, оплаченные матерью адвокаты возились в том числе и с Чаловым.
Да, мать Витю не любила, но сдерживала себя. Ровно так же Лиза научилась сдерживаться, когда родился Артем. Терпела никчемность мужа и его слабую привязанность к ней. Бывало, когда Витя начинал вспоминать Картюхина и жаловаться на его ошибки, приведшие к аресту, она готова была взорваться и броситься на него с кулаками. Но останавливала себя и уходила в другую комнату, зная, что уже ночь и кричать нельзя – ребенок проснется.
В такси Лиза прокручивала разговор снова и снова, возбужденная тем, что получила работу, да еще и не самую примитивную. Взглянув на часы, она вскрикнула про себя:
«Господи Боже! Через пятнадцать минут сад закрывается, а мне ехать еще минимум сорок».
Варшава опять стоит в пробках.
Лиза спешно позвонила мужу, который уже наверняка закончил работу и добирался до дома, благо, ему недалеко. Она набрала знакомый номер:
– Ты заберешь Артемку? Я в ужасной пробке! Так долго ждала собеседования. На нас воспитатели и так косо смотрят, еще и кару влепят… Ты выручишь?
На другом конце провода послышалось непонятное короткое блеяние, и Лиза поменялась в лице:
– Понятно! – сказала она и положила трубку. – Скажите, а не можем ли мы объехать это место где-нибудь еще?! – спросила она водителя.
Он глянул в центральное зеркало на свою пассажирку и успокоительно заявил:
– Тут две улицы сходятся в одну колейку. Что поделать – бутылочное горлышко. Проедем – потом быстро будет!
Лиза тяжело вздохнула и нервно отстегнулась от сидения. Машина стояла. Появилась мысль выйти из такси, пройти пешком и поймать другую машину. Но в Варшаве так не делают, да и было бы смешно, если бы она села в то же такси.
– Вы ребенка забираете? А муж не сможет? – спросил таксист.
– Нет! – Лиза широко открыла глаза. – Он собирается идти в душ! Помыться ему захотелось…
Таксист присвистнул:
– Жена просит забрать ребенка, а мужик вместо того, чтобы помочь, отправляется в душ… Я бы мигом поехал бы за дитем. А далеко от дома?
– Семь минут ходьбы, – обреченно простонала Лиза. – У нас кара за опоздание. Но главное даже не это, а то, что они и так нас не любят. А когда ты что-то делаешь не так, то смотрят волком, будто мы неблагополучные и нам что-то объяснять бесполезно.
– Все равно это не по-мужски. Не понимаю, как такое может быть – пойти мыться, когда твой ребенок сидит один с воспитателем.
В сердце Лизы больно екнуло. Она представила Артемку, самого маленького в группе, как он ждет маму. Поминутно звонит домофон, на пороге группы появляются другие мамы и папы. Комната постепенно пустеет, воспитатель начинает нервничать, глухо злиться на малыша и его непутевую мать.
«Вот сволочь!» – подумала она о муже.
Через полчаса Лиза выпрыгнула из такси и торопливо зашла в ворота пшедшколья. Потом вошла в стеклянную дверь, за которой таилась шатня1, и набрала номер группы.
Слева и справа – пустые скамейки, сброшенные наспех босоножки детей и кепочки, небрежно висевшие в открытых шкафчиках, – все свидетельствовало о детской радости встречи с родителями и поспешности переодевания.
В комнате лишь один шкафчик был до сих пор занят легкой летней курточкой и обувью. Лиза подавила в себе угрызения совести и повернулась к раскрывшейся двери. Из нее вышли воспитатель с квитанцией в руках и Артемка.
Он распахнул объятья перед Лизой, но лицо его скривил раздосадованный плач. Он уткнулся в теплоту маминых ног и долго не отпускал ее, пока она одной рукой гладила спинку мальчика, а другой – подписывала квитанцию, оправдывалась, извинялась перед воспитателем и обещала приезжать пораньше.
Пока Лиза переодевала ребенка и целовала его заплаканные щеки, она думала о том, что больше так не может продолжаться. Она не может жить с равнодушным мужем. Что будет дальше? Хорошо ли, что ребенок такой же нелюбимый и брошенный, как и она? По дороге домой она вознамерилась прояснить этот вопрос сегодня же.
Открыв дверь, она увидела безмятежно дремлющего Витю и чуть сдержалась, чтобы не бросить в него чем-нибудь тяжелым. При виде вошедших жены и сына Витя досадливо поморщился и повернулся к стенке.
– Ты в курсе, что я была на собеседовании и не смогла вовремя забрать ребенка? – начала Лиза.
– Знаю, и что? Хочешь ездить по собеседованиям – будь добра планировать свое время. Я тут ни при чем, – Чалов сложил руки на груди и набросил на ноги плед.
– Ты везде ни при чем! – буркнула она.
Вечер прошел плохо. Бездна, которая разверзлась между Лизой и отцом ее ребенка, вдруг раскрыла всю свою глубину. Как она не замечала ее? Почему допустила? Такие бессмысленные вопросы задают себе все люди, когда-либо сделавшие прискорбный выбор, и думающие, что управляют чем-то в течение жизни после этого события.
Теперь Лиза явственно поняла: ошибка была сделана еще тогда, когда она поверила, что Витя Чалов чего-то стоит.
Перед сном Лиза все же подошла к мужу, не в силах больше тянуть этот тяжелый разговор в новый день. К тому же завтра определится их будущее: либо муж все же будет брать на себя часть обязанностей, либо надо признать полное поражение их союза.
– Вить, я хочу поговорить с тобой. По-хорошему, – Лиза поймала себя на мысли, что ей жалко мужа.
– М?
– Вить, я завтра иду на работу. Я одна не справлюсь, мне надо, чтобы ты помогал по вечерам. Один из нас должен забирать ребенка из детского сада и приводить домой. Иногда ужин готовить.
– Это женские дела, не ввязывай меня. Ты же оценила свои силы, когда отправляла резюме? – Чалов наконец повернулся к жене.
– Я одна не смогу, понимаешь? Ребенок вырос, пора мне работать, получается, что все обязанности нужно делить, нет уже женского или мужского. Раньше было, пока женихались, а теперь…
– Даа, теперь действительно все по-другому, – язвительно заметил Витя, намекая на папу и переезд.
– Конечно, я понимаю, что тебе было бы куда удобнее жить со мной, если бы папа нам во всем помогал. Квартира, работа, подарки. Нянькался бы с нами, а лучше – еще и с внуком! Только так не получится, – стала заводиться Лиза. – Мы уже три года в Польше, пора признать обстоятельства. Думаю, ты не станешь отрицать, что ты сам ко мне давным-давно потерял всякий интерес.
– Что, решила, как мать, найти себе нового содержателя? – совсем потерял берега Чалов.
– Ты себя под старым содержателем имеешь в виду?! – с вызовом ответила она. – Хорош содержатель! Я почти все время сама содержала свои потребности, если помнишь. Кто меня перед родами погнал работать?!
Можно было бы долго описывать все пререкания двух супругов, но скажем только, что через час бессмысленного общения разговор подошел к финальной точке, с которой можно было бы начать сразу же, как только Лиза переступила через порог в тот вечер.
– Витя, я хочу развода.
– Да пожалуйста!
После этого в жизни Елизаветы Игоревны Картюхиной начался новый период, ознаменованный трудностями взросления, взращивания и узнавания себя после четверти века, проведенного в тени сильного отца и слабого мужа, в равной степени лишивших ее собственного голоса.
Развод Картюхина
Тем временем Картюхин, переваливший за половину своего срока, узнал из письма своей жены о ее желании расторгнуть брак. Написав это, Елизавета Андреевна надеялась, что формальный развод даст их ситуации толчок в верном направлении. «Сперва формально разведемся, – думала она, – а потом все привыкнут, и это станет само собой разумеющимся для всех».
Она писала о трудностях жизни за границей, о конфликте с Лизой, которая теперь полностью под влиянием Чалова, о своем желании вернуться в Беларусь, что было бы возможным только, если она больше не будет женой преследуемого заключенного.
«Она не знает о Лизином разводе!» – поразился Картюхин.
Он слишком хорошо знал характер жены, чтобы ожидать от нее монашеской жизни на протяжении всех шести лет, к которым его приговорили.
Долгие недели, выпавшие после пережитого шока от ареста и привыкания к новой своей жизни, Картюхин размышлял, что делать со своей семейной ситуацией. Срок выпал ему, а не жене. Возможно, правильно было бы отпустить ее. По крайней мере, он был готов к одному из сценариев, при котором Елизавета Андреевна сама заявит о желании развестись.
Игорь написал жене ответное письмо, в котором утверждал, что гораздо лучше было бы ей остаться в Варшаве и помогать Лизе, но если ей и в таких обстоятельствах хочется оформить их разрыв, то он, безусловно, не против.
Картюхин не раз видел, как жены разводятся с заключенными безо всякого уведомления. Таково законное право спутниц оступившихся. И он был благодарен Елизавете Андреевне за проявленный такт и за то, как именно она выбрасывала его из своей жизни.
Выбрасывала – это было очевидно. Зачем продавать себе это событие иначе? Но корректно, с хитринкой. Картюхин улыбнулся, вспомнив жену в те моменты, когда она хотела от него какого-либо согласия, но всей правды не раскрывала. Раньше это касалось лишь дорогих покупок, чья объявленная стоимость скашивалась для него вдвое, или разрешения на поездку. Теперь же это был иной масштаб…
Отправив короткую записку Елизавете Андреевне, он скинул с души долгие месяцы размышлений и гореваний из-за того, что жена страдала по его вине.
«Дорогая моя будущая бывшая жена!
На развод согласен, чтобы ты могла вернуться в Беларусь и ездить сюда время от времени. Но лучше бы тебе остаться с Лизой. Хочу тебе сообщить, что она уже полгода как развелась с Виктором. Думаю, правильно было бы тебе помогать ей во всем, в том числе и с ребенком.
От супружеского долга я тебя освободил, но долг матери – это то, что ты должна выполнить! Будет очень плохо, если Лиза потеряет не только отца и мужа, но и останется без твоей поддержки.
Игорь».
Звонок в дверь оторвал Лизу от работы. В выходные дни, пока ребенок спал после обеда, Лиза продолжала редактуру. Она встала из-за небольшого стола и запахнула кардиган.
За дверью стояла Елизавета Андреевна. Она сразу выпалила:
– Отец написал, что вы развелись. И дал твой адрес. Лиза, почему же ты мне не сказала! – мать сразу перевалила через порог, не дождавшись разрешения.
– Привет, мам. Не ожидала тебя… Говори тише, Артемка спит.
– Да, конечно, – Елизавета Андреевна перешла на шепот.
В ее руках, раскрасневшихся от холодного ноябрьского воздуха, была холщовая сумка с фруктами, сырами и колбасой. Она сунула гостинцы в руки дочери.
Каждую зиму, сколько Лиза себя помнила, у матери начиналась аллергия на холод.
– Тебе крем дать? – кивнула она на руки вошедшей.
– Ах, это… да, конечно. Спасибо, доченька, – Елизавета Андреевна растерялась, не зная, то ли ждать в пороге, то ли сесть и разуться. Ее первый напор прошел.
Лиза исчезла в ванной и вскоре вернулась с белым медицинским тюбиком крема.
– Пойдем чай пить. Останешься? – посмотрела Лиза на мать.
– Конечно, милая. Я ненадолго, только гляну на внука.
В кухне Лиза щелкнула кнопку чайника, расставила кружки, собрала на столе принесенные Елизаветой Андреевной фрукты и сладости.
– Папа дал тебе наш адрес, как ты его уговорила? – спросила она.
– Лиза, мы с папой не враги. Да и не можем ими быть… – Елизавета Андреевна замялась.
Она была в длинном вязаном платье, с короткой укладкой, которая, как обычно, очень шла ее шее и чуть вытянутому овалу лица. Нос заострился, да и вообще, она много скинула в весе. Вот только цвет волос будто был другим. Мать раньше красила их в теплый блонд, а теперь перестала. В ее русых от природы волосах повсюду мелькала благородная седина, которая оттеняла серый цвет ее глаз.
Они молча пили чай, пока Елизавета Андреевна вновь не начала:
– Я пришла помочь. Я знаю, ты меня не простила, но вот внук… Разве справедливо лишать его любви еще одного члена семьи? Ведь мы еще семья… Я рада, что ты пошла в отца. Я, сколько ни ненавидела Витю, сама бы на твоем месте не решилась на развод – остаться одной, в другой стране, с маленьким ребенком на руках. И мне не сказала!
– Мне надо было самой справиться…
– Понимаю, один в один отец. Такая же упрямая, не сломить. Лиза, ты можешь обвинять меня, но я надеюсь, что выслушаешь меня сейчас. Я могу помочь, тебе ведь нужна помощь. Давай я буду с Артемом оставаться, пока он болеет, пока у тебя нагрузка по работе. Я могу приходить к вам пару раз в неделю, хотя бы ужин приготовлю, чтобы было что поесть. Я ведь знаю, что такое, когда нет сил приготовить – мы с отцом в юности и тебя поднимали, и дом строили, и ремонт одновременно делали.
Лиза посмотрела на мать. Искренность ее не вызывала сомнений. Она положила сверху ее руки, еще красной от мороза, свою, и сказала:
– Мир?
– Да, да, – Елизавета Андреевна в ответ часто покачала головой.
– Только не знакомь меня ни с кем, хорошо?
– Конечно.
Лиза уже давно не злилась. С того самого момента, как Витя Чалов почти полностью исчез из ее жизни, она ощутила ответственность за ребенка и поняла, что не всех людей можно измерять одним мерилом. В Царстве Божием все люди, может быть, и равны. Но в Царстве Земном – точно нет.
И эта различность не в количестве денег или славы, а в количестве внутренней силы. Из нее произрастает все остальное, в том числе и то, сколько любви ты можешь дать другим.
В отце была эта сила – проявлять стойкость и давать много любви, и поэтому вокруг него всегда были люди, готовые идти за его идеей. Как только источник счастья исчез, каждый вдруг проявил то, из чего сделан.
Чалов же стал скупым не только на деньги, но и на любовь, потому что в нем было мало силы. И, наверное, он любил Лизу настолько, насколько был способен.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
szatnia (польск.) – раздевалка