Всё будет хорошо

«Шляпа ждёт», – прозвучало, как реплика в пьесе.

Я огляделась и поняла: спектакль уже идёт. И моя роль в нём написана заранее. Меня окружили шляпы. Они летели, маршировали по сцене, кружились в вальсе, сидели рядами в зрительном зале. Одни наклонялись друг к другу, словно перешёптывались, другие высокомерно отворачивались. У каждой был свой характер: строгая, смешная, печальная.

Десятки, сотни шляп смеялись, подмигивали, спорили, падали друг на друга, устраивая балаган. Театр из головных уборов, нелепый и страшный. Я пыталась разглядеть лица под ними, но лиц не было. Только тени. И чем пристальнее я всматривалась, тем яснее понимала: это не просто шляпы. Это роли. Чужие роли, которые кто-то оставил здесь, словно реквизит.

Потом зал опустел. Свет прожектора сузился в круг. Толпа шляп словно растворилась. Всё стихло. В центре осталась только одна шляпа. Настоящая. Она не танцевала, не кружилась и не пыталась привлечь внимание. Просто ждала. И я знала – ждала именно меня.

Где-то в тишине щёлкнул клюв, как будто кто-то дал знак к началу спектакля. Я огляделась и поняла: спектакль уже идёт. И моя роль в нём написана заранее.

Тишина стала такой плотной, что я проснулась в холодном поту.

Глава 5. Человек в шляпе

Лето – прекрасная пора. Солнечное утро – лучшая терапия от хандры и тревоги. Глотнув кофе, я устремилась из дома.

На улице я повеселела. Моя любознательность вспыхнула с прежней силой. Я шла и прислушивалась. Не просто к разговорам птиц, а вообще к любым странным совпадениям. Кряканье утки? Наверняка про меня. Пятно на асфальте? Точно знак. Надеюсь, моя нервная система выдержит, и это не превратится в паранойю.

Тогда я ещё не знала, что аисты были правы. Правда в том, что я не первая и не последняя. Они призывали уходить. Только вот куда?

Я не собиралась заходить в этот театр. Честное слово.

Но после сна, как будто загипротизировавшего меня словами: «Шляпа ждёт», ноги сами привели к афишам, тяжёлым дверям и бархатным портьерам.

Театр жил своей странной жизнью: где-то стучали молотки, пахло краской, на сцене шла репетиция.

– О боже, куда ты меня ведёшь?! – трагический вопль был слышен через открытую дверь.

Я подумала, что это вполне уместный вопрос и для меня. И тут я заметила его.

Он стоял в полумраке закулисья, и, конечно, в шляпе. Не такой, чтобы спрятаться от дождя, а именно в той, что надевают ради стиля. Он был настолько в шляпе, что без неё просто не существовал бы как персонаж.

– Вы кого-то ждёте? – голос за спиной заставил меня вздрогнуть.

Я обернулась. Передо мной стояла девушка в жилете администратора.

– Да, я принесла сценарий, – соврала я так, что сама себе поверила.

– Ген Геныч принимает по вторникам. На Пражской, – сухо сообщил «жилет» и скрылся.

– Я знаю, – ответила я вслед, хотя имени этого никогда не слышала.

Я осталась одна и решила начать с первой попавшейся шляпы. Но «шляпа» уже заметил меня.

– А я вас жду, – сказал он с неожиданной радостью. – Заблудились? Тут лабиринт похлеще, чем в Кноссе. Но у нас готовят отличные булочки с кремом. За чаем и поговорим. Или вы предпочитаете кофе?

Я предпочитала кофе. Но смогла только кивнуть.

– Откуда вы меня знаете? – осмелилась спросить я, когда мы уже сидели за крохотным столиком.

Он снял шляпу, положил её рядом так бережно, как другие кладут на стол дорогие часы. И улыбнулся.

– Так вы же Ангелина. Принцесса аистов.

Я поперхнулась кофе.

– Простите… кто?

– Я получил послание. Сегодня утром. Доставили лично.

– Кто?

– Аисты, конечно. Они умеют быть пунктуальными, когда дело касается судьбы.

Он говорил спокойно, словно обсуждал расписание автобусов.

– Я ничего не писала, – выдавила я.

– О, это не имеет значения, вы писали, или ваши предки, или сама судьба. Аисты – лишь почтальоны.

Я молчала, пытаясь уложить всё это в голове.

– Ах, да! – он хлопнул себя по лбу. – Я не представился. Геннадий Геннадьевич Хромс. Для друзей – Ген Геныч. Так удобнее. Но чаще меня называют проще: Шляпа.

Он посмотрел на меня долгим внимательным взглядом и добавил:

– Не беспокойтесь. Вы не первая.

Я смотрела на него и пыталась решить, сумасшедший он или просто шутник. Но в обоих случаях было любопытно. Он говорил так, словно всё происходящее уже было частью какой-то пьесы. Его реплики звучали одновременно загадочно и нарочито театрально. Я пыталась уловить логику, но нить ускользала, словно он намеренно тянул меня в чужой сюжет.

– Простите, но у меня нет никакого сценария, – наконец призналась я, вспомнив разговор за кулисами.

– Ничего, – он легко махнул рукой. – Мы напишем его вместе. Не волнуйтесь. Аисты считают ваше происхождение тайной. Но я знаю, как мы перейдём на другую сторону.

Фраза прозвучала так буднично, будто речь шла о переходе дороги по «зебре».

– На какую сторону? – осторожно спросила я.

Он посмотрел на меня, словно проверял, готова ли я к ответу. Потом улыбнулся:

– Узнаете во вторник. На Пражской. С собой возьмите только самое необходимое.

Я открыла рот, чтобы спросить ещё хоть что-то, но он уже поднялся, надел шляпу одним чётким движением и растворился в коридоре. Через минуту его и след простыл. Я оглянулась: люди репетировали, суетились, смеялись. Никто, кажется, не замечал ни меня, ни Шляпы.

Глава 6. Подозрения

Я вышла из театра с ощущением, будто меня только что назначили на роль в чужой пьесе и забыли выдать текст. В голове крутились слова Ген Геныча: «Принцесса аистов… перейдём на ту сторону… возьмите только самое необходимое.» Смешно. Даже очень смешно. Только почему-то не хотелось смеяться.

Солнце давно спряталось. Дождь лениво барабанил по асфальту, фонари отражались в лужах, и один из них вдруг напомнил вытянутую маску комедии или трагедии, тут уж как посмотреть. Я вздохнула: ну вот, дошла до ручки, теперь у меня галлюцинации на мокром месте.

У подъезда, как водится, меня подкараулила соседка Варвара Павловна, вооружённая авоськой с картошкой и непрошенной информацией.

– Слышала? Мужик пропал, прямо возле театра! – заговорщицки прошептала она, будто сама только что его похитила. – Вышел покурить и всё, ищи-свищи.

– Может, домой не захотел возвращаться, – пожала я плечами. – С кем не бывает.

– Да ну! – фыркнула Варвара Павловна. – У него жена – учительница математики. Таких жён не бросают. Они же всегда всё просчитывают!

Я невольно хмыкнула. Математика, конечно, сила, но если муж ушёл налево, никакие формулы его не остановят.

Я взбежала по лестнице, открыла дверь и выдохнула. Дома всегда безопаснее, чем на улице, где люди исчезают по пути к мусорному баку или выходя покурить. Но сегодня даже стены не внушали спокойствия.

Я попыталась забыть весь этот абсурд. Но не тут-то было. Радио, которое обычно молчит, вдруг само ожило и бодро сообщило:

– Сегодня вечером в городе пропал мужчина. Очевидцы видели его в театре.

Я уставилась на приёмник.

– Отлично. Теперь радио у нас в сговоре с Варварой Павловной, – буркнула я.

И тут сквозняк хлопнул дверью. На коврике в прихожей проступила клякса от моих мокрых ботинок. Клякса подозрительно напоминала… шляпу. Я села на пуфик, глядя на этот мокрый автограф судьбы.

– Ну конечно. Знаки повсюду. Осталось дождаться, когда чайник засвистит голосом аиста.

Я хмыкнула, взяла блокнот и нарисовала наугад пару клякс. Брызнула кофе, мазнула пальцем, даже специально капнула воды для акварельного эффекта. Получилось нечто среднее между тараканом и танцующей балериной.

– Ну и где тут таинственные знаки? – пробормотала я, сравнивая бумажные «произведения искусства» с лужицей у двери.

Но чем дольше я смотрела, тем упрямее мой мозг утверждал: нет, эта мокрая клякса всё-таки больше похожа на шляпу. И чем дольше я отрицала очевидное, тем сильнее во мне копошилось чувство, что кто-то невидимый водит меня за нос.

Сделала пару глотков остывшего кофе, гордо решив, что «эксперимент по кляксам» официально провален. Если это и был знак, то только один: пора заняться чем-то полезным. Например, вымыть полы или разобрать стопку выстиранной одежды.

Но взгляд упал на каракули, оставленные ручкой на полях. «Вт… пржск…» – почерк был таким, будто я писала в темноте левой ногой. Я поклялась, что этих букв не выводила.

– Ну да, конечно, – сказала я вслух. – Великое послание свыше: «Вт. Пржск». Это явно означает «во вторник пражские булочки». Очень мистично.

И всё же, пока я смеялась, где-то внутри неприятно кольнуло. Словно кто-то уже записал за меня встречу в календарь. На вторник. На Пражской.

Но кракозябрик на блюдце, разговоры аистов, а теперь ещё и этот странный мужчина в театре – разбудили во мне червячка любознательности. И червячок этот оказался довольно шумным: он требовал ответов. Я пыталась убедить себя, что это просто случайности. Но чем дольше вспоминала его слова «Шляпа ждёт» и «увидимся во вторник на Пражской», тем больше понимала – случайностей в этой истории становится подозрительно много.

Я могла бы списать всё на совпадения. Мало ли странных людей в городе носятся со своими шляпами и выдуманными «посланиями». Но внутри всё никак не успокаивалось. Кракозябрик на блюдце, пятно на асфальте, визг тормозов, аисты, щёлкающие клювами и словно смеющиеся надо мной. Теперь ещё и этот Ген Геныч с предложением написать «сценарий».

Если бы я была благоразумной девушкой, то просто посмеялась бы над всем этим и занялась чем-то полезным. Но благоразумие никогда не входило в список моих ключевых компетенций. Во вторник я непременно окажусь на Пражской. Даже если это худшая идея в моей жизни.

Я захлопнула блокнот, уверяя себя, что это банальное совпадение и бессмысленная игра воображения..

– Всё. Хватит. Завтра займусь чем-то полезным. Наведу порядок в комоде. Это хоть результат даст.

Ночью мне снилась сцена театра. И на авансцену медленно выплывала та самая клякса-шляпа.

Глава 7. На Пражской

Утро вторника встретило меня безжалостным будильником и серым небом. Но мысль о «Пражской» сидела в голове, как назойливая песня, которую невозможно выгнать.

– И что? – ворчала я, натягивая джинсы. – В городе сотни улиц. «Пражская» – это, наверное, там, где торговый центр.

На улице пахло кофе из киоска, в парке люди в наушниках бежали за мечтой о здоровье и долголетии. Обычный день. Надеюсь, я иду туда, куда принято ходить «обычным людям».

Я зашла в трамвай и села, поглядывая на пассажиров. Никто не выглядел как тайный агент аистов или посланник судьбы. Бабушка с цветами, подросток с рюкзаком, мужчина в костюме с пакетом из продуктового магазина. Остановка «Пражская» встретила меня рекламой пельменей и магазином штор. Ни театров, ни волшебных порталов. Только скучная реальность.

– Поздравляю, Ангелина, – сказала я себе. – Великий детектив по приметам и кляксам приехал любоваться занавесками.

Серые дома и ощущение, что время застряло в девяностых: вывески с облезлыми буквами, пыльные окна, редкие прохожие. Ветер гонял бумажку по асфальту и да, конечно, бумажка сложилась в нечто вроде… маленького аиста. Выругалась про себя.

Я шла вдоль улицы, не понимая, куда именно. Никаких указателей, ни театра, ни вывески. В голове вертелась дурацкая мысль: «А если это всё чья-то глупая шутка, и меня просто разыграли?»

В этот момент за спиной раздался мягкий голос:

– Рад, что вы пришли, Ангелина.

Я обернулась. Это был Ген Геныч и, разумеется, в шляпе.

– Знаете, вы могли хотя бы табличку повесить, – пробормотала я, пытаясь скрыть, что вздрогнула. – Типа: «Таинственные встречи здесь».

– А где тогда останется загадка? – улыбнулся он и жестом пригласил в невзрачную дверь, которую я даже не заметила. – Пойдёмте, у нас мало времени.

Я отважно шагнула за ним. Вот так малознакомые мужчины завлекают в сети юных барышень. Но я «особенная». С аистами разговариваю. Знаки читаю. Со мной ничего такого приключиться не может. И то, что я «не первая», меня тоже не остановило. Серьёзно? Похоже, я была серьёзна, как никогда раньше.

Мы оказались в маленьком полутёмном вестибюле заброшенного театра. В нос ударил запах старого дерева, пыли и кофе, такого, который пьёшь не ради вкуса, а чтобы согреться. На стенах висели чёрно-белые фотографии актёров в странных позах: кто-то изображал отчаяние, кто-то – внезапное прозрение. Лица людей на них были затёрты временем или… намеренно стёрты. В этот момент я подумала: «Кажется, шутки закончились».

– Проходите за кулисы. Только аккуратнее: там лестница хромает.

Лестница действительно хромала. Каждая вторая ступенька предательски скрипела и грозила вырваться на волю. Я держалась за перила и думала, что если к концу лестницы останусь без зубов, то хотя бы со смыслом жизни.

За кулисами оказалась неожиданно просторная комната с высокими потолками и пыльными лампами под абажурами. Посередине – стол, на котором лежали фотографии вперемешку с чашками, будто кто-то только что пил чай и поспешно ушёл. Ген Геныч предложил мне сесть в кресло и сам устроился напротив, положив ногу на ногу.

Я автоматически огляделась, и сердце на миг ухнуло вниз: на стенах висели десятки фотографий аистов. Чёрно-белые, цветные, крупные и маленькие. Одни птицы стояли, другие сидели в гнёздах, а третьи словно летели навстречу объективу.

– Коллекция? – спросила я как можно спокойнее.

– Скорее архив, – поправил он. Снял шляпу, положил её на стол и сразу стал выглядеть почти обычным человеком. Почти.

Он взял одну из фотографий и протянул мне. На снимке был аист с расправленными крыльями, а в гнезде не птенцы, а что-то, напоминающее свёрток.

– Они всегда так делают? – спросила я, чувствуя, как по спине пробегает дрожь.

– Только когда несут весть, – сказал он тихо. – Видите? В этом гнезде нашли вас.

Я сглотнула и вернула фотографию.

– Вы шутите.

– Нет, Ангелина. Я никогда не шучу о шляпах и о судьбах.

Он снова надел свою шляпу, и зал будто потемнел.

– Вам пора узнать больше.

Я отшатнулась. Инстинктивно. От его слов веяло чем-то слишком серьёзным, слишком настоящим, чтобы можно было отшутиться.

– Подождите… какое «узнать больше»? Я же не подписывалась на приключения, – попыталась я вернуть лёгкий тон.

– Подписались в тот день, когда аисты оставили вас в гнезде, – он говорил буднично. – Вопрос не в том, согласны вы или нет. Вопрос в том, успеете ли вы.

– Куда успею? – спросила я, уже чувствуя, как внутри сжимается то самое «невидимое сердце», что обитало где-то в пятке.

– На свою дорогу. Но сначала проверка.

Он снял со стены ещё одну фотографию. Там был не аист, а странное пятно на асфальте. Оно напоминало крылатую тень.

– Вы видели такое, верно? – он посмотрел так, будто читал мои воспоминания.

Я вспомнила кракозябрика на блюдце и пятно на асфальте под фонарём. Глотнула воздух:

– Да… но откуда вы…

– Они предупреждают, – перебил он. – Но предупреждение бесполезно, если не научиться слышать. Вот ваше задание, Ангелина. Сегодня ночью вы должны пойти туда, где встретили первое пятно. И ждать. Если сумеете дождаться до рассвета, получите ответ.

– Ответ на что?

– На то, кто вы есть.

Он снова надел шляпу. Комната будто качнулась, лампы вспыхнули и мигом погасли. Когда свет вернулся, в зале никого не было. Только шляпа осталась на стуле. Я прикоснулась к полям и почувствовала, что она тёплая. Как будто её хозяин исчез только что.

Я долго вертела шляпу в руках. Она выглядела совершенно обычной, никакого волшебного блеска, никаких секретных карманов, даже пылинки на ней не было. И всё же я чувствовала вес, не физический. Другой. Эта вещь знала больше обо мне, чем я сама. Похоже, во мне открываются «телепатические способности». О том, что Ген Геныч исчез, не прощаясь, меня почему-то не удивило.

Глава 8. Проверка

На улице пахло мокрым асфальтом и сгоревшими сосисками. Я пересекла дорогу и на всякий случай посмотрела под ноги: да, снова пятно. На этот раз оно было подозрительно похоже на карту. Если прищуриться, то вполне можно было разглядеть маленький остров и даже точку «вы здесь».

– Отлично, – пробормотала я. – Значит, я официально потерялась.

Мозг встрепенулся: «А может, это знак?»

– Ты серьёзно? Пятно от машины – это знак?

«Ну а что, у тебя же всё вокруг чудеса, вот и ещё одно. Смирись».

Я решила не спорить. С мозгом в споре редко выигрываешь, даже если права.

Идея добираться домой пешком показалась слишком авантюрной. Трамвай на удивление подоспел сразу, словно сам меня ждал. Тронулся рывком, и все пассажиры синхронно качнулись, как марионетки, привязанные к одному канату. Я ухватилась за поручень и почувствовала, как меня буквально тащит вперёд: не только железо, но и сама история, в которую я зачем-то ввязалась.

«Смотри в окно», – подсказал мозг. Я послушалась и устроилась у окна. Трамвай загрохотал по рельсам, как будто вёз не людей, а мешки с железными гайками. Напротив села дама с гигантским букетом хризантем. Шляпа на её голове выглядывала из цветочного облака. Казалось, будто цветы её сжирают. За мутным стеклом маячили знакомые дома, но в них было что-то не то. Фасады чуть кривились, вывески дрожали, как в воде. Может, это дождь? Конечно, дождь.

– Остановка «Случайная», – раздался голос динамика.

Я вскинула голову. Такая остановка? Не помню. Может, послышалось? Никто вокруг не удивился. Дама с хризантемами лениво поправила свою шляпу, подросток в капюшоне продолжал щёлкать на телефоне, старичок у двери дремал. Всё как обычно. Сегодняшний день был щедр на намёки. Даже слишком щедр. Я уткнулась в мутное трамвайное окно и попыталась вспомнить хоть одну здравую мысль из беседы с Ген Генычем. Куда бы ни увёз меня этот трамвай, выходить все равно придётся.

«Ждать до рассвета». Звучит почти романтично. Если не учитывать, что речь идёт о пустынном дворе с пропавшим соседом. Ночь выдалась прохладной, воздух был прозрачен, а окна домов светили неровно, будто тоже затаили дыхание. Я пришла к тому самому месту. Асфальт был чист, ни пятна, ни следа, только влажные разводы от прошедшего дождя.

Я стояла и чувствовала себя полной дурой. Ну кто так делает? Девушка приходит к чёртовому фонарю посреди ночи, потому что странный тип в шляпе сказал «жди». Но я ждала.

Сначала – ничего. Потом ветер зашумел в кронах, и стало казаться, что он говорит. Шёпот сливался в слова:

– Все будет хорошшшооо…

Прямо на асфальт легла тень. Я подняла голову. Аистов не было. Но тень была, огромная, с распахнутыми крыльями. Я услышала шаги за спиной.

– Хорошая ученица, – произнёс знакомый голос.

Я обернулась и увидела Шляпу. Только на этот раз Ген Геныч выглядел иначе: лицо будто «плыло», неуловимо меняясь. В глазах отражался свет фонарей, но они казались не его, а чужими, как будто за ним подглядывал кто-то другой.

– Что это значит? – выдохнула я.

Он улыбнулся. В улыбке было что-то опасное и притягательное одновременно.

– Это значит, что игра началась.

Глава 9. Убийство

На следующий день мне на глаза попалась афиша, где красовалась пьеса с претенциозным названием «Зеркало памяти». Под ней подпись: «Режиссёр Геннадий Хромс». Я усмехнулась.

– Снова Шляпа.

За кулисами я почти сразу заметила знакомую шляпу. Она торчала над суетой театральных костюмеров, как маяк в бурю.

– Ну наконец-то, – сказал он, не поворачиваясь. – Вы даже немного опоздали.

– Извините, – я старалась говорить уверенно, хотя внутри всё дрожало. – Я и не собиралась сегодня приходить.

– Это мелочи. Главное, что вы здесь.

Он встал и поклонился, будто мы находились на сцене. А потом добавил:

– Надеюсь, вы взяли с собой самое необходимое?

– Всегда при мне, – соврала я, понятия не имея, что именно должно входить в «самое необходимое».

– Отлично. – Он улыбнулся, но глаза оставались серьёзными. – Здесь, в театре, мы можем говорить свободно. Никто не слушает актёров, пока они играют. Все заняты только собой.

– А что мы будем играть? – попыталась пошутить я.

– Вашу историю. Или, если угодно, сценарий, – он слегка наклонил голову. – Его ведь ещё нужно дописать.

В этот момент рядом прошёл мужчина с криком: «Кто украл мой парик?». Комичность ситуации чуть снизила градус напряжения. Но внутри меня поселилось странное чувство – за всей этой театральной иронией скрывается что-то слишком настоящее.

Зал был полупустым. Репетиция тянулась, как жевательная резинка: актёры переигрывали, постановщик, сидящий в первом ряду, периодически хватался за голову. Я сидела в третьем ряду и чувствовала себя шпионом, будто подглядываю за чужой жизнью.

На сцене шла ссора. Два актёра кричали друг на друга так правдоподобно, что у меня мелькнула нелепая мысль: «сейчас они и правда набросятся друг на друга с кулаками». Один из них размахивал бутафорским кинжалом, но с металлическим блеском, словно настоящее оружие. Я машинально подумала: «Интересно, как они репетируют убийство? Тоже на полном серьёзе?»

– Убийство всегда выглядит неправдоподобно, пока не происходит по-настоящему, – негромко сказал Ген Геныч, который внезапно возник рядом, как будто материализовался прямо из воздуха.

Я усмехнулась. Типичный его стиль. Театральный, многозначительный, с приправой иронии. Но в следующую секунду актёр с кинжалом сделал шаг, его оппонент замер, закатил глаза и рухнул на пол. Зал захлопал. Все подумали, что это такая эффектная импровизация. Даже режиссёр, кажется, сначала восхитился. Но прошло полминуты, потом ещё… Актёр не шевелился.

– Так, стоп! – крикнул режиссёр, вскакивая. – Боря, хватит валяться, у нас график!

Боря не отвечал. В зале зашептались.

– Он… не встаёт… – прошептала одна из актрис, и её голос сорвался.

Кто-то бросился к упавшему. Женщина в костюме восемнадцатого века присела рядом и завизжала так, что софиты задрожали. Несколько человек выскочили из-за кулис, кто-то стал звонить в «скорую».

– Шутки закончились, – пробормотал Ген Геныч.

Меня прошиб холодный пот. Всё вокруг стало слишком чётким. Я сидела, словно приклеенная к креслу, и смотрела на сцену, где расползалось тёмное пятно. Оно растекалось точно так же, как то самое вишнёвое варенье на блюдце, как клякса на асфальте под фонарём. Мозг взбрыкнул: «Не может быть. Слишком много совпадений». Я не знала, то ли смеяться от абсурдности происходящего, то ли бежать.

– Запоминайте, Ангелина, – наклонился ко мне Ген Геныч, и его голос прозвучал странно глухо, будто в замедленной записи. – Это первая сцена вашего настоящего сценария.

Я сглотнула. Сердце билось так, будто собиралось выпрыгнуть наружу. И вот тут началось самое страшное: я сама уже не понимала, произошло ли это убийство на самом деле, или я всё ещё смотрю спектакль.

В зале продолжалась суматоха. Кто-то побежал за врачом, кто-то пытался нащупать пульс, а режиссёр орал так, что перекрыл даже сирену за окном. Я сидела, прижав руки к коленям, и чувствовала, что моё тело отказывается двигаться. Всё казалось абсурдным, переигранным, но слишком настоящим одновременно.

– Вам страшно? – мягко спросил Ген Геныч.

Я повернула голову и увидела его профиль: абсолютно спокойный, даже чуть усталый.

– Да, – честно ответила я.

– Прекрасно, – он улыбнулся. – Страх – лучший союзник. Он держит глаза открытыми.

На сцене раздавались крики. Актриса рыдала, размазывая грим, двое мужчин пытались оттащить её от тела. Из зала уже выбежали помощники, кто-то звонил в полицию.

А я смотрела на Геннадия Хромса.

– Но вы ведь знали, что это произойдёт? – спросила я почти шёпотом.

Он пожал плечами.

– Я знаю не больше вашего. Но когда аисты приносят весть, нужно быть готовым.

– Это… это часть «сценария»?

– Всё часть сценария, Ангелина, – произнёс он так, будто эта фраза должна была поставить всё на свои места.

Но вместо ясности меня охватило ещё большее чувство нереальности. Я сидела в театре, где на сцене умирал человек. И при этом слушала мужчину в нелепой шляпе, который говорил так, будто я актриса в пьесе, о которой даже не знала. И тут прожекторы резко погасли. Сразу наползла тьма, густая, липкая. В этой темноте раздался стук клювов. Резкий, металлический, будто где-то рядом собралась стая аистов. Я вскрикнула. Но никто больше, кажется, этого не слышал.

Я вышла из театра. У меня под ногами исчез тротуар. Не буквально. Мир не то чтобы перевернулся, он слегка покосился, как плохо прибитая картина, и я никак не могла его выровнять. Воздух был влажный, пахнуло чем-то ржавым и липким, и каждый шаг отдавался внутри меня, будто я иду по барабану. Мозг привычно пытался всё разложить по полочкам: «Спектакль? Репетиция? Разыгрывают кого-то? Или я?» Но сердце упорно подсовывало другое: «Это было всерьёз».