Непосвященная

Сердце выскакивало из груди, когда стража грубо втолкнула нас на поляну, скрытую в самой чаще леса. И там, в центре, поджидала нас она. Миада. Ее платье цвета запекшейся крови казалось единственным ярким пятном в этом сером, предрассветном мире.

По бокам, словно каменные изваяния, стояли стражники. И… Дорок. Его мощная фигура была неподвижна, а лицо… лицо было пустой, бесстрастной маской, на которой не осталось ни капли знакомой суровости, ни тени того тепла, что я видела всего несколько часов назад. Мои глаза метались по поляне, выискивая беловолосую голову и уставшую улыбку. Тераса нигде не было видно. Куда они его дели? Что с ним?

– Моя дорогая Моргат… – голос Миады был сладким, как яд, и она сделала театральную паузу, наслаждаясь моментом. – Наконец-то… ты приняла моё предложение?

– Дорок… – вырвался у меня сдавленный, разбитый шепот. Это было не имя, а стон, полный мольбы и невыносимой боли. Почему он просто стоит? Почему смотрит на меня пустыми глазами?Я не слышала ее. Весь мой мир сузился до одного человека. До предателя, стоящего рядом с этим исчадием ада.

Миада залилась безумным, колким смехом, который резал слух:

– О, милая, он твоя новая игрушка? Ты попросила их с братом навестить меня?! Она резко подошла ко мне, вонзив в мое лицо пронзительный, безумный взгляд. Потом вдруг резко вдохнула возле моей кожи, и ее глаза расширились от изумления и ярости.

– Ты не Моргат! – ее голос превратился в змеиное шипение, полное ненависти. – Где она? Почему ты выглядишь как она?

Предательские слезы, которые я пыталась сдержать, хлынули по моим щекам ручьями. Я не могла оторвать взгляд от Дорока.

– Дорок… – снова простонала я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. – Ты обещал… защитить меня…

– ЗАТКНИСЬ! – Оглушительная пощечина Миады отбросила мою голову назад. Боль, острая и унизительная, пронзила все мое существо. – Дорок теперь мой. И знаешь что? Он сделает ВСЁ, что я скажу.

Ее длинные, тонкие пальцы с мерзкой, игривой нежностью пробежали по его мускулистой руке, и я увидела, как его кулаки сжались, но он не дрогнул. Не сделал ни единого движения.

– Убей Ненке, – тихо, почти ласково прошептала она ему на ухо.

Время замедлилось, превратившись в тягучий, леденящий душу кошмар. Я увидела, как рука Дорока молниеносно метнулась к поясу. Блеснула сталь. Я бросилась к Леаме, к моей маленькой, испуганной Леаме, крича что-то нечленораздельное, пытаясь стать ей щитом.

Но было поздно.

Кинжал, тот самый, что я видела у него бесчисленное количество раз, просвистел в воздухе с тихим, смертоносным шелестом и с ужасающей точностью вонзился в грудь моей подруги.

– НЕЕЕЕЕТ!

Мой крик разорвал тишину леса. Это был не человеческий звук, а вопль раненого зверя, полный такого отчаяния и боли, что, казалось, само небо должно было расколоться. Я уже была рядом, я падала на колени, протягивая руки.

Леама стояла, ее большие, темные глаза были широко раскрыты от шока и непонимания. Ее тонкие пальчики судорожно обхватили рукоять кинжала, торчащую из ее маленькой груди. Из уголка ее губ выступила алая капля. Она посмотрела на меня, и в ее взгляде было столько детского недоумения и безмолвного вопроса… Потом ее ноги подкосились, и она рухнула на землю, легкая, как пёрышко, прямо рядом со мной.

– Нет… нет, нет, нет… – я бормотала, ползая на коленях, хватая ее безжизненное тело в охапку. Ее голова бессильно упала мне на руки. – Леама… Моя маленькая Леама… Это не может быть правдой… Проснись! ПРОСНИСЬ!

Я трясла ее, прижимала к себе, пытаясь согреть, но ее тело быстро холодело, а на мою одежду расползалось теплое, липкое, алое пятно. Пятно ее крови. Пятно, которое оставил он. Я подняла голову, и мой взгляд, залитый слезами и ненавистью, встретился с пустым взором Дорока. Он смотрел на меня, и в его глазах не было ничего. Ничего, кроме послушной тени.

А Миада смотрела на нас и тихо смеялась.

Разум отказывался верить в то, что только что произошло… Она умерла прямо у меня на руках. Ее маленькое, бездыханное тельце еще хранило остатки тепла, обманчивого и ускользающего. Я качала ее, как ребенка, гладила ее мягкие волосы, уже холодные и липкие от крови, шептала бессмысленные слова утешения, которые были нужны мне, а не ей. Мир вокруг потерял все краски, все звуки. Он рассыпался на миллионы острых осколков, и каждый впивался в мое сердце.

Волна горя была такой сильной, такой всесокрушающей, что я согнулась пополам, прижимая к себе моего самого верного друга. Это не были слезы – это были судороги, выворачивающие душу наизнанку. Я не просто плакала, я выла, глухо и безнадежно, и в этом вое смешалась боль невыносимой потери и жгучее, ядовитое чувство предательства. Он позволил этому случиться.

– Жалкое зрелище, – фыркнула Миада, и ее голос прозвучал как удар хлыста. – Подведите ищейку ближе. – Она указала на Кариона, которого стража грубо держала. Ее глаза блестели от возбуждения. – Дорок, дорогой, прикажи своему брату слушаться тебя, иначе ему тоже придется умереть…

Кровь застыла в моих жилах. Я смотрела сквозь пелену слез на Кариона. Его лицо было искажено молчаливой яростью, но в глазах, на мгновение встретившихся с моими, я увидела его готовность ко всему. Хотя и понимала живой мне уже не выбраться отсюда.

Его подтолкнули к Дороку, поставив братьев лицом к лицу. Дорок смотрел на него пустым, невидящим взглядом, но голос его был спокоен тверд:

– Ты обязан подчиниться мне, как старшему из ищеек, иначе тебя ждет смерть.

– Нет! – прорычал Карион, и в его голосе зазвенела сталь.

– Твоё неповиновение будет расцениваться как предательство нашего клана.

– Иди к черту!

– Тогда я убью ведьму, – Дорок сказал это просто, без эмоций, и улыбнулся, показав безумный, не свойственный ему оскал. – А затем и младшего.

И тут с Карионом стало происходить нечто пугающее. Он зарычал, низко и протяжно, и его тело начало сотрясаться от внутренней дрожи, словно внутри него просыпался древний, сковывавшийся годами магический вихрь. Его глаза, обычно холодные и отстраненные, засветились ядовито-желтым светом, будто наполнились дикой, первозданной магией. Он запрокинул голову, и с костным хрустом из его пальцев выросли длинные, смертоносные когти. Одним яростным рывком он оборвал связывавшие его жгуты, словно они были из паутины. Расправив плечи, он подошел вплотную к Дороку, и от него исходила такая мощная аура власти, что даже стражники отступили на шаг.

– Ты не можешь мне указывать, Дорок! – его голос гремел, заставляя содрогаться землю. – Я старший из ищеек, и я принимаю Власть старшего!

Миада ахнула, ее глаза расширились от изумления и внезапной жадной заинтересованности.

– Так значит старшенький ты… Как славно! Жаль, твой братец не слышит твоих приказов, находясь под моим влиянием… – она захохотала, и этот звук был похож на лязг разбитого стекла. – Дорок, дорогой, убей девчонку!

Я подняла глаза на Дорока. Его рука уже тянулась к мечу. И в этот миг моя собственная рука, движимая инстинктом и отчаянием, нащупала холодную металлическую рукоять за поясом бездыханной Леамы.

Я не думала. Я метнула его в Миаду.

Лезвие, сверкнув в тусклом свете, вонзилось ей в плечо. Она вскрикнула от боли и неожиданности, схватившись за рану.

– Мерзкая дрянь! – прошипела она, и ее лицо исказила чистая ненависть. Держась одной рукой за плечо, вторую она взметнула вверх и завопила слова древнего заклятья.

Я подняла глаза к небу и всего на секунду увидела ослепительную вспышку багрового света. Она была похожа на падающую звезду, но несла с собой не свет, а погибель. Она пронзила воздух и с тихим, жутким хлюпаньем вошла мне в грудь.

Я не почувствовала боли. Только оглушительный удар, отбросивший меня назад, и странное, леденящее онемение, поползшее изнутри. Я глубоко, судорожно вдохнула, но легкие не слушались. Время замедлилось, растянулось, стало вязким, как смола. Я повернула голову и увидела Кариона.

Я видела, как его лицо, только что полное ярости и власти, исказилось чистейшим, животным ужасом. Я видела, как его рот распахнулся в беззвучном, отчаянном крике, которого я уже не могла разобрать. Я видела, как он рванулся ко мне, отшвыривая стражников, которые пытались его остановить, словно они были невесомыми щепками.

Мои ноги подкосились. Я падала, но не успела удариться о землю. Он поймал меня, его сильные руки обхватили мое тело, прижали к своей груди, сжимая так сильно, словно он пытался вдохнуть в меня свою жизнь.

– Держись! Не смей умирать! – его крик доносился до меня сквозь нарастающий гул в ушах, будто из-под толщи воды.

Но его голос уже был далеким эхом. Из последних сил я повернула голову в сторону темного леса. И сквозь набегающую тьму я увидела его. Прямо из кустов, бесшумно ступая по мху, семенил лапками мой котик. Его шерсть была чернее самой ночи, а глаза горели двумя спокойными красными огоньками. Он смотрел на меня, и в его взгляде не было ни страха, ни суеты. Была лишь тихая, древняя уверенность.

Я улыбнулась ему. И тогда тьма накрыла меня с головой, поглотив и боль, и страх, и отчаянные крики Кариона, державшего в объятиях мое безжизненное тело.

Глава 18 Карион

Мысль ударила в висок, тупая и оглушительная. Я держал ее на руках. Ее безвольное тело, еще теплое, но уже отдающее леденящей пустотой. Я смотрел в ее бледное лицо, в глазах которого застыло лишь недоумение, и не верил. Не мог поверить. Она не могла умереть. Не сейчас. Не так. Этого не может быть.

Инстинкт, что был сейчас сильнее разума, заставил меня прильнуть ухом к ее груди, туда, где под тонкой костью должно было биться сердце. Я затаил дыхание, вслушиваясь в грохот собственной крови, в оглушительную тишину ее угасания. И сквозь этот шум пробился слабый, едва уловимый звук. Глухой, далекий, как эхо из-под земли. Но он был.

Словно ледяная петля, сжимавшая мою глотку, на мгновение ослабла. Облегчение, острое и болезненное, пронзило меня. Но тут же накатила новая волна ярости и страха. Она еле держалась. Ее жизнь была тонкой свечой на сквозняке, и я чувствовал, как пламя колеблется, готовое погаснуть от любого дуновения. Жива.

– Не смей умирать, – хрипло прошептал