Синдром Капгра

Капитан М.

Синдром Капгра

Глава 1. Чужой взгляд

Первым пришло обоняние. Резкий, неумолимый запах антисептика, врезающийся в ноздри, словно лезвие. Он существовал в темноте, единственная нить, связывающая его с миром. Потом к нему добавился далекий, монотонный пик-пик-пик, ритмичный, как метроном, отсчитывающий секунды небытия. Звук был якорем, не позволяющим окончательно уплыть в черную, безвоздушную пустоту.

Затем попыталось вернуться зрение. Сначала это были лишь размытые пятна света, пляшущие веками. Он заставил их открыться, и мир предстал в виде мутного марева. Белый потолок, залитый холодным светом, белые стены. Тени, которые колыхались, принимая смутно знакомые очертания.

– Алексей? Алексей, ты слышишь меня?

Голос. Женский. Пронизывающий туман в его голове, как луч прожектора. Он знал этот голос. Знавал. Он был сладким, как мед, и теплым, как летнее солнце. Но сейчас в его тембре звенела фальшивая нота, металлическая и чужая.

Он медленно, с титаническим усилием, повернул голову на подушке. Боль, тупая и всеобъемлющая, пронзила каждую клетку его тела, но была почти желанной после долгой анестезии чувств.

Рядом с кроватью сидела женщина. У нее были карие глаза, огромные, полные слез. Темные волосы, собранные в небрежный пучок, из которого выбивались отдельные пряди. Изумительно знакомые скулы, родинка над левой бровью, та самая, которую он целовал тысячу раз. Лицо Лены. Его Лены.

Но это был не ее взгляд.

Взгляд Лены всегда был живым, искрящимся, в его глубине плясали чертики озорства или теплилась нежность. Этот взгляд был иным. Он был правильным, точным, как фотография, но без души. Глаза смотрели на него с показной, отрепетированной заботой, а в самой их глубине, за стеклянной пеленой слез, таилось что-то холодное, наблюдательное и абсолютно пустое.

– Лена… – его голос был хриплым шепотом, царапающим горло.

– Я здесь, родной. Я здесь. – Она протянула руку, чтобы коснуться его ладони.

Ее пальцы были мягкими и теплыми. Такими, какими должны быть пальцы жены. Но в ту секунду, когда они соприкоснулись с его кожей, по телу Алексея пробежал ледяной спазм. Это был не импульс любви, не долгожданная связь. Это было отвращение. Первобытное, животное чувство опасности. Его инстинкты, дремавшие в коме, кричали: «Чужой!»

Он резко дернул руку.

Женщина, назвавшая себя Леной, замерла. Слезы на ее глазах застыли, но в них мелькнула не боль, а что-то иное. Мгновенная вспышка… раздражения? Затем она снова натянула на лицо маску страдания.

– Алексей, что случилось? Это я, твоя Лена.

– Нет… – прошептал он, отворачиваясь к стене. Ему было мучительно больно двигаться, но еще мучительнее было смотреть на эту безупречную копию. – Ты не она.

В тот день в палату пришел врач. Высокий, сутулый мужчина лет пятидесяти с умными, усталыми глазами за очками в тонкой металлической оправе. На белом халате красовался бейджик: «Петр Сергеевич Орлов, врач-невролог».

– Алексей Викторович, рад вас видеть в сознании, – его голос был спокойным и профессиональным. – Вы перенесли тяжелую черепно-мозговую травму в результате автомобильной аварии. Три недели вы были в коме. Сейчас ваше состояние стабилизировалось, и мы можем начать реабилитацию.

Алексей молча смотрел на него, пытаясь собрать в кучу обрывки мыслей. Авария… Он помнил дождь, мокрый асфальт, отсветы фар встречной машины, выехавшей на его полосу… И все.

– Моя жена… – начал Алексей, с трудом выговаривая слова.

– Елена Михайловна была здесь каждый день, – мягко сказал Орлов. – Она практически не отходила от вас. Это огромная удача, что у вас такая преданная супруга.

– Это не она, – тихо, но четко произнес Алексей.

Врач перестал писать что-то в истории болезни и посмотрел на него пристально.

– Простите? Кто не она?

– Та женщина. Которая приходит. Которая говорит, что она моя жена. Она не Лена.

Петр Сергеевич тяжело вздохнул, снял очки и принялся протирать стекла салфеткой.

– Алексей Викторович, после такой травмы… Мозг – очень сложный механизм. Иногда связи, отвечающие за распознавание знакомых лиц, за эмоции, которые мы к ним испытываем, могут нарушаться. Вы видите человека, которого знаете, но ваш мозг отказывается верить, что это он. Вы не чувствуете к нему той эмоциональной привязанности, которая была раньше.

– Я чувствую, – резко сказал Алексей. – Я чувствую, что это кто-то другой. Смотрите на ее глаза! Вы не видите? Она смотрит, как… как робот. Изучает меня.

– Она измучена, Алексей Викторович. Три недели страха и бессонных ночей у постели мужа. Естественно, она не в своей тарелке. А вы смотрите на нее через призму собственного искаженного восприятия.

– Мое восприятие в порядке. Это она не в порядке.

Орлов снова надел очки, и его взгляд стал непроницаемым.

– Опишите ее. Вашу настоящую жену.

Алексей закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти образ. Лена. Ее смех, звонкий и заразительный, от которого становилось светло на душе. Как она морщила нос, когда сосредоточенно работала за компьютером. Как пахли ее волосы – не этими духами, что сейчас, а легким ароматом яблока и корицы. Как она обнимала его, прижимаясь всем телом, и он чувствовал, как растворяется в ее тепле.

– Она… живая, – с трудом подбирая слова, сказал он. – Вся из огня. Ее глаза смеются, даже когда она сердится. А эта… эта восковая кукла. Идеальная копия. Но копия.

– Я понимаю, – кивнул Орлов, но в его тоне не было понимания. Был холодный, клинический интерес. – Алексей Викторович, то, что вы испытываете, имеет название. Это редкое, но известное в психиатрии состояние. Синдром Капгра. Или бред отрицательного двойника.

Слово «бред» повисло в воздухе, тяжелое и унизительное.

– Я не сумасшедший, – сквозь зубы произнес Алексей.

– Никто не говорит о сумасшествии, – поправил его врач. – Речь идет о неврологическом сбое. Мозг, пытаясь восстановиться после травмы, создает защитные механизмы. Иногда эти механизмы принимают весьма причудливые формы. Вы не можете принять тот факт, что ваша жена, такой, какой вы ее помните, могла измениться за время вашей болезни, что вы сами изменились. И ваш разум решает, что ее подменили. Это менее болезненно, чем принять реальность.

Алексей отвернулся и смотрел в окно, за которым медленно плыли серые облака. Врач говорил логично, научно обоснованно. Возможно, в его словах был смысл. Возможно, эта стена, которую он чувствовал между собой и женщиной с лицом Лены, была всего лишь плодом его травмированного мозга.

Но внутри, в самой глубине его существа, жил непоколебимый холодный комок уверенности. Это не была его жена.

Последующие дни превратились в пытку. «Лена» приходила каждый день. Она приносила ему еду, которую он отказывался есть, читала вслух книги, которые он раньше любил, говорила о их общих воспоминаниях.

– Помнишь, как мы встречались на Воробьевых горах? Ты тогда чуть не упал с обрыва, пытаясь сорвать для меня ветку сирени.

Он помнил. Помнил ее испуганный крик, ее смех сквозь слезы, когда он, весь в царапинах, вручил ей помятые цветы. Но, слушая ее рассказ, он слышал лишь сухое, лишенное эмоций изложение фактов, как будто она зачитывала статью из Википедии.

Однажды, когда она наклонилась, чтобы поправить подушку, он уловил запах ее духов. Раньше Лена пользовалась легкими цветочными ароматами. Сейчас от нее пахло чем-то тяжелым, сладковато-пряным, чужим.

– Ты сменила духи, – сказал он, пытаясь поймать ее взгляд.

Она на мгновение замерла, затем улыбнулась той своей идеальной, безжизненной улыбкой.

– Да, родной. Старые закончились, а эти мне подарили коллеги. Тебе не нравится?

Он не ответил. Подарили коллеги. Лена работала дизайнером в небольшой студии, и у них не было привычки дарить друг другу дорогие парфюмы. Это была мелочь, пустяк. Но в копилку его подозрений ложился еще один крошечный камешек.

Как-то раз она принесла его планшет.

– Думала, тебе будет скучно. Можешь почитать новости, посмотреть фильм.

Он взял устройство с неохотой. Его пальцы сами собой потянулись к экрану, чтобы ввести графический ключ. Старый, который он использовал годами. Буква «Г» – первая буква имени его покойной бабушки, Галины.

Планшет завибрировал, выдавая ошибку.

Он попробовал еще раз. Снова ошибка.

– Я сменила пароль, – быстро сказала «Лена». – Боялась, что кто-то получит доступ к твоим данным, пока ты здесь. Новый – твоя дата рождения.

Алексей медленно поднял на нее глаза.

– Ты никогда не забывала дату рождения моей бабушки. Ты говорила, что это твой талисман.

На ее лице впервые появилось выражение, которое он не мог расшифровать. Не растерянность, нет. Скорее, легкое раздражение, будто ее в чем-то уличили.

– Алексей, милый, после всего, что случилось… У меня в голове была каша. Я перепутала. Прости.

Он молча ввел дату своего рождения. Планшет разблокировался. Он пролистал главный экран. Иконки были переставлены. Любимая игра, в которую он играл в очереди к стоматологу, исчезла. Вместо привычного почтового клиента стоял другой.

– Что ты делала с моими приложениями? – спросил он, и его голос прозвучал резко.

– Ничего! Просто обновляла некоторые, когда проверяла почту. Некоторые устарели и не работали.

Она лгала. Он чувствовал это каждой клеткой своего тела. Его Лена, блестящий дизайнер, была при этом полным профаном в технологиях. Она панически боялась что-то сломать в его устройствах и никогда, слышишь, никогда, не лезла в его настройки без спроса.

Он открыл фотоальбом. Первое же фото заставило его сердце бешено заколотиться. На снимке они с Леной были в Крыму, всего полгода назад. Они стояли на краю обрыва, обнявшись, залитые солнцем. Он смотрел в камеру, а она смотрела на него, и выражение ее лица было таким обожающим, таким живым, что у него перехватило дыхание.

А потом он взглянул на женщину, сидящую у его кровати. На это безупречное, но мертвое лицо. И понял, что та девушка с фотографии и эта женщина – два разных человека. Одна – его любовь, его жизнь. Другая – самозванка.

Он отложил планшет.

– Убери. Я не хочу.

В тот вечер его навестил старый друг, Олег. Олег, с которым они вместе росли, который был шафером на их свадьбе. Его появление было как глоток свежего воздуха в затхлой атмосфере лжи.

– Леха, черт возьми, ну наконец-то! – Олег, грузный, громкий и искренний, обнял его так, что кости затрещали. – Мы так перепугались!

Алексей схватил его за руку.

– Олег, слушай меня внимательно. Это важно.

Олег насторожился, увидев выражение его лица.

– Что такое? С врачом проблемы?

– С Леной, – прошептал Алексей, бросая взгляд на дверь. – Олег, это не Лена.

Друг смотрел на него с недоумением.

– В смысле, «не Лена»? Это кто, по-твоему?

– Не знаю. Самозванка. Она выглядит так же, говорит так же, но это не она. Она все знает о нас, но… она другая. Ты должен мне верить!

Олег помолчал, его добродушное лицо стало серьезным.

– Леха, ты только очнулся. Ты сам говорил, что врачи предупреждали о возможных галлюцинациях, помутнениях.

– Это не галлюцинация! – Алексей почти кричал, но сил хватило лишь на хриплый шепот. – Посмотри на нее! Поговори с ней! Ты же знал ее десять лет! Ты ничего не замечаешь?

Олег вздохнул и положил свою лапищу ему на плечо.

– Замечаю, что она замучилась, бедняга. Что ты от нее хочешь? Ты три недели в отключке был, она здесь ночевала. Естественно, она не в себе. А ты про какого-то самозванца везешь. Держись, дружище. Все наладится. Главное – что ты живой.

Алексей откинулся на подушку, чувствуя прилив бессильной ярости. Его лучший друг. Человек, который знал Лену почти так же хорошо, как и он. И он ничего не видел. Ничего.

Когда Олег уходил, в дверях он столкнулся с «Леной». Они коротко перемолвились парой фраз. Алексей видел, как «Лена» улыбнулась Олегу, и это была та самая, правильная улыбка, которая не доходила до глаз. Олег кивнул, похлопал ее по плечу и ушел.

«Лена» повернулась к Алексею, и ее улыбка мгновенно исчезла. В ее взгляде, на мгновение, прежде чем она снова надела маску заботы, он увидел то самое холодное наблюдение. И триумф.

На следующее утро раздался телефонный звонок. Звонила мать Олега, голос ее срывался от рыданий. Олег попал в аварию. Ночью, возвращаясь от Алексея домой. Его машина на полной скорости вылетела с моста в реку. Спасатели сказали, что шансов не было.

Мир для Алексея рухнул во второй раз. Он сидел на кровати, не в силах издать ни звука, сжимая простыню так, что пальцы побелели. Олег. Его единственный союзник. Человек, которому он пытался открыть правду.

И вот его не стало.

Случайность. Ужасная, нелепая случайность. Усталость за рулем, может, алкоголь… Олег иногда позволял себе выпить.

Но Алексей не верил в случайности. Не сейчас. Не после того, как вчера Олег стал единственным человеком, узнавшим о его подозрениях.

В палату вошла «Лена». Ее глаза были красными от слез.

– Алексей… Я только что узнала… Олег… – она подошла к кровати и попыталась обнять его.

Он оттолкнул ее с силой, которой сам от себя не ожидал.

– Убирайся! – прохрипел он. – Убирайся отсюда!

Она отшатнулась, прижав руку к груди, с идеально сыгранным выражением шока и боли.

– Алексей, что ты?..

– Это ты! – он уже не сдерживался, кричал, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы. – Ты его убила! Потому что он мог мне поверить!

Дверь распахнулась, и в палату ворвались медсестра и дежурный врач.

– Алексей Викторович, успокойтесь! – врач подошел к нему, пытаясь взять его за руку.

– Она не моя жена! – кричал Алексей, указывая на «Лену», которая рыдала, прижавшись к косяку двери. – Вы не понимаете? Она самозванка! Она убила моего друга!

Ему сделали укол. Мир поплыл, краски смешались, звуки отдалились. Последнее, что он видел перед тем, как погрузиться в забытье, было лицо Петра Сергеевича Орлова, склонившееся над ним. И в глазах врача он прочитал не сочувствие, а клиническое, почти удовлетворенное подтверждение диагноза.

«Синдром Капгра. Бред отрицательного двойника. Усугубляется параноидальными идеями».

Когда он пришел в себя, было уже темно. В палате горел лишь ночник. Он лежал, прислушиваясь к ритму своего сердца и монотонному пиканью аппарата. Боль утраты и жгучий страх смешались в нем в один клубок.

Он был один. Совершенно один в этом белом, стерильном аду. Его лучший друг мертв. Его жена подменена безупречным двойником. Врачи считают его сумасшедшим.

Но он знал. Он знал, что не сошел с ума. Он стал жертвой чего-то чудовищного, чего-то непостижимого.

И тогда, в тишине ночной палаты, родился новый, леденящий душу вопрос. Если эта женщина – не его жена, то где настоящая Лена? Жива ли она?

И что они – кто бы они ни были – планируют сделать с ним?

Он медленно повернул голову и увидел на тумбочке свой планшет. Тот самый, с чужими настройками и чужими духами, витавшими вокруг той, что назвалась его женой.

Страх все еще сковывал его, но теперь к нему добавилось нечто иное. Холодная, безжалостная решимость. Они убили его друга. Они, возможно, убили его жену. Они пытаются сломать его, запереть в клетке безумия.

Но он не сломается.

Он дотронулся до экрана планшета. Он должен найти доказательства. Он должен понять, что происходит. И он должен заставить кого-нибудь поверить.

Пусть все думают, что он безумец. Безумец, одержимой бредовой идеей. Он будет играть по их правилам. Притворится сломленным, принявшим свою «болезнь». А сам будет искать. Искать слабину в их идеальной игре.

Война была объявлена. И Алексей, одинокий и преданный всеми миру, был готов дать свой первый бой. Бой за правду, которая, он чувствовал, была страшнее любого бреда.

Глава 2. Игра в здравомыслие

Он проснулся от звука дверного щелчка. В палату на цыпочках, с подносом в руках, входила медсестра – молодая девушка с добрым, уставшим лицом. На ее бейджике было написано «Анна».

– Доброе утро, Алексей Викторович, – прошептала она, стараясь не шуметь. – Как спалось?

Алексей не ответил. Он лежал, глядя в потолок, и в его голове выстраивался новый план. План выживания. Крики, обвинения, истерика – это путь в палату с мягкими стенами и коктейлем из нейролептиков. Ему перекрыли кислород, отрезали от внешнего мира, убив Олега. Теперь его единственное оружие – хитрость.

Он медленно повернул голову к медсестре.

– Анна, – его голос был тихим и хриплым, но уже не таким разбитым, как вчера. – Извините за вчерашнее… Я не знаю, что на меня нашло.

Анна улыбнулась с облегчением.

– Ничего страшного, Алексей Викторович. Вы перенесли огромный стресс. И горе… – она потупила взгляд, расставляя на тумбочке стакан с водой и таблетки. – Все мы понимаем.

«Вы ничего не понимаете», – пронеслось в его голове. Но он лишь кивнул, изображая слабость и раскаяние.

– Где… где Лена? – спросил он, делая вид, что с трудом выговаривает имя.

– Елена Михайловна ждет в коридоре. Врач попросил дать вам успокоиться. Хотите, я ее позову?

Алексей сделал паузу, будто борясь с собой.

– Да… пожалуйста. Я должен извиниться.

Анна кивнула и вышла. Алексей закрыл глаза, готовясь к самому сложному актерскому испытанию в своей жизни. Ему нужно было убедить их всех. Убедить, что он сломался. Что бредовая идея покинула его, уступив место раскаянию и принятию «реальности».

Дверь открылась, и в палату вошла Она. В сером свете утра она казалась еще более бледной и хрупкой. Ее глаза были припухшими от слез – настоящих или фальшивых, он теперь не мог разобрать. На ней был простой трикотажный кардиган, который он помнил, но сидел он на ней как-то иначе, не так, как носила его настоящая Лена.

– Алексей… – ее голос дрожал. – Я так испугалась…

Он протянул к ней руку. Движение далось ему невероятным усилием воли. Каждая клетка его тела противилась этому жесту.

– Прости меня, – прошептал он, глядя в ее карие, абсолютно чужие глаза. – Я не знаю, что со мной происходит. Врач… Петр Сергеевич… он говорил про какой-то синдром. Я, наверное, и правда сошел с ума.

Он видел, как в ее взгляде что-то промелькнуло. Быстрое, как вспышка. Не радость, не облегчение. Скорее, удовлетворение. Как у ученого, наблюдающего, как подопытный зверь наконец-то выполняет нужную команду.

Она взяла его протянутую руку в свои. Теплые, мягкие пальцы. Ледяной озноб снова пробежал по его спине, но он заставил себя не отдергивать ладонь.

– Ничего, родной, ничего, – она присела на край кровати, поглаживая его руку. – Мы все преодолеем. Я всегда буду рядом.

«Чтобы убедиться, что я не выйду из повиновения», – подумал он.

– Спасибо, – он опустил веки, изображая стыд и усталость. – Я… я попробую принять то, что говорят врачи.

С этого дня началась его великая игра. Он стал идеальным, покорным пациентом. Он принимал таблетки, кивал на разглагольствования Петра Сергеевича о нейропластичности и сложных нейронных связях, слушал рассказы «Лены» об их «общей» жизни и даже пытался улыбаться в ответ. Он научился скрывать холодный ужас, который охватывал его каждый раз, когда она прикасалась к нему, и острое отвращение к ее фальшивой, отрепетированной заботе.

Он играл роль выздоравливающего безумца, который постепенно возвращается в реальность. И они, казалось, поверили.

Через неделю ему разрешили пользоваться планшетом без ограничений. Первое, что он сделал, оставшись наедине, – не стал открывать подозрительные приложения или искать улики. Нет, это было бы слишком очевидно. Вместо этого он зашел в магазин приложений и скачал ту самую игру-головоломку, которую так любил и которая исчезла после «обновления». Он установил ее, открыл и сделал несколько ходов. Все выглядело так, будто он просто убивает время.

Затем он открыл браузер. Его пальцы привычно вывели адрес облачного хранилища, где они с Леной годами хранили все свои общие фото, документы, квитанции. Настоящая Лена была параноиком в вопросах сохранности данных. Она настояла на двухфакторной аутентификации. Для входа требовался не только пароль, но и код, который приходил на их общий стационарный телефон – тот самый, что остался дома.

Он ввел пароль. Экран завис, а затем выдал ошибку: «Неверный логин или пароль».

Алексей почувствовал, как у него зашевелились волосы на затылке. Он знал этот пароль. Он был комбинацией даты их первой встречи и клички его старой собаки. Он использовал его везде. Он попробовал еще раз, вводя каждый символ с болезненной медлительностью. Снова ошибка.

Кто-то сменил пароль. Или отвязал его аккаунт от общего хранилища.

Он откинулся на подушку, глядя в потолок. Страх сменялся яростью, ярость – холодной расчетливостью. Они предусмотрели все. Они вычистили его цифровую жизнь, отрезав его от прошлого.

Но они допустили одну ошибку. Они оставили ему планшет. И доступ к интернету.

Воспоминание, острое, как игла, кольнуло его. За год до аварии они с Леной ездили в маленький горный отель. Там была ужасная связь, и Лена, смеясь, сказала: «На всякий случай, я скинула наши самые ценные фото на флешку. Туда, знаешь, в нашу шкатулку с памятью».

«Шкатулка с памятью». Так они называли старую деревянную шкатулку, которую Лена привезла из поездки в Карелию. В ней хранились безделушки: билеты в кино с их первого свидания, засушенный цветок, камешек с берега Байкала, несколько распечатанных фотографий. И та самая флешка.

Мысль была безумной. Найти шкатулку. Достать флешку. Но как? Он был прикован к больничной койке. Его выписывать не собирались. А дом… дом теперь был крепостью, занятой врагом.

Нужен был кто-то другой. Кто-то, кому он мог бы доверять. Но Олега не было. Родители Лены жили в другом городе, и их отношения с ним всегда были прохладными. Его собственные родители погибли давно. Он был один.

Или нет?

В памяти всплыло имя. Мария. Подруга Лены, их однокурсница. Они были неразлучны в институте, но потом их пути немного разошлись. Мария вышла замуж, родила ребенка, они виделись реже, но теплые отношения сохранились. Мария была умной, проницательной и, что самое главное, обладала здоровой долей скепсиса. Именно она как-то раз, еще до аварии, полушутя сказала Лене: «С твоим-то умом тебя только клоном можно заменить, других вариантов нет».

Он нашел ее контакт в своем списке. Сердце бешено колотилось. Это был огромный риск. Если они контролировали его телефон, они могли видеть его сообщения. Если «Лена» была частью заговора, то Мария могла быть следующей мишенью.

Нужно было действовать осторожно. Как заключенный, передающий записку на волю.

В этот момент дверь открылась, и в палату вошла «Лена». Алексей быстро свернул игру и сделал вид, что смотрит новостную ленту.

– Что читаешь, родной? – спросила она, подходя к кровати и кладя руку ему на плечо.

Ее прикосновение было словно удар раскаленного железа.

– Так, ничего особенного, – он отодвинул планшет. – Скучно.

– Может, прогуляемся? – предложила она. – Петр Сергеевич говорит, что тебе уже можно немного ходить по коридору.

Алексей кивнул. Возможность покинуть палату, увидеть что-то кроме этих четырех стен, была даром.

Он с трудом встал с кровати. Ноги были ватными, мир плыл перед глазами. Она взяла его под руку, и они медленно вышли в коридор. Свет больничных неонок резал глаза. Он видел других пациентов, медсестер, санитаров. Обычная больничная суета. Но теперь он смотрел на всех с подозрением. Кто из них был просто врачом, а кто – частью заговора? Был ли Петр Сергеевич просто циничным, но честным неврологом, или он был одним из них?

Они дошли до конца коридора, до большого окна, выходящего в больничный сад. Алексей остановился, опираясь на подоконник, делая вид, что любуется видом. Его взгляд упал на отражение в стекле. Он видел себя – бледного, исхудавшего, с темными кругами под глазами. И рядом – ее. Идеальную копию его жены. Она смотрела не в сад, а на его отражение. И снова в ее глазах был тот самый холодный, изучающий взгляд.

Внезапно из палаты напротив выскочил молодой парень с перевязанной головой. Он бежал по коридору, его глаза были дикими от ужаса.

– Они повсюду! – кричал он, тыча пальцем в медсестер. – Они всех заменили! Вы не видите? Они все смотрят одинаково!

Санитары схватили его, пытаясь успокоить. Парень рыдал, вырывался, повторяя одно и то же: «Они не люди! Они не люди!»

Алексей замер, чувствуя, как кровь стынет в его жилах. Это было… слишком знакомо.

«Лена» сжала его руку.

– Бедняга, – с фальшивым сочувствием прошептала она. – У него, наверное, та же болезнь, что и у тебя был. Синдром Капгра. Ужасно, когда мозг так подводит.