Тихоня с изъяном

Старики обменялись настороженными взглядами.

– Нас никто не предупреждал, что у девчонки нянька есть, – прохрипел Петр испуганно и отпустил Тоню на дорогу. Ребенок кинулся ко мне, прижался к ногам. – Марфа, слышишь? Ты эту кашу заварила, тебе и расхлебывать.

– Можно подумать, ты был против! – Марфа побледнела, руки задрожали еще сильнее. На меня она глянула мельком и пробормотала: – Не наша она, забирайте.

Меня словно ледяной водой окатило. Страшно представить, что могло случиться, не догони я их!

– Вы преступники, – выдохнула я ошарашенно. – Вы детей похищаете!

– Тише! – рыкнул Петр. – Никого мы не похищаем. Нам заплатили, сказали подать заявление на розыск якобы нашей дочери, а потом приютить девчонку до ее совершеннолетия. Ну или пока мы не помрем. Обещали каждый месяц денег давать! Да не смотрите вы так, мы хорошие люди, но кто ж от заработка откажется? И Тоню мы бы любили, своих-то детей нет.

Марфа тихонько заскулила, спрятала глаза в землю. Перепугалась и она, и супруг ее – не ожидали, что у Тони есть заступница.

Злость во мне утихла. Передо мной стояли старики, позарившиеся на деньги, а никакие не преступники. Поняв, что их можно не бояться, я расслабилась.

– Я не пойду к городовым, – пообещала я, – если вы расскажете, кто заплатил.

– Марфа, отдай ей деньги, – с нажимом проговорил Петр.

Его супруга завозилась в кармане платья, выудила на свет мешочек и быстро сунула его мне в руки.

– Ничего не знаем, – сказала старуха. – Нас это больше не касается. Вот тут все деньги… Нескольких серебряных не хватает, но потом вернем сразу же, как только найдем. Возьмем в долг или заработаем, но отдадим! Только не ходите к городовым, прошу вас. – Марфа поджала сморщенные губы, подбородок затрясся. – И этот… Тот, кто попросил нас… Он вас отыщет, и сами с ним договаривайтесь. Мы зря согласились, зря!

– Пойдем отсюда. – Петр схватил жену за локоть. – Наговоришь сейчас!

Они оставили меня совершенно растерянную. Я сжала мешочек в руках, нащупала в нем монеты и глянула на Тоню.

– Бабушке такой же приносили, – сказала она, все еще изо всех сил прижимаясь ко мне, будто боялась, что ее снова заберут. – Там монетки? Бабуля их складывала в сундук, нам деньги не нужны были.

– Почему? – шепнула я: от волнения голос сел.

– А у нас все было. Бабушка говорила, что зайчик из леса приходит и приносит мне подарки. Только он редко приходил, и почему-то всегда, когда я уже спала. Один раз я пыталась не заснуть, очень пыталась, но все равно уснула и не увидела его.

Зайчик, значит… Я тяжело сглотнула, по спине пробежали мурашки. Кем бы ни был тот, кто платит за приют для Тони старикам, мне он спасибо не скажет. Я, можно сказать, выкрала Тоню у… Не у Матрены, но у Петра и Марфы. Этот «зайчик» заплатил им, попросил найти Тоню, а когда он принесет подарки или денег, то Тони не обнаружит.

Я даже оглянулась в надежде, что пожилая пара еще не ушла, но их не было видно. Стало совсем страшно. Все происходящее походило на дурной сон, и я ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что не сплю.

– Тонь, тебе бабушка говорила что-нибудь о… ну, не знаю… о зайчике или о твоей маме?

– О маме, – кивнула Тоня. – Мама умерла, когда я родилась, но у меня есть папа. Еще она сказала, что, когда я вырасту, он меня заберет. Только ты, тетя Аглая, никому не говори об этом, хорошо? Мне бабушка запретила рассказывать.

Я опустилась на корточки, осмотрелась: улица пуста, но из окна дома, что находился слева, выглядывал мальчишка лет пятнадцати.

В мешочке лежало несколько медяков и серебряных – небольшая сумма, но как плата за приют для ребенка очень даже внушительная. Вряд ли Петр или Марфа когда-либо видели такие деньги. Мне ли не знать – самый зажиточный человек в моей деревне был мой муж, и то мы никогда не получали и серебрушки в месяц. То ли деревенские жадничали и собирали кто сколько даст, то ли все старосты так зарабатывают. Меня Степан в денежные вопросы не посвящал.

Мешочек я спрятала под платье, надеясь, что никто не заметил в нем деньги, пока я перебирала их. Не хотелось бы стать жертвой вора по дороге домой или привести вора в усадьбу – проследит, а ночью ограбит. Такое бывает в городах, Степка часто об этом упоминал.

Тоня совсем успокоилась, когда мы вернулись в усадьбу – окольными тропами, вдоль стены, чтобы никто нас не увидел. В комнате, где уже хранилась Тонина тетрадь, я спрятала и деньги – взяла из мешочка только одну монету, самую крупную, рассчитывая купить завтра продуктов и необходимых вещей. Может быть, даже на матрас и подушку хватит.

Тоня заснула довольно скоро, а я еще долго сидела на топчане будто в тумане. Что станет теперь с Марфой и Петром, когда тот человек узнает о пропаже ребенка? Может быть, они сумеют убедить его, что Тоню просто не нашли? Но ведь денег у них теперь тоже нет… Значит, они скажут ему, кто забрал ребенка, и он придет ко мне. Ну да, точно, Марфа ведь сказала: «Он вас отыщет».

Тонин отец, не иначе. Но плохой отец, раз его дочь живет не пойми где, не пойми с кем. Как он убедил Матрену оставить себе девочку? На деньги она не падкая, да и из жалости Тоню бы не взяла: не было в той старухе ни капли жалости к кому бы то ни было. Все, в чем ее обвиняли деревенские, отчасти правда – и падение скота, и засохший урожай, и ливни, из-за которых несколько лет назад ни у кого картошка не уродилась. Матрена вредила людям, а помогать не спешила, за что и поплатилась.

Или он не убеждал? Мама Тони сама пришла, я ее видела. Зимой это было, в морозную ночь, и я тогда решила, что женщина ищет ночлега. Даже хотела к нам в дом позвать, да не успела: Матрена ее встретила.

Я легла рядом с Тоней, прислушалась к мерному дыханию. Потерла виски, чувствуя, как начинает болеть голова от разрывающих ее мыслей.

Кто он, этот «зайчик»? Лучше бы поскорее с ним встретиться: мне просто необходимо выяснить, чьего ребенка я спасла и тем самым навлекла неприятностей на свою голову.

Прошло всего чуть больше суток с тех пор, как мы с Тоней оказались на улице, но по ощущениям казалось, что целая жизнь, и в этой новой жизни мы были совсем одни. Мы – и неизвестный покровитель девочки, чье незримое присутствие рядом с нами я теперь чувствовала постоянно. Все думала, как я отреагирую на его появление. Вот он найдет нас, придет и скажет… Что именно?

– Тонь, а что говорила твоя бабушка о том человеке, который приносил деньги? – спросила я утром, когда мы завтракали восточными сладостями. Пирожки за ночь испортились, но что-то мне подсказывало, что они были несвежими уже вчера.

Тоня пыхтела, жуя сразу три кусочка лукума. Проглотив их, ответила:

– Что он очень богатый, а еще знает моего папу.

– Ты не просила бабушку познакомить тебя с ним?

– Бабуля сказала, чтобы я даже не думала о таком. Тот человек приносил деньги, и все.

– А где живет твой папа, она не рассказывала?

Девочка вытерла ладошки одну об другую, покосилась на кулек с орехами и сыто икнула.

– Далеко. Где-то в океане.

– То есть за океаном?

– Бабуля сказала – в океане. На каком-то… Я забыла это слово.

Ответы Тони ничего не прояснили. Об океане я слышала – это вода, и ее так много, что она занимает больше половины нашего мира. Мой мир ограничивался несколькими деревнями и этим городом, так что я даже представить себе не могла, насколько велик тот океан. Но разве люди могут в нем жить? Тоня наверняка все перепутала. Узнать бы как-нибудь о большой воде подробнее! О ней точно написано в книгах, и я впервые пожалела о том, что не умею читать. Раньше мне это было без надобности, и, хоть я просила Степана научить меня, а он отказывал, я ничуть не расстраивалась.

– Ты хорошо читаешь? – спросила я.

– Бабуля хвалила, значит, да.

С помощью Тони мне удастся хотя бы примерно понять, где может жить ее отец. В самом деле – в океане? Да быть такого не может, и я должна в этом убедиться!

Проведя ночь в дороге и почти целый день за уборкой, мы выглядели, мягко сказать, не очень свежо. Прежде чем идти в город, стоило привести себя в порядок, но перед этим нужно было осмотреть постройки на территории. Что, кстати, оказалось совсем не зря – в одной из уличных кладовых, если можно так назвать это просторное помещение, нашлось несколько поленьев и медный таз.

Я развела огонь в камине, согрела воды и помыла Тоню, потом помылась сама. Чистой одежды у нас не было, так что пришлось надеть те же платья.

– Бабушка ни за что не позволила бы мне носить платье в пятнах, – вздохнула Тоня, ковыряя на поясе пятнышко от травы.

– Мы купим тебе еще одно, а это постираем, – пообещала я, мысленно прикидывая, сколько монет нужно будет отдать за новую одежду.

В деревне шитьем занималась Нинка, но с меня и Степана денег она не брала. Она просто ничего не платила старосте в конце месяца, как делали другие, и называла это обменом. Так себе обмен, надо сказать – для меня она шила два платья в год: одно летнее, другое зимнее. Как-то раз, еще в первый год моей семейной жизни со Степаном, Нинка преподнесла мне в дар теплый тулуп, а ее муж – валенки. С тех пор тулуп порядком поизносился, и я хотела попросить сшить для меня новый, но Нинка сказала, что не из чего. Она не солгала: весь материал ушел на тулуп для Степана.

Если в деревне понятно, где добывать одежду, то где ее искать в городе?

Мы с Тоней бродили по улочкам довольно долго. Вообще-то мы планировали купить продуктов и отнести их домой, потом вернуться и найти матрас с подушкой, но Тоня так загорелась новым платьем, что пришлось искать именно его.

Еще я боялась, что кто-нибудь из городовых узнает в девочке ту, кого вчера сдали в руки «родителям», а потому мы держались подальше от многолюдных улиц и площади. Впрочем, опасалась я зря: городовые про Тоню уже и забыли, сделали свое дело и выкинули ребенка из головы. Один прошел мимо нас, не взглянув, другой проводил скучающим взглядом и вернулся к болтовне со старушкой из пекарни.

Тоня читала, что написано на вывесках. Читала не очень бегло, по слогам, но в сравнении с моими способностями к чтению – очень даже хорошо.

– Пекарня. – Она водила пальцем в воздухе, прищурив один глаз. – Мясная лавка, мастерская.

– Может, туда нам и нужно, – предположила я, с сомнением поглядывая на ветхий домишко, в котором располагалась мастерская.

Я не ошиблась: в домике, заваленном разным тряпьем и коробками с пуговицами, лентами, кружевами и еще кучей всякой всячины, нас встретила миловидная женщина, которая представилась швеей. Она сняла с Тони мерки, пообещала изготовить платье к завтрашнему вечеру и денег сразу не взяла, но назвала сумму – пятьдесят медяков.

На пятьдесят медяков мы со Степаном жили не одну неделю: нам хватало на то, чтобы купить дров у Палыча, оплатить взносы, которые Степан называл «налогами», и не голодать до следующей получки. Много раз я спрашивала мужа, не стоит ли и нам завести животинку какую-нибудь, но неизменно получала ответ:

– Зачем? Мы и так можем купить все, что нужно, у соседей. Коровы дохнут, куры пропадают, свиньи сбегают. Пока Матрена жива и скотину изводит, я не рискну потратить ни медяка даже на утку!

Так мы и жили, покупая молоко, яйца, мясо у соседей. Только с каждым годом становилось все сложнее: скотина и правда дохла, и нам отказывали в продуктах, несмотря на двойную цену, которую Степан хотел заплатить. Приходилось ему ездить в Ломарево и закупаться там.

Позавчера померли коровы сразу у пяти семей, а у остальных – птица. Это-то и стало последней каплей в терпении людей и толкнуло деревенских на убийство, в котором они, конечно, никому не признаются. Скажут, Матрена сама виновата: печь открытой оставила, вот дом и загорелся.

Вспоминая все это, я крепко держала Тоню за руку и вела туда, где находилось множество продуктовых лавчонок. Мы купили всего понемногу, чтобы нести было не так тяжело: кусочек мяса, крупы, овощей, соли и сахара, чаю, муки и масла. Хватит на несколько дней, а то и целую неделю можно будет не возвращаться в город, а заняться уборкой в усадьбе.

Дом-то добротный, хоть и с выбитыми стеклами в окнах да покосившейся дверью, но очень уж грязный. Жить в нем, задыхаясь от пыли, не хотелось. Подумав, мы зашли еще в одну лавку и купили для купания душистого мыла, а для уборки порошка, щелока и щетку.

Нагруженная корзинами я и Тоня с небольшим пакетиком сходили в усадьбу, сложили покупки в кухне на печь и вернулись в город на поиски постельного белья и какой-нибудь книги про океаны.

У торговцев на базаре нашлось все, что нужно, вот только с книжками про океаны вышла заминка.

– Так их много же, – жестикулируя, объяснял мне усатый мужчина. – Есть вот про рыб, про водоросли, про острова. А еще вот одна. – Он вытащил из стопки толстых томов один тоненький, в мягкой обложке. – В этой можно почитать о Темном континенте.

– О чем? – не поняла я, совершенно растерявшись перед выбором.

– О Темном континенте, – повторил торговец. – Это такая земля в океане, куда человеку не добраться. Корабли исследователей тонут сразу же, стоит только к нему приблизиться!

– Тогда кто же книгу о нем написал, если все тонут?

Мужчина дернул губами, из-за чего усы дрогнули, и сосредоточенно всмотрелся в обложку книги.

– Некий Дин Торн написал, – сказал торговец. – Не нашенский-то, а переводной писатель. Знать не знаю, кто такой. Брать будете?

Я отдала монету и забрала эту тоненькую книжку о неизвестном Темном континенте. Не думаю, что написанное в ней хоть чуточку правда, но как сказка на ночь для Тони – пусть будет. К тому же девочка смотрела на нее горящими от восторга глазами: ее влекло загадочное слово «континент».

ГЛАВА 6

Информации в книжке оказалось еще меньше, чем я думала, – за счет большого количества картинок. Тоня с удовольствием рассматривала рисунки кораблей на пристани, кораблей в океане и кораблей на фоне черного, как смоль, горизонта. Были и изображения мужчин в красивой белоснежной форме, в фуражках, высоких сапогах. Мужчины улыбались, стоя на фоне все тех же кораблей.

Только просмотрев все, Тоня согласилась почитать. Читать было почти нечего: несколько страниц текста в начале, немного в середине и в конце на последней странице.

Из того, что было написано в книжке, я не поняла ровным счетом ничего. Если точнее, не поняла, зачем автору понадобилось об этом рассказывать. Он две страницы посвятил именам исследователей, которые веками стремились попасть на материк, но ни один из них не вернулся из экспедиции. Автор не был уверен, погибли ли они или достигли континента, столетиями будоражащего умы человечества, и остались на нем. В каждой строчке он намекал, что судьбы всех этих людей до сих пор не известны.

А вот о самом Темном континенте почти ничего не написал. Он предполагал, что на загадочном материке, не пускающем к себе или же, наоборот, не отпускающем исследователей, совершенно точно есть жизнь. Но какая – он не знал.

Сам он ходил в океан на собственном корабле, но до «точки невозврата», что находилась в пучине мглы посреди воды, не добирался. Наблюдал за чернотой издалека, зарисовывал ее, записывал свои ощущения. По его записям можно было понять, что тьма образовывалась посреди океана только ночью, днем же в том месте не было ничего. Совсем ничего, даже волн. Гладкая, будто поверхность зеркала, вода отражала солнце так, что смотреть было больно. Днем автор книжки спал, а ночью вновь выбирался на палубу, устраивался поудобнее и наблюдал, пока не свалится от усталости.

Под одним из рисунков, на котором была изображена та самая Мгла, автор написал, что это «нечто» шевелилось. От него отделился щуп, скользнул по воде и тут же скрылся в естественной, ночной темноте.

– Ты хоть что-нибудь слышала обо всем этом от Матрены? – задумчиво спросила я у Тони.

– Ничегошеньки, но сказка интересная! А что, если там, в океане, и правда живут люди?

Точно не люди, подумала я и вздрогнула при этой мысли. Боюсь представить, что может скрываться в этой… Мгле. Узнать не у кого, прочитать еще что-нибудь о Темном континенте – о котором, в общем-то, в книге ни слова, – негде. Если исследователи погибали или оставались на нем жить, значит, некому было и принести на нашу землю рассказы о той Мгле. Только смельчак Дин Торн, не побоявшийся отправиться в плавание с маленькой командой, сумел хоть что-то зарисовать и записать.

Я открыла книгу в самом конце, откуда Тоня зачитывала мне адрес типографии.

– Прочти, пожалуйста, еще раз.

– Город Кислица, улица Яблоневая, дом номер шесть. Типография «Белка». Автор – Дин Торн, Республика Науру, город Анибар.

Где бы ни была эта республика, нам до нее ни за что не добраться, чтобы пообщаться с автором. Да и не выйдет поговорить: тот торговец сказал, что книгу переводили, значит, он не владеет моим языком, а я не знаю его языка.

– Ну и пусть, – решила я. – Что нам этот Темный континент, верно? Может быть, его вообще не существует, а люди выдумали. Выдумали, поверили и нас хотят заставить в него верить.

Тоня не поддержала моего веселья. Поглаживая корешок книги, она скуксилась, готовая расплакаться.

– Мой папа не там живет?

– Я не знаю, Тонь… Может, у него есть корабль, на котором он приплывает сюда…

Я осеклась, понимая, что это неправда. Дин Торн писал, что ему понадобилось три месяца, чтобы добраться до «точки невозврата», и столько же – чтобы прийти назад. Да, от его Республики Науру, но тем не менее – три месяца! Вряд ли Тонин папа мог приплывать к ней каждый месяц. А сколько еще добираться по суше? Я слышала, что океан далеко-далеко отсюда.

Матрена могла и солгать Тоне. Так часто делают, когда не хотят говорить детям правду о том, что их родители умерли. Со мной-то никто не церемонился, я в свои три года, потеряв из-за оспы и маму, и папу, сразу услышала: «Подохли! Матрене спасибо скажи, этой ведьме старой!»

Но деньги, которые приносил незнакомец Матрене, а потом Петру и Марфе, реальны. Я не понимала, был ли этот человек отцом Тони или каким-нибудь родственником, которому ребенок не нужен, но и обречь девочку на прозябание в нищете ему не хватило совести. Деньги небольшие, но он давал их каждый месяц. К тому же приносил подарки, и подарки не были простыми: у Тони всегда была роскошная одежда и обувь, украшения, различные ленточки, заколочки, кружева и множество игрушек, о которых деревенским детям оставалось только мечтать.

– Я еще почитаю, можно? – спросила Тоня, не желая расставаться с книжкой.

Пока девочка читала, я занялась домом. Помыть его весь за один день было бы невозможно, так что я начала с тех комнат, которые собиралась обжить. Кухня, разумеется, в первую очередь, и на уборку в ней я потратила все время до глубокой ночи.

Зато ужинали мы пусть и на полу, но чистом: я отскребла и отмыла гладкий камень до блеска. В оконный проем заглядывала полная голубая луна, заливала кухню волшебным, сияющим светом. В печи, растопленной найденными на территории сухими ветками и бревнышками, потрескивал огонь.

Мы ели ароматную кашу вприкуску с лукумом прямо из котелка, который купили на выходе из города, возвращаясь домой. Сидели, прижавшись друг к другу, посреди кухни и были почти довольны сложившимися обстоятельствами.

Без мебели, вещей, но с надеждой на счастливое будущее.

– Но это ведь не наш дом, – вдруг сказала Тоня, откладывая ложку. Ложки я соорудила из куска березовой коры. – У нас его заберут, да? Куда мы тогда пойдем?

Каша встала у меня в горле. Я верила, что спустя десять лет никто не заявится в усадьбу и не скажет, что получил ее в наследство, но Тоня вернула меня в реальность. Этот дом считали проклятым, полным неупокоенных душ предыдущих владельцев, поэтому в него совались только днем и только грабители. По моему мнению, призраков не бывает – существуй они, разве мои папа и мама не нашли бы меня? Я была бы только рада увидеть их души!

Конечно, оставался риск, что приедет какой-нибудь наследник, который так же, как и я, в призраков не верит. Даже если он не станет жить в этой усадьбе, он может ее продать. И можно предположить, что наследники пока еще не заявились, потому что они дети, а вот вырастут и обязательно приедут.

– Так куда мы пойдем? – повторила Тоня, глядя на меня сонными глазами. – Нам же больше не придется убегать от злых людей, правда?

Куда я ее привела… Зачем? Почему не отвела в Ломарево, куда ей по совету Матрены следовало пойти? Поселила ребенка в чужом доме, обнадежила, позволила расслабиться. Тоня доверяла мне, и я теперь обязана сделать все, чтобы не подорвать это хрупкое доверие.

– Не придется, – шепнула я неуверенно и тоже отложила ложку.

Есть больше не хотелось. Хотелось заснуть, а утром проснуться в другом, лучшем мире, где у Тони есть родители, а у меня любимый муж. Не Степан. О нем я совсем не думала.

А вот он, как оказалось на следующий день, не забыл ни обо мне, ни о Тоне.

Несмотря на то, что я верила: в усадьбу никто не придет, грабители давно вытащили все подчистую, а бродяги этого места боятся, – мне необходимо было защитить и нас с Тоней, и наши запасы еды. Но как это сделать?

В доме много окон, все не заколотить, да и нечем. Дверь черного входа рабочая, я проверила, а двери главного входа без шума не открыть. Ремонтировать их незачем, пусть так и остаются в роли стены. Комнатка, в которой мы спали, довольно неприметная – в ней можно затаиться, и никто не отыщет. Ну, если кто-то будет искать. Сюда же можно принести продукты, вот только те, что быстро портятся, придется оставить внизу – из кухни в подвал ведет лестница, а там есть холодная кладовая. Молоко и мясо лучше хранить в ней, так надежнее.

Скоро наступит осень. Не успеешь оглянуться, как закончится теплый август и на землю опустятся первые робкие заморозки. Пожухнет трава, с деревьев облетят листья, кусты покроются тонким слоем инея, а в дом поползет прохладный воздух.

Остаться зимовать в этой усадьбе мы можем, только если достаточно утеплим хотя бы свою комнату и ту, смежную, в которой есть камин. Нужно застеклить окна в обеих, на пол постелить коврики для пущего тепла, запастись дровами и шерстяными одеялами. Теплая одежда тоже нужна, и лучше сразу зимняя, чтобы не тратиться зря на осеннюю. Осень короткая, а вот сильные морозы приходят неожиданно быстро, и к их приходу мы рискуем остаться без рукавиц и платков.

Обо всем этом я думала следующим утром, сонно готовя на завтрак кашу с мясом. Пока готовая каша парилась в котелке, я заварила чаю и устроилась с найденной ранее кружкой на подоконнике.

Край солнца только-только показался из-за горизонта, тронул янтарным светом верхушки деревьев. Из кухни открывался вид на восход и главные ворота городской стены. Сейчас они были заперты: слишком рано, а на дороге стояла запряженная в телегу лошадь. Человек нетерпеливо прохаживался от телеги до ворот и обратно. Помню, мы с Иваном тоже ждали некоторое время, когда откроются ворота, прежде чем попасть на ярмарку.

Ничего интересного за окном не происходило, и я вновь погрузилась в размышления о будущем. Страшно признать, но мне нравилась такая жизнь: вдали от деревни, где мне никогда не было места, и в роли мамы, пусть и временной. Степан последние годы злился из-за того, что я никак не могу забеременеть, и я предлагала ему взять кого-нибудь из сирот на воспитание, но он отказывался. Его отказы были грубыми и жесткими, а прооравшись, он уходил к Ивану, напивался в стельку и возвращался домой под утро, а там со всей возможной для пьяного человека прытью пытался «заделать ребенка».

Мне оставалось только терпеть и надеяться, что вскоре я почувствую в себе новую жизнь. Мне и самой хотелось, чтобы наша семья наконец стала настоящей – с шумными детьми, а после – и внуками. Я никогда не думала о том, каким мужем был Степан, потому как лучшего мне было не видать. Но часто размышляла, каким отцом он станет. Верила, что малыш или даже несколько растопят его сердце, он согреется в любви родных детей и мы заживем счастливо.

Но так, как сейчас, даже лучше. Вот только комнаты утеплим, дров заготовим, продуктами запасемся, и можно зимовать. Надеюсь, денег, что я получила от Петра и Марфы, нам хватит.

Неплохо бы найти какую-нибудь работу, хоть какую! На должность сиделки или няни рассчитывать не приходилось: не возьмут меня без рекомендаций. Устроиться уборщицей есть шанс, например, в трактир. Но позволят ли мне взять с собой ребенка? Если нет, то я буду вынуждена оставлять ее дома совсем одну. А даже если разрешат приводить ее на работу, то боюсь представить, чего она там насмотрится. Может, попроситься к кому-нибудь в дом? Не в богатый, конечно.

Помню, Степан рассказывал, что соседка мастера, у которого он учился, служила у богатых господ. Так они, прежде чем позволить ей переступить порог их дома, расспрашивали о ней всех ее друзей и родственников помимо бывших работодателей!