Босоногая невеста

Ольга Корк

Босоногая невеста

Глава 1

Под бескрайним звездным шатром раскинулся наш табор. Воздух напоен ароматом дымка от костра, смешанным с терпким запахом луговых трав. Я сижу, упершись спиной в колесо кибитки, и наблюдаю за теми, кто стал для меня семьей. Единственной семьей, которую я знаю и помню. Прислушиваюсь к веселому гомону и вдыхаю пьянящий воздух свободы.

Великаны-деревья стоят на страже нашего покоя. Мне кажется, они не просто молчат – они присматривают за нами. Встречают и провожают путников, оберегая тех, кто предпочитает жить под открытым небом, а не в тесных домах. Я закрываю глаза и растворяюсь в звуках природы, что окружает нас своей дикой силой и щедрой красотой.

Вот легкий шелест осоки – это озорной ветер промчался по огромному полю. А вот зашептались листья на деревьях. Наверное, обсуждают, кого сегодня привела дорога к их могучим стволам, кому дарят тень в зной, а в дождь укроют под своими широкими кронами.

К ним присоединяются голоса ночных птиц, а их песню подхватывает многоголосый хор сверчков.

А лиса, чьи глаза-бусинки я совсем недавно видела в кустах терновника, вероятно, пришла разузнать, нет ли у нас для нее чего-нибудь вкусненького. Нет, милая. И лучше не попадайся на глаза нашим охотникам, иначе уже завтра твоя рыжая шкурка будет сушиться на одной из повозок, а затем пойдет на продажу. Ведь мы, цыгане, тоже ведем торговлю. И иногда – даже честно!

Костёр мерцает, окруженный фигурами в ярких нарядах. Такая привычная и такая любимая картина. Гитарист – кажется, сегодня это Ило – прикрыл глаза, и его пальцы заскользили по струнам, рассказывая нам свою историю. О любви и верности. Об ожиданиях и разочарованиях. О надеждах и страсти к приключениям. О страхах и печали. Историю, понятную каждому в таборе. Мелодия, словно нить, связывает прошлое и настоящее, унося в мир фантазий и грёз.

Я улыбаюсь, вспоминая, как в детстве заслушивалась этими же песнями и чувствовала себя частью чего-то огромного и вечного. В этой музыке – история целого народа. И я чувствую, как она объединяет всех вокруг костра. Кто-то подпевает, кто-то танцует, кто-то просто наслаждается моментом.

А я смотрю на силуэты гор вдали, что словно стерегут это место от посторонних глаз. Ветер шепчет древние легенды, а звёзды наблюдают за нами, будто улыбаясь свысока.

И в этот миг мне кажется, будто время остановилось, и я перенеслась в иной мир, где музыка и природа сливаются воедино, создавая ощущение старой сказки, которую я так любила слушать в детстве.

Ило заиграл особенно зажигательно, а я рассмеялась, вспомнив, как когда-то, будучи ребенком, пыталась повторить его движения, неуклюже дёргая струны воображаемой гитары. Смеюсь, хотя легкая грусть сжимает сердце.

В таборе я чужачка. Несмотря на то что другой жизни не помню и с детства росла среди этих людей, они так и не приняли меня до конца. Да и я, нет-нет, да и задумаюсь о большем. О чем? Сама не знаю. Цыгане в такие спокойные вечера, наполненные уютом и теплом костра, радуются. Говорят, сама мать-природа благоволит кочевникам. А я… А я снова наблюдаю за весельем со стороны и думаю: где же мое место?

Но сейчас я решительно тряхнула головой, отгоняя печальные мысли. Еще чего! Не буду я грустить в такую ночь! И спасибо музыке за то, что позволяет на мгновение забыть обо всём и просто быть здесь и сейчас.

Сердце наполняется теплом и благодарностью. Я счастлива и свободна. И мне чудится, что в этот миг в моей жизни что-то меняется. Может, в ней появилось место для чуда? Такое бывает. Когда чувствуешь гармонию, кажется, будто в течение твоей судьбы вмешиваются сами создатели. И пусть кто-то скажет, что это просто табор под звёздами. Для меня это – целый мир, полный чудес и загадок. Мир, в котором я могу быть собой и чувствовать себя по-настоящему живой. Мир, в котором каждый миг – это история, достойная того, чтобы её рассказали.

Снова позволив себе веселый смех, я подскочила на ноги, готовая присоединиться к танцам, но заметила на колченогом стульчике старую Эйш. Она была старейшиной нашего табора. К её словам прислушивался даже барон. И лишь в порыве гнева мог недовольно обозвать её ведьмой. И то – шёпотом и так, чтобы старуха точно не услышала.

Я не боялась Эйш, хотя не могу сказать, что она меня как-то особенно выделяла. Мы могли и поспорить, и посмеяться вместе. А еще я помнила, насколько ласковыми бывают её руки и какими крепкими – её подзатыльники. Эйш я не боялась, но глубоко уважала. Вот и сейчас, полная почтения, приблизилась к старой цыганке и присела на землю у её ног.

Эйш сидела чуть в стороне от костра, словно сливаясь с природой. Её босые ноги касались земли. И хотя сейчас было тепло, и большинство из нас ходили босыми, у Эйш в этом был свой, особый смысл. В обуви я видела её лишь однажды, когда мы задержались в Славии и ударили морозы. Мы, привыкшие кочевать из края в край, всегда выбирали лёгкие дороги и тёплую погоду. Следовали за солнцем и не любили холода. Хотя и не прочь были покрасоваться в нарядных шубках. Но морозы и снега Славии… Ни за что не хотела бы снова застрять там зимой!

Тогда болели все в таборе. А Эйш… Она лишь натянула подбитые мехом сапоги да сменила свою старую, молью проеденную шаль на полушубок. И всех называла слабаками, отпаивая своими целебными отварами. Так что босые ноги старой цыганки были чем-то незыблемым. Они будто соединяли её с матерью-землёй и давали силы. Как и её любимая одежда – видимо, она тоже таила в себе какую-то магию.

Многослойная юбка, подобно вихрю, развевалась вокруг ног, отбрасывая причудливые тени в свете пламени. Седые косы Эйш, как всегда, были аккуратно уложены и обрамляли лицо, придавая ей благородство и мудрость. Цветастая косынка, слегка сдвинутая набок, подчёркивала её независимый нрав.

В руке старейшина держала трубку, из которой вилась тонкая струйка дыма, поднимаясь к небу, соединяясь с дымом костра и растворяясь в чистом ночном воздухе.

Взгляд её был строг, но в нём читались внимание и готовность выслушать. В её глазах смешались усталость от прожитых лет и глубочайшее понимание жизни. Казалось, она не просто видела мир – она проникала в его суть, прозревая то, что сокрыто от глаз других.

Её слова, подобно ветру, порой были резки и нелегки для восприятия, но несли в себе истину, которую нельзя было игнорировать. И сейчас я жаждала услышать эту истину о себе и своей судьбе.

– Прибежала, стрекоза, – вынув трубку изо рта, Эйш скривила губы в подобии улыбки. – Ну, говори, чего хотела, дай старухе отдохнуть.

– Эйш, послушай меня, – стараюсь говорить спокойно, но сердце колотится, как бешеное. – Ты же знаешь, слышала, как все шепчутся, будто на мне проклятие, что я никогда не выйду замуж. Что я проклятая невеста. Это правда?

Старая гадалка подняла на меня взгляд, в котором смешались усталость и мудрость. В свете пламени её лицо казалось ещё более древним и загадочным, чем обычно. Испещрённое морщинами, оно при этом оставалось благородным. Красивым.

– Проклятие, говоришь? – её голос прозвучал низко и глухо. – Талэйла, неразумное дитя, а ты уверена, что хочешь знать правду? Может, лучше жить в неведении и радоваться жизни?

Я нервно сглотнула. Конечно, я хочу знать правду! Иначе зачем бы я снова завела этот разговор? После стольких её резких отказов? Конечно, нет! Но сегодня что-то изменилось. Эйш отвечает мне – пусть и не то, что я хотела услышать, – но не гонит прочь, как бывало раньше. И я продолжила:

– Но ведь это же важно для меня, бабушка! – в голосе зазвенела мольба. Давно я не называла её так. Услышав это, взгляд Эйш смягчился. – Я хочу любить и быть любимой, как все. Почему у меня не получается?

Эйш вздохнула и отвела взгляд, словно решая, стоит ли говорить то, что знает. А я чувствовала, как внутри нарастает напряжение. Воздух вокруг нас словно сгустился, и даже шумная музыка у костра отдалилась, превратившись в приглушенный фон. Казалось, сама ночь затаила дыхание в ожидании ее слов.

– Ты думаешь, что это проклятие, но, может, дело в другом? – наконец произнесла она. – Может, ты просто не встретила своего человека? Или не готова к этому? Может, твой путь к счастью – длиннее?

Я фыркнула. Не встретила своего человека? Да я всю жизнь только и делаю, что ищу его! И находила. И не раз! Не зря же пошли слухи о проклятии. Но я сказала о другом:

– Эйш, милая, ты же знаешь, что это не так. Я столько раз видела, как другие девушки выходят замуж, и я хочу того же. Не понимаю, почему у меня не получается?

Гадалка улыбнулась, и в её глазах мелькнул огонёк понимания.

– А ты не думала, что, может, ты слишком серьёзно ко всему относишься? – сказала она. – Может, ты просто боишься потерять свою свободу?

Я замерла. Неужели это так? Разве можно потерять неотъемлемую часть себя? Словно эхо, в памяти отозвались слова, сказанные мне много лет назад другим стариком, давно ушедшим в мир иной: «Твоя душа, дитя, как этот костер – яркая, горячая, но слишком независимая, чтобы гореть в чужом очаге». Тогда я не поняла смысла, а сейчас они обожгли с новой силой.

– Свобода? – переспросила я. – Но разве не в свободе моя сила? И разве не все мы – её дети? Как это можно потерять?

– В свободе – да, – согласилась гадалка. – Но иногда свобода становится тюрьмой, если мы боимся открыть своё сердце. А ты всё ещё боишься. Хотя и не замечаешь этого, Талэйла. Оттого и множество ошибок. И глупостей в твоей голове.

Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Неужели я и вправду боюсь? Боюсь потерять свою независимость, возможность быть там, где хочу, и делать то, что хочу? Нет. Всё это глупости! Я уже столько раз была готова выйти замуж. Разделить путь с мужчиной. И каждый раз всё срывалось. Волей случая или по воле судьбы. Как это назвать? Проклятие? Я уже готова была в это поверить.

– Но что же мне делать? – спросила я, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Как мне найти свою любовь?

Гадалка улыбнулась и положила свою руку на мою щёку. Ее ладонь была шершавой, как кора старого дуба, но прикосновение оказалось на удивление мягким и теплым. От него по моей коже разлилось странное спокойствие, смешанное с тревогой.

– Слушай своё сердце, девочка, – сказала она. – И не бойся открыться миру. Может, твоё проклятие – это просто испытание, которое нужно пройти, чтобы стать счастливой. А испытания бывают разными, детка. Вспомни всё, что я тебе когда-то рассказывала.

Я кивнула, чувствуя, как внутри меня что-то переворачивается. Может, она и права. Может, моё время ещё не пришло. Может, я выбирала не тех мужчин, и поэтому свадьбы не состоялись. Может, всё дело во мне. Но теперь я готова рискнуть. Готова открыть сердце и позволить жизни вести себя туда, куда она захочет. «Слушай сердце», – повторила я про себя. Но что оно мне скажет, если годами я приучала его молчать, заглушая страхом и стыдом?

Пожелав старой гадалке доброй ночи, я, игнорируя крики у костра, направилась в женскую кибитку. Лучше лечь поспать. Возможно, утром ответы сами меня найдут. Этому Эйш тоже когда-то меня учила.

***

Я бежала, задыхалась, пыталась звать на помощь и снова бежала. Ноги обжигало раскалённым камнем пола, вокруг полыхал огонь, едкий дым мешал дышать и разглядеть дорогу. Коридор, ещё один, поворот, дверь. Повернуть ручку, обжигающе горячую, и… А дальше всегда была стена огня, и сон обрывался. Только в это утро меня разбудили чуть раньше, до того как я начала плакать.

– Вставай, слышишь?

– Лила?

Со стоном перевернувшись на спину, я гибко потянулась на своём топчане и улыбнулась голубому небу, видневшемуся из-за откинутого полога кибитки.

– Я-я, а ты опять стонала во сне. Кошмар?

– Да, снова этот дурацкий сон.

Я села и, широко зевнув, потянулась за тёплой шалью. По утрам было довольно зябко.

– Я думала, ты перестала его видеть.

Лила поморщилась – она, как никто, знала, как часто я кричала и плакала во сне.

– Тоже так думала. Но вот уже неделя, как кошмар вернулся и не даёт покоя. Спасибо, что разбудила.

– Да ладно, пустяки. Иванко пока спит, мой ангелочек. Так что я по старой памяти заглянула к тебе. Поможешь с завтраком?

– Ах ты, хитрая лиса! Я вчера готовила на весь табор!

– Да, зато я спасла тебя от дурного сна. – Лила со смехом увернулась от уголка шали, которым я в неё махнула. – Давай, просыпайся, жду у костра!

Махнув рукой, она ушла, покачивая пышными бёдрами. Молодая, яркая хохотушка с чёрными волосами и крупными чертами лица, Лила была всеобщей любимицей. Наверное, поэтому её когда-то не отдали замуж за рома из другого табора. Петшо был всем хорош, и Лила вроде бы засматривалась на него, но он был чужак. Баро, поговорив с её родителями, сосватал её за младшего сына барона. Тот был всего на год младше Лилы, так что брак считался удачным. Да и сын барона – разве не удача? Теперь, три года спустя, у подруги подрастает славный сынок, муж хоть и важничает, но души в ней не чает. А она, пользуясь этим, иногда позволяет себе капризничать. Замечательная пара.

А ещё Лила была хорошей подругой, поэтому, поворчав для виду, я выбралась из общей кибитки, где спали ещё три женщины, и направилась к ручью умываться. Лёгкий ветерок подхватил мои светлые, выгоревшие почти до белизны волосы и кинул их на лицо. Привычно, но с лёгким раздражением, откинула их назад. Утренний туалет и одевание заняли не больше четверти часа. Вскоре я уже подошла к костру и уперла руки в боки.

– И с чем тебе нужна помощь? – сделала вид, что удивлена. – Вода для чая уже кипит, похлёбка варится. Признавайся, Лила, ты меня разбудила из вредности!

– Мне скучно, – довольно улыбнулась цыганка, подставляя лицо рассветному солнцу. – Кстати, я тут подумала, может, тебе поговорить про твой кошмар с Эйш?

– Ой, да брось! – Я поправила с десяток тонких браслетов на запястье и опустилась на брёвнышко рядом с подругой. – Ты же знаешь, старая ведьма терпеть не может пустой болтовни и глупых вопросов. А я ночью уже испытывала её терпение. Она ещё долго будет меня сторониться. В такие моменты мне кажется, что Эйш меня и вовсе ненавидит.

– Да что ты! Она просто отказывается тебе гадать. Разве это ненависть?

– Да-да, только мне одной она отказывается предсказать судьбу и ответить, почему я всё ещё в невестах. Знаешь, как это раздражает? Вчера вот мы с ней поговорили. Но то не было гаданием. Просто слова.

– А ты у неё спрашивала, почему так?

– Лила, да ты издеваешься!

– Ну, вдруг старуха передумала? А то её любимый ответ: «Я не вижу твоего будущего, его скрывает прошлое». Чушь же, ну!

– Чушь – не чушь. Бог с ним, с гаданием. Но вот на вопрос, нет ли на мне проклятий, Эйш мне тоже не отвечает. И вот это уже не злит, а расстраивает. Все знают, как старуха не любит сообщать плохие новости своим. Вот я и думаю…

– Зря, голова у тебя явно не для этого, – расхохоталась брюнетка.

И тут случилось то, что часто бывало, когда я злилась или нервничала: от костра взметнулись в воздух искры – яркие, живые, не гаснущие сразу.

– Тихо ты, огненная девочка, – заворчала Лила. – Ну-ка, возьми себя в руки, я всего лишь пошутила. Ты же сама с собой споришь!

– Когда это я спорила?

Глубоко вздохнув, я постаралась успокоиться. Но упрямые искры разгорелись ещё сильнее. Они плясали в воздухе, словно крошечные огненные феи, подпитываемые моим смятением. Мне стоило огромных усилий не дать им слиться в единый вихрь, который мог бы опалить край Лилиной юбки. С детства я училась сдерживать это – странное свое свойство, но в минуты сильных волнений контроль ослабевал.

– Ну, например, тогда, когда говорила, что для Эйш ты своя, а ещё десять минут назад утверждала, что она тебя не выносит.

– Не выносит. Ещё скажи, что я не права! Сколько раз она предлагала мне остаться в дальних странах? Или уйти в другой табор? Сколько раз говорила баро, что я навлеку беду и что мне не место среди цыган?

– Да, но тогда какая же ты «своя»?

– Такая! – Поднявшись, я упрямо топнула ногой, высекая из костра новый сноп искр. – Пока я живу с вами и выполняю свою работу, я своя. Но как только уйду, Эйш будет первая, кто плюнет на землю мне вслед. И тебе это, негодяйка, прекрасно известно! Следи за костром, а мне нужно пройтись, пока я не спалила всё вокруг!

Развернувшись на каблуках так, что юбки закрутились вокруг ног, а на щиколотке запел браслет с колокольчиками, я поторопилась уйти подальше от стоянки. Мне нужно было побыть одной, успокоиться и погасить то пламя раздражения, что разожгла своими глупыми разговорами Лила!

Конечно, легко ей говорить: счастлива замужем, растит сына, имеет свою кибитку, и ей не приходится бояться, что в любой момент баро со старой Эйш могут изгнать из табора. Тогда как я… Упрямо тряхнула головой, и тугие косы упали на грудь.

– Проклята. Как есть, проклята. Где это видано, чтобы приличная цыганка в двадцать три года всё ещё в девках ходила?! Позор! Ещё пару лет – и переселят меня во вдовью кибитку, и буду я доживать свой век среди старух и обезумевших от горя женщин. Пф, не о таком счастье я мечтала!

Хотя, как бы я ни храбрилась, больше, чем оказаться среди вдов, я боялась быть изгнанной. Это пятно на всю жизнь. Ни один уважаемый рома не возьмёт потом в жены! Ни один цыган не поздоровается при встрече. Другой табор? Даже не мечтай! И как выжить одинокой девушке в огромном мире?

Вздохнув, я с удовольствием ступила на ковёр из луговой травы босой ногой, чувствуя и прохладу утренней росы, и каждую травинку, щекочущую ступню. Дойдя до ближайших деревьев, я устроилась в лёгкой тени и, глядя на небо, принялась вспоминать все свои сорванные свадьбы.

Мне это было нужно. Напомнить себе, что шанс на счастье был, и не один. И попытаться убедить себя, что не я виновата в том, что так и не вышла замуж. Ведь была готова! Ещё как! Но… Судьба-насмешница, не иначе, она припасла для меня что-то особенное, а старая Эйш молчит, чтобы не спугнуть. Только загадками говорит, путает.

Так мне было легче думать, чем признавать, что проклятие безбрачия – вовсе не выдумка, а самая что ни на есть страшная реальность для одной белокурой цыганки… Я закрыла глаза, подставив лицо ласковому утреннему солнцу, и попыталась представить себя не проклятой, а избранной. Избранной для чего-то большего, чем роль жены и матери. Но воображение упрямо рисовало лишь пустоту, холодную и безмолвную, как глубины неба над головой. И в этой пустоте эхом отзывался все тот же вопрос: «Кто я?»

Глава 2

Перед глазами замелькали картинки из детства. Мне было лет девять, наверное. Непоседливая, светловолосая, с вечно чумазыми щеками и чуть щербатой улыбкой. И он – мой принц из детских грёз. Мануш.

Он был старше на два или три года. Я помню, как бегала за ним хвостом, вечно крутясь под ногами, чем бы он ни занимался. Улыбчивый, с тёмными глазами и непослушными вихрами чёрных волос. Мануш был тем, кто учил меня пользоваться пращой. Правда, после нескольких случаев, когда камень летел совсем не туда, куда был нацелен, уроки прекратили. Кто бы продолжил, если последний мой снаряд угодил в мягкое место самому барону, когда тот был на уединении с природой? В общем, на память о моём детстве у баро остался примечательный шрам. Иногда он так и говорит, что я – заноза в его заднице, в прямом смысле слова. А я что? Ну, кто учит маленьких девочек таким странным премудростям? Мануш тоже счёл, что не стоит, и смастерил bolas. С этим видом метательного оружия у меня пошло куда лучше. Так я научилась ловить кур. И что с того, что своих мы не держали? Какой табор станет держать кур? Пф! Зато мне не приходилось подкрадываться к квочкам, стараясь не спугнуть.

Раскрутишь кожаный ремешок с камушками на концах, кинешь рябухе под ноги – и уноси связанную добычу.

Мануш, между прочим, был настоящим рыцарем – он всегда вместо меня сворачивал шеи тем самым курицам. И лесным глухарям. И перепелам. И даже кроликам. Мне было жалко зверушек, а Мануш не любил, когда я плакала.

Это была настоящая, чистая детская любовь. Он обещал, что дождётся, когда я заневестусь, и сразу возьмёт в жены. А я только тихонько вздыхала и торопила время – мне не терпелось стать женой любимого парня.

К несчастью, Мануш умер. Горячка унесла его жизнь, оставив меня безутешной. В ту ночь, когда я рыдала над потерей самого близкого друга, у меня впервые пошли регулы. Я официально стала взрослой и могла уже не просто мечтать о замужестве, а составить кому-то пару.

Из уважения к моему горю меня не тревожили разговорами о женихах целый год.

А после я познакомилась с Мишей.

Статный, красивый вдовец из другого табора. Ему было всего восемнадцать. Его жена умерла в родах, и он один растил дочь. Ну, как один – в таборе никто никогда не остаётся один. Мы все – семья и помогаем друг другу. Вот и Мише помогали, но девочке нужна была мать, а не куча нянек, и он искал жену. Мы нравились друг другу. Конечно, нравились. Миша был в восторге от моих ловких пальцев. Именно благодаря ему я научилась такому тонкому ремеслу, как карманные кражи. Не любила их, но в тринадцать лет я привлекала куда меньше внимания, чем сейчас, – чем и пользовалась, снуя среди толпы на рынках. За четыре месяца знакомства мы успели полюбить друг друга. Я искренне привязалась к черноглазой Сюзанне с кривыми косичками и ямочками на пухлых щёчках. А она начала называть меня «ма».

Подготовка к свадьбе шла стремительно. Миша с дочерью должны были перейти в наш табор. Для меня сшили свадебное платье. Я с нетерпением ждала, когда начнётся моя взрослая жизнь, и тайком мечтала, когда же муж сможет меня не только украдкой поцеловать, но и… Ладно, об этом и вспоминать не стоит. Сколько их было, тех несбывшихся мечт? Миша умер в ночь перед нашей свадьбой. В какой-то нелепой драке, из-за совершеннейшей ерунды. Тьфу!

Следующий мой жених был тоже из чужого табора. Договаривался о свадьбе наш барон. Я к этому была совершенно равнодушна. Ведь мне было уже шестнадцать, и я отлично знала, что время убегает, стыдно в таком возрасте оставаться без мужа. Поэтому лишь молча кивала и соглашалась на всё. Жених был старше меня всего на год. Сильный, гибкий, рябой, с некрасивыми залысинами на высоком лбу. Один глаз у него немного косил, а между зубами была щель, через которую он смачно плевался. Но при этом Жан был добрым. Вроде бы. Он меня ничему не учил. Только смотрел всегда с улыбкой и, когда нам удавалось побыть вдвоём, рассказывал о своей мечте – покинуть табор и путешествовать не по привычным маршрутам, а открывать новые дороги, познавать другие народы.

Звучало интересно, но я не представляла, как мы вдвоём выживем в огромном мире без поддержки сородичей. Но поскольку он не собирался совершать эту глупость сразу после свадьбы, я лишь внимательно слушала, отводя взгляд, как полагается скромной девушке, и не перечила. Хотя и хотелось. Но я что, дура? Время-то уходит, кому нужна стареющая дева?!

Жан, видимо, что-то почувствовал. То ли моё равнодушие, то ли нежелание сбегать и выживать самостоятельно. Я тогда не чувствовала в себе сил на такое. И, откровенно говоря, была только рада, когда в одно утро мне сообщили, что Жан пропал. Сделал он это очень удачно: прихватил двух скакунов, запас продуктов, которого хватило бы на несколько месяцев, да ещё и казну.

Цыгане народ незлобивый, но предателей не прощают. Жана настигла смерть от ножа, брошенного в спину. Нож мог бы и не вонзиться, конечно, но нечего было убегать!

Его я не оплакивала. Потому что предателей никто не любит. А обманщиков – тем более.

Следующие несколько лет я могла только мечтать о хоть каком-то женихе, потому что слава несчастливой невесты опережала меня на много вёрст. Это злило, расстраивало, гасило надежду на счастливое будущее. Но жизнь продолжалась. Я взрослела, моя фигура менялась. Я научилась танцевать и теперь помогала табору не мелкими кражами, а своим талантом. Танцевала на всех площадях, где только можно было собрать народ. Люди засматривались на мои движения и кидали монетки под ноги, а в это время младшие, незаметные проныры ловко облегчали их кошельки.

Ну, кто им виноват? Разве можно настолько засматриваться на голые женские ножки, то и дело мелькающие из-под юбки, или на плавные движения бёдрами? Вот, между прочим, у женщин воровать было гораздо сложнее, чем у мужчин! На этот счёт у нас в таборе даже водилась уйма пошленьких шуток. А куда деваться?