Скрипка судьбы

Прощайте, паппа и мамма – я вас никогда не забуду! – прошептал он и, погрузившись в себя, засыпал могилы землёй, окропляя их своими слезами.

Похоронив родителей, он так и не поняв, что с ним самим произошло, собрав кое-какие вещи и крохи еды, в последний раз бросив взгляд на дом, который ещё недавно был таким тёплым, полным улыбок и радости, а теперь казался таким холодным и пустым, Джузеппе отправился в путь. Он побрёл, куда глаза глядят, подальше отсюда. В его душе всё перемешалось; злоба, ненависть и жуткая боль заполнили его сердце и душу. Куда идти, он толком не знал, ведь дальше ближайших селений он никогда не бывал и что находится там, за горизонтом, не особенно представлял. Только слышал от отца раньше о больших городах, где живут тысячи людей и даже не знают друг друга в лицо.

Путь проходил мимо его деревни, когда-то любимого уголка, а теперь превратившегося в источник отвращения и ненависти. Неудержимое желание увидеть место, где погибли его сёстры, и проститься с ними было столь велико, что даже страх встретить кого-то и непредсказуемость последствий такой встречи не остановили его.

Смеркалось, и юноша, накинув капюшон, окольными путями добрался до главной площади. На давно потухшем костре, белый пепел, толстым слоем лежал на камнях, ещё не успевший развеяться по ветру. Джузеппе какое-то время стоял в стороне, где его никто не мог бы заметить и мысленно прощался с сёстрами. Прочитав в душе молитву за упокой их душ, он начал выбираться из деревни, и почти уже покинул её, как его привлек шум и какой-то волнение, доносившееся из одного из домов. Он тихо подошёл ближе и заглянул в полуоткрытые ставни, через которые струился тусклый свет и уже отчётливо слышались голоса.

Это были все оставшиеся жители деревни, которые собрались здесь, празднуя свою победу над нечистой силой. Очень пьяные сеньоры и сеньориты, человек тридцать, сидели за большим длинным столом, пили и жрали, как в последний раз. Пол был завален мусором, объедками, которые кидали прямо под стол, а из-за копоти сальных свечей и масляных ламп нечем было дышать. Грязь, вонь, духота, скученность человеческих тел на небольшом жизненном пространстве. Но это никому не мешало, а наоборот, сближало, как никогда собравшихся односельчан.

Раздирая курицу грязными руками и отправляя её громадными кусками в свои ненасытные утробы, они обильно запивали всё вином, похищенным недавно с фермы. Все были счастливы, что-то весело кричали и поднимали чаши, одну за другой.

Во главе стола сидел священник, который немного пригубив напиток из серебряного кубка, умиротворённо смотрел на своих прихожан, и лёгкая улыбка счастья застыла на его лице.

Глубокое негодование охватило Джузеппе, его глаза пылали, как у зверя, готового напасть. Он буквально ослеп от ярости, пальцы сжимались в кулаки, впиваясь в подоконник с такой силой, что оставили на нём отпечаток ногтей, словно след от острых когтей.

Омерзительные рожи присутствующих на пиру стали искажаться в его глазах, и воспалённый от перенесённого только что горя мозг начал рисовать в голове жуткие картинки, сменяющиеся, как в калейдоскопе, одна за другой. Сначала их лица потекли, как воск свечи, меняя свои очертания, и превратились в покрытые волосами свиные рыла, козлиные головы с длинными ветвистыми рогами. Глаза их светились неистовым красным светом, и, открыв пасти с гнилыми зубами, они набросились на только что принесённого поросёнка, расчленяя его скрюченными пальцами с острыми когтями. Во главе стола восседал, будто сам дьявол, распустив в стороны свои чёрные крылья.

Отшатнувшись от окна, Джузеппе затрясся. Все чувства и мысли перемешались у него в голове, и разобраться в них было уже невозможно. Внутри заварился какой-то адский коктейль ужаса, ненависти, превратившийся в один громадный пульсирующий сгусток крови. Она начала закипать в его жилах, в душе проснулись жгучая ненависть и ненасытная жажда мести за сестёр, за мать, за отца… Он ненавидел их так сильно, так страстно, что без колебаний отдал бы свою жизнь ради справедливой мести. В этом тесном, душном помещении собралось воедино всё: грехи людей, их злоба, ненависть, тяжелый запах плоти и гнилых зубов.

"Будьте вы прокляты все!" – произнёс он со злобой.

Отойдя немного в сторону и пройдя по улочке, Джузеппе собрал все факелы, воткнутые в стены домов. Вернувшись, забаррикадировал единственный вход, где собрался этот шабаш ведьм и чертей, возглавляемых самим Сатаной, искусно прикидывающихся добропорядочными прихожанами в светлое время суток. Не колеблясь ни на миг, Джузеппе, чиркнув огнивом, поджег один за одним факел и начиная с крыши закидывал им окна, чердак. Лёгкий ветерок, как будто помогая ему, раздувал пламя, огонь пополз по дому, и едкий дым стал заполнять небольшую тесную комнату.

Пьяные, обезумевшие демоны, давя друг друга, переворачивая всё вокруг, рванулись к выходу, ломясь в закрытую дверь. Они, пытаясь уловить хоть струйку свежего воздуха, проникающего в щели двери, падали, и уже другие, наступая на их головы, животы, топча их, тоже валились сверху. Едкий дым проникал им в глаза, в лёгкие, и они, захлёбываясь кашлем, в агонии корчились на полу от удушья. Стоны и крики становились всё тише, вскоре совсем прекратились. Тишина. Пламя, всё пожирающее вокруг, неумолимо приближалось к их мертвым телам, и охваченные огнем, они чернели и плавились, под натиском невыносимой жары, навсегда угасая в огне.

Джузеппе, держа в руках факел, молча стоял, наблюдая за происходящим. В душе его бушевал праведный огонь ярости, и ни тени сожаления не было видно на его лице. И тут он заметил, что кто-то, выломав изнутри черепичную крышу в конце дома, спрыгнул на брусчатую мостовую и побежал в сторону площади. Длинное его одеяние дымилось и вдруг вспыхнуло, оставляя за ним огненный след. Юноша без труда догнал его. Убегавший упал и перевернувшись на спину, схватился за крест, висящий у него на груди, и воскликнул:

– Я слуга Бога, ты не посмеешь тронуть меня!

Только тогда Джузеппе понял, что перед ним священник, обрекший всю его семью на страшную смерть.

– Нет, ты не падре, ты дьявол в его обличии! – Я хорошо знал нашего настоятеля, который учил нас священным заповедям Бога. Он не позволил бы свершиться такому, и я хочу увидеть твоё истинное лицо, сорвав с тебя маску лжи.

С этими словами Джузеппе запрыгнул на него сверху, придавив к мостовой, и, вытащив нож, разрезал ему рот от уха до уха и начал сдирать кожу с лица, истинно веря увидеть под ней самого дьявола.

– Покажи, Сатана, свою сущность! – воскликнул он.

Священник неистово орал, извиваясь змеёй у него между ног, пытаясь вырваться.

– Нет, ты не одурачишь меня, спрятавшись глубже, внутри. Я переломаю твои адские крылья! – воскликнул Джузеппе.

Перевернув пастора на живот, он разорвал на нём одежду, оголил спину и ножом от черепа до копчика рассёк его спину вдоль позвоночника. Стоны и мольбы о милосердии не трогали его, и он спокойно продолжал своё дело. Переламывая остриём ножа рёбра, один за другим, под безумный крик жертвы, обеими руками разрывая в разные стороны кости и плоть, юноша раздвинул их настолько, что они действительно стали похожи на крылья. Изуродованное до неузнаваемости лицо Падре, искажённое от жуткой боли, и эти кровавые крылья придавали ему сходство с самим Сатаной, поражённым только что божественным ударом грома. В предсмертной агонии он извивался, подобно раздавленной гадюке, шипел, брызгая кровавой слюной, но его последние судороги быстро угасли, и он погрузился в безмолвную тишину.

Огонь охватил уже всю деревню, и его яркий очищающий свет озарил всё вокруг. Неукротимое пламя пожирало равномерно и не спеша дом за домом, подбираясь медленно к площади.

Джузеппе, в последний раз взглянув на место, где приняли мучительную смерть его сёстры, перелез через небольшую каменную стену, окружающую местами деревню, и с большой высоты спрыгнул в реку, которая протекала сразу за ней. Чудом не разбившись после прыжка, вынырнул и проплыв несколько десятков метров, выбрался на берег. Оттуда он смотрел на страшный пожар, охвативший всю деревню.

Прохладная вода немного охладила его пыл. Адреналин стал медленнее поступать в кровь, и сердце, несколько минут назад готовое вырваться из груди, всё равномернее отсчитывало удар за ударом. Тьма и оцепенение – никаких чувств. Ненавидящий взгляд угасал, пелена ненависти, застилающая его глаза, стала спадать, и он, с ужасом прозрев, смотрел на то, что только что совершил.

Церковь, возвышающаяся выше всех домов, горела, как свеча на ветру, а язык пламени на самой макушке от лёгкого дуновения ветра покачивался в разные стороны. Стоя как вкопанный, он не мог оторвать взгляд от страшной картины, в душе прося уже прощения у Господа Бога за содеянное. Каменные стены, раскалённые от жара внутри, дали трещину, она покосилась и рухнула со страшным грохотом. Клубы пыли и искр закружились над ней в хороводе огненной смерти, в смертельном круговороте судьбы, на который Джузеппе обрёк себя навсегда.

Он долго простоял на берегу, промокший до нитки. Уже замерзая, встрепенулся и побрёл вдоль реки, не зная куда и зачем, желая лишь подальше уйти отсюда. Мысли, которые уже не помещались в его голове, наводнили его, и воспалённый мозг уже отказывался с ними справляться. Юноша прошел целое лье и, совсем обессиленный, присел возле дерева, закрыл глаза и сразу уснул.

Глава 8.

Проснувшись с первыми лучами солнца, он поёжился. Воспоминания о вчерашнем дне словно волной пробежали по нему, окатив с головой, и его всего передёрнуло. Но что сделано, то сделано, и обратного пути нет. Теперь нужно просто продолжать двигаться вперёд, без колебаний, ни разу не оглянувшись назад. И юноша шёл, не разбирая дороги. Поднимаясь на холмы, спускаясь и поднимаясь вновь, он удалялся всё дальше от своего дома, от привычной и известной ему жизни в неизвестность, которая совсем не пугала его, ведь, наверное, хуже, чем сейчас, уже не будет…

Ещё совсем недавно повсюду можно было наблюдать стада пасущихся овец, бескрайние жёлтые поля рапса и десятки, сотни крестьян, которые обрабатывали эту плодородную и отзывчивую землю. Но всё опустело вокруг, и лишь одинокие фермеры редко виднелись где-то в дали, пытаясь ещё что-то вырастить на опалённой солнцем земле.

Двигаясь по извилистым тропам, сторонясь проезжих дорог, которые, словно сеть паутины, расползались во всех направлениях, ему встречались разные люди: пешие, едущие в кибитках, но всех их объединяло одно – они шли в неизвестность, в поисках лучшей жизни.

Иногда их становилось так много, что казалось, что все они, следующие в одном направлении, точно знали, куда идут и зачем. И Джузеппе, будто преследуя их, двигался в том же направлении, но ни разу не приблизился к ним, словно боясь, что кто-то узнает его и воскликнет: «Держите, это убийца!» Но никому не было дело ни до него, ни до кого-то другого. Здесь каждый был только сам за себя, и у всех была одна только мысль – выжить.

Прихваченные из дома крохи еды быстро закончились, и чувство голода преследовало его по пятам, постоянно ходило за ним, не отпуская ни на минуту. Как мелкий воришка, он украдкой срывал ещё зелёные редкие кисти винограда и, морщась, с жадностью проглатывал их. Он был настолько голоден, что мысли только об этом поглощали его целиком. Узкое, худое лицо, ещё недавно красивое, очень привлекавшее юных девушек, теперь выглядело хмуро, устало. Глаза провалились в недра черепа, и их края покрылись синими венами и уже вряд ли могли произвести хоть на кого-то приятное впечатление. Длинные, грязные волосы, прикрывали потухший взгляд, которые только иногда вспыхивал, завидя что-то мало-мальски съедобное. Джузеппе прочувствовал и осознал, что голод, наверное, страшнее войны. На войне ты можешь закрыться щитом, тебя могут убить, но ты силён и сам можешь убить и жить дальше. Но голод – это невидимый враг, он не слышен, но так осязаем – он тут, всегда рядом, от него невозможно защититься ничем, и он медленно, не спеша, сжирает тебя изнутри, сводит с ума, рисуя в сознании постоянно одну и туже картину – еда. Ты слабеешь, тебя уже шатает на ветру, мозг то отключается вовсе, то вдруг ты приходит в себя.

Куда я иду и зачем? Надо полежать, нет больше сил. Глаза закрываются – спать. Открываются – жить! Так хочется жить, и он снова идёт, несмотря ни на что, больше похожий на бродягу, просящего милостыню в городе, чем на сына зажиточного фермера, кем был ещё совсем недавно.

Неожиданно неизвестно откуда выскочили люди, высокие, маленькие, мужчины, женщины, вооружённые кто чем, и окружили его. Он, молча окинул всех потухшим взглядом и остановился. Вся эта компания, состоящая из таких же, как он сам, оборванцев, со злорадными улыбками надеялись, что поймали только что новую жертву и готовились вытрясти из него всё, не пугали его. Взять у него было нечего, а за свою жизнь он больше не переживал, уже понимая, что она и так может скоро закончиться, если он сегодня не найдёт себе пропитания.

Все они, которые были ещё вчера обычными крестьянами или горожанами, рассмеялись, глядя на него, в душе, наверное, порадовались, что кому-то ещё хуже, чем им.

– Пошли с нами, – промолвил один из них, – если только сам дойдёшь. Никто тащить тебя на себе не собирается. И развернувшись, они пошли, расстроенные неудавшейся засадой и снова голодному дню.

Джузеппе, волочась за остальными, примерно через пол лье вместе с ними добрался до тайного убежища банды, состоящего из небольших шалашей, хаотично разбросанных между деревьями на берегу озера.

Дойдя сюда из последних сил, юноша без остановки вошёл в воду, и исчез, полностью из виду на долгое время. Вынырнул и, жадно глотая живительную влагу, снова погрузился обратно. Немного придя в себя, вышел на берег и, упав на траву, отключился. Но сразу очнулся, когда почувствовал запах еды совсем рядом с собой. Открыл глаза. На него смотрела юная девушка, которая поднесла к его рту ложку с похлёбкой. Джузеппе жадно проглотил всё её содержимое, потом ещё и ещё, пока не опустошил всю миску, которую она держала в руках. Что это было, он даже не понял, но, наверное, это было самое вкусное и ароматное блюдо, которое он пробовал в своей жизни, или это ему так показалось после недельного голодания и поглощения всякой мало съедобной пищи, которой он питался в последнее время.

Глава 9.

Утолив голод, Джузеппе, поблагодарив девушку, откинулся на спину и снова уснул. На него никто не обращал ни малейшего внимания, никого он не интересовал. И если бы он умер прямо сейчас, то, наверное, это обнаружили бы только через день, а потом, подняв за руки и за ноги, оттащили бы его подальше в канаву, бросив там и присыпав землёй. Там уже валялось пяток таких же, как он оборванцев, которые умерли здесь от ранений или каких-то болезней.

Джузеппе проспал до утра, и только когда все стали просыпаться, умываться в озере и справлять нужду рядом в кустах, открыл глаза. Приподнявшись и сев, смотрел по сторонам на окружающую его публику, не зная, что делать дальше. Он был настолько слаб, что с трудом мог двигаться.

К нему подошёл мужчина, довольно грозный на вид, и сказал:

– Даём тебе пять дней, чтобы прийти в себя, и если дальше не встанешь в наши ряды и не сможешь приносить нам пользу, то убирайся отсюда. Нам дармоеды не нужны. Тебе всё ясно? А пока можешь себе сделать шалаш вон там, под деревом. – и указав рукой его место, отошёл в сторону. Девушка, которая вчера накормила его, подошла снова с чашкой похлебки, насыпала ему в руку немного орехов, улыбнулась и пошла по своим делам.

Четыре дня для юноши прошли незаметно. Его подкармливали, ничего от него не требуя, и он целыми днями лежал, нежась на солнышке, набирался сил.

Сегодня солнце светило с ослепительной силой, искрясь и играя своими лучами на зеркальной поверхности изумрудно-зеленого озера. Время от времени плакучая ива, словно желая укрыться от палящего солнца, склоняла свои ветви к воде, пытаясь найти прохладу в её глубинах. Щебетали птицы и Джузеппе, ненадолго отстранившись от реальности, просто наслаждался окружающим миром: тихой водой, пролетающими над ним облаками, не задумываясь о будущем. Мучавшее его так сильно чувство голода отступило, и он с любопытством стал наблюдать за жизнью и порядком в лагере. Сначала всё казалось неразберихой, с беспорядочно движущимися людьми, но вскоре он понял, что каждый занят своим делом, приносящим пользу всем окружающим.

Часть тех, кто покрепче, с раннего утра, делились на небольшие отряды по несколько человек, расходились по округе в разные стороны, устраивая засады в разных местах, грабя проходящих или проезжающих мимо людей. Вечером в неудачные дни, которых было предостаточно, они без добычи возвращались в лагерь, а в удачные складывали всё, что удалось награбить, в общую кучу. Интересовала больше всего, конечно, провизия, ведь на отобранную всякую утварь и деньги здесь купить нечего, а отправлять кого-то в ближайший город или на постоялый двор было опасно, ведь в местах скопления людей стража со специально отобранными отрядами боролась с грабителями и сурово наказывала их. Выезжали хорошо вооружённые стражники во главе с капитаном гвардии и по окрестностям, отлавливая разбойников и мародёров, верша правосудие прямо на месте, вешая их на деревьях. Такие картины встречались частенько, наводя страх на людей, и это хоть как-то поддерживало порядок, не давая стране погрузиться в полный хаос и беззаконие.

Данная шайка, куда попал Джузеппе, состояла не только из отъявленных негодяев, которые убивали и грабили своих жертв, а потом быстро пропивали награбленное в тавернах, потратив всё остальное на придорожных шлюх и снова выходя на большую дорогу. Деньги и мелкие драгоценности копились, и планировалось их поделить между всеми, когда накопится приличная сумма, чтобы хватило на первое время для начала новой жизни на новом месте, о чём здесь мечтали многие и ради чего все присутствующие и занимались разбоем, а вечерами пытаясь замолить свои грехи, истинно веря, что Бог их поймёт и простит.

Молоденькие девушки, их матери и те, кто был послабее, занимались бытом лагеря. Одни наводили порядок и готовили еду на всех из того, что было. Другие заготавливали дрова, ловили рыбу и проверяли капканы, поставленные на мелкую живность, которая иногда попадалась в силки.

Под вечер повсюду разжигали костры, и люди небольшими группами сидели возле них, что-то рассказывая друг другу, иногда громко смеясь. Некоторые находили здесь свою вторую половинку, целовались и обнимались, а кто-то просто наслаждался теплом огня, умиротворённо глядя на языки пламя. Десятка два детей разных возрастов в отдельном шалаше, сооружённом своими руками, в основном проводили время за разными играми, и им не было никакого дела до того, чем занимаются их родители и откуда берётся еда. Джузеппе не лез в разговоры, а слушал их всех и каждого по отдельности, не особо вникая в их суть.

К нему приблизился вожак этой банды, которого, казалось, никто и не назначал на такую роль, но всё же все подчинялись ему и безропотно выполняли его указания. Он, внимательно посмотрев на юношу, произнёс:

– Кажется, ты готов отработать свои харчи. Посмотрим, на что ты годишься. Завтра пойдёшь вместе с Джованни и Карло, они тебе там всё объяснят.

Утром его разбудили, толкнув ногой в бок, двое мужчин. Один, тридцати с небольшим лет, другой постарше, уже с сединой на висках. Тот, что моложе, был по тем меркам времени внешне привлекательный; коренастый, решительный, уверенный в себе. Его манера поведения и колючий взгляд говорили о чрезмерной агрессивности и ненависти к другим живым существам, и что-то подсказывало ему, что он не потерпит никакого противодействия от кого-либо.

– Вставай живо, пора выходить на прогулку, – заржал он.

Второй, что постарше, явно был человеком более сдержанным, молчаливым и угрюмым. Большой шрам на лице доказывал, что он не раз побывал в переделках: служа в армии, пикинёром, поэтому всегда носил с собой пику и шпагу. Он молча посмотрел на Джузеппе оценивающим взглядом, развернулся и направился в путь – прямо на ходу посвятив всех в план действий.

– Сидим в засаде. Ты, как там тебя? – При виде повозки выходишь и идёшь ей навстречу. Вид у тебя убогий, так что не отпугнёшь никого. Сравнявшись, выхватываешь вожжи, бьёшь дубиной кучера и останавливаешь лошадей. Мы с Карло выскакиваем с двух сторон, и дело сделано. Ясно?

Джузеппе без всяких вопросов мотнул головой.

– Ну вот и славно. Смышленый мальчуган. Что скажешь, Карло?

– Там видно будет, больно он дохлый и жалкий какой-то.

– Зато ты вон какой здоровый и злобный! – заржал Джованни. – Твоего мерзкого вида на всех хватит.

И дело пошло.

Уловы были небольшие, но без добычи не возвращались. Они, как стая волков, рыскали по округе, выслеживая жертву и отбирая всё до последней крохи. Убийств не было, только при сильном сопротивлении могли покалечить немного кого-то, а в основном всё происходило довольно быстро и мирно: испуганные насмерть люди сами всё отдавали.

Джузеппе ненавидел их, ненавидел себя за то, что дошёл до жизни такой, превратившись в разбойника, но скрипя зубами, шёл с ними снова и снова.

В один из таких дней они своей троицей вышли на «охоту». Юноша, как всегда, немного впереди всех спрятался в кустах, поджидая очередную жертву. Скоро вдали показалась повозка, а когда её удалось рассмотреть поближе, у разбойников перехватило дыхание от предвкушения немалого куша. На вид явно небедный экипаж направлялся в их сторону. Большие сундуки, пристёгнутые сзади, и пара гнедых, подтверждали их предположение. Здесь это было редкость – явно кто-то сбился с пути, пытаясь найти большую дорогу.

Джузеппе не спеша вышел навстречу, держа в руке посох. Поравнявшись с экипажем, он с силой огрел палкой кучера, схватил поводья и остановил лошадей. Карло и Джованни с воплем выскочили из засады и, вооружённые пикой и шпагой, подскочили к повозке, моментально распахнув настежь дверь.

Выпад шпаги вперёд из открывшейся двери сильно ранил Джованни, и тот, пошатнувшись и зажимая рану рукой, сделал несколько шагов назад. Мужчина, элегантно одетый, явно неробкого десятка, рванулся из экипажа и сразу напал на оторопевшего Карло, который никак не ожидал такого поворота событий. Завязалась короткая, но кровопролитная дуэль. Карло был опытный фехтовальщик и, хотя пропустил пару ударов, почти без труда закончил поединок, проткнув нападавшему плечо чуть выше сердца, и тот, вскрикнув от боли, выронил шпагу. И Карло уже хотел добить его, как вдруг голос молоденькой девушки, выскочившей из повозки, отвлёк его.

– Паппа, паппа! – закричала она.

Карло, держа остриё шпаги у горла жертвы, повернул голову в сторону девушки, и Джузеппе, сидящий на козлах и придерживающий лошадей, тоже взглянул на неё.

Она, как разъярённая тигрица, не знающая страха, выскочила из экипажа и ударила Карло по руке, держащей шпагу, и встала между ним и отцом.

– Не убивайте его! Заберите всё, что хотите, молю вас…

– Джулия, не надо, беги! – воскликнул её отец.

Карло и подошедший, уже немного оклемавшийся Джованни, жадными взглядами пожирали её целиком. Глаза её насыщенного зеленовато-карего оттенка были поистине неотразимыми. Они казались чёрными из-за ресниц и смотрели в упор на них, с какой-то прямодушной смелостью, хотя в глубине их отчётливо читалась мольба о пощаде. Распущенные волосы тёмно-каштанового цвета прекрасно оттеняли её светлую нежную кожу. Грудь, вздымаясь при глубоком вдохе и опускаясь при выдохе, словно манила к себе, и представляя её в своих объятья, волна низменных страстей поглотила их целиком.

– Так бы и съел тебя! – промолвил Карло.

Ударив её отца рукояткой шпаги по голове, оглушил его. Затем схватил девушку, повалил резко на землю и, раздирая на ней платье, обнажил её юную, упругую грудь. Прижимая своим телом к земле, он с жадностью впился зубами в её невинные губы.

Джулия пробовала сопротивляться, отбиваясь, что есть мочи, но Джованни подошёл к её отцу, лежащему без сознания на земле, и приставил остриё шпаги к его груди. Девушка сразу притихла, её руки покорно опустились на землю, и она готова была уже к самому худшему, стиснув зубы и дрожа вся от страха.

Карло приподнялся, задрал её длинное платье, и обезумевшим взглядом животной страсти смотрел на неё. И уже расстёгивая штаны, аж затрясся всем телом, предвкушая невероятное наслаждение. Как вдруг сильный удар по голове лишил его чувств, и он рухнул на девушку. Второй удар увесистой дубинкой пришёлся по голове Джованни, и тот, немного покачнувшись, но не упав, удивлённо повернулся и увидел перед собой Джузеппе. Юноша с разъярённым взглядом, весь взлохмаченный, как ощетинившийся пёс, не производил уже впечатление жалкого доходяги.

– Ох, какой страшный, боюсь, боюсь. Ну что ж, сам напросился, сейчас ляжешь рядом с ней, и начну я, наверное, с тебя – мне мальчики больше нравятся, скажу тебе по секрету. Джованни, широко распахнув рот, высунув язык и шевеля им, с улыбкой, более похожей на оскал, словно разъярённый медведь, вставший на задние лапы, сделал шаг в его сторону. Но острие пики, вонзившись в его рот, вошло глубоко и застряло в мозге. Его руки машинально схватились за неё, глаза злобно сверкнули и остекленели. Из пасти полилась кровь, а последние слова так и застряли в горле. Голова опустилась вперёд, и пика, воткнувшись другим концом в землю, пробила череп насквозь, и он рухнул, как мешок с навозом, подняв столб пыли вокруг себя.