Иван, сын Атажана

Душа успокаивается, мысли проясняются.

Ужин окончен.

Айнакуль собирает посуду. Снимает скатерть. Идет к выходу. Вытряхивает ее. Возвращается в юрту. Присаживается на корточки. И моет в казанке посуду.

Жумагуль выносит остывший самовар.

Возвращается с охапкой саксаула и подкладывает его в затухающий костер.

Атажан извлекает из кожаного чехла маленькую черную домбру. Это национальный музыкальный инструмент. Превосходной старинной ручной работы из настоящего армантауского карагача. Струны у нее не синтетические, как на фабричной домбре. Они из настоящих жил. Мягкие и упругие. Тонкий лебединый гриф удобно ложится на ладонь.

Атажан крутит колки. Бренчит по струнам. Настраивает инструмент.

– Спой киссу, – просит его Акчакуль. – Ты же много знаешь.

– Зачем киссу? Сегодня я сыграю кюй для нашего уважаемого гостя.

Атажан улыбается. Прикладывается к инструменту и начинает играть.

Играет он вдохновенно. Домбра словно оживает в его руках. Звуки льются непрерывным потоком. Выстраиваются в неведомую Иванке степную мелодию. Все быстрее и быстрее летят пальцы. Ураган звуков мечется по юрте.

Музыка увлекает Иванку. Он уже перестает реально воспринимать окружающее. Мысли его уносятся далеко-далеко.

Туда, где шумят стройными соснами безбрежные белорусские леса…

Где море ослепительно-желтого жита в головокружительном танце разгулявшегося ветра…

Где несет свои буйные воды весенняя река в половодье просторов пойменных лугов…

Атажан делает паузу. Подтягивает струны. Перестраивает инструмент. И вновь продолжает игру.

Звуки постепенно теряют силу. Мелодия успокаивается.

Но Иванка уже не в состоянии отделаться от наваждения.

Он по-прежнему видит речку. Только на этот раз – тихую и задумчивую. В закатный час…

Свою хату на берегу речки с буслиным гнездом на крыше…

Из ближнего леска несутся птичьи голоса…

Но громче всех заливается соловей. Он слышен на всю округу…

Атажан роняет на домбру обессилевшие пальцы. Они, как бы, потеряли уже свое чародейство.

В юрте устанавливается тишина. Слышно как звенит над лампой стая москитов. Да шмыгает носом растроганный Иванка.

– Что… опера, да? – улыбается Атажан, потирая пальцы. – Вправду, этот кюй, как опера.

Иванка улыбается и размазывает по щекам слезы.

6

К вечеру вьюга стихает, хотя снег продолжает валить.

Мороз слабеет. Но в степи по-прежнему холодно.

Овцы расползаются по оврагу. С трудом добывают из-под снега скудный корм.

У ягнят подтянуты животы. Спины покрыты снежными нашлепками.

Они отыскивают под снегом корм и бросаются на каждый торчащий кустик. Толкают друг друга. Отбирают друг у друга. Обгладывают его до основания.

Больно и страшно на них смотреть.

Иван слезает с кобылы. Подходит к ягнятам.

И ногами выковыривает из-под снега мерзлый ковыль.

7

В юрте сумрачно и холодно. Костер давно погас. И хотя рядом находятся ветки саксаула, его никто не пытается разжечь.

Все сидят печальные вокруг Акчакуль. Бешмет у нее расстегнут. Полы перекосились. Жаулык сполз на затылок. Обнажилась растрепанная седина волос.

– Аманжол, Аманжол! Зачем ты нас покинул! Зачем от нас ушел!.. – трясется и всхлипывает Жумагуль.

Она обеими руками прижимает к себе детей. Ничего не понимающую малышку Алтын и испуганную Багилу.

– Пить… – приподнимает с груди опущенную голову Акчакуль.

Атажан подает ей пиалу с водой.

– Есть ли на свете Аллах, чтобы оставить детей без отца, – продолжает причитать Жумагуль.

Акчакуль поднимает голову с невидящими от слез глазами.

– Прочти еще раз… – говорит она.

Атажан подносит к покрасневшим глазам письмо и начинает читать:

– «Дорогая мать! Не в слезах, а с гордостью читайте это письмо! Мы во век будем помнить Вас, воспитавшую такого сына-героя, каким был наш боевой товарищ, гвардии сержант Атажанов Аманжол. Он пал в бою с фашистами смертью храбрых, подбив три вражеских танка. Мы клянемся Вам, наша дорогая мать, что отомстим за Аманжола и разгромим логово Гитлера – Берлин! В память о Вашем сыне посылаем Вам его боевой орден «Красной Звезды», которым он награжден посмертно. С поклоном – командир и красноармейцы Н-ского подразделения».

– Дай мне орден Аманжола… Приколи его мне на грудь… – стонет от горя Акчакуль.

– О, Аллах! Какая несправедливость! Дети уходят из жизни раньше, чем их родители… – бормочет Атажан.

Он подходит к жене. Привинчивает к ее камзолу орден.

– Как жить на свете человеку без сына? – продолжает он. – Кому передать свое имя? Свое дело?

– Совсем недавно писал, что лежит в госпитале в Ярославле, – всхлипывает Жумагуль.

– Не хватает пальцев, чтобы перечислить тех, у кого проклятый Гитлер отнял близких… – говорит Атажан.

Он смахивает пальцем набежавшую слезу.

Иванка молчит в углу за сундуком. Бледный. Напуганный.

Он смотрит на Акчакуль.

А видит свою мать…

На груди у нее сверкает боевой орден «Красной Звезды».

– Апа!.. Матуличка, мая родная!.. – кидается Иванка к Акчакуль.

Он обнимает ее за шею и прижимается к бледному безжизненному лицу.

Акчакуль, как бы оживает. В глазах ее теплеет. Она обнимает Иванку и плачет. Горячо прижимает его к груди.

– Сыночек мой, Аманжольчик!.. – причитает Акчакуль сквозь слезы. – Айналайн!.. Любимый мой!.. Кровинушка моя!.. Никому тебя не отдам!..

В праздничной расшитой кошуле. В цветастой спаднице. С белоснежной намиткой на голове. Медленно идет по степи мать Иванки. Идет, словно плывет. Улыбается. Протягивает к нему руки. Причитает:

– Айналайн!.. Любимый мой!.. Кровинушка моя!.. Никому тебя не отдам!..

8

Тундык (кошма над дымовым отверстием юрты) откинут на половину.