Что если?!

Я плюхнулась на ближайший стул, не в силах оторвать от них взгляд. Вроде рядом были какие-то люди. Но мне было все равно. Гнев, обида, самозащита – все это рухнуло в одночасье, обнажив голую, неприглядную правду. Я сидела неподвижно, краем глаза я видела ярко-розовое свечение. А по щеке, минуя все барьеры, медленно и неумолимо текла вниз слеза. Она была горячей и соленой, как осознание.

Но я уже думала не о нем, а о себе. О своем жесте, своем взгляде, своем требовательном «Пожужжишь?». Он не был «козлом». И он увидел в моем взгляде не интерес к нему, а алчный блеск пчелки, ищущей свой нектар. А в ее глазах он видел, что-то другое. И в этом и была разница.

Вся разница.

Глава 4. Недружелюбные птички

Пыль на зубах сладковата и противна одновременно. Она была повсюду. Она въелась в кожу, скрипела на зубах сладковато-противным песком, висела в неподвижном воздухе хибарки. Карим чувствовал её кончиками своих пальцев на экране своего старого телефона, который был единственным окном в мир, где, казалось, жизнь ещё была. Но и это окно сегодня показывало одно и то же: плоское, выжженное солнцем будущее, равное по площади экрану. Работы не было. Вообще. Никакой. Будущее было плоским и безнадёжным, как выжженная солнцем равнина за окном.

А потом алгоритм, словно злой демон, знающий самые потаённые желания, подсунул ему видео. Девятилетний мальчик из какой-то далёкой, сытой страны, где шли дожди и зеленела трава, хвастался. Не просто игрушками, а целым арсеналом взрослых благ: электросамокат, игровая приставка, телефон последней модели. И всё это, как утверждал мальчик, коверкая название, он купил на деньги из игры «Not Friendly Fowls».

Для Карима это был не кликбейт. Это было послание из другого измерения. Спасательный круг, брошенный в его стоячее болото жизни. Руки дрожали, когда он полез в магазин приложений.

Игра оказалась уродливым атавизмом, с графикой двадцатилетней давности – специально, чтобы её мог потянуть любой, даже самый убитый телефон. Синяя птица. Примитивная механика: пролететь, увернуться, врезаться в башню. С десятого уровня – вывод денег. Настоящих.

Его птица взлетела. Сердце колотилось, как пойманная в силок птица. Он концентрировался так, как никогда в жизни. Каждая зелёная труба, похожая на трубу газопровода, была врагом. Краснокирпичная башня вдалеке – вожделенным Эльдорадо. Но ничего не получалось. Он врезался, не долетал, промахивался. После третьей попытки экран почернел, и холодный системный шрифт вынес приговор: «Аккаунт деактивирован за низкую эффективность».

Ярость была жгучей и беспомощной. Он создал новый аккаунт. «Устройство заблокировано». Телефон брата, древний аппарат матери – та же история. Три попытки, позорный провал, бан. Его отфутболивали, словно на дверях висела невидимая табличка: «Нищим и неудачникам вход воспрещен».

Стыд и злость гнали его вглубь сети, в те самые тёмные уголки, где паслись такие же отброшенные. Там, в полумраке форумов, подростки из самых бедных уголков мира шептались, как призраки. Истории были одинаковыми: всех отсеивали. Но ходили слухи… Шёпотом, намёками. Игра отбирала лучших. Тем, кто показывал нечеловеческую точность, приходило предложение. Настоящая работа. Оператор дрона. Удалённо. Очень хорошая оплата. В зоне боевых действий.

Игра была запущена ещё в 2024-м. Миллионы пользователей. Люди жаловались на странные баги: птица внезапно дисконнектилась, будто теряя связь. Кто-то выкладывал скриншоты и сравнивал со спутниковыми картами. Ландшафт совпадал до мелочей. Теория была безумной, но стройной: птица – это дрон. А запускают их с Украины.

У Карима похолодело внутри. Он открыл новостной сайт, который ему когда-то показал учитель. Иностранный. И увидел заголовок, переворачивающий реальность: «Украина и Россия подписали мирное соглашение. Боевые действия прекращены».

Мир уже наступил. Но игра всё ещё работала.

Он побежал к другу, уговорил, солгав. Его пальцы были влажными от пота, когда он скачивал «Недружелюбных птичек» ещё раз.

Знакомая желто-синяя птица взлетела. Та же карта. Те же препятствия. Та же башня. Но теперь Карим видел не пиксели. Он видел чей-то дом. Штаб? Больницу? Его палец, обычно послушный, замер. Он не смог нажать. Вместо этого он повёл птицу вверх, пытаясь облететь башню, улететь в чистое поле. И тут он заметил: таймера, который неумолимо гнал его к атаке, не было. Его просто не было.

Птица летела вперёд, в никуда. Минуту, две. Карта не заканчивалась. Она бесконечно грузилась, открывая виртуальный мир, который был точной, до жути копией реального. Это был не симулятор. Это была карта. Живая, дышащая карта чужого мира, который уже помирился.

А потом его выбросило. «Ошибка соединения».

Он попытался запустить снова. Вместо логотипа – сухое сообщение: «Данное приложение более не доступно в вашем регионе».

Карим медленно опустил телефон. Он вышел на улицу, под палящее солнце. Где-то далеко, в другой реальности, закончилась война. А здесь, в его реальности, кто-то только что отключил симулятор, который годами сканировал планету в поисках самых отчаянных и голодных. Отбраковывал слабых, а лучших вербовал, чтобы вести чужую войну. Или… готовиться к новой.

Он смотрел на горизонт, на пыльную дорогу, уходящую в никуда. Тишина, которая его окружала, была теперь другой. Она была густой, звенящей, как натянутая струна. Она была полна вопросов, на которые у него не было ответов. Главный из которых был: если эта игра была тренировочным полем, то для какой войны его сочли непригодным?

Глава 5. Тишина и ярость

Меня зовут Лика, и я убила лучшего друга. Не ножом, не ядом. Жаждой. Жаждой просмотров, которая разъедала изнутри, заставляя забыть про страх, про боль, про саму жизнь. Славу. Мы всегда смеялись: «Слава ищет славы». Получалось, он её нашёл. Такой вот чёртов каламбур на костях.

Он лежал на залитых дождем рельсах, а моя камера-лизунец, все еще прилипшая к крыше вагона, снимала его разбитое тело в режиме медленной съемки. Идеальный хоррор-финал для стрима «Зацепка на скорости: выживут ли?». Слава выжил ровно до того момента, пока его не снесло низким мостом. А я… я отделалась парой царапин и пожизненным приговором в виде самой себя.

Суд был быстрым и безликим, как автомат по выдаче правосудия. Я сидела на жесткой скамье, слушая, как прокурор с каменным лицом зачитывает обвинение: «доведение до самоубийства», «организация опасного мероприятия». Каждое слово било по мне, но не раскаянием, а дикой, животной яростью. Это была несправедливость! Они все лгали! Они не понимали, каково это – бороться за глоток внимания в этом идеально тихом мире.

Когда судья спросил, признаю ли я вину, во мне что-то сорвалось.

– Вину? – я вскочила с места, сметая со стола стакан с водой. – Какую вину?! Это вы виноваты! Вы и ваша дурацкая Система! Вы загнали нас в угол, где остался только один способ заявить о себе – прыгать по крышам, как умалишенные! Вы убили Славу! Вы! Он искал славы, а вы ему смерть подсунули!

Охранник схватил меня за руку, но я вырвалась. Слезы ярости текли по лицу.

– Молчать в зале суда! – холодно произнес судья.

– Да пошли вы все! – выкрикнула я и, плюнув в сторону судейского стола, рухнула на скамью, рыдая от бессилия. Меня вывели из зала под конвоем. Приговор был предрешен.

Теперь я в белой, звуконепроницаемой камере. Здесь пахнет антисептиком и моей собственной тоской.

Дверь открылась. Вошла женщина и молча положила казенные вещи на полку. Она двигалась тихо и четко, как робот. Лицо – каменное, бесстрастное. Она присела на соседнюю койку, уставившись в стену напротив. Я вся сжалась в комок, ожидая потока осуждения. Но тишина затягивалась. Это молчание злило меня больше, чем любые слова.

День первый. Вечер

Щелчок. На потолке загорелся экран с официальными новостями. Диктор с пластиковой улыбкой рассказывал об успехах «Программы тишины».

– Твари! – вырвалось у меня шепотом, полным ненависти. – Довели всех, а теперь чистенькими ручками рапортуют!

Я посмотрела на сокамерницу. Та даже бровью не повела. Ее холодность была невыносима.

День второй

– За что сидишь? – вдруг спросила она ровным, лишенным любопытства голосом, не поворачивая головы.

Вопрос прозвучал как допрос.

– А тебе-то какая разница?! – выкрикнула я, срываясь на визгливый тон. – Все равно вы все одинаковые! Сидите тут со своими каменными лицами! Это они убийцы! Они Славу убили!

Я задыхалась, из меня выливался поток обвинений. Она выслушала все, не перебивая. Потом медленно повернула ко мне голову. Ее глаза были спокойными, как поверхность озера в безветренный день.

– Я спросила «за что?», а не «кто виноват?», – констатировала она и отвернулась.

День четвертый

Я не выдержала. Эта тишина сводила с ума.

– Ладно! – просипела я, подходя к ее койке. – Я – Лика. Блогер. Моего напарника насмерть снесло мостом, когда мы снимали стрим. Доведение до самоубийства. Довольна?

Она отложила книгу.

– Довольна – не то слово. Информативно. Аня. Рассылала спам.

Я фыркнула:

– Спам? Серьезно? Это же давно мертво.

– То, что мертво, умереть не может, – парировала она. – Я была одним из последних палачей. Или последней жертвой. Смотря как посмотреть.

Аня перевела свой холодный взгляд на меня, и я вопросительно уставилась на нее, не понимая, куда она клонит. И тогда Аня впервые за эти дни вздохнула и заговорила. Ее монолог был лишен эмоций, как отчет следователя, но от этого каждое слово било точнее.