Мёртвые глаза. Серия книг из 5 рассказов

– Тише… слышишь? – задыхаясь, прошептала она.

Мы замерли. Кроме нашего пульса и хриплого дыхания – ничего. Ни шагов преследования, ни шороха. Только листья чуть шевелятся от ветра да далеко сова ухает, как ни в чём не бывало.

– Кажется, оторвались, – сказал я, с трудом переводя дух.

Мы присели под огромной елью. Ночь окружала нас плотным кольцом. Где-то позади смутно белел просвет – наверное, брошенная машина с открытой дверцей. Света – никакого, мой фонарь я выключил, опасаясь выдать себя. Луна едва пробивалась через полог.

Я попытался собраться. Нужно понять, куда бежать дальше. Неподалёку должна быть грунтовка, если по прямой… но в темноте мы могли уйти в сторону.

В голову закралась страшная мысль: а вдруг то, что преследовало нас, специально загнало машину и теперь нарочно отпустило, чтобы мы заблудились сами? Ведь если это лесная нечисть – леший, как Олег вспоминал, – она же известна тем, что людей кружит, заводит в чащу.

От этой мысли меня затрясло. Нет-нет, суеверие… Но всё, что случилось, уже вышло за рамки объяснимого: детский плач, фигура на поляне, невероятная погоня… Это либо мы все сошли с ума, либо действительно столкнулись с потусторонним.

Рядом Лена тихонько всхлипывала, приходя в себя от шока. Я обнял её и Олега разом:

– Живы, уже хорошо… Лена, милая, держись. Олег, друг, ты как?

Он только застонал. Нужно скорее выбраться отсюда, иначе он истечёт кровью, да и переохладиться можем.

Я прислушался: по-прежнему тихо. Сколько времени прошло? Может, час, а может, десять минут – непонятно, каждая секунда тянется.

– Нам надо идти, – твёрдо сказал я. – Дорога, по идее, левее где-то.

Лена кивнула через силу, вытерла рукой мокрые от слёз щеки.

– Давай помогу Олегу встать, – сказала она хрипло.

Мы подняли Олега под руки. Он тихо вскрикнул – видно, болело сильно. Но ноги его держали.

– Терпишь? – спросил я.

– Угу… – еле выдохнул он.

Медленно, шаг за шагом, мы побрели сквозь чащу. Старался идти примерно параллельно предполагаемой дороге, не уходя глубже. Деревья стояли редко, но кусты хватали за ноги. Кругом тот же мрак и тишина.

Я вдруг поймал себя на том, что вслушиваюсь, нет ли снова чужого плача где-то. Но ничего такого. Только наши шаги и треск веточек под ногами.

И тут Лена остановилась так резко, что мы с Олегом налетели на неё.

– Глядите… – прошептала она, указывая куда-то вперёд.

Я сощурился. Впереди меж деревьями тонкий лучик света! Настолько слабый, что едва различим, но во тьме выделяется.

– Фара? – прошептал я.

– Может, наша машина горит? – Лена испуганно ахнула.

Нет, цвет не красный, а желтоватый, дрожащий.

– Похоже на фонарь… или лампу, – догадался я.

И точно – если приглядеться, словно огонёк светлячка покачивается.

– Может, люди? – надежда проснулась во мне. – Лесники, егеря?

Лена взяла меня за руку:

– А вдруг это опять оно? Приманивает…

Я вспомнил легенды о блуждающих огоньках, что манят в болото. Но здесь, скорее всего, обычный свет. Да и на болото не похоже – сухой лес.

– Сейчас выясним. Оставайтесь тут.

Я привалил Олега к стволу, он закашлялся, но кивнул, что понял. Лена осталась с ним. А я на цыпочках двинулся вперёд, стараясь ступать бесшумно.

Лучик света становился ярче: похоже, я приближался правильно. Вот уже видны контуры строения – избы или домика, притаившегося меж елей. Свет лился из маленького окошка. Кто-то там был!

Я замер в десятке шагов, прячась за толстым стволом. Сердце колотилось от волнения. Что, если это тот самый старый кордон, куда мы изначально хотели? Мы ведь не доехали до него совсем чуть-чуть – озеро было рядом, но сам домик, видимо, стоял в стороне. И вот, возможно, это он и есть, и, кто знает, вдруг там живут люди теперь?

В окне тень качнулась – человеческая фигура. От облегчения у меня чуть не подкосились ноги. Люди! Спасение.

Я бросился обратно к своим.

– Там избушка и свет, – зашептал радостно. – Пошли, там помогут.

Лена засияла:

– Живые люди?

– Да, тень виднелась. Быстрее.

Мы, позабыв об осторожности, ускорились, почти неся Олега между собой. Он тоже понял, что мы нашли приют, и собрал остатки сил.

Домик показался внезапно из-за елей: старенькая, покосившаяся изба. Рядом колодец с журавлем. Свет действительно горел в крошечном окошке. От печной трубы вился дымок – значит, топят.

На крыльце сидела фигура в полутьме – похоже, старик, курил трубку. Он поднялся, услышав наш шум, и шагнул на освещённый порог.

– Кто такие? – хрипло окликнул он. В голосе – ничуть не удивление, будто ждал нас.

– Люди мы… заблудились, – проговорил я, пытаясь улыбнуться миролюбиво. – Помощи бы, путники мы, друга ранили.

Старик подошёл ближе. Лунный свет упал ему на лицо: обветренное, морщинистое, волос почти нет, длинный нос. Глаза блестели умно.

– Ага, – только и сказал он, оценивающе нас оглядев. Затем кивнул: – Заходите.

Мы помогли Олегу подняться на крыльцо. Дед отворил дверь, впуская нас.

В избушке было на удивление просторно и очень тепло – пылал огонь в русской печи. В углу мерцала керосиновая лампа, давая тот самый свет. На столе посреди комнаты лежали какие-то корешки, нож. Запах трав и дыма висел в воздухе. В углу над дверью темнел старый образок, а под потолком пучками висли сушёные травы. На стене поблёскивал медный оберег с вырезанными символами. Казалось, хозяин избушки был не чужд древних обычаев защиты от лихого.

– Сюда его, – приказал старик, указывая на лавку. Мы уложили Олега.

– Благодарствую… – прохрипел Олег. Он выглядел ужасно: весь бледный под потёками засохшей крови, глаза ввалились.

Старик между тем со сноровкой принёс ведро воды, чистую тряпицу, начал обмывать Олегу лицо. Лена кинулась помогать.

– Чего бродите ночью-то? – спросил дед негромко, не отвлекаясь от дела.

Я присел на лавку напротив, чувствуя, как наваливается усталость:

– Да мы на озере лагерем стали, да напоролись… – я замялся. – На что-то нехорошее.

Старик бросил острый взгляд:

– Нехорошее, говоришь? А не на того ли, что в лесу хозяин?

У меня внутри всё сжалось:

– Получается, на него, – прошептал я. – Леший это, дедушка?

Он не ответил, только усмехнулся криво:

– Да как ни назови… Он тут давно, с тех пор, как люди помнят. Деды сказывали: в стародавние времена на этом озере жертвы ему оставляли, чтоб дух лесной людей не трогал. Да перевелись те, кто традицию помнил, вот он и лютует порой. Редко показывается, если только сам кто к нему не сунется, да не нарушит границ.

Я вспомнил, как Олег пнул плетёный оберег, и затряс головой с горечью:

– Мы нашли талисман на поляне и… уничтожили его. Дураки. Это был оберег, верно?

Дед цыкнул зубом:

– Ещё б, сам и накликал, значит. Эх, молодёжь… Вам поди и в ум не пришло, отчего место стоянки пустым было?

– Да уж, – простонал Олег, приходя в сознание, – дошло теперь…

Лена опустила глаза, ей было явно стыдно.

Старик доделал промывку, повернулся к печи, зачерпнул половником что-то из чугунка.

– Чай травный пейте, успокоит.

Он разлил пахучий отвар по глиняным кружкам, протянул нам. Мы пили, обжигаясь, но горячее питьё действительно вернуло жизнь в окоченевшие тела.

По мере того как шок спадал, меня охватывало другое чувство – нехорошее предчувствие. Казалось бы, всё: спасены. Но что-то было не так. Старик глядел на нас слишком уж спокойно, словно знал, с чем мы столкнулись. Да и избушка… По рассказам, тот кордон давно заброшен, а тут жилое. Странно.

– Дедушка, – подала голос Лена, всё ещё дрожа. – А вы давно тут живёте?

Тот пожал плечами:

– Будет с десяток лет. До того лесником ходил.

– Нам бы утром в деревню, – сказал я. – Олегу помощь медицинскую.

Дед отмахнулся:

– Я и сам малость лекарь. Утро ещё дожить надо.

Он сказал это спокойно, но у меня внутри ёкнуло. Я поймал его взгляд:

– Думаете, он вернётся ночью?

– Он? – старик усмехнулся. – А он никуда и не девался, милок.

И указал кивком на окно.

За крошечным оконцем, во тьме, почти вплотную к стеклу… кто-то стоял. Чёрное, как сама ночь, лицо к стеклу приникло, черты искажены бьющим из избы светом. Только глаза – два белых тусклых пятна без зрачков

– смотрели на нас. Прямо на меня.

Я вскрикнул и попятился. Лена обернулась и заорала от ужаса, впечатавшись спиной в стену. Олег, пытаясь встать, рухнул на пол.

Старик же не шелохнулся. Только произнёс негромко:

– Поздно запрягать… Пришёл хозяин леса по своё.

Фигура за окном отлепилась и скрылась в темноте. В ту же секунду дверь со треском распахнулась – внутрь, сорвав щеколду.

В проёме чернела высокая фигура, пригнувшаяся, чтоб войти. Она шагнула на порог. Я различил в неверном свете: лохматое существо, ростом под потолок, человекоподобное, но будто высеченное из ствола векового дуба и обросшее мохнатой корой и мхом. Лицо полуразмытое, как у выветрившегося деревянного идола, только пасть, полная жёлтых клыков, была чересчур реальна. И глаза – уже не белые, а зеленоватые, как болотный огонь, и такие злые…

Лена завизжала пронзительно. Я метнулся было к Олегу, пытаясь поднять его и бежать, но вторая тень возникла у нас за спиной: из печной трубы, с шипением, хлынул чёрный дым, клубясь, и оттуда высунулась тонкая, нечеловечески длинная когтистая рука. Она мгновенно сомкнулась на шее Олега. Его крик оборвался. Я успел увидеть, как лицо друга почернело, глаза остекленели – и через секунду он обмяк без звука.

Тварь на пороге шагнула внутрь. Половицы застонали под тяжестью. Старик бросился ей в ноги:

– Не губи, хозяин! Они не со зла, молодые дурни…

Раздался утробный рык, от которого в груди всё похолодело. Существо одним движением отшвырнуло старика в угол, как куклу. Тот ударился о стену и затих.

В эту секунду я понял, что это конец. Пронеслось холодом: неужели вот так и суждено погибнуть, в забытом Богом лесу? Столько прожито и столько не сбывшихся надежд – и всё рухнет сейчас под когтями древнего кошмара. Эта мысль мелькнула и тут же угасла: остался лишь первобытный парализующий ужас. Я закрыл собой Лену, вжался спиной в холодный сруб. Перед лицом чудовища мы были беспомощны.

Оно нависало, склоняя голову. От него пахнуло прелью и гнилью, глаза горели. Дыхание его хрипело, срываясь на хрюканье. Вдруг голосом тоненьким, издевательским оно произнесло:

– Игрушки… мои…

И рассмеялось – детским смехом, тем самым, что мы слышали в лесу. Демонский хохот завибрировал под крышей.

Внезапно стена позади нас с треском разошлась, словно прогнившая ткань. Меня толчком выбросило спиной наружу. Я кубарем покатился по траве. На миг оглушило, потерял ориентацию.

Когда приподнялся, увидел: избушка словно горит изнутри зелёным светом, стены дрожат. Сквозь пролом лезут корявые ветви, обвивая кого-то…

Лена! Где Лена?! Я хрипло закричал её имя. Ответа не было. Из прорехи дома показалась фигура – та самая нечисть, таща что-то длинное, обмякшее. Я понял: это тело Лены, обёрнутое в путающиеся ветви. Она не шевелилась.

Я бросился было к ней, вопя, не чуя себя. Но не сделал и пары шагов, как из-под земли выскочил корень и словно плетью ударил меня по ногам. Я упал лицом в мох. Ещё корни цепляли руки, впиваясь, удерживая.

Существо тем временем подняло Ленино тело на руки. Внезапно её голова дёрнулась, лицо поднялось – и на бледных губах появилась жуткая, неживая улыбка. Глаза открылись – пустые, белые, как у покойницы. И она издала тихий смех, вторя чудовищу.

– Не-ет!! – завыл я, раздирая в кровь запутавшиеся в корнях руки. Надо к ней, спасти, вырвать! Но всё было тщетно. Корни сжимались крепче, точно живые удавы.

Чудовище шагнуло в сторону лесной чащи, неся Лену. Она склонила голову ему на плечо и шепнула – или то ветер донёс её слова? —

– Останься… с нами…

Голосок был чужой, далёкий, а в конце сорвался на звериный скрежет.

Я закричал от ужаса и отчаяния, пытаясь вырваться. Корни вдруг разжались, словно наигравшись. Я освободился, вскочил, но впереди никого. Лишь уходящие в лес тени.

Я помчался за ними, не чуя под собой ног. Ветки хлестали по лицу, падал – вскакивал. Темнота вокруг плотная – не видно ничего. Но я слышал – впереди смех, весёлый, звонкий – Лена смеётся! И Олег, слышу, голос Олега будто тоже, зовёт: «Лёша, иди к нам!»

– Иду! – бормотал я безумно. – Я здесь, я здесь!

Я не понимал уже, зачем и куда, тело двигалось само.

И вдруг передо мной разверзлась пропасть – я едва успел на краю затормозить. Оказалось, вышел к озеру – вот оно, плеснуло под ногой, чуть не угодил в воду.

Луна вышла из-за туч, осветив бережок. Никого вокруг. Сзади шелест – обернулся: пусто.

У самого уреза воды стоял берёзовый крест, весь кривой, вкопанный в землю. Неужто могила чья? Рядом прибитая к колышку деревянная табличка покосилась.

Я трясущимися руками вытер глаза и пригляделся: выжжено по дереву: «Спаси и сохрани». На колышке болталась красная тряпичная лента.

До меня дошло: мы вернулись к тому месту, где нашли оберег. И крест этот, видимо, ставили, чтоб удержать зло. А мы, дураки, сломали.

Волна мерзкого смрада дохнула из леса за спиной. Я встал спиной к кресту, глядя туда, откуда пришёл. Сердце стучало как сумасшедшее.

– Забирай меня!! – закричал я в исступлении в пустоту. – Только их… отпусти…

В ответ только эхо ушло над тихой водой. Никакого движения.

Я вдруг понял: лес победил. Он взял своё – забрал всех, кого хотел. А меня оставил. Потому что мне ничего не оставалось, как сойти с ума здесь, в одиночестве.

Я опустился на колени у креста. Вокруг стояла звенящая тишина. Вдруг из леса пахнуло холодом: сильный порыв ветра промчался сквозь кусты, закружил сухие листья у подножия креста. Их шорох слился в шипящий смешок, или мне лишь почудилось… Я зажмурился, закрывая уши ладонями. Кажется, тогда разум мой не выдержал и отключился.

Не знаю, сколько прошло времени, как чьи-то руки трясли меня за плечо. Я дёрнулся – и увидел молодого парня в камуфляжной куртке. За ним ещё люди с фонарями.

– Мужик, ты чего тут? – спросил он. – Всё в порядке?

Я только хрипнул что-то. Слова не шли.

– Да ты бледный весь… – Он присел рядом. – Мы из поисковой группы, машину вашу нашли разбитую, думаем, утонули вы, уж озеро прочёсывать хотели. А ты вот где…

– Поисковая… – прохрипел я, приноравливаясь к человеческой речи.

– Машину нашли?

– Ага. А где остальные-то? Ты ведь не один был? – Парень оглядывался на товарищей.

Я расхохотался глухо, надрывно. Остальные…

– Нет никого, – выдавил я. – Одни корни…

Он переглянулся с остальными, очевидно решив, что я в шоке и не соображаю. Позже мне рассказывали, что вид у меня тогда был как у ожившего мертвеца: грязный, исцарапанный, с безумным взглядом.

– Ничего, найдём, браток, – сказал парень успокаивающе, подняв меня. – Ты главное держись.

Они повели меня к тропе, придерживая под руки. Я не сопротивлялся, едва переставляя ноги. В лицо ударил луч мощного фонаря – я зажмурился; после долгой тьмы яркий свет резал глаза. Тем временем ночь подходила к концу: над верхушками деревьев бледнело небо, просыпались первые птицы. Где-то над дорогой заливисто чирикнула ранняя овсянка. Лес понемногу оживал, отступая от своих ночных кошмаров. Да и выглядел он теперь, при сером рассветном свете, как самый обычный лес – спокойный, безмятежный. Над неподвижной гладью озера стелился седой туман, редеющий в первых косых лучах солнца.

Луна, как насмешка, всё ещё бледно светила на западе. Лес теперь выглядел обычным лесом. Только вот жизнь моя обычная больше не существовала.

Я оглянулся напоследок на озеро. Возле берега, где вода чёрной полосой касалась трав, будто стояла чья-то фигура – тонкая, женская. Мне даже почудилось светлое платье. Но миг – и нет ничего.

Лишь волна легонько плеснула о берег: прощальный вздох или приветствие?

Моих друзей искали потом долго – без толку. Ни на берегу, ни в лесу не нашли ни тел, ни даже следов, словно растворились в ночи. В отчётах написали: «пропали без вести». Меня назвали чудом спасшимся… Если это можно назвать спасением.

Я замолчал. Никто из сидящих вокруг костра не проронил ни звука; только поленья тихо шипели в пламени. Лица моих товарищей застыли, на них – отражение того ужаса, что до сих пор живёт во мне. Казалось, даже ночной лес вокруг притих, прислушиваясь.

– Вот такая история, – сказал я наконец негромко.

Никто не улыбнулся, не усомнился, не попытался разрядить тишину шуткой. Кто-то нервно сглотнул; кажется, один из ребят незаметно перекрестился. Никому из нас больше не хотелось отлучаться от костра этой ночью. Остаток тёмных часов мы провели без сна, прижимаясь ближе к пылающим брёвнам, вздрагивая от каждого хруста ветки во тьме, скрывающей неведомое. Никто больше не пытался усомниться в правдивости услышанного. Перед рассветом я тихо добавил, обращаясь ко всем: «Не смейтесь над тем, чего не знаете. Если увидите в лесу старый крест или висящую ленточку – обойдите стороной, не трогайте. И никогда, слышите, никогда не отвечайте, если ночь позовёт вас по имени…»

Лишь когда на востоке забрезжил первый серый свет, мы почувствовали, что кошмар отступил вместе с ночной мглой. Но ни один из нас уже никогда не сможет забыть эту историю и ту тишину, с которой её выслушал тёмный молчаливый лес вокруг.

Плач замурованной

Возвращение

Марианна сидела на переднем сиденье старого «УАЗика», глядя, как потрескавшаяся грунтовая дорога исчезает под капотом. Сумерки сгущались над лесами Липецкой области, краски заката тонули за темной стеной сосен и берёз. Машина фыркала и подпрыгивала на выбоинах, фары выхватывали из темноты придорожные кресты да покосившиеся заборы давно брошенных хат. Редкие окна попадались с чёрными провалами – ни огонька, ни жизни вокруг. Казалось, сама земля вымерла в этих местах, оставив лишь шорохи полыни да гул ветра в проводах.

Рука Антона легла на плечо Марианны: он пытался улыбнуться ободряюще, но в его глазах читалась тревога. Ещё бы – ехать в заброшенную деревню под Ельцом поздним октябрём, чтобы разобрать старый бабушкин дом. Идея казалась сомнительной. Но Марианна настояла: дом принадлежал их семье, и после смерти бабушки его либо продать, либо хотя бы забрать ценные вещи. Да и неотвязный шёпот прошлого гнал её обратно – воспоминания детства, смутные и тревожные, которые она пыталась вытеснить много лет, вновь зазвучали в голове, стоило получить известие о бабушкиной кончине.

– Почти приехали? – тихо спросил Антон, замедлив перед развилкой. Марианна очнулась от тяжёлых мыслей: впереди, в свете фар, проявился дорожный указатель с полустёртой надписью «Журавлиха». Название родной деревни отозвалось у неё в груди болезненным эхом. Она кивнула:

– Да… Здесь поворачивай налево, через лесок, там недалеко.

Указатель скрылся во мраке позади. Колёса зашуршали по мокрой листве – дорога заросла, ветви сгибались к машине, словно пытаясь её остановить. Когда-то Журавлиха была шумным селом: Марианна помнила смутно голоса соседей, редкие праздники у клуба, лай собак по ночам. Но после тех событий деревня словно вымерла. Большинство жителей разъехались, дома опустели. Бабушка оставалась последней, кто не покинул родовой дом. И вот теперь и её не стало.

В памяти всплыло лицо бабушки – морщинистое, сильное, с проницательными серыми глазами. Всю жизнь она прожила здесь, говорила, что нечистая сила круги ходит по округе, ежели людей не останется с молитвой в сердце. Марианна в детстве не понимала этих слов, считая их деревенскими сказками. Бабушка часто шептала себе под нос молитвы или древние наговоры, когда думала, что внучка не слышит. Иногда по ночам она выходила во двор, нашёптывая что-то в сторону леса, и возвращалась с первыми петухами, усталая, с красными глазами, но – удовлетворённая, будто выполнила долг.

“Бабка нашептала” – злые языки в округе именно так и шутили про неё. Одни говорили с уважением, мол, знахарка, другим помогала: сглаз снимала, детей лечила, скот берегла от падежа. Другие презрительно сплёвывали: ведьма, мол, языческим богам молится, наука не признает её способами. Марианна тогда была мала, не понимала, что правда, а что сплетни. Знала только одно: бабушка её любила и защищала. До того самого дня…

Антон остановил машину у накренившихся ворот. Дом смотрел пустыми тёмными окнами – стекло в них побилось или было заколочено изнутри. Полуобвалившийся плетень едва очерчивал границы двора, где крапива в человеческий рост шумела от ветра. Стоило Марианне выйти из машины, как её накрыло ощущение, будто время отступило назад. Воздух здесь пах иначе: прелыми листьями, отсыревшими бревнами сруба, далёким дымком. И ещё – еле слышно – травами и воском. Аромат детства: бабушка всегда сушила травы под стрехой и зажигала в избе церковные свечи.