Горловка Это моя земля

Виктор Степанович замер, держа в руках хлебный нож.

– Расскажу, – наконец сказал он. – После обеда сходим к памятнику, и там расскажу. Есть одна история, которую я никому не рассказывал. Даже твоей бабушке.

После обеда они снова пришли на площадь. Народу уже почти не было, только несколько человек стояли у памятника, рассматривая его.

– В сорок первом, – начал Виктор Степанович, когда они остались одни, – когда немцы подходили к Горловке, нас отправили демонтировать оборудование шахты для эвакуации. Работали день и ночь. А потом пришел приказ – что не успеем вывезти, уничтожить, чтоб врагу не досталось.

Он помолчал, глядя на бронзовое лицо Изотова.

– Мне поручили заминировать главный ствол. А я… я не мог. Понимаешь? Не мог взорвать шахту, на которой всю жизнь проработал. Это всё равно что… дом родной сжечь.

Павел молча слушал, боясь пошевелиться.

– Никита тогда уже был большим начальником. Приехал проверять, как идет эвакуация. Увидел меня – сижу у ствола, динамит рядом, а я сижу и реву как мальчишка. Спросил, в чем дело. Я рассказал.

Виктор Степанович глубоко вздохнул.

– Он молча сел рядом. Потом говорит: "Знаешь что, Витя, давай-ка я сам. А ты иди, помоги с погрузкой оборудования". Я ушел. А через час – взрыв. Шахту затопило, немцам она уже была не нужна.

Старик поднял глаза на памятник.

– Потом, уже после войны, мы встретились. Я спросил: "Никита, как ты смог? Ведь ты же шахту любил больше жизни". А он ответил: "Шахту восстановим. А вот если бы немцы ее запустили и гнали бы людей работать под дулами автоматов – этого бы я не пережил".

Павел смотрел на бронзовое лицо Изотова, пытаясь представить человека, который мог принять такое решение – уничтожить дело своей жизни, чтобы потом восстановить его заново.

– Вот такой он был, настоящий Никита Изотов, – тихо закончил Виктор Степанович. – Не тот, что в газетах, и не тот, что в бронзе. Живой человек. Со своими слабостями, ошибками, сомнениями. Но настоящий.

Они еще долго стояли у памятника, а потом медленно пошли домой. И Павел вдруг понял, что сегодня он узнал не только о человеке из бронзы, но и о своем деде – больше, чем за все предыдущие годы.

Справка об объекте

Памятник Изотову Никите Алексеевичу, адрес: Россия, г.Горловка, пр.Ленина, 1

Визитной карточкой Горловки является памятник известному земляку-углерубу Никите Алексеевичу Изотову.

Никита Изотов неоднократно лично ставил рекорды по добыче угля, один из которых стал мировым. Проявляя трудовой героизм, стал известным мастером своего дела, не только в нашем городе, но и по всей стране. В 1933 году организовал участок – школу для повышения квалификации молодых забойщиков на рабочем месте. За свои трудовые достижения был награжден: Орденом Ленина, Орденом Трудового Красного знамени и другими знаками отличия.

С целью увековечения памяти Никиты Изотова по решению Донецкого обкома Компартии и исполкома Донецкого областного Совета депутатов был создан памятник в честь прославленного шахтера.

Памятник был открыт 18 мая 1968 года. Заказчиком изготовления памятника выступила шахта «Кочегарка», где в 30-е годы трудился известный углеруб. Памятник изготовил «Донецкий художественно-производственный комбинат художественного фонда УССР». Его авторами являются скульптор В.М. Костин и архитектор Н.К. Яковлев, которые изваяли могучего человека в рабочей спецовке с шахтерской лампой в руке. Это был первый в мире памятник рабочему человеку, конкретной личности, с полным портретным сходством.

Источник: https://gorlovka.gosuslugi.ru/o-munitsipalnom-obrazovanii/dlya-gostey-i-turistov/dostoprimechatelnosti_18.html

Холст жизни

Автор: Елена Ковревская

Максим Петрович опаздывал. Снова. Стопка тетрадей, которую он нес, норовила выскользнуть из рук, а осенний ветер трепал полы его потертого пальто. Школа №17 осталась позади, и теперь он торопился в единственное место, где мог по-настоящему дышать – Горловский художественный музей.

Охранник на входе, пожилой Степаныч, только усмехнулся, увидев запыхавшегося учителя истории.

– Опять к своим картинкам, Максим? – добродушно проворчал он, пропуская посетителя.

– Не картинки это, а полотна, – буркнул Максим, но спорить не стал.

Внутри музея время словно замедлялось. Здесь, среди работ Рериха, Айвазовского и Врубеля, тридцатипятилетний учитель забывал о неоплаченных счетах, о равнодушных учениках, о собственной однокомнатной квартире, где на мольберте стояли его никому не нужные картины.

Максим прошел в зал русской живописи и устроился на привычной скамейке. Достал из потрепанного портфеля альбом для набросков и карандаш. Рука сама начала выводить контуры морского пейзажа Айвазовского, но что-то было не так. Кто-то нарушил его уединение.