Обычная любовь. Книга первая

«Включи, – шептал внутренний голос. – Хватит прятаться. Ты все равно не сможешь забыть его взгляд».

С глухим стуком сердце ударило о ребра. Она нажала кнопку. Телефон завибрировал, замигал, загружаясь. Каждая секунда ожидания тянулась мучительно долго. Вот появился рабочий стол. Заставка – фотография детей, сделанная прошлым летом в парке. Они смеются. Она стоит сзади, обняв их, и на ее лице – улыбка. Настоящая. Она сама не помнила, когда улыбалась в последний раз так, как на той фотографии.

Она проверила пропущенные звонки. Ничего, кроме коллег и напоминания от стоматолога. Сообщения… Реклама, рассылка от школы Наташи, сообщение от соседки тети Марины с просьбой забрать на следующий день посылку с почты.

Ничего от него.

Горький, знакомый ком подкатил к горлу. Что она вообще ожидала? Конечно, он не стал бы писать. Зачем? У него, наверное, дел по горло. Важные встречи. Прекрасные, ухоженные женщины, которые не носят растянутые свитера и не воюют с детьми из-за йогуртов.

Она уже почти опустила телефон, когда экран снова вспыхнул и завибрировал у нее в руке. Коротко, один раз. Уведомление о новом сообщении.

Неизвестный номер.

Сердце ее замерло, а потом рванулось в бешеной скачке. Кровь с гулом прилила к вискам, заглушая все остальные звуки. Палец дрожал, когда она нажала на уведомление.

Текст был коротким. Очень простым. Но он перевернул все в ней с ног на голову.

«Дошли? Успели разобрать ваши сумки?»

Она прочитала. Потом еще раз. И еще. Каждое слово. Она вглядывалась в них, как в древние руны, пытаясь разгадать скрытый смысл, насмешку, подвох. Но его не было. Только легкая, непринужденная ирония. Теплая, почти дружеская интонация, которую она каким-то чудом слышала сквозь бездушный текст.

И она не смогла сдержать улыбку. Широкой, глупой, девичьей улыбки, которая разлилась по ее лицу, сгладив морщинки усталости и напряжения. Она улыбалась, сидя одна в темноте, глядя на светящийся экран. Улыбалась, и слезы – на этот раз не от отчаяния, а от какого-то щемящего, непонятного чувства облегчения и радости – выступили на глазах.

Он написал. Он не забыл. И он написал так… так по-человечески. Без пафоса. Без напыщенности. Как будто они были старыми приятелями.

Она прикусила губу, чувствуя, как щеки горят. Что ответить? Нужно ответить. Быстро. Но что? Нельзя показаться слишком взволнованной. Слишком доступной. Но и грубить тоже нельзя.

Ее пальцы затряслись над экраном. Она снова прочитала его сообщение. «Успели разобрать ваши сумки?». Это было смешно. По-доброму смешно.

Она набрала: «Сумки разобраны. Благополучно капитулировали на кухне. Спасибо за операцию по спасению».

Отослала. И тут же схватилась за голову. «Капитулировали»? Что это вообще за слово? Звучало глупо. Надуманно. Она показалась бы идиоткой.

Но ответ пришел почти мгновенно.

«Рад, что конфликт улажен. Надеюсь, пленные не пострадали? Особенно те, что с шоколадными котятами».

Она рассмеялась. Тихим, счастливым смехом, который давно не звучал в этой квартире. Он помнил про йогурты! Помнил эту дурацкую, незначительную деталь ее похода в магазин.

«Один пострадал. Принесен в жертву вечернему чаю. Наташа почтила его память минутой молчания», – отписала она, уже чувствуя себя увереннее.

«Соболезную вашей утрате. В качестве компенсации могу предложить виртуальное мороженое. Шоколадное. Без котят, к сожалению, но зато с трюфельной крошкой».

Ксения откинулась на спинку дивана, прижимая телефон к груди. Она чувствовала себя шестнадцатилетней девочкой, которая переписывается с симпатичным парнем из старшей школы. Это было щекотливо, волнующе и так неприлично приятно. Весь ее тяжелый день, все проблемы, усталость – все это куда-то испарилось, уступив место легкому, игривому флирту, который становился ярким, ослепительным пятном на сером полотне ее будней.

Они переписывались еще почти час. Легко, иронично, без всяких намеков на что-то серьезное. Он расспрашивал о ее дне, и она, к своему удивлению, рассказывала ему про истерику Вани и про рисунок Наташи на обоях, но преподносила это как забавные истории, а не как трагедию. И он отвечал шутками, поддерживая этот тон. Он рассказывал о своем дне – скучные встречи, невнятные презентации, и у него это тоже звучало не как жалоба, а как ироничный отчет о сражениях на полях корпоративных войн.

Он был блестящим собеседником. Остроумным, внимательным, чутко улавливающим ее настроение. Он не пытался ее жалеть, не сыпал комплиментами. Он просто… общался. И в этом общении была какая-то невероятная ценность.

«Боюсь, мне пора, – написал он наконец. – Завтра ранний вылет в Питер. Но я надеюсь, что ваше завтра будет хотя бы на пол-катастрофы менее катастрофическим, чем сегодняшний день».

«Спасибо. И вам удачи в Санкт-Петербурге. Сразите их всех своим обаянием», – ответила она.

«Обещаю. Спокойной ночи, Ксения».

«Спокойной ночи, Руслан».

Она опустила телефон на колени и сидела так еще долго, уставившись в одну точку. В квартире было тихо, но теперь эта тишина не была пугающей или давящей. Она была наполненной. Наполненной эхом его слов, его смеха, который она себе представляла, читая его сообщения.

Она встала, потянулась и пошла в ванную умываться. В зеркале на нее смотрела та же женщина – уставшая, с синяками под глазами. Но в этих глазах было что-то новое. Искорка. Тот самый огонек, который она считала навсегда угасшим.

Лежа в постели, она не могла уснуть. В голове прокручивались их шутки, его фразы. Она ловила себя на том, что снова улыбается в темноте. Этот человек, этот Руслан, каким-то невероятным образом сумел всего за один вечер, всего парой десятков сообщений, вдохнуть в нее жизнь. Он напомнил ей, что она не только мать, не только сотрудница, не только бывшая жена. Она – женщина. Которая может нравиться. Которая может быть интересной. Которая может смеяться и флиртовать.

Она перевернулась на другой бок, прижимая подушку к груди. Завтра снова будет тяжелый день. Снова работа, детский сад, школа, готовка, уборка. Но теперь она знала, что в этом сером потоке есть что-то, что ждет ее вечером. Яркая вспышка. Сообщение на телефоне. Легкий, ироничный флирт, который делал все остальное хоть чуточку, но терпимее.

Она заснула с мыслью о нем. И впервые за долгие годы ее сон был спокойным и безмятежным, без привычных кошмаров о неоплаченных счетах и детских слезах.

Глава 6

Воскресенье должно было быть днем передышки. Единственным днем в неделе, когда можно было выдохнуть, не думая о беге по утрам, о сборах, о дороге на работу. Днем, когда Ксения позволяла себе валяться в кровати до восьми, а потом неспешно пить кофе, пока дети смотрели мультики. Небольшая роскошь, которую она отвоевала у всепоглощающей рутины.

Но этот покой всегда был обманчивым. Хрупким, как тонкий лед на луже, готовым треснуть в любой момент. И лед этот неизменно проваливался под тяжестью одного и того же человека. Алексея. Ее бывшего мужа.

По графику он должен был привезти детей в шесть. Ровно в шесть. Они договаривались. Но Алексей и слово «пунктуальность» были понятиями из параллельных вселенных. Опыт научил Ксению не планировать на вечер ничего важного. Ни звонков, ни встреч с подругами, которых у нее и так почти не осталось. Только ожидание. Томительное, нервное, разрушающее всю идиллию выходного дня.

В пять тридцать она начала посматривать на часы. В пять сорок пять уже ходила по квартире, как тигрица в клетке, прислушиваясь к каждому шуму за дверью. В шесть ровно сердце ее сжалось, а потом привычно ушло в пятку. Он не приехал.

«Ничего страшного, – пыталась успокоить себя Ксения. – Застрял в пробке. Или дети задержали».

Но внутри все сжималось в холодный, тяжелый ком. Она знала этот сценарий наизусть. Он разыгрывался с пугающей регулярностью.

В шесть двадцать она уже не могла усидеть на месте. Она позвонила ему. Абонент временно недоступен. Классика. Она с силой швырнула телефон на диван, едва сдержавшись, чтобы не разбить его о стену. Беспомощная ярость, знакомая до боли, закипала в ней. Ярость от того, что она снова здесь, в этой ловушке, и не может ничего изменить. Она не могла контролировать его, не могла заставить его быть ответственным. Она могла только ждать. И злиться.

В шесть сорок пять раздался наконец дребезжащий звонок в дверь. Сердце Ксении не екнуло от радости, а лишь тяжело и гулко перекатилось в груди. Она бросилась открывать.

На пороге стояли ее дети. Но это были не те счастливые, розовощекие малыши, которых она отдавала ему два дня назад. Ваня, завернутый в какую-то явно чужую, слишком легкую для такого ветра куртку, ревел в три ручья, всхлипывая и давясь слезами. Его лицо было грязным, нос подтекал, а в спутанных волосах торчали липкие конфетные ниточки. Наташа стояла рядом, бледная, с надутыми губами, сжимая в руках свой рюкзак. Ее глаза были опухшими от слез.

А за ними, переминаясь с ноги на ногу, стоял Алексей. Ее бывший муж. Он улыбался той виновато-наглой улыбкой, которая всегда вызывала у Ксении желание бросить в него чем-то тяжелым. Его лицо было осунувшимся, под глазами – синяки, от него пахло дешевым одеколоном, перебивающим сладковатый запах пива.

– Ксюх, привет! – он размашисто вошел в прихожую, не снимая грязных ботинок. – Извини, что немного задержались. Машина заглохла, пришлось ждать эвакуатор.

Он говорил это так буднично, как будто сообщал о погоде. «Немного задержались». Час пятнадцать минут. Для него это было «немного».

Ксения не слушала его. Она опустилась на корточки перед Ваней, пытаясь обнять его, но он отшатнулся, заливаясь новыми слезами.

– Что случилось, сынок? Что случилось? – ее голос дрожал от бессилия и гнева.

– Па-папа… папа забыл мой совочек! В песочнице! – выдохнул Ваня между рыданиями. – А я его там оставил! И он сказал, что уже поздно! И песочницу закрыли!