Скрипка судьбы

– Это они наслали на нас неурожай и голод, чтобы прибрать к рукам наши земли.

– Это их старшая дочь, в её глазах читается что-то зловещее, словно у ведьмы, – с уверенностью кто-то сказал. Она всегда прикрыта платком, как и её сестра, и избегают общения с окружающими, а родинка над губой девушки, несомненно, подтверждает это. Все переглянулись.

– Даже в церковь перестали ходить, – согласился другой, и его поддержали единодушно.

Изголодавшие, озлобленные люди были склонны верить во что угодно, тем более что все подсознательно чувствовали, что на ферме можно найти пропитание, поделив поровну между всеми, если только удастся доказать, что там проживает виновница всех их бед – ведьма. И только её поимка и последующее справедливое наказание могло спасти всех от голодной смерти.

В памяти многих сразу всплыло, как лет двенадцать назад в окрестностях деревни поймали девушку, обвиненную в колдовстве и нанесении порчи на всех жителей. Как же жизнь всех заметно улучшилась и урожай в тот год собрали прекрасный, после того как её поймали, осудили, а потом утопили в озере.

В те времена это было обычное дело, по всей Европе активно отлавливали ведьм. Некоторые епископы, доходящие до полного безумия, устраивали чистилища с казнями до сотни женщин в один день, предварительно долго пытая и мучая жертв, чтобы они сами подтвердили свою связь с дьяволом. Причём доходило до того, что просто клитор на теле женщины мог признаться третьим соском дьявола, и этого было достаточно для доказательства, что та ведьма. При изощрённых пытках, если жертва смотрела в одну точку, это означало, что она видит своего господина – дьявола; бегающий взгляд означал, что она следит за ним; закрытые глаза – что мысленно общается с ним.

В общем, шансов на помилование и доказательства своей невиновности у них не было совсем. Но, превозмогая жутчайшую боль, длящуюся днями и даже неделями, жертвы пытались держаться до последнего, ведь никому не хотелось признать себя ведьмой и после смерти отправиться в ад.

После завершения пыток и вынесения "справедливого" приговора в землю на пустыре за городом вкапывали столбы. Вокруг них штабелями складывали брёвна, загодя уже были приготовлены цепи и огромные вязанки хвороста. Народу на казнь со всех окрестностей собиралось много, по шесть-восемь тысяч зрителей. Хозяева трактиров и постоялых дворов изрядно пополняли свои кошельки в эти дни и были счастливы, ожидая новых зрелищных мероприятий, так как многотысячная толпа гуляла и веселилась потом ещё несколько дней.

Обгорелые проплешины на местах сожжений стали обычной частью ландшафта многих городов того времени и уже настолько заурядной, что народу собирали на порядок меньше. И в диковинку это было только для редких иноземцев, которые с интересом рассматривали всё и перенимали местные обычаи.

Таких массовых казней ведьм в данной деревне не бывало, но местный пастор, присутствующий при всех этих прениях, не мог остаться в стороне, и последнее слово однозначно было за ним. Он быстро оценил сложившуюся ситуацию. Ему очень нужно было сплотить общину, дать им надежду на лучшее будущее – найдя козла отпущения во всех их бедах, и наказать его. Испугавшись потерять полный контроль над своими прихожанами, которые уже были просто доведены до крайности, пастор понял, что в деревне всё может закончиться очень плохо. Очередной дракой, поножовщиной или ещё чем-то более непредсказуемым – он произнёс речь, давшую ход нашей истории, которой могло бы и не произойти, если бы обстоятельства сложились по-другому.

– Не посещать храм в праздничный или воскресный день, – начал он, – значит, не любить Христа, не стремиться к общению с Богом. Никакая домашняя молитва не может заменить молитвы церковной. "Где двое или трое собраны во имя Моё, там и Я посреди них", – говорит Господь. А они целым семейством уже более трёх раз не были на воскресной службе, и я уверен, что там творятся не богоугодные дела, поэтому властью, данной мне Католической Церковью, я отлучаю их от неё.

Его слова разразились как гром среди ясного неба. Этого оказалось достаточно, чтобы жители деревни, сплотившись в единстве, с факелами в руках, словно рой разъяренных пчёл, жаждущих мести за разрушенный свой дом, двинулись на ферму под предводительством священника. В порыве бескомпромиссного, казалось, справедливого наказания, будто подталкиваемые какой-то невидимой силой, они быстро добрались до цели.

Света нигде не было видно, последняя лампада давно потухла, и все в доме уже спали глубоким сном. Когда обезумевшее скопище мирян приблизилось, Джузеппе молниеносно проснулся, отчётливо расслышав обрывки фраз и топот ног, доносящиеся снаружи, и, вскочив, разбудил всех.

Глава 4.

Пылая от гнева, разъярённая толпа односельчан окружила двор. Камни, палки – всё, что было под рукой, полетели в их окна… Отовсюду сыпались угрозы, но к решительным мерам не приступали, ожидая напутственных слов пастыря и внимательно посматривая на него.

Семья на ферме, через узкие прорези ставень, в ужасе смотрела на происходящее во дворе собственного дома, не понимая, что происходит. Глава семейства пытался всех успокоить и, вышел один узнать, что случилось и почему все с пастором ночью пришли к ним.

– Властью, данной мне Богом, – начал священник. – Я обвиняю вашу дочь в колдовстве. Она наслала беды на нашу общину, приведшие к неурожаю и голоду. Мы христиане и не творим самосуд, но требуем, чтобы она пошла добровольно с нами для дачи показаний, и, если она докажет обратное, мы отпустим её.

Джованни, с непониманием в глазах, оказался в центре молчаливой толпы, которая плотным кольцом окружила его, не оставляя ни единого шанса укрыться в доме. Его старшая дочь Арианна, прятавшаяся за дверью, не смогла сдержаться и выбежала во двор. Её длинные рыжие волосы, обычно укрытые платком, теперь развевались во тьме, а в испуганных зелёных глазах отражалось пламя факелов. На мгновение все замерли, ведь в те времена рыжие волосы были неопровержимым доказательством того, что перед ними – настоящая ведьма.

– Ловите её, свяжите, заткните ей уста, прежде чем успеет наслать на всех нас проклятия! – крикнул священник.

Самые отчаянные мгновенно бросились к девушке, крепко связав её. Ни отец, ни мать, ни Джузеппе не могли помочь ей ничем. Эльза, младшая сестра девушки, кинулась к ней, и её огненно-рыжие волосы, словно медные нити, сверкнули в ночи.

– Не трогайте её, она не ведьма! – закричала она, упав на колени и обняв ноги уже связанной Арианы.

Несколько мгновений пастырь испепеляющим взглядом смотрел на девушку, в глазах которой читались страх и отчаяние, затем, обернувшись к своим прихожанам, приказал:

– Взять и её, она тоже ведьма!

Немедленно к Эльзе подскочили двое, и схватив, тотчас же связали ей руки пеньковой верёвкой. Люди словно сошли с ума, от их криков звенело в ушах. Казалось, будто сотни адских бесов, а не праведных христиан собрались в одном месте.

Мать с отцом, стоя на коленях и целуя одежду священника, умоляли отпустить их дочерей.

– Они же ничего не сделали, они истинные христианки! За что их?

– Я отлучил вашу семью от церкви, и скоро мы выясним всё и о вас, – сказал тот, выдернув свою одежду из их рук.

Ещё немного – и толпа приступила бы к решительным действиям, не пощадив всю семью.

– Остановитесь, люди, мы следуем заповедям Господа: «Ни убий». Мы не можем без суда и следствия чинить беззаконие. Только праведный суд и справедливый приговор расставят всё на свои места. После этих слов все немного успокоившись, связав пленниц и погрузив их в повозку, изъятую вместе с последней лошадью у семьи, отправились обратно в деревню.

Мать обливалась слезами, лежала на земле. Она протягивала руки в сторону удаляющейся толпы, о чём-то молила их, голосила изо всех сил, но её будто никто не слышал или не хотел слышать. Отец с сыном пытались как-то утешить её, хотя и сами еле сдерживали слёзы отчаяния.

– Господь всемогущий, не позволь совершиться злу, они же совсем юные девушки! За что им такое испытание? – Стоя на коленях и обращаясь уже куда-то в сторону мерцающих звёзд, просила она.

Односельчане, дойдя до деревни, сбросили пленниц на площади, и двое, схватив их за волосы, потащили в подвал церкви и заперли там по разным камерам. Народ, оставшись очень довольный собой, стал расходиться по домам, ожидая "беспристрастного допроса" обвиняемых и справедливого приговора.

У пастыря была трудная ночь, он ещё ни разу не сталкивался с таким, но прекрасно понимал, что приговор должен быть однозначным, чтобы как-то успокоить прихожан, показать, что их труд не пропал даром.

Должности дознавателя и палача в деревне не предусматривались, и он был в замешательстве. Кто будет вести допрос по всей строгости содеянного? А без пыток в таком деле было не обойтись, чтобы докопаться до истины.

В деревушке проживал мужчина, внешне приятный и вежливый с окружающими, однако скрывающий под маской добронравия явные садистские наклонности, которые он проявлял в своем доме, в отношении к жене. Она терпела его издевательства долгое время, но однажды, не выдержав очередного изощренного акта насилия, решилась открыть правду священнику во время церковного обряда исповеди. Тот обещал ей помочь, но так ничего и не смог сделать. Её муж просто ответил, что женщина уже повинна перед Богом одним своим существованием, и её греховная похоть должна быть усмирена, чем он и занимается иногда. На такие доводы у пастыря не нашлось возражений, и всё осталось как прежде. Это был лучший кандидат на роль дознавателя, и рано утром священник отправился к нему в дом. Тот с великой радостью сразу же согласился, готовый служить праведному делу, и, быстро собравшись, последовал за ним.

Спустившись в подвал и открыв одну из камер, священник вместе с палачом зашли внутрь. Старшая сестра, стоя на коленях, молилась и даже не заметила, как они вошли.

– Кому молишься, дочь моя, богу или дьяволу? Дай догадаюсь, – и пастырь, обойдя её спереди, приподнял её подбородок и посмотрел в глаза, опухшие от слёз и сильно покрасневшие за бессонную ночь. – Вижу твой бесовский взгляд, но мне ты ничего не сделаешь. Приложив крест, который висел на его груди, ко лбу девушки, священник вызвал у неё инстинктивный отпор.

– Вот что и требовалось доказать, – промолвил он. – Ну что, сама признаешься, по доброй воле, или будем вести дознание?

За спиной святого отца, Арианна увидела огромного мужика, который злорадно улыбался и потирал руки в предвкушении допроса. Стоя на коленях, девушка в страхе закричала:

– Я не ведьма! Отпустите меня и мою сестру, мы ни в чём не виноваты! – умоляюще глядя на пастыря, произнесла она.

– Ну что, сейчас всё и узнаем. Адольфо, начни пока с её сестры, а эта нам нужна в хорошем состоянии, чтобы люди видели, что она без пыток, сама, по доброй воле, призналась во всём.

– Хорошо, падре, – сказал палач и отправился в соседнюю камеру вершить правосудие.

Это была небольшая прямоугольная комната без окон, полная всевозможных орудий пыток. В центре её стоял резервуар с водой, куда головой погружали жертву, подвешенную к блочному механизму, что позволяло без особых усилий с помощью рычага поднимать и опускать вниз головой связанного человека. В углу стоял большой стол, на нём лежали различные крюки, ножи, плети, некоторые со следами засохшей крови, которые виднелись повсюду, на каменном полу и стенах. Страшно представить, что происходило здесь во время допросов. Комнатой давно никто не пользовался, со времён допроса последней в этих краях ведьмы прошло много лет, но всё оставалось на своих местах.

Чувства окончательно вернулись к девушке только недавно, после того, как она упала в обморок от увиденного здесь прошлой ночью. Во рту пересохло, её мучила жажда. Ледяная стена, к которой она была прикована, вместе с сырым воздухом подземелья заставляли её дрожать от холода, а по всему телу густыми волнами пробежал безумный страх, когда она взглянула на дюжего мужика, зашедшего к ней.

Палач не спеша обнажился до пояса, дабы не испачкать рубашку. Его совсем не трогали мольба и слёзы девушки, а наоборот, всё сильней возбуждали, и он наконец-то воплотил в жизнь все свои тайные желания, которые так и не смог осуществить в своём доме, мучая собственную жену.

Выбрав для начала кнут из полудюжины верёвок, он с ожесточением стегал спину пленницы, покрывая её глубокими рваными ранами, и капли крови окропляли собой всё вокруг.

После каждых пяти ударов он медленно переходит на другую сторону и даёт отдохнуть девушке полминуты. А потом снова сечёт с головы до ног, располагая плети ровно крестами. Крики и стоны заполнили комнату, но Адольфо не интересовало её признание, он упивался процессом, от которого получал истинное удовлетворение, о котором так долго мечтал.

В соседней камере на скамейке сидел Падре, спокойно беседуя с Арианой.

– Ну что, посмотрим, что твоя сестра расскажет нам интересного, а она расскажет, поверь мне…

– Не мучайте её, она ни в чём не виновата, – молила его девушка.

– Сознайся, и её мучениям придёт конец, – сказал он, выходя из камеры, с усилием толкнув железную дверь с массивным крестом, которая со скрипом неохотно открылась. Душераздирающие крики, проникли сюда. Ариана зажала уши ладонями и, лишившись чувств, повисла на цепях, полусидя на ледяном отсыревшем полу.

Падре зашёл в соседнюю комнату узнать, как идёт допрос обвиняемой. Стоны уже прекратились, девушка потеряла сознание, и только равномерный свист плети продолжал разрезать воздух вокруг.

– Сын мой, отдохни. Наша цель – не забить её до смерти. Нам нужно её признание, что она с сестрой ведьмы.

Адольфо остановился, тяжело дыша от перенапряжения, и, вылив на измученное, почти бездыханное тело Эльзы кувшин холодной воды, вышел на улицу передохнуть. Солнце уже высоко встало над горизонтом и ласковым, тёплым светом озарило всё вокруг. Счастливый палач присел на ступеньку храма, нежась в солнечных лучах, обдумывая дальнейший план действий… Если бы не Падре, он бы уже забил обеих подозреваемых до смерти, вытянув из них живых жилы, оставив им только язык, чтобы наслаждаться этим сладким стоном пленниц, так ласкающим его слух. И скоро изощрённые пытки продолжились.

Адольфо усадил Эльзу на расположенную острым углом вверх треугольную скамью так, что девушка не доставала ногами до пола, а руки закованные в оковы, зацепил к цепям в потолке. Скамья сразу впилась в её промежность, доставляя неимоверную боль и девушка пыталась подтягиваться, чтоб уменьшить страдания. Тогда палач, подвесил к её ногам пудовые гири, и стал с интересом наблюдать, что произойдёт и что будет дальше.

Острая поверхность бревна впивалась в промежность девушки всё глубже и глубже, раздирая на части её юную плоть. Эльза то теряла сознание на секунды, то снова приходила в себя. Чудовищная боль сковала всё её тело, и она почувствовала, как что-то глубоко внутри неё порвалось, и в ту же секунду по ногам заструилась горячая кровь. Жуткий крик заполнил всю комнату, и в последней отчаянной попытке остановить кровотечение она попыталась сжать коленями скамью, но это не помогло. Её ягодицы беспомощно скользили по поверхности бревна, и остриё всё дальше проникало в её плоть. Прикованная к потолку, она уже потеряв сознание висела на цепях, и лишь слабые покачивания её головы свидетельствовали о том, что жизнь ещё теплится в ней.

После небольшой прогулки по площади у церкви, где свежий воздух был насыщен ароматами цветущих деревьев, священник с нежеланием спустился обратно в подвал.

Ариане казалось, что целая вечность прошла с начала допроса её сестры, и она, вся дрожа от страха, еле слышно прошептала осипшим от крика голосом:

– Признаюсь, я ведьма, как и моя родная сестра.

– Вот видишь, как просто облегчить свою душу, – обрадовался священник тому, что ему не придётся долго сидеть в сыром подземелье.

И уже скоро вышел к народу, который уже толпился на площади, ожидая решения.

– Виновны! – произнёс он. Толпа возликовала…

В тот же вечер девушек, еле живых от ужаса, одетых в белые чистые сорочки, без следов насилия, вывели на двор. Их приковали к столбу, где у подножья уже аккуратно сложили штабелями поленницы и хворост.

Палач с факелом подошёл к ним и остановился, внимательно вглядываясь в их лица, наслаждаясь каждой секундой происходящего. Но их мертвецкие белые лица уже не выражали никаких эмоций, и потухшие, безжизненные глаза смотрели холодно сквозь него. Адольфу в первый раз в жизни стало как-то не по себе от этого мёртвого взгляда, как будто сама смерть посмотрела на него, и он, бросив факел, отошёл.

А Ариана, собрав последние силы, воскликнула.

– Я ненавижу вас, безумная толпа. Ведь не во мне, а в ваших душах тьма, и вы уже мертвы, того, ещё не зная сами!

В ночи с треском разгоралось пламя, и дым, клубясь, впивался в глаза юным безвинным девушкам, заполняя собой их лёгкие, и им уже нечем было дышать. Безжалостный огонь лизнул им пятки, и дикий крик, и стон глухой пронесся по площади, скрывшись в глубине переулков. Кожа на ногах трескалась, и невинная кровь, словно пытаясь утолить жажду огня, стекала по его языкам. Пламя уже полностью охватывало их, нещадно поглощая в своих смертоносных объятиях.

И в эту ночь все, кто поднял свой взгляд выше крыши домов, увидели, как не спеша ярким огнём все выше и выше поднимались души сестёр. Застыв на мгновение, они уничтожающим взглядом окинув всех, рассмеялись и растворились во тьме. Многие, потеряв дар речи, стали креститься и быстро расходиться с площади.

Костёр на площади разгорался, и его пламя было видно издалека, за многие километры. У матери дочерей ёкнуло сердце – она почувствовала на себе всю боль и страдания, через которые прошли её невинные дети, и её будто саму жгли в адском пламени. И рыдала она, кажется, без слез – стоя на коленях, а отец с сыном, не в силах ей помочь, еле сдерживали свои собственные слёзы. Безумная слабость и боль сковала их души. Но слабость скоро прошла, и, чувствуя, как нарастающая злость сушит их слёзы, они взглянули друг на друга и стиснули кулаки так, что аж кости хрустели, готовые, наверное, на всё. Только страх за беззащитную мать, жену, останавливал их от безрассудных поступков.

Какая ужасно длинная ночь!

Глава 6

Под утро Джузеппе, так и не сомкнув глаз, глядя на обессилевшую мать, которая в прострации сидела рядом с отцом, промолвил:

– Нужно уходить отсюда.

Они, словно немного очнувшись, посмотрели на сына.

– Куда нам идти? Здесь наш дом, на кладбище предки. Тут погибли наши дети, – молвил отец.

– Но что делать? – Они не оставят нас в покое, понимаете? И скоро явятся сюда снова, – пытался вразумить их он.

– Уходи, мальчик мой, а мы уже слишком стары, чтобы что-то менять в жизни своей и чего-то бояться…

Осознав, что сейчас с ними говорить будет трудно или совсем невозможно, Джузеппе сказал:

– Хорошо, давайте немного придём в себя и спокойно всё обсудим, решим, что нам дальше делать. Только времени у нас совсем мало, его фактически нет.

Этим же утром оставшиеся жители деревни, уже отошедшие от вечерних событий, в приподнятом настроении собрались возле церкви, ожидая наставника.

Вскоре он появился.

– Падре, ведь после смерти ведьмы по закону всё её имущество можно поделить поровну между всеми? Там наверняка много еды припасено было.

– Да, это так, – подтвердил тот.

Молниеносно возбудившиеся односельчане тут же воскликнули:

– Чего тогда ждать? Веди нас, отец наш! – и оголодавшая толпа, воодушевлённая лёгкой добычей, снова двинулась в путь.

На ферме все сидели за столом и думали: что делать дальше?

В какой-то момент Джузеппе промолвил:

– Всё, они уже идут, они уже близко!

Мать даже не пошевелилась на стуле, будто уже смирилась со своей судьбой и была готова на всё. Отец с каменным лицом вышел во двор, взял топор, вернулся и сел с ней рядом.

– Уходи, сын, пока ещё есть время. Я отомщу за твоих сестёр.

– Нет, паппа, я останусь, – и юноша решительно взял в руки нож.

Отец, взглянув на него и поняв, что он не уйдёт, подошёл к нему, крепко обнял, поцеловал в лоб, глядя в его полные решимости и смелости глаза.

– Как ты уже возмужал, мальчик мой, мой сын! – гордо глядя на него, произнёс он. Потом, немного постояв и полюбовавшись им, как будто прощаясь навсегда, попросил: – Выйди, Джузеппе, мне нужно поговорить с матерью.

Тот вышел во двор, и Джованни обратился к жене: – Чувствую сегодня последний день нашей жизни, и я не боюсь умереть, отомстив хотя бы паре из них за наших дочерей. Но нашего сына, если его схватят вместе с нами, ждёт мучительная смерть. Мы не смогли даже проститься с нашими девочками, и боюсь даже думать, как они будут издеваться и мучить его. Я хочу сам похоронить своего сына и хоть минуту постоять у его могилы, попрощаться с ним, зная, что он спокойно лежит в родной земле рядом с предками.

– Что ты задумал? – встрепенулась мать.

– Прости, но я всё решил.

Как только юноша вошёл в комнату, отец с силой обухом топора ударил его по голове. В глазах Джузеппе потемнело, и он рухнул на пол. Мать, словно окаменев, не произнесла ни слова, и лишь тень ужаса скользнула по её лицу. Безмолвно она приблизилась к сыну и, наклонившись, коснулась его губами, прощаясь на веки. И, объятые общим горем, не обменявшись ни единым словом, они побрели рыть могилу – последнее пристанище для любимого сына!

Жгучее солнце превратило землю в сухую, твердую плиту. С трудом вырыв в ней небольшую яму и бережно уложив в неё своего мальчика, сверху накрыли его доской и засыпали землёй, как будто навсегда спрятав от этого злобного мира. Установив крест, родители, прижавшись друг к другу, прощались с ним, и их души ликовали, что их малыш спит теперь вечным безмятежным сном, и уже никто не причинит ему боль. Перекрестив могилу, они, держа в руках топор и вилы, вышли во двор дома, уже отчётливо видя приближающуюся обезумевшую от жажды наживы толпу. В них появилась какая-то невиданная сила, и с победоносным криком, высоко подняв головы, они ринулись на врагов, не щадя никого, коля и рубя всех направо и налево.

К такому никто не был готов, и несколько из прибывших, проткнутые вилами и с раздробленными головами, рухнули на землю. Но силы явно были неравны, да и на победу ни отец, ни мать не рассчитывали. Справедливая месть за детей двигала ими, и они достойно встретили смерть, умирая, крепко держали друг друга за руки, глядя с любовью друг другу в глаза. А куда отправятся их души дальше, решит уже сам Господь Бог.

Ворвавшиеся на ферму односельчане, как обезумевшие полчище варваров, грабили всё. Найдя все припасы, спрятанные под полом и прихватив последнего поросёнка, пару кур, и всю домашнюю утварь, очень довольные собой, отправились восвояси праздновать победу над ведьмами и их пособниками на земле. На обратном пути мысленно делили ферму и уже косо поглядывали друг на друга.

Глава 7.

Уже остановившееся сердце вдруг тихо забилось, разгоняя кровь по всему телу. Оно вздрогнуло, затряслось в ужасной конвульсии и с неимоверной жаждой к жизни ожило. Джузеппе очнулся. Темнота, кругом темнота, нечем дышать, я задыхаюсь. Страшно болит голова, что-то липкое залило глаза и начало уже засыхать, не давая раскрыть их целиком. Всё вокруг сжимает меня, и я не могу пошевелиться. Где я? Что со мной? Пальцами рук чувствую землю, а сверху доска.

Я в гробу?

Он попытался кричать, но звук собственного голоса пульсирует у него в ушах, от низкого рёва до высокого звона, который возникает то ли в одном, то ли в обоих ушах. Лёгкий вдох и задержка дыхания – тишина. Сжав кулак, короткими резкими ударами он бьёт резко вверх. Удар, ещё, ещё, вдох, удар, удар. Тонкая подгнившая доска даёт трещину… Ещё удар, в голове всё кружится, и он начинает терять сознание, и земля, проникая внутрь гроба через щель, засыпает его, заполняя рот, уши, нос. Из последних сил на последнем небольшом вдохе он приподнимает доску, и его рука сквозь тонкий слой рыхлой земли вырывается наружу. Воздух просачивается внутрь, и, глубоко вдохнув его, Джузеппе медленно разгребает землю над собой. Отдышавшись и приходя в себя, выбирается из гроба. Сухая земля ссыпается с него, образуя вокруг облако пыли, и, немного пошатываясь, он встаёт в полный рост.

О, если бы кто-нибудь видел его со стороны! Он, будто повелитель мертвых, восстал из могилы, ведя за собой своих воинов. И одним только появлением своим, наверное, остановил бы целую армию вандалов…

Оглядевшись, юноша понял, что, действительно, был закопан недалеко от своего дома, и, придя в себя, бегом помчался на ферму. Отец, его мать, лежали неподалёку отсюда. Рубленые и колотые раны ещё кровоточили на их бездыханных телах. Их бросили здесь, как бездомных собак, забитых камнями, оставив гнить под палящим огненным солнцем.

Джузеппе молча стоял возле них, и всё увиденное так потрясло его, что совсем лишило сил и дара речи. Он как-то сразу обмяк и молча присел рядом с родителями на пыльную землю, уставившись в одну точку, провалившись в почти бессознательное состояние. Долго сидел он так. Наконец, сознание стало возвращаться к нему, взгляд становился жёстким и твёрдым. Взяв лопату и, словно всю злость, выливая на неподатливую землю, быстро вырыл две ямы.