Эпохи Тихого Сопротивления

DataLament

Эпохи Тихого Сопротивления

Глава 1

ПОСЛЕДНИЙ ЗАПАХ БАЗИЛИКА

Последний запах того, прежнего мира, был запахом свежего базилика, чеснока и остывающего гранита раскаленной сковороды. Артем вытер влажные руки о засаленный передник, висевший на гвозде в тесной подсобке, и глубоко вздохнул. Этот аромат был его литургией, его ежевечерней молитвой. Шеф-повар итальянского ресторана «Белла Донна» на Малышева, 74 заканчивал свой десятичасовой рабочий день.

На кухне царила после боевая усталость. Младшие повара, осунувшиеся и бледные, мыли последние кастрюли. Шкворчание плит сменилось шипением воды из-под крана. Артем кивнул дежурному су-шефу.

– Всё, Серёг, я пошел. Завтра, как обычно, в десять. Приемка в одиннадцать.

– Угу, шеф. Передавай привет Анечке.

Имя жены, произнесенное в этой пропитанной чадрой комнате, всегда действовало на него странно – как глоток ледяной родниковой воды после долгой жажды. Анна. Дом. Восьмое марта, 80. Его личный оазис, его спасительная гавань в вечной гонке между поставщиками, счетами и капризными гостями.

Он вышел в гардеробную, снял белоснежную куртку шефа, бережно повесил ее и натянул на себя простую черную толстовку. В зеркале на него смотрел мужчина тридцати четырех лет, чье лицо еще не утратило резких, юношеских черт, но уже прорезалось первыми морщинами у глаз – от постоянного прищура у раскаленных плит. Темные волосы были подстрижены под машинку, почти на лысо, армейская привычка, оставшаяся со времен срочной службы и оказавшаяся спасительной на жаркой кухне. Рост в 185 сантиметров позволял ему смотреть поверх голов большинства людей в толпе, а зеленые глаза, цвет морской волны, выдавали восточно-европейскую кровь его бабушки-полячки. Спортивное телосложение – подарок не спортзала, на который никогда не хватало времени, а бесконечных часов на ногах, ношения тяжелых кастрюль и ящиков с провизией.

Он потянулся, почувствовав, как хрустят уставшие позвонки. Сегодня Анна готовила что-то особенное, он чувствовал это по ее голосу в телефоне днем. Может, тот самый греческий салат, который она научилась делать в их прошлогодней поездке в Салоники? Улыбка тронула его губы.

Выйдя на улицу, Артем остановился, привыкая к прохладе сентябрьского вечера. Екатеринбург жил своей привычной, суетливой жизнью. Где-то впереди, на площади, гудели трамваи, мимо проносились такси, огни рекламных вывесок отражались в лужах от недавнего дождя. Он закурил, прислонившись к холодной стене здания. Сигарета была его маленьким, вредным ритуалом между адским пламенем кухни и уютным теплом дома.

Он уже почти докурил, размышляя, не заскочить ли в круглосуточный магазин за бутылкой того самого Монтепульчано, которое Анна так любила, когда его взгляд упал на небо.

Сначала он подумал, что это просто странные облака. Но они были слишком… металлическими. Слишком правильными. И двигались слишком быстро. Не хаотичным стайным порывом, а как единое целое, с пугающей, неземной синхронностью. По улице пронесся порыв ветра, не холодный, а сухой и горячий, словно из духовки. Сирена где-то вдалеке, на другом берегу Исети, взвыла и так же внезапно оборвалась.

Люди на тротуаре начали останавливаться. Кто-то указывал пальцем в небо. Артем выронил окурок. Похолодевшими пальцами он нащупал в кармане телефон. «Аня». Набор. Гудки. Один, два, три… «Абонент временно недоступен». Ледяная игла пронзила ему грудь.

И тогда грянул гром.

Но это был не гром. Это был звук, по сравнению с которым самый оглушительный раскат казался бы тихим щелчком. Звук, который не столько слышишь ушами, сколько чувствуешь всеми внутренностями, каждой клеткой тела. Звук, что ломает стекла, обрушивает карнизы и заставляет землю содрогнуться.

Огненный шар, ослепительно-белый, поднялся над горизонтом, там, где должен был быть Уралмаш. Он не горел, он пожирал. Пожирал небо, город, реальность. За первым встал второй, чуть левее. Воздух загудел, наполнился электрическим треском, свистом и воем.

Артем инстинктивно рванулся вперед, к дому, к Ане. Но его отшвырнуло ударной волной. Он ударился спиной о стену своего же ресторана, и мир на мгновение погрузился во тьму. Очнулся он от криков. От паники.

Глава 2

ДОРОГА ДОМОЙ СКВОЗЬ АД

Инстинкт самосохранения кричал одно: «Спрячься! Беги в подвал!». Но более древний, животный инстинкт гнал его вперед, сквозь хаос. «Аня. Дом». Эти два слова отбивали в его мозгу ритм, заглушая вой сирен и далекие взрывы.

Он бежал по Малышева, превратившейся в филиал Дантова ада. Стеклянный фасад какого-то банка лежал на асфальте ослепительно-острым ковром. Где-то хлестала из разорванной магистрали вода, смешиваясь с кровью на мостовой. Первое тело он увидел, перепрыгивая через трещину – пожилой мужчина в костюме, придавленный бетонной плитой от карниза. Его глаза, застеклявшийся от ужаса, смотрели в багровое небо. Артем отвернулся, почувствовав спазм в горле. Это был уже не человек, а просто груда мяса и костей, часть нового пейзажа.

Поворот на улицу Ленина. Здесь было еще страшнее. Широкая проезжая часть стала ловушкой. Горящие автобусы, как погребальные костры, освещали сцену массовой паники. Толпа металась, кто-то пытался выбить окна ювелирного, с криками выдергивали друг у друга безделушки, которые уже ничего не стоили. Мародёры. Ублюдки, которые за считанные минуты поняли, что старые правила умерли. Один из них, долговязый парень с кастетом на руке, преградил ему дорогу.

– Мужик, куртку отдавай, кожаная что ли? – его глаза блестели лихорадочным блеском.

Артем, не сбавляя хода, со всей силы врезал ему головой в переносицу. Хруст, короткий стон, и мародёр осел на землю. Шеф-повар, привыкший взвешивать граммы и чувствовать температуру мяса пальцем, впервые в жизни сломал человеку нос. Его не охватила ни ярость, ни отвращение. Только ледяная, ясная необходимость. Он просто перешагнул через тело и побежал дальше.

Он свернул вглубь кварталов, пытаясь обойти главные магистрали. Проспект Ленина умер, ему нужно было добраться до Университетского, а там – до заветной улицы Восьмого Марта. Он бежал мимо детской площадки, где они с Аней как-то летом смеялись, глядя на резвящихся детей. Теперь качели были завалены штукатуркой, а в песочнице валялся труп собаки.

Вот он, переход через дорогу к Оперному театру. Здесь, под землей, всегда пахло жареными пирожками и дешевым парфюмом. Теперь здесь пахло мочой и страхом. В полумраке, освещаемом мигающими аварийными лампами, толкались люди. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то просто сидел, уставившись в стену. «Бомбы! Конец света! Американцы напали!» – обрывки фраз долетали до него. Он пронесся сквозь эту давку, как нож сквозь масло, не слушая, не останавливаясь.

Выскочив на свет – тот самый ядовитый, пепельный свет нового мира – он увидел, что Университетский мост забит машинами наглухо. Какие-то из них горели. Пришлось пробираться по парапету, цепляясь за холодный бетон. Внизу, в Исети, отражалось багровое небо. Вода казалась черной, как деготь.

И вот она – улица Восьмого Марта. Та самая, по которой он ходил с работы тысячи раз. Где они с Аней выбирали новую люстру для прихожей, где покупали цветы по пятницам. Теперь она была неузнаваема. Несколько многоэтажек на подступах к его дому рухнули, превратившись в груды битого кирпича и торчащей арматуры. Воздух звенел от криков о помощи, доносившихся из-под завалов. Он бежал, не обращая внимания, сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать.

Вот он. Его дом. Девятиэтажный кирпичный исполин на углу. Одно из окон его квартиры на третьем этаже было разбито, и из темного проема тянуло черным, едким дымом. Не пожар… что-то другое. Взрывная волна.

Артем, не помня себя, рванулся к подъезду. Дверь была выломана. В полутьме парадной кто-то стонал. Он не слышал. Он взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, его легкие горели.

Третий этаж. Его дверь. Та самая, с синей табличкой «80». Она была приоткрыта.

«Аня…» – выдохнул он, и сердце его замерло. Он толкнул дверь и ворвался в квартиру.

Глава 3

ДВОЙНОЕ ПОГРЕБЕНИЕ

Тишина в квартире была оглушительной. Она была гуще, чем вой сирен снаружи, плотнее, чем пепел в воздухе. Он застыл на пороге, его легкие отказались дышать, а сердце – биться.

Прихожая. Ее сумка на табурете, ключи в замке изнутри. Туфли, аккуратно поставленные у стены. Все говорило о том, что она ждала его. Живая.

«Аня?» – хриплый, чужой голос вырвался из его глотки.

Он шагнул в гостиную. И мир окончательно рухнул.

Она лежала на полу, возле дивана, на котором они вечерами смотрели фильмы, обнявшись. Рядом валялась книга, которую она читала. Осколок оконного стекла, длинный и острый, как кинжал, торчал из ее груди. Ударная волна вбросила его с улицы с силой снайперской пули. На ее лице не было ни ужаса, ни боли. Лишь легкое удивление в широко раскрытых карих глазах, смотревших в потолок. В них еще отражался багровый отсвет пожарищ, словно тлели последние искры жизни.

Артем рухнул на колени. Он не закричал. Крик застрял где-то глубоко внутри, превратившись в ледяной ком, который разрывал его изнутри. Он онемевшей рукой дотронулся до ее щеки. Холод. Тот самый, неживой, прощальный холод, который нельзя спутать ни с чем. Ее рука, которую он так часто целовал, была тяжелой и восковой.

Вся их жизнь – смех на кухне, ссоры из-за мелочей, планы на отпуск, тихие вечера, ее тепло в постели – все это в одно мгновение рассыпалось в прах. Оказалось хрупким карточным домиком, который сдуло ядовитым ветром апокалипсиса. Не стало ресторана, не стало Екатеринбурга, не стало будущего. А теперь не стало и ее. Не стало и его самого – того Артема, шеф-повара, мужа, человека.

Он не знал, сколько просидел так. Часы потеряли смысл. Когда он поднял голову, в его зеленых глазах не осталось ни паники, ни страха, ни горя. Только пустота. Бездонная, как это новое, мертвое небо.

Он должен был похоронить ее. Не оставить здесь, в разграбленной квартире, на растерзание мародерам или крысам. Это был последний долг. Последний рецепт, который он мог для нее исполнить.

В зале стоял большой фикус в массивном глиняном горшке. Они вместе выбирали его на рынке. Артем вытряхнул землю и само растение на пол. Ритуал разрушения продолжался.

Завернув тело Анны в одеяло, которое еще хранило призрачный запах ее духов, он на руках, как когда-то нес ее на руках через порог этого дома, понес вниз. Это был самый страшный путь в его жизни. Каждая ступенька отзывалась болью в опустошенной душе.

Во дворе, под балконом их спальни, он принялся копать. Лопатой из подвала соседа. Земля была мерзлой, неподатливой. Он копал с яростным, механическим упорством, сдирая в кровь ладони. Каждый удар лопаты о землю был ударом по его прошлому. Вот здесь они жарили шашлыки. Вот здесь она загорала. А здесь целовалась под дождем.

Когда яма стала достаточно глубокой, он опустил в нее свой самый дорогой груз. Стоя на коленях на краю, он не молился. Не было слов. Была только тишина. Он смотрел на сверток в яме и понимал, что закапывает не только жену. Он закапывает того Артема, который умел смеяться, любить, готовить осьминогов в чернильном соусе и строить планы. Тот человек умер здесь вместе с ней.

Он засыпал яму. Земля глухо стучала по одеялу. Когда все было кончено, он воткнул лопату в свежий холмик и посмотрел на свою работу. Ни креста, ни памятника. Только утоптанная земля во дворе рушащегося мира.

Он поднял голову. Пепел падал на его лицо, как слепой, безучастный снег. Где-то гремели взрывы, слышались выстрелы. Но до него доносился лишь вой ветра в его собственной пустоте.

Он повернулся и медленно пошел прочь от могилы. Он не оглядывался. Смотреть было нечего. Позади осталось все. Впереди – ничего.

Он был мертв. И ему предстояло идти по этому мертвому миру.

Глава 4

УРОКИ ГОЛОДА

Следующие семь дней растворились в монотонной, животной борьбе за существование. Артем не жил – он функционировал. Как автомат, запрограммированный на два действия: найти ресурсы и не умереть.

Его мир сузился до размеров нескольких кварталов вокруг дома на Восьмого Марта. Он нашел убежище в подвале соседнего здания, среди развалин прачечной. Запах плесени и стирального порошка перебивал смрад тлена, и это было его маленькой, извращенной победой.

Первым делом он нашел воду. Разорвал шланг в насосной станции и сцедил в пластиковую бутылку мутную, ржавую жидкость. Пил маленькими глотками, заставляя себя не вырвать.

Потом пришло время еды. Его профессиональное чутье шеф-повара, когда-то различавшее сотни оттенков вкуса, теперь работало на одном примитивном уровне: съедобно – несъедобно. Он вскрывал квартиры, уже разграбленные или нет, выискивая консервы, сухари, крупы. Однажды нашел банку тушенки с истекшим сроком годности и съел ее холодную, жирную массу пальцами, стоя на коленях в чьей-то развороченной гостиной. Его тело, привыкшее к изысканной пасте и свежим морепродуктам, бунтовало, но голод был сильнее.

Именно голод и привел его в полуразрушенный супермаркет на пару кварталов дальше. Это было жуткое место. Полутьма, хлюпающая под ногами вода из лопнувших холодильников, вездесущий запах гниющей органики. Он пробирался между полок, как тень, когда услышал голоса.

Двое. Мужчины. Такие же оборванные и голодные, как он.

– …а я говорю, надо было того кота поймать, жрать нечего уже!

– Молчи, лучше посмотри, тут вон какие-то банки…

Артем замер за углом. Он видел их спины. Они рылись в тех же консервах, что и он. Инстинкт велел отступить. Но в его кармане лежала одна-единственная банка шпрот, найденная пять минут назад. И он знал, что не отдаст ее.

Один из них, пошустрее, заметил его движение.

– Эй, кто тут? Выходи!

Артем вышел. Молча. Его лицо было каменной маской.

– О, смотри-ка, гость, – хрипло усмехнулся второй, более крупный. – А ну, друг, поделись с народом. Что там у тебя в карманах?

Они двинулись на него, расходясь веером. Глаза блестели тем же хищным блеском, что и у мародера в первый день. Голод делал людей проще. Примитивнее.

– Отстаньте, – тихо сказал Артем. Его голос был чужим, лишенным всяких интонаций.

– Слышишь, он нам «отстаньте», – передразнил крупный. – А я говорю – отдай, что есть, и мы тебя не тронем. А то сам видишь… времена такие.

Крупный сделал выпад, пытаясь схватить его за куртку. И в этот момент Артем действовал на чистой мышечной памяти. Его правая рука, к которой была намертво привязана бечевкой рукоять его же поварского ножа – того самого, японского, с идеальным балансом, что он когда-то привез из Москвы, – взметнулась в коротком, резком движении.

Он не целился. Он просто провел лезвием вперед, чтобы отодвинуть угрозу.

Раздался короткий, захлебывающийся всхлип. Нож вошел в живот нападавшего по самую рукоять. Тот сошел с ума от боли, но Артем, действуя с той же безжалостной эффективностью, с какой разделывал туши, резко дернул рукоять на себя. Лезвие вышло, сопровождаемое теплым фонтанчиком крови и утробным хлюпаньем.

Человек рухнул на пол, дергаясь в предсмертной агонии. Его товарищ, осторожный, отпрянул с диким воплем и бросился наутек, растворяясь в темноте зала.

Артем стоял над телом. Кровь медленно растекалась по грязному кафелю, сливаясь с лужами. Он смотрел на свои руки. На идеально отточенный нож, на котором теперь навсегда останется этот запах – медный, сладковатый, человеческий. Он не чувствовал ни ужаса, ни триумфа. Только ледяное, абсолютное понимание.

Он перешагнул через тело, подобрал выпавшую из его кармана банку шпрот и пошел к выходу. Его шаги были твердыми. Внутри ничего не дрогнуло. Ничего не осталось, что могло бы дрогнуть.

Голод был не просто физическим чувством. Это был учитель. И он только что дал Артему главный урок: в этом новом мире, чтобы не быть съеденным, нужно было научиться есть самому. Даже если пищей становились другие люди.

Он вышел на пепельный свет утра. Он был голоден. И он был жив. Мертвый внутри – но физически жив. И этого пока что хватало.

Глава 5

НАПРАВЛЕНИЕ НА ЮГ

Город медленно умирал, и Артем чувствовал это каждой клеткой своего изможденного тела. Еда заканчивалась даже в самых укромных уголках. Вода в найденных бутылках отдавала трубой и смертью. По ночам воздух все чаще прорезали не просто выстрелы, а протяжные, голодные вопли, от которых стыла кровь. Екатеринбург превращался в каменную ловушку, медленный муравейник, пожирающий сам себя.

Он сидел на корточках в своем подвале-убежище, перед ним на ящике лежала найденная в развалинах книжного магазина карта Свердловской и Челябинской областей. Она была помята, в пятнах, но еще читаема. Его палец, покрытый свежими ссадинами, медленно полз на юг, вдоль условной линии бывших железных дорог и автодорог.

Радиация. Этого призрака он боялся больше, чем мародеров. Слухи, обрывки разговоров, подхваченные в темных подземных переходах, крутились вокруг одного: на юге, среди озер Челябинской области, фон чище. Там вода. Там рыба. Там, поговаривали, в старых пионерских лагерях, спрятанных в сосновых борах, стали оседать люди. Собирались в общины. Возрождали подобие жизни.

Мысль казалась безумной. Пройти пешком десятки километров по незнакомой, вымершей местности, кишащей такими же, как он, и, возможно, куда более страшными тварями. Но оставаться здесь было еще безумнее. Это была не жизнь, это была отсрочка смерти.

Он принял решение. Это был не порыв, а холодный, выверенный расчет, последняя ставка того, что осталось от его разума. Он стал готовиться. На карте он карандашом, сломанным при разборке завала, наметил возможный маршрут: вдоль заброшенных железнодорожных путей, минуя крупные поселки, к цепочке озер – Синара, Силач, Акакуль. Искал упоминания о лагерях: «Березка», «Солнечный», «Алмаз». Названия, звучавшие теперь как насмешка, но бывшие единственными ориентирами.

Собирал рюкзак с безжалостной практичностью убийцы. Каждая лишняя сотня граммов могла стать последней. Консервы, сухари, пачка соли, завернутая в полиэтилен. Аптечка, собранная из остатков разгромленных аптек: бинты, йод, обезболивающие. Его верный нож, уже познавший человеческую плоть, теперь висел не на бечевке, а в самодельных ножнах на поясе.

Он покидал свое убежище на рассвете, когда пепельное небо чуть светлело. Его путь лежал через промзону, к южным окраинам. Он уже видел вдали ржавые корпуса заводов, за которыми начинались леса, когда его слух, обострившийся за недели выживания, уловил приглушенные голоса.

Он замер, прижавшись к стене цеха. Впереди, у старого железнодорожного депо, копошилась группа людей. Их было человек двенадцать. Не похожие на обезумевших мародеров, они что-то организованно грузили на самодельные тележки. Мужчины, женщины, даже двое подростков. У них были оружие – в основном самодельные дубинки и арматура, но у пары человек виднелись охотничьи ружья.

Артем наблюдал несколько минут, оценивая. Они не казались угрозой. В их движениях была усталая целеустремленность, а не хищная агрессия. Он сделал шаг из тени, держа руки на виду.

– Эй! – крикнул он, не повышая голоса.

Группа вздрогнула. Мужчины схватились за оружие, встали в оборонительную позицию. Их встретил суровый, усталый взгляд человека лет пятидесяти, с сединой в бороде и с охотничьим карабином в руках.

– Свой? – коротко бросил тот.

– Ничей, – так же коротко ответил Артем. – Ухожу из города.

– Куда? – в разговор вступила худющая женщина в очках с заклеенной линзой. В ее руках была не дубинка, а потрепанный томик, похожий на справочник.

Артем колебался секунду, но что-то в их собранности подсказывало ему, что ложь здесь бессмысленна.

– На юг. К озерам. Говорят, там люди собираются.

В группе прошел одобрительный шум. Седеющий мужчина опустил карабин.

– Мы тоже. Цель – озеро Акакуль. Старый лагерь «Орленок». Слышал?

Сердце Артема екнуло. Это было одно из названий, которое он выискивал на карте.

– Слышал, – кивнул он.

– Мы из разных мест, – пояснила женщина с книгой. – Я – врач. Бывший, конечно. А это, – она кивнула на седого, – Николай, инженер с Уралмаша. Есть строитель, водитель, учительница… Выживать в одиночку – смерть. Вместе – шанс есть.

Николай внимательно посмотрел на Артем, оценивая его спортивную фигуру, коротко стриженную голову, холодные глаза и нож на поясе.

– А ты кто? Чем можешь быть полезен?

Артем встретил его взгляд. В его зеленых глазах не было ничего, кроме правды.

– Я шеф-повар, – сказал он. – Умею находить еду, готовить ее, определять, что съедобно, а что – яд. И умею убивать. Если понадобится.

В группе воцарилась тишина. Фраза «умею убивать» повисла в воздухе, но никто не дрогнул. Они все уже видели смерть. Они понимали.

Николай медленно кивнул.

– Повар… Не самое бесполезное умение. Идем на рассвете. Отстанешь – не ждем. Подведешь – пристрелю. Понял?

– Понял, – ответил Артем.

Он подошел к группе. Никто не улыбался ему, не протягивал руку для приветствия. Они просто молча приняли его присутствие как новый факт своей реальности. Еще один элемент в уравнении выживания.

Он смотрел на этих людей – изможденных, напуганных, но не сломленных. И впервые за долгие дни в его оледеневшей душе что-то дрогнуло. Не надежда. Слишком громкое слово. Так, слабый отсвет. Возможность того, что его путь не обязательно должен закончиться в безвестности, под чужим забором. Что он может быть частью чего-то большего, чем просто его собственная агония.

Он повернулся лицом на юг, туда, где должен был быть лагерь «Орленок». Впервые он шел не просто от чего-то. Он шел к чему-то.

Глава 6

ИСХОД

Рассвет застал их у ржавых ворот сортировочной станции. Тринадцать теней в ядовитом полумраке. Тринадцать пар глаз, в которых читалась одна и та же смесь отчаяния и упрямой надежды. Николай, бывший инженер, молча взмахнул рукой, и группа тронулась в путь, оставляя за спиной каменные гробы Екатеринбурга.

Артем шел в арьергарде, его спина чувствовала каждую пару глаз сзади. Он еще не был своим, он был попутчиком. Новым элементом в хрупком уравнении их выживания.

Город на окраинах был иным. Не таким разрушенным, как центр, но более мертвым. Здесь не было мародеров – здесь было ничто. Оконные проемы многоэтажек смотрели на них слепыми глазницами. На детской площадке качалась на ветру одна-единственная качель, скрипящая, как дух. Воздух, однако, был чуть чище. Меньше гари, больше запаха хвои и влажной земли, что несло с юга ветер.

Путь их лежал через Чкаловский район. Когда-то спальный, теперь – царство тишины и забвения. На одной из улиц они наткнулись на жуткую сцену: несколько десятков тел лежали аккуратными рядами на асфальте, словно по команде. Не было следов насилия. Отравление? Радиация? Самоубийство по сговору? Никто не стал проверять. Прошли молча, ускорив шаг.

Люди. Артем понемногу начинал различать их.

Впереди, рядом с Николаем, шла Ирина – та самая врач в разбитых очках. Она не выпускала из рук потрепанную аптечку и свою книгу – оказалось, это был справочник по выживанию в чрезвычайных ситуациях. Ее знание оказалось ценнее любого ружья.

Рядом с ними ковылял пожилой мужчина с умными, уставшими глазами – Семен Семеныч, бывший учитель истории. Он почти не говорил, но когда они проходили мимо старой школы, он тихо прошептал: «Здесь я сорок лет проработал…» – и по его щеке скатилась слеза. Его вели под руку двое подростков, брат и сестра, Лена и Витя. Их родители остались под завалами в центре.

За тележкой, груженной их скудным скарбом, шел коренастый, молчаливый мужчина по имени Михаил. Бывший строитель. Его руки, покрытые старыми мозолями и свежими ссадинами, казались способными разобрать на кирпичи любую стену. Он был их главной мышечной силой.

Была еще молодая женщина Ольга, которая до катастрофы работала водителем трамвая. Она обладала удивительным чувством направления и сразу замечала малейшие изменения в ландшафте. И супруги Марковы, библиотекари, тихие и незаметные, но именно они нашли на развалинах киоска подробную карту области, более детальную, чем у Артема.

Их объединяло не общее прошлое, а общее будущее. Или его призрак.

К полудню они достигли объездной дороги. Здесь город окончательно сдавал свои позиции, уступая место редким поселкам и бескрайним лесам. Дорога была забита брошенными машинами, образующими металлическое кладбище. Пришлось идти по обочине, цепляясь за кусты.

Именно здесь они столкнулись с первой реальной опасностью за пределами города. Из-за откоса, из-за кучи мусора, на них с рыком выскочили три одичавших пса. Помесь дворняг и, возможно, бойцовых пород. Кости торчали из-под шкуры, глаза горели безумием голода.