СЫСК

Павел Гросс

СЫСК

ПРОЛОГ: ОЧЕНЬ МРАЧНЫЕ ДЕЛА И ДЕЛА ПОМРАЧНЕЕ

Санкт-Петербург.

6 июля 1908 года.

Воздух в кабинете его превосходительства был густым и сладковатым – пахло дорогими сигарами, позолотой на корешках книг и властью, которая, впрочем, в этот июльский день ощущалась не как нечто незыблемое, а как хрупкая фарфоровая ваза, поставленная на край стола.

По всей необъятной Российской Империи прокатилась волна преступности – уродливая и беспощадная, как моровая язва. Воры, грабители, поджигатели и самые мрачные фигуры – душегубы и потрошители тел, чьи мотивы не поддавались пониманию обывателя, – вышли из тени, почуяв слабость дряхлеющего не по дням, а буквально по часам государственного организма.

***

Государь-император Николай II, пребывавший в Царском Селе, подписал сегодня закон, который должен был стать ответом на беспрецедентный вызов. Закон «Об организации сыскной части».

***

На столе у его превосходительства, директора Департамента полиции, лежал этот документ – несколько листов бумаги, призванных переломить ход войны с преступным миром.

Его превосходительство смотрел в окно на суетливый Невский проспект. Экипажи, извозчики, пестрая толпа – жизнь кипела, не подозревая, какое зрелище готовит для нее вечерняя пресса. Он вздохнул и повернулся к человеку, молча стоявшему посреди кабинета.

– Итак, господин Унгенбаум, – начал он, обводя взглядом худощавую, неброскую фигуру в скромном, но безупречно сшитом сюртуке. – Закон подписан. В губернских городах создаются сыскные отделения на четыре стола: личного задержания, розысков, наблюдения и справочного регистрационного бюро. Теория, как вы понимаете, прекрасна. Но ей нужны люди. Кровь и плоть, так сказать.

Николай Данилович Унгенбаум стоял неподвижно, его руки в замшевых перчатках были спокойно сложены одна поверх другой на рукоять трости. Его лицо – с правильными, но как бы стершимися от усталости чертами, абсолютно ничего не выражало. При этом серые, пронзительные глаза внимательно изучали его превосходительство, будто пронзая насквозь не только его слова, но и скрытые за ними мысли.

– Я далек от полицейской службы, ваше превосходительство, – тихо произнес Унгенбаум. – Мои скромные способности всегда были направлены на частную практику.

– Ваши, так сказать, «скромные способности», Николай Данилович, – парировал хозяин кабинета, – являются, если верить источникам, почти сверхъестественными. Вызывать откровения у немых свидетелей… Распутывать дела, перед которыми отступают лучшие жандармские умы… Нет, увольте и, ради бога, не скромничайте. Вам предлагается возглавить одно из структурных подразделений в столичном розыскном отделении. Специализация – насильники и серийные убийцы. Одним словом, так сказать, сброд, с которым не может справиться обычная полиция.

Унгенбаум молчал. Он смотрел куда-то мимо его превосходительства – в пространство, в котором уже виднелись тени будущих дел, еще не совершенных преступлений и еще… не успевшей пролиться крови.

– Вам будет предоставлена полная свобода действий, – хозяин кабинета продолжал соблазнять Унгенбаума. – Ваши методы… какими бы они ни были, не будут, так сказать, ставиться под сомнение. Нам нужен результат. Империя задыхается от этой заразы. Нам нужен человек, который сможет вернуть людям Столицы веру в закон и порядок.

В кабинете повисла тишина, нарушаемая негромким тиканьем массивных напольных часов. Унгенбаум медленно перевел взгляд на развернутый на столе закон и коснулся тонкими пальцами гербовую бумагу.

– Порядок, – произнес он с легкой иронией, – понятие относительное, ваше превосходительство. Порой он зиждется на самых темных основах. Моя задача, как я ее понимаю, – не восстанавливать порядок, а находить Истину. А уж она, как показывает практика, редко бывает удобной для всех.

– Находите ее! – воскликнул хозяин кабинета, видя в ответных словах согласие приглашенного. – Находите вашу Истину! А мы… мы обеспечим, так сказать, вам тылы.

Унгенбаум легонько кивнул, понимал, что его втягивают в большую, возможно, грязную игру. Была ли у него альтернатива? Естественно! Но какая? Например, он мог спокойно остаться в стороне и наблюдать, как город, который Николай Данилович болезненно любил, медленно и непоправимо погружается во мрак.

– Я согласен, – наконец, сказал он.

– Вот и отлично! – его превосходительство засияла. – Первое дело уже ждет вас. На Лиговском проспекте объявился некий маньяк, которого газеты уже окрестили «Лиговским кровососом». Две жертвы у него уже есть. Общественность в панике. Мы должны были уже давно среагировать.

Унгенбаум взял со стола небольшую папку, протянутую ему хозяином кабинета, внимательно глянул на нее, но открывать не открывать.

– Я изучу это дело, с вашего дозволения, на месте, – сказал он и, слегка поклонившись, направился к выходу.

Оставшись один, его превосходительство подошел к окну. Он видел, как на мостовую внизу вышла фигура Унгенбаума. Тот не стал искать извозчика, а медленно побрел по Невскому проспекту и совсем скоро растворился в толпе, словно еще одна тень в калейдоскопе городской жизни.

«Кто ты, Унгенбаум? – размышлял хозяин кабинета. – Гений или шарлатан? Спаситель или… нечто иное?»

Ответа на этот вопрос у его превосходительства пока не было, но он чувствовал, что только что выпустил на волю силу, которую уже никто не сможет контролировать. Силу, которая, возможно, спасет этот чудесный город. А, возможно, и погубит того, кто к ней прикоснется.

***

Тем временем Николай Данилович шел по оживленному Невскому проспекту, но не видел ни блеска витрин, ни нарядной публики. Его ум был уже там – на Лиговке, в грязных переулках, напрочь пропахших нищетой и страхом. Он чувствовал присутствие того, кого ему предстояло найти. Он чувствовал холодное, хищное внимание, устремленное на него из гущи городского хаоса.

Нет, Унгенбаум, конечно, не был героем, готовым спасти мир от оголтелого зла. Он также не был и слугой закона. Зато он был единственным в своем роде хирургом, вскрывающим гнойные нарывы на теле большого города. Его скальпелем был неумолимый, холодный разум.

«Начинается, – подумал он, в глубине его серых глаз вспыхнул огонек, в котором смешались предвкушение, отвращение и странная жажда Истины, ведущая его по жизни. – Начинается охота».

***

Секундой ранее в другом конце города, в подвале заброшенного дома, человек с руками, испачканными в крови, неожиданно почувствовал легкий холодок у себя за спиной. Он обернулся, но увидел одну лишь пустоту. Он недолго постоял и понял – ощущение, что на него кто-то смотрит, не исчезло…

ГЛАВА I: ДЕЛО №1 «ЛИГОВСКИЙ КРОВОСОС»

Санкт-Петербург.

Июль 1908 года.

Туман над Лиговкой в это время года был не просто явлением природы, а субстанцией густой и ядовитой, вбирающей в себя запахи дешевого табака, перегорелого масла из трактирных кухонь и нечищеных каналов. Он стелился по мостовой, заглядывал в подворотни, скрывая одни грехи и открывая взору другие. Именно в таком тумане, на рассвете шестого июля, дворник Мефодий нашел первую жертву…

***

Держа руки в карманах пальто, Николай Данилович Унгенбаум стоял над трупом и всматривался не в жуткую рану на горле несчастного, а в грязь под своими ногами. Врачи из Медицинского департамента полиции уже сделали свое дело, заключив, что смерть наступила от потери крови, и теперь суетились, ожидая прибытия жандармского чина.

– Экий зверь, – проворчал околоточный надзиратель, молодой еще человек с нафабренными усами, – горло перегрыз, словно волк.

Унгенбаум медленно поднял голову. Его серые и спокойные глаза казались живыми на фоне утомленного и сильно осунувшегося от недосыпа аскетичного лица.

– Волк, Иван Петрович, оставляет иные следы. А здесь… – он коснулся кончиком трости едва заметного отпечатка на влажном грунте, – здесь несчастный, падая, споткнулся о булыжник. А тот, кто его преследовал, был обут в калоши. Новые, судя по четкости отпечатка подошвы. Причем, шел он не спеша, я бы даже сказал – уверенно шел.

Надзиратель скептически хмыкнул.

– Потомственный почетный гражданин Семенов, негоциант. Ограблен, часы с цепочкой сняты. Очевидное дело.

– Очевидное, – согласился Унгенбаум, но в его голосе прозвучала ирония, от которой надзиратель покраснел. – Только вот карман с бумажником не тронут. И пачка кредитных билетов торчит весьма наглядно. Странный грабитель, не находите?

Не дожидаясь ответа, Унгенбаум неспешно опустился на корточки, достал из кармана лупу в серебряной оправе – подарок супруги Лидии на последнюю годовщину – и принялся изучать рукав жертвы. На темном сукне виднелись почти незаметные, мельчайшие брызги, похожие на росу.

– Воск, – тихо произнес он. – Свечной. Не церковный, а качественный, стеариновый. Господин Семенов вчера вечером имел дело со свечой. В июле-то месяце? Интересно.

В этот самый момент к месту происшествия подкатила пролетка, из которой вытащил тело упитанный, краснощекий полковник жандармерии Громов – начальник сыскного отделения.

– Ну что у нас тут? – громко спросил он, окидывая все властным взглядом. – Опять какая-то шушера подралась? О, Унгенбаум, вы уже здесь? Шестым чувством чуете, где скандалом пахнет?

Николай Данилович выпрямился.

– Доброе утро, господин полковник. Дело, на мой взгляд, не столь простое.

– Вам все не просто! – отрезал Громов. – У меня по всем газетам только и пишут, что о каком-то «Лиговском кровососе». Чушь собачья! Обычный уголовный мордобой. Оформите поскорее и не морочьте людям голову.

Унгенбаум молча кивнул. Спорить с Громовым было бесполезно. Он знал: закон, подписанный государем, об организации сыскной части, был для таких, как полковник, новой головной болью. Почему? Да потому, что полицейские привыкли действовать грубо и прямо, а не копаться в уликах.

***

По дороге домой – на Петербургскую сторону – Унгенбаум истово размышлял. Воск… новые калоши… нетронутый бумажник… Суля по всему, убийство было ритуальным и даже показным. Вот бы еще знать, с какой целью совершенным? Чтобы запугать? Но ради чего? Или чтобы скрыть истинную причину?

***

Квартира четы Унгенбаум была невелика, но уютна. Пахло в ней сейчас кофе и свежей выпечкой. Лидия, в кружевном утреннем пеньюаре, разливала по чашкам ароматную жидкость.

– Опять работал всю ночь? – взглянув на осунувшееся лицо вошедшего в прихожую супруга, спросила она.

– Лиговка… – снимая пальто, коротко ответил глава семейства. – Убийство негоцианта Семенова.

– Ага, уже слышала. Разносчик с утра газеты принес.

– Таинственный кровосос терроризирует Лиговку, – процитировала Лидия мрачный заголовок в газете и пододвинула Николаю Даниловичу чашку. – И что по этому поводу говорит твой знаменитый метод?

Унгенбаум сел за стол и обвел пальцем край чашки.

– А он говорит, что Громов ошибается. Это не грабеж. Убийца был спокоен и сильно уверен в себе. Он оставил на рукаве жертвы воск от свечи. А шел он за ней, то есть, ним, конечно, в совершенно новых калошах. Грабитель с Лиговки, даже самый отчаянный, в новых калошах не ходит. Он их, коль такие появятся у него когда-нибудь, либо сразу пропьет, либо сдаст в ломбард.

Лидия внимательно слушала – в какой-то момент ее умные глаза сузились.

– Новые калоши… Значит, человек не здешний. Или… он хотел, чтобы полицейские заметили следы новых галош?

Николай Данилович медленно опустил брови к переносице. Лидия все поняла и продолжила:

– Я хотела сказать, что он хотел выделиться.

Унгенбаум посмотрел на жену с теплотой и уважением. Ее простые, житейские наблюдения часто били в самую точку.

– Именно, Лида! Он играет. Создает образ. Кровосос… Монстр… Но монстры, моя дорогая, не носят новые калоши. Они прячутся в тени. А этот выходит на свет, вернее, в туман – чтобы его боялись.

– Значит, тебе нужно искать не монстра, а человека, которому выгоден этот страх, – заключила Лидия.

Николай Данилович взял ее руку и нежно поцеловал в запястье.

– Как всегда, как всегда ты, конечно же, права. Страх – это инструмент. Сегодня я начну искать того, кто опробовал его на горле несчастного негоцианта Семенова.

Он прошел в свой кабинет – небольшую комнату, заставленную шкафами с книгами и картотекой. На столе лежала свежая газета. Заголовок кричал: «ЛИГОВСКИЙ КРОВОСОС НАНОСИТ НОВЫЙ УДАР!». Унгенбаум с отвращением отложил газету в сторону – ему предстояла долгая и трудная работа, в которой его главными союзниками будут терпение, логика и странный дар видения деталей преступлений, который он сам до конца не понимал.

Взгляд его устремился к окну. За ним над крышами соседних домов медленно рассеивалась утренняя тень тумана. Унгенбаум смотрел на нее, понимая нутром, что другая, куда более густая и мрачная тень, только-только начала сгущаться над Лиговкой и остальными уголками Санкт-Петербурга…

***

Контора Сыскного отделения четвертого участка располагалась в старом здании из красного кирпича. Унгенбаум прошел по длинному коридору и влетел в свой кабинет, представлявший собой тесную комнату с одним окном, выходящим в грязный двор-колодец.

На столе его уже ждала папка с делом Семенова. Вчерашние фотографии с места преступления не передавали и доли того ужаса, который читался в глазах жертвы. Николай Данилович разложил перед собой снимки, заметки и чистый лист бумаги и приготовился к реализации своего знаменитого метода, который был и прост, и сложен одновременно.

Унгенбаум выписывал все факты, какими бы незначительными они ни казались. Вот и сейчас на листе под его рукой появлялись записи следующего содержания:

1. Жертва: Семенов Аркадий Петрович – 48 лет, негоциант (торговля лесом).

2. Время: между 23:00 и 04:00.

3. Место: Лиговский проспект – переход в Подольский переулок.

4. Причина смерти: колото-резаная рана горла, нанесенная справа налево, одним движением. Орудие – длинный, тонкий, очень острый клинок.

5. Изъято: часы золотые «Павел Буре» на цепочке и золотой перстень с печаткой.

6. Не тронуто: бумажник с 87-ю рублями, визитные карточки.

7. Улики на месте: след калош 41-го размера, модель «Прогресс». Брызги стеаринового воска на рукаве пиджака жертвы.

8. Особые приметы: под ногтем мизинца левой руки жертвы обнаружена частичка засохшей глины специфического, красноватого оттенка.

Последняя деталь заставила Унгенбаума замереть. Глина… Не петербургская грязь, а именно… глина… Николай Данилович позвонил в колокольчик – в кабинет вошел молодой сыщик Анисимов, смотревший на Унгенбаума с подобострастием и страхом.

– Вам поручено было опросить домочадцев Семенова?

– Так точно, Николай Данилович. Вдова Марфа Степановна в истерике. Говорит, муж накануне был в своем клубе на Фонтанке, вернулся около одиннадцати, был в хорошем настроении, и вышел из дома уже за полночь – получил записку, прочитал и ушел, не сказав, куда.

– Записка где?

– Сожжена в камине, по словам горничной.

Унгенбаум кивнул. Ловушка – классическая и безотказная.

– Что еще? Чем занимался Семенов в последнее время? С кем виделся?

Анисимов замялся.

– Вдова сказала, что он был чем-то встревожен. Говорил о каких-то долгах, но не денежных. Точнее, о каком-то старом долге беспокоился. А вчера днем он ездил на кирпичный завод за Невской заставой.

– Зачем?

– Никто не знает-с.

Мысль Унгенбаума взметнулась подобно ястребу, учуявшему добычу. Кирпичный завод… Глина… Все сходилось.

– Отлично, Анисимов. Теперь вот что! Найдите-ка мне самого болтливого торговца в районе Лиговки, торгующего калошами. И приведите ко мне дворника Мефодия, того, который обнаружил тело. Только без шума.

***

Дворник Мефодий оказался долговязым, испуганным мужиком с бегающими по сторонам глазами. Он стоял перед Унгенбаумом, теребя в руках потертую шапку.

– Не бойся, Мефодий, я тебя не съем, – спокойно начал Унгенбаум, указывая на стул. – Чай хочешь?

– Благодарю покорно, ваше благородие, но не до чаю сейчас.

– Как нашел-то тело, расскажи? Только не торопись.

Запинаясь, Мефодий повторил уже известную историю. Унгенбаум слушал дворника с полузакрытыми глазами. Но когда свидетель упомянул, что перед тем как найти тело, видел быстро удаляющуюся тень, Унгенбаум мгновенно прервал его.

– Тень? Мужская, женская?

– Да кто ж их разберет, ваше благородие, в тумане-то? Высокая такая была. И передвигалась она не бегом, а… шагом – таким твердым, четким.

– Уверенным? – уточнил Николай Данилович.

Дворник кивнул и продолжил рассказ о драме, частью коей недавно стал.

– Каблуки отбивали: тук-тук-тук. Я тогда и подумал, чай, не городовой ли идет?

– Каблуки? – переспросил Унгенбаум. – Не калоши?

– Нет, калоши по-другому шлепают. А это именно каблук тукал. Четко так: тук-тук-тук…

Унгенбаум расплылся в улыбке. А вот и первая зацепка. Убийца, покидая место преступления, снял калоши. Значит, он либо нес их с собой – что маловероятно, либо спрятал где-то рядом. Причем, шел не в сапогах, а в ботинках или туфлях. Человек наверняка с положением.

– Мефодий, ты молодец. А теперь послушай меня внимательно. Сейчас ты идешь на Лиговку и находишь для меня одного человека. Старого еврея-старьевщика – Лейзера. Скажешь, что тебя прислал Николай Данилович. Ему, де, нужно знать, кто в последнюю неделю покупал или заказывал новые калоши модели «Прогресс». Меня особенно те люди интересуют, которые обычно в такой обуви не ходит. Понял?

Дворник, польщенный доверием, закивал с таким рвением, что казалось, голова вот-вот отвалится с плеч и непременно укатится под стол.

– Понял, ваше благородие! Лейзера я знаю, а он все про всех знает!

***

После ухода свидетеля Унгенбаум взял со стола частичку глины, изъятую из-под ногтя Семенова, и, дождавшись Анисимова, отдал ему.

– Отвезите это в лабораторию Горного института Императрицы Екатерины Алексеевны. Пусть скажут, откуда она. И прикажите готовить пролетку. Нужно наведаться на кирпичный завод.

***

Завод «Прогресс» купца Крылова представлял собой унылое зрелище: длинные сараи, дымящие трубы и едва ли не повсюду… глина красноватого оттенка. Что до воздуха, то он был здесь густым и едким.

Управляющий – толстый мужчина в замасленном пиджаке – встретил сыщиков с подобострастием, быстро сменившимся настороженностью.

– Семенов? Аркадий Петрович? Да, был, был вчера. С утра приезжал. Осматривал производство, интересовался нашим новым сортом лицевого кирпича. Говорил, для постройки дачи понадобится. Но что-то смотрел-смотрел, ничего не выбрал, да и уехал ни с чем.

– Он с кем-то общался? – спросил Унгенбаум, осматривая огромные глиномешалки.

– Да так, со всеми… Со мной, с мастером, с рабочими тоже говорил.

– А кто у вас здесь главный по качеству глины? Кто знает все месторождения?

– А! Так этим у нас заведует старик Федот. Он все карьеры как свои пять пальцев знает.

***

Горбатый старик Федот оказался более разговорчивым, чем управляющий.

– Барин тот, Семенов, да… Это – спрашивал про глину из старого карьера, что за Московской заставой. Я ему говорю: тот карьер давно заброшен, глина там никудышная, железа много, кирпич рыжий получается. А он будто обрадовался. Спросил: точно ли рыжий? Я говорю: точно – прямо-таки, как ржавчина. Он поблагодарил и ушел.

«Рыжий, как ржавчина», – подумал Унгенбаум, вспомнив частичку под ногтем жертвы. Она была именно такого оттенка.

– А кому еще мог понадобиться кирпич из этого старого карьера, Федот?

– Да никому! – старик махнул рукой. – Разве что… Вот что – лет пять назад, один подрядчик брал оттуда глину для ремонта печей в одном старом доме на Офицерской. Дешево, говорил, и сердито получается. Дом тот потом хорошо продали.

– Запомните это, Анисимов, – тихо сказал Унгенбаум своему помощнику. – Офицерская улица. Старый дом.

***

По дороге назад – пока пролетка подпрыгивала на булыжниках – Унгенбаум складывал пазл в голове. Семенов интересовался специфической глиной, которая могла остаться под ногтями, если копнуть в определенном месте в карьере. Значит, он там что-то искал. Что-то, связанное со старым домом на Офицерской. И это «что-то» стало причиной его убийства.

Умный и расчетливый убийца знал, что Семенов пойдет на встречу. Подстроил все так, чтобы это выглядело как нападение маньяка. Но перестарался. Новые калоши… свечной воск… Он играл роль, но его собственная аккуратность его и выдавала.

«Так ведь и получается, что он никакой и не кровосос, – думал Унгенбаум, глядя на суетливый вечерний город. – Он – паук. Семенов же попал в его сеть. Но кто он, этот паук? Интересно, сколько таких же сетей раскинул он по всему городу?»

***

Вернувшись домой под вечер, Унгенбаум застал Лидию за вышиванием. Она взглянула на него и без слов поняла, что день был тяжелым.

– Ну что, кровосос твой обрел черты? – спросила она, откладывая работу.

– Обретает, – Николай Данилович тяжело опустился в кресло. – И черты эти весьма примечательны, скажу тебе прямо. Это не вульгарный душегуб. Это человек с интеллектом и определенным положением. Он убил не из жажды наживы или крови. Он убил, чтобы скрыть тайну.

Унгенбаум рассказал жене о глине, о кирпичном заводе и старом доме на Офицерской.

– Старый долг… – задумчиво проговорила Лидия. – Это звучит как привет из прошлого. Может, жертва и твой паук были знакомы задолго до трагедии? Может, Семенов что-то знал о том человеке, такое, что могло его скомпрометировать?

– Вероятно, – согласился Унгенбаум. – И Семенов решил воспользоваться этим.

– Шантаж?

– Возможно. Но тогда почему он поехал на кирпичный завод? Что он надеялся найти там?

В этот момент в прихожей раздался звонок. Горничная впустила Анисимова. Молодой сыщик был возбужден.

– Николай Данилович! Дворник Мефодий нашел Лейзера! Тот сказал, что новые калоши «Прогресс» сорок первого размера (все ориентировались на размеры, придуманные в 1792 году обувщиком Джеймсом Смитом) неделю назад купил у него через посыльного некто господин Вершинин. Чиновник особых поручений при градоначальстве!

Унгенбаум медленно поднялся с кресла – в воздухе запахло развязкой.

– Вершинин… – протянул он. – Анисимов, срочно нужна вся информация на него. И где он служит, и где живет сейчас, и где проживал ранее.

– Живет он, Николай Данилович, как раз на Офицерской улице! В том самом старом доме, который мы с вами надысь обсуждали!

В комнате повисла тишина, нарушаемая негромким тиканьем маятниковых часов. Унгенбаум подошел к окну – на город спускался вечер, кое-где вспыхивали первые огни. Где-то там – в этом море света и теней, скрывался человек, убивший и попытавшийся скрыть следы своего преступления под маской безумца, цинично совершившего его.

– Завтра, – тихо сказал Николай Данилович, глядя на свое мутное в отражение в стекле, – мы нанесем визит господину Вершинину. Но не как сыщики, а как гости. Нам нужно застать его врасплох. Я хочу посмотреть ему в глаза, когда он поймет, что игра закончена.

Лидия с тревогой посмотрела на мужа – она понимала: охота на Лиговского кровососа началась. Ее муж был не просто охотником, а гончей, которая уже взяла след и не отпустит его, пока не доведет дело до конца. В конце этого следа гончую могла ждать не только победа, но и смертельная опасность…

***

Утро выдалось серым и дождливым. В кабинете Унгенбаума пахло свежемолотым кофе и старыми книгами. Не скрывая волнения, Анисимов докладывал добытые им за ночь сведения.

– Григорий Петрович Вершинин – коллежский асессор. Чиновник по особым поручениям при канцелярии градоначальника. Ведет дела, связанные с городским благоустройством и подрядами. Холост. Живет один, прислуга приходящая. Характер – по словам сослуживцев – замкнутый, педантичный. Имеет репутацию неподкупного и мрачного службиста.

– Неподкупного? – переспросил Унгенбаум, медленно помешивая ложечкой сахар в чашке. – Любопытно-любопытно. А каков круг его интересов?

– Ничего особенного. В клубах не состоит. В театрах бывает редко. Увлекается… вы не поверите…

– Ну же, не томите уже!

Анисимов улыбнулся.

– Историей архитектуры Петербурга, Николай Данилович. Особенно старыми, допетровскими, постройками в окрестностях города. Коллекционирует старинные чертежи.