Эхо-сигнатура. ПравдаБезФильтров

Я подошла ближе, чувствуя, как сердце заколотилось с новой силой. Гараж ничем не отличался от других. Ржавый амбарный замок, кривые граффити с чьим-то непонятным тегом, стойкий запах машинного масла, пыли и старого железа.

– Здесь, – уверенно сказала я, поворачиваясь к Марку. – Он здесь что-то почувствовал. Увидел. Что-то очень важное. Это было… как озарение.

Марк подошёл, потрогал замок, проверил его на предмет взлома. – Заперто. И вряд ли он живет в гараже, его бы уже нашли.

Я упёрлась руками в боки, сжав пальцы в кулаки от досады, окидывая взглядом всё вокруг.

"Думай, Ульрика. Думай как он. Ты устал от всего этого цирка. Ты сбежал. Ты ищешь место, где тебя не найдут. Где ты сможешь побыть собой. Где ты будешь не брендом, а человеком. Где…"

Мой взгляд скользнул по крышам гаражей и ухватился за старую, кирпичную водонапорную башню, что виднелась в отдалении, её силуэт упирался в звёздное небо. Высокое, заброшенное, молчаливое сооружение. Символ ушедшей эпохи, которая никому не была нужна.

Я обошла гараж, и мир перевернулся. С этого нового ракурса открылась иная перспектива – чёткая, как внезапное озарение. От ржавых ворот к подножию башни через пустырь тянулась свежая, упругая нить. Та же знакомая серая тоска, но теперь в её структуре плелась новая вибрация – нервное, сбивающее дыхание нетерпение. Предвкушение. То самое чувство, что возникает у человека, когда цель уже близка, и осталось лишь сделать последний шаг.

Я повела Марка через узкий, тёмный проход между гаражами. Мы вышли на обширный пустырь, заросший колючим бурьяном, усеянный осколками кирпича и битым стеклом. И прямо перед нами, вся в ажурных, скрипучих железных лестницах и деревянных лесах, высилась водонапорная башня – исполинский, молчаливый страж, казавшийся ещё более грандиозным и пугающим вблизи.

– Он там, – вырвалось у меня шёпотом, и собственное сердце начало отбивать тот же ритм нетерпеливого ожидания, что я читала в его следе. – Я абсолютно уверена.

Марк поднял взгляд на тёмный, почти мистический силуэт, упиравшийся в звёздное небо.

– Это безумие. Подниматься туда ночью. Это смертельно опасно.

– А врываться на студию к пропавшему блогеру и убегать от его вооружённых охранников – нет? – я уже делала первые шаги вперёд, к массивному, покрытому ржавчиной основанию башни.

Лестница была старой и ржавой, местами шаталась под ногами, но на удивление прочной. Мы начали подъём… На одном из пролётов я заметила груду старого, полуистлевшего такелажа – обрывки тросов, ржавые блоки и крючья.

С каждым пролётом, с каждой новой площадкой город под нами расплывался во тьме, превращаясь в россыпь далёких огней, а огни машин на трассе становились всё меньше, словно светлячки. Ветер, почти не ощущаемый внизу, здесь свистел в ушах, раскачивал хлипкие металлические конструкции и забирался под одежду ледяными пальцами.

Я шла, цепляясь за холодные, шершавые перила, и чувствовала, как сигнатура Кирилла становится всё ярче, всё отчётливее. Его тоска смешивалась с физической усталостью от подъёма, а потом… потом её почти полностью вытесняло то самое чувство – тихое, светлое, похожее на мир и облегчение, которое я заметила ещё внизу.

Наконец мы достигли верхней площадки. Под нами зияла чёрная пустота сбитого резервуара. Перед нами была единственная дверь, ведущая в небольшое машинное отделение. Она была не заперта, а лишь прикрыта. Из щели между дверью и косяком струился слабый, мерцающий луч света.

Марк жестом велел мне остаться сзади. Он приоткрыл дверь на пару сантиметров, стараясь не издать ни звука, и заглянул внутрь.

Я, не в силах сдержать нетерпение, тоже подошла и заглянула в щель.

Помещение наверху башни было небольшим и почти пустым. Когда-то здесь было сердце всего механизма. Сейчас это было просто заброшенное пространство с голыми кирпичными стенами, по которым ползали тени, и высоким потолком, терявшимся в темноте. Посреди него, на складном походном стуле, спиной к нам, сидел парень.

Глава 4: Ловушка на вершине

Это был он. Кирилл Соколов. Но не тот, что смотрел с миллионов экранов. Без идеальной укладки, студийного света и натянутой, продающей улыбки. Просто человек – одинокий, невыразимо уставший, нашедший пристанище в заброшенной башне.

На нём была простая тёмная толстовка с капюшоном, наброшенным на голову, и потрёпанные джинсы, лишённые намёка на стиль. На запылённом полу рядом валялся дорогой, явно брендовый рюкзак, теперь покрытый серой плёнкой забвения. Парень не двигался, застыв в созерцании единственного арочного окна, в рамке которого лежал весь спящий, иллюминированный город – бескрайнее море огней, раскинувшееся у его ног.

И его эхо-сигнатура… Она не была ослепительным фейерверком триумфа, как прежде. Теперь это было спокойное, глубокое поле, умиротворённое и безмятежное. Серо-голубое, как предрассветное небо над уснувшим миром. Сигнатура того, кто наконец-то позволил себе молчать и быть никем.

Марк обернулся ко мне, его глаза за стёклами очков расширились от немого вопроса. Он беззвучно прошептал губами: «Что делать?»

Глубокий вдох наполнил лёгкие холодным воздухом, придавая решимости. Осторожно, боясь разрушить хрупкую реальность происходящего, я толкнула дверь.

Петли заскрипели, и Кирилл вздрогнул, будто от удара током, и резко обернулся, скидывая капюшон.

Тогда я увидела его настоящее лицо. Измождённое, бледное, с тёмными, почти фиолетовыми тенями под глазами и щетиной, оттеняющей резкие скулы. Но в этих глазах не было ни страха, ни удивления. Лишь усталая, обречённая готовность – словно пациент, давно знающий свой диагноз и ожидающий вердикта.

Его взгляд, пустой и усталый, медленно скользнул по мне, и на мгновение в его глазах вспыхнул тот самый интерес – холодный, аналитический, который я уже видела у Марка.

– Я был уверен, что меня вычислили люди Виктории. Не ожидал тебя увидеть, Марк. – Он перевёл взгляд на Марка, затем снова на меня. – Вы кто? Как меня нашли?

– Кирилл, это Ульрика, – голос Марка прозвучал жёстко, без капли сочувствия. – Именно она тебя вычислила.

– Ты инсценировал своё исчезновение, – сказала я, не задавая вопроса, а констатируя факт. Моё внутреннее зрение безошибочно читало его эмоциональное поле, находя лишь ту же усталую обречённость. – Зачем весь этот цирк?

Его губы дрогнули в кривой, горькой улыбке.

– Чтобы исчезнуть. В прямом и переносном смысле. Убить бренд «K|RL». Сжечь его дотла. Чтобы меня наконец оставили в покое.

– Ты мог просто удалиться из всех соцсетей! – не выдержал Марк, его голос сорвался, выдавая накопленную ярость. Он сделал резкий шаг вперёд. – Устроить скандал! Зачем это театральное представление? Ты знаешь, что Катя с ума сходит? Что все тебя ищут?

– Ты ничего не понимаешь! – парировал Кирилл, и его спокойная сигнатура вспыхнула алым, ядовитым раздражением. – Я не могу «просто удалиться». Я – актив. Товар, продукт, ходячий логотип! Контракты на десятки миллионов, обязательства, штрафные санкции! Моя жизнь, моё лицо, моё имя – это не моя собственность! Это бизнес-актив Виктории. Она никогда не отпустит меня просто так. Единственный способ выйти из игры – сделать так, чтобы актив обесценился. Сгорел. Умереть публично, громко и трагично. А потом… когда всё утихнет… воскреснуть уже кем-то другим.

Он выпалил это одним духом, с леденящей душу, циничной уверенностью. Это был не эмоциональный срыв, а холодный, просчитанный бизнес-план по ликвидации самого себя.

– Но они раскусили тебя, – холодно констатировала я. – Виктория знает или догадывается, что это инсценировка. Она не ищет пропавшего. Она ищет беглеца.

Сигнатура Кирилла дрогнула. Алое раздражение погасло, сменившись знакомым, тёмно-синим, липким страхом.

– Что? Что ты имеешь в виду?

– Мы были на студии. Она приехала с проверкой, с Артёмом и охранником.

– Они прочёсывают все твои места, надеясь выйти на след и убедиться, что у тебя нет компромата на Викторию. И теперь… – Марк посмотрел на меня, – они ищут и нас.

Кирилл медленно, будто в замедленной съёмке, опустился на стул. Он провёл рукой по лицу, и это движение выдавало всю его молодость и беспомощность.

– Значит, игра изменилась. – Он поднял на нас взгляд, полный страха. – Тогда вам тоже нет пути назад.

– Компромат на Викторию действительно существует?

– Отчасти. – Кирилл похлопал по рюкзаку. – На флешке, что я стащил, – лишь малая часть её грязных дел. Её адвокаты легко обесценят эти доказательства. Но тень сомнения на её репутацию уже падёт. Тогда они выставят меня ненормальным, упекут в психушку, а Виктория разыграет очередную драму и заполучит всеобщее сочувствие. Я стану неблагодарным паршивцем, не ценящим её заботу.

В башне повисла тяжёлая, давящая тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра.

– Что мы будем делать? – тихо спросил Марк. В его голосе, всегда таком уверенном, впервые прозвучала растерянность.

Кирилл посмотрел на меня, и в его взгляде снова мелькнул тот странный, аналитический интерес.

– Вы… вы нашли меня. Как? У вас есть план?

Я покачала головой, чувствуя, как груз ответственности давит на плечи.

– У нас был план найти тебя. Что делать дальше… понятия не имеем.

– Если бы не способность Ульрики видеть твой эмоциональный след, я бы не нашёл тебя раньше Виктории, – добавил Марк.

– Она следила за вами… Как раз теперь она найдёт меня.

– Бежать в любом случае не вариант. Мы найдём другой способ…

Марк не договорил.

Внизу, у самого подножия башни, резко и грубо заскрежетал металл. Громкий, властный стук по железу. Затем – приглушённые, но отчётливые голоса. И наконец – ослепительный луч мощного фонаря, ударивший снизу в стены, выхватывая из темноты клубы пыли и паутину.

Они здесь.

Наши глаза встретились в одномоментном, животном ужасе. Мы были в ловушке. На вершине башни, без путей к отступлению. Единственный выход – та лестница, что сейчас заполнялась нашими врагами.

Кирилл отшатнулся от окна, его лицо вытянулось и побледнело ещё сильнее.

– Это они… Это Виктория.

Шаги на лестнице становились всё ближе. Тяжёлые, уверенные, не скрывающие своего присутствия.

Марк молча схватил меня за руку и оттащил в самый тёмный угол, за массивную, покрытую ржавчиной тень от старого механизма. Кирилл, дрожа, последовал за нами, его дыхание стало частым и прерывистым.

Дверь на площадку с грохотом распахнулась, ударившись о стену.

В проёме, освещённая сзади лучами фонарей, стояла Виктория. В идеально сидящем тёмном пальто, с безупречной укладкой и лицом, на котором застыло ледяное, абсолютное, хищное торжество.

– Ну что же, – её голос прозвучал тихо и чётко, режа тишину, как скальпель. – Похоже, собрание всех главных действующих лиц в самом разгаре. Как мило и… предсказуемо.

Её взгляд скользнул по бледному Кириллу, остановился на напряжённом Марке и, наконец, приземлился на мне. В её глазах читался не просто интерес. Читался голод акулы, учуявшей новую, незнакомую добычу.

– И особенно ты, девочка, – её губы растянулись в улыбке, не достигающей глаз. – Та самая. Которая всё находит. Мы с тобой обязательно поболтаем. Долго и обстоятельно. Из тебя можно сделать настоящую сенсацию.

Её слова, спокойные и размеренные, были холоднее ветра за стенами башни. Они не предвещали ничего хорошего. Они сулили лишь новую клетку, новый цирк, на этот раз – с моим участием. И от этой перспективы стало по-настоящему, до костей, холодно и одиноко.

Глава 5: В пасти волчицы

Тишина после появления Виктории сгустилась, превратившись в плотную, вязкую субстанцию, давящую на барабанные перепонки. Она звенела высокочастотным гулом невысказанных угроз, смешиваясь с тяжёлым дыханием и биением сердец. Мы вжались в шершавые кирпичные стены, словно загнанные зверьки. Я чувствовала их сигнатуры – тяжёлое, агрессивное марево, исходившее от охранников, и ледяное, абсолютное торжество Виктории.

Сделав неспешный, театральный шаг вперёд, Виктория позволила каблукам отчётливо цокнуть по бетону. Каждый звук отдавался в моих висках болезненным уколом.

– Кирилл, дорогой мой, – её голос струился, словно забродивший мёд, но от него стыла кровь. В ауре не было и тени искренности – лишь холодный, отточенный расчёт. – Какая невоспитанность. Ты заставляешь всех волноваться. У тебя же контракт. Завтра съёмки. Миллионы на кону.

– Всё кончено, Виктория, – тихо, но с неожиданной твёрдостью парировал Кирилл. Его руки мелко дрожали, вцепившись в края толстовки, но голос не дрогнул. Его сигнатура говорила не о страхе, а о глухой, окончательной усталости. – Я больше не могу. Игра окончена.

Идеально подведённые глаза Виктории сузились. На её лице на мгновение проступила гримаса наигранной обиды.

– Окончена? Милый, ты ошибаешься. Игра только начинается. И стала куда интереснее. – Её взгляд, холодный и оценивающий, скользнул ко мне. – Публика обожает истории с похищениями. А истории с похищениями и… чудесным спасением – это золотая жила. Мы перезапустим твой бренд с новой, трогательной легендой. А ваши истории, – она кивнула в нашу сторону, – придадут достоверности.

У меня похолодело внутри, в животе зашевелились ледяные черви. Она не просто хотела вернуть актив. Она планировала перемолоть нашу жизнь, наш побег в контент, сделать нас персонажами своего отвратительного шоу. Я представила, как обо мне будут говорить в новостях, как будут копаться в моём даре, как придут к деду… Меня затрясло от омерзения.

– Я дала тебе возможность увидеть мир, стать звездой… – начала она снова, но Кирилл перебил её, и в его голосе впервые прорвалась настоящая, неигровая боль.

– Я даже не успевал почувствовать вкус свободы! Все эмоции были игрой. Мне никогда нельзя было делать то, что интересно на самом деле!

– Мы ничего не скажем, – резко, отрезая, заявил Марк, выступая вперёд и заслоняя меня собой. Его сигнатура, обычно ровная и контролируемая, запылала алым, яростным, защитным гневом. – Отстаньте. Мы уйдём, и вы забудете о нашем существовании.

Виктория рассмеялась. Звук был сухим, безжизненным, как треск ломающейся кости.

– Милый мальчик, ты так наивен. Вы уже не свидетели. Вы – ключевые актёры второго плана. Ваши имена, ваши истории, ваши… уникальные способности… всё пойдёт в дело.

Один из охранников, крупный мужчина, сделал шаг к Марку. От него исходило тяжёлое, тупое намерение – схватить, скрутить.

Именно это и было нужно. Пока внимание было приковано к ним, я сосредоточилась, отгородившись от визуального шума. Я не просто видела их сигнатуры – я внимала им, искала слабость. Трещину.

И нашла.

У второго охранника, того, что стоял позади, робко, было яркое жёлто-зелёное пятно неуверенности. Он был новичком, он боялся.

А у самой Виктории… за ледяной маской скрывался всепоглощающий ужас перед провалом. И ещё кое-что – глухая, изматывающая усталость от самого Кирилла, от его депрессий, капризов, этой вечной игры. Она ненавидела его почти так же сильно, как и ценила.

Я посмотрела на неё в упор.

– Он для вас обуза, правда? – сказала я тихо, но чётко, вгоняя каждое слово в её идеальную броню. – Все эти годы. Его истерики, его «творческие кризисы»… Вы устали. Вы хотите, чтобы он исчез. Но не можете – он ваша дойная корова.

Глаза Виктории сузились до опасных щелочек. Идеальный макияж не скрыл лёгкое подрагивание в уголке рта. Я попала в цель.

– Молчи, девочка, – прошипела она, и в её голосе впервые прозвучал настоящий шквал ярости.

– Он вам снится, – продолжала я, наступая, чувствуя, как дрожь сменяется холодной уверенностью. Я видела это – синие, рваные всполохи ночных кошмаров в её ауре. – Он стоит вам дорого. Он съел вашу жизнь. И часть вас хочет, чтобы мы его просто забрали.

– Я СКАЗАЛА, ЗАМОЛЧИ! – её голос сорвался на визгливый, истеричный крик. Ледяная маска треснула, обнажив дикую ярость. – Ты думаешь, я не знаю, что такое золотая клетка? – её голос вдруг сорвался, и на миг в нём послышалась детская обида. – Меня в десять лет продали в телешоу мои же родители! Я выросла в этой системе! Я стала сильнее её! И я не позволю никому меня сломать, особенно какому-то неблагодарному щенку, которому я дала всё!

Охранник сделал ещё шаг, его ладонь уже тянулась схватить Марка за плечо. И в этот миг я увидела в его сигнатуре не просто решимость. Я увидела нечто знакомое – чёткую, мышечную память, отработанную до автоматизма. Ту самую холодную, безэмоциональную готовность к бою, которую я замечала только у самых упорных спортсменов в школьной секции борьбы. Этот «ботаник» годами учился драться.

Он действовал молниеносно. Не удар, а точная, отточенная подсечка. Охранник, не ожидавший такой прыти от «очкарика», с оглушительным грохотом рухнул на бетон, выдохнув воздух одним тяжёлым «уфф».

Второй охранник, тот, что поменьше, замер в нерешительности. Его сигнатура вспыхнула жёлтым пятном растерянности – он метался взглядом между взбешённой Викторией и нами, явно не зная, что делать.

– Ульрика, окно! – крикнул Марк, уже отскакивая от опешившего гиганта.

Я поняла мгновенно. Большое арочное окно, в которое всего несколько минут назад смотрел Кирилл, словно в замочную скважину к свободе. Теперь оно было нашим единственным путём к спасению.

Я бросилась к нему. Рама оказалась старой, перекошенной, намертво заклинившей от времени и влаги. Я изо всех сил упёрлась в ржавую ручку, чувствуя, как напрягается каждый мускул, как боль пронзает плечо.

Внизу, у подножия башни, послышались новые голоса, крики, команды. Подкрепление? Полиция? Неважно – для нас разницы не было.

Сзади нарастал шум борьбы. Марк уворачивался от медленных, но мощных захватов первого охранника, который, чертыхаясь, поднимался с пола. Второй всё ещё не решался вступить в драку. Виктория орала что-то в телефон, её голос дрожал от бешенства, а аура пылала алым пожаром ярости.

Кирилл, тем временем, метнулся к груде старого хлама в углу – обрывкам тросов, ржавым механизмам, оставшимся от подъёмника.

– Марк! Помоги! – он с силой дёрнул за полуистлевший канат, проверяя его на прочность. – Здесь должны быть старые тросы от противовесов! Держались сто лет, выдержат и нас!

Марк, отбиваясь, одним взглядом оценил ситуацию. Его аналитический ум уже просчитывал варианты.

–Не факт, что длины хватит! Ищи крюк! Массивный крюк! – скомандовал он, и в его голосе, полном холодной ярости, не было места сомнениям.

Кирилл, рыская по груде металлолома, отыскал ржавый, но монолитный крюк. Марк, на секунду увернувшись от захвата, одним резким, точным движением закрепил трос на крюке и перебросил его через массивный стальной ригель у окна.

–Это не лестница, это самоубийство! – закричал Кирилл.

–У нас нет выбора! – рявкнул Марк. – Первая! Ульрика!

Он посмотрел на меня. В его глазах не было ни паники, ни того ослепительного триумфа, что я видела на студии. Лишь отчаянная, голая решимость зверя, загнанного в угол.

Я колебалась долю секунды, глядя в чёрную, свистящую ветром пустоту. Прыгать в неизвестность с такой высоты?

–Ульрика! – снова крикнул Марк. Его голос был полон боли и усилия.

Я обернулась и увидела, как первый охранник, наконец поднявшись, схватил его сзади в медвежьи объятия, а второй, подгоняемый криком Виктории, двинулся ко мне, вытаскивая дубинку.

Времени на раздумья не осталось. Страх перед ними пересилил страх высоты.

Я перешагнула подоконник, чувствуя, как сердце бешено колотится. Ухватилась за верёвочные перекладины, которые были шаткими и скользкими. Лестница страшно закачалась, ударившись о кирпичную кладку. Ветер рвал мою куртку, слепил глаза, заставляя их слезиться.

Сверху донёсся истошный крик Виктории:

– Остановите их! Руки им переломайте, но остановите!

Затем на лестницу, раскачав её ещё сильнее, спрыгнул Кирилл. Он двигался быстро и уверенно, как человек, который не раз репетировал этот побег.

Потом раздался ещё один стон, рывок, и рядом со мной, цепляясь за верёвку, оказался Марк. Он спускался, не глядя вниз, его лицо было искажено гримасой боли, на скуле проступал красный след. Внизу, у основания башни, забегали фонарики, освещая землю. Их люди уже окружили башню, ждали, когда мы спустимся прямо к ним в руки.

Мы были как голуби, спускающиеся по верёвочке в пасть к голодным кошкам.

– Не вниз! – закричал Кирилл, почти поравнявшись со мной. Его голос резал ветер. – На крышу гаража! Слева! Смотри!

Я, с трудом удерживаясь, посмотрела в сторону. Рядом с башней, почти вплотную, была плоская крыша одного из гаражей. До неё – метра три через тёмный провал. Прыжок в слепую. Безумие.

Но оставаться на лестнице было самоубийством.

Кирилл, не раздумывая, оттолкнулся от шаткой конструкции и прыгнул в темноту. Он исчез в ней, и через мгновение послышался глухой удар, сдавленное «Чёрт!» и звук перекатывающегося гравия.

Марк посмотрел на меня. Его лицо в свете луны было бледным, но абсолютно решительным.

–Прыгай, Ульрика. Я следом!

Я сделала глубокий, дрожащий вдох, собрала все остатки мужества и оттолкнулась от ненадёжной верёвки.

Полет длился вечность и одно мгновение. Я врезалась во что-то твёрдое, больно ударилась коленом и локтем, ощутила острые края гравия и покатилась по нему.

Через секунду рядом приземлился Марк. Он сразу вскочил на ноги.

–Жива? – выдохнул он, его голос хрипел.

–Вроде, – простонала я, с трудом поднимаясь. Всё тело ныло, из ладони сочилась кровь.

Кирилл, уже стоявший на ногах, подбежал к краю крыши.

–Сюда! Быстро!

Мы побежали за ним, ноги вязли в гравии. С башни доносились крики, луч фонаря ползал по стене рядом. Они видели, куда мы прыгнули.

Кирилл спрыгнул с крыши в узкий, тёмный проход между постройками. Мы последовали за ним, падая, спотыкаясь, поднимаясь. Он знал эту местность. Мы – нет.

Мы неслись по лабиринту из гаражей, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Кирилл резко свернул за угол и остановился перед полузасыпанным люком.

–Сюда! – он изо всех сил потянул за ржавую ручку.

Люк со скрежетом поддался, открывая тёмный провал в неизвестность.

– Куда он ведет? – выдохнул Марк, оглядываясь на приближающиеся огни.

– В старые подвалы завода. Оттуда – в ливнёвку, – задыхаясь, объяснил Кирилл. – Она выведет к реке. Я лазил здесь в детстве… Решайтесь. Быстро.

Сзади уже были слышны шаги и грубые голоса. Лучи фонарей выхватывали из темноты стены гаражей.

Я первой прыгнула в чёрную дыру. Ноги нащупали скользкие металлические скобы. Я начала слепо спускаться вниз, в зловещую тишину.

За мной полез Кирилл, а потом Марк. Он, спускаясь, дёрнул люк на себя. Тяжёлая крышка с оглушительным лязгом захлопнулась, отсекая мир света и погони.

Нас поглотила абсолютная темнота. И тишина, нарушаемая только нашим прерывистым дыханием и стуком капель.

Мы сидели на холодной, мокрой земле, прислонившись к слизистым стенам, не в силах вымолвить ни слова. Звуки погони сверху затихли.

Мы были спасены. На время. Но мы были в ловушке.

От стен, от сырой земли исходила тяжёлая, гнетущая волна – многовековой страх, отчаяние, боль всех, кто когда-либо был заперт в этих подземельях. Сплошной, удушливый гул, заглушающий всё. Я могла уловить лишь самые яркие всплески – чёрный ужас Марка и разъедающую вину Кирилла, – тонувшие в этом эмоциональном шуме. Мой дар был не слеп, он был оглушён.

Триумф и решимость испарились. Осталась только суровая, мокрая, холодная реальность побега, протянувшая перед нами свою бесконечную, тёмную руку.