Искушение, или Зачем человеку адреналин

И Соня все поняла: звуки, которые она слышала, были только звуками и ничем больше, а значит, они не стоили ее высокого внимания. Кошка расслабилась, сладко потянулась и, презрительно развернувшись к источнику звука задом, важно прошествовала на кухню. В дверях она обернулась и позвала меня за собой. Ее обманутые ожидания требовали сатисфакции в виде чего-нибудь вкусненького. Я нехотя поднялась.

Угощая кошку ее любимым лакомством, я, тем не менее, пыталась оправдаться. «Соня, это очень хороший диск, ты просто не поняла». Но кошка в ответ только презрительно фыркнула и невозмутимо продолжила трапезу.

22

жорик

Жорик красив и нагл соразмерно своей красоте. Да и с хозяином ему невероятно повезло: во-первых, они похожи, а это сильно роднит, а во-вторых, тот обожает его безмерно. Короче, не жизнь у Жорика, а малина. Глазом в сторону хозяина повел – и вот ему уже любимую еду подают, а когда он ест, по спине гладят и всякие нежности говорят. А то прямо из хозяйской тарелки кормят и умиляются, когда Жорик лучший кусочек жует. А уж коли он глаза прищурил, тут хозяин прямо изводить себя начинает: «Что это с Жориком вдруг случилось, что у него настроение плохое?» В туалет Жорика жена хозяина сопровождает. Ему одному скучно. Прыгнет он часа в четыре утра в супружескую постель, мяукнет вместо звонка, и вот уже счастливица встает и плетется за любимцем. А пока он свои дела делает, она на него любуется и хвалит.

Тут надо заметить, что хотя хозяин на Жорика и похож внешне, характеры у них совершенно разные.

Жорик – воплощенный мачо (ну, это до того, как его кастри- ровали. Хотя нет, поскольку он этого не осознал, то брутальность в себе сохранил в полной мере. Просто особами женского пола инте- ресоваться перестал, и всѐ). Величавый, гордый, важный, красивый – не кот домашний, а выставочный экземпляр какой-то, модель Хозяин, конечно, попроще. Хотя с первого взгляда – одно лицо.

Ну, взгляд похож – такой же ленивый, сонный; ну, морд… то есть лицо довольное; ну, спит где придется и так же много. А вот важности и наглости – никакой. Напротив: скромен, нетребователен, мягок и рад служить.

Вот если бы Жорик был мужчиной, а хозяин женщиной, идеальный мог бы получиться между ними союз. Но не случилось так в этой жизни, а в предыдущей, видимо, были они вместе, да провинились чем-то, вот и разделили их на время для исправления. И вот у одного – жена, подруга… и вообще. А у второго с личной жизнью полная труба. Сначала редкие свидания с элитными подругами и

регулярные с подушкой, а потом, после кровавого бунта и возму- щения (напал на жену хозяина, после чего несчастную пришлось зашивать), вообще кирдык и операция, и с тех пор – ни подруг, ни желаний. То есть я сейчас про сексуальные желания говорю, а других-то желаний у Жорика по-прежнему море: с домашними поиграть, поесть-поспать, на клавишах компьютера поваляться. Больше ничего припомнить не могу, но возможно, он еще чего-нибудь же- лает.

Мне Жорик правда нравится. Вот просто как идеал мужчины. Я о таком не перестаю мечтать.

А все-таки интересно: в следующей реинкарнации у Жорика яйца отрастут?

24

а если это любовь

Баська и Жорик дружили. Это ничего, что Баська была рыжей кокетливой псиной, а Жорик – черно-белым полуперсом-котом. Жизнь их заставила жить вместе. А потом уж они воспылали.

Нет, не любовью. Какая любовь?! Жорик – кот, хозяин, эгоист. А Баська – на улице подобранная собака-шлюшка. Но оба, правда, красавцы.

Жорик был приобретен своим хозяином случайно: предназна- чался некой легкомысленной барышне, да она передумала. Хозяин был посредником сделки, но в котенка влюбился с первого его писка

«Дай!». Оказалось, что это была судьба. Один любил давать, другой – брать. В итоге – идеал.

С Баськой все было иначе. Жена хозяина ее на улице углядела в стае какой-то шантрапы подзаборной. Красотка явно была ее цен- тром и смыслом. Только голодной и грязной. Но эта рыжая роскош- ность, даже сквозь грязь, эти длинные влажные глаза, мягкость и кокетливость, а потом вдруг взгляд глаза в глаза…

Короче, Баську взяли и, сильно волнуясь, привели на суд Жорика. Два дня Жорик учил Баську, кто в доме хозяин. А Баська, дура, ко- кетничала, строила глазки, виляла развратно задом и лезла лизаться. Жорик плюнул и стал с ней спать. В смысле рядом, и даже обняв- шись. Есть с одной тарелки, по-семейному, они стали почти сразу. Из Баськиной тарелки. Из тарелки Жорика ест только Жорик. Но зато с хозяйского стола, на котором Жорик дегустирует все, Баське достаются лучшие куски. Он их ей сбрасывает. Делает вид, что слу- чайно роняет.

Недавно к Жорику невесту приводили. Роскошную такую перси- янку, с хищным взглядом и самомнением главной жены гарема. Фиг ей сорвалось! Баська быстро порядок навела и всех разогнала по своим местам: Жорика на шкаф, невесту на штору, сама, оскалив пасть, между ними. Вопящую красавицу вместе со шторой потом домой отправили. А Жорик и не думал вступаться. Смотрел равнодушно и даже был на стороне Баськи, потому что, когда гостья сильно шипела, он ей лапой по морде врезáл, чтобы Баську не пугала и вообще вела себя в чужом доме прилично.

Вот недавно по телевизору показывали, какие детки рождают- ся от любви тигрицы и льва. Но ведь это просто чудо что такое! Полосатенький львенок или гривастый тигренок. Симпатичные до невозможности.

Между кошками и собаками такое невозможно. Разные виды. Де- тей быть не может. Но любовь-то может быть! Впрочем, нет, Жорик – он…

А что Жорик? Что мы вообще знаем о любви?!

26

балу

Игорь вечером ждал гостей, а Балу таскал будущее угощение откуда придется и этим сильно отвлекал всю семью от сложных кулинарных комбинаций грядущего званого ужина. Тут-то я и пред- ложила свою помощь, уж очень мне хотелось этого гурмана по- тискать. Игорь с радостью согласился избавиться на время от на- зойливого дегустатора и вызвался привести его сам. Я их вышла встречать.

Балу, уж не знаю почему, бурно радовался, что идет ко мне в гости, и всячески свою радость демонстрировал. Думал, небось, что это как выход в свет из кромешных будней. Он и вел себя весь день потом как английский джентльмен. Моя мама сначала встретила пса не слишком-то любезно: «Его только нам и не хватало! А вдруг он скучать будет и нагадит от тоски?» Но я, глядя на веселый хвост гостя, вступилась: «Да что ты! Он рад, что в гости пришел». Теперь Игорь засомневался: «Может, подлец, и нагадить. Он, бестия, все может. А давай я его обратно заберу». Но отступать было неловко, да и не хотелось, и я решительно отстегнула ошейник с покорной со- бачьей головы и закрыла за Игорем дверь.

Скромно пройдя в комнату, гость первым делом подошел к маме и поздоровался с ней хвостом, лапкой и взглядом, от которого мама засмущалась и пошла на кухню за остатками дорогущей колбасы, отложенной на завтрак. Балу затрусил за ней и преданно смотрел ей в глаза, пока она доставала колбасу из холодильника. С аппетитом, но вполне культурно проглотив угощение, пес благодарно лизнул маме руку, после чего они вместе вернулись в комнату, абсолютно довольные друг другом. Немного поболтали о том о сем, а когда протокольная часть программы, по мнению английского джентль- мена – кокер-спаниеля Балу, была выполнена, он игриво покосился в мою сторону, и мы немедленно затеяли с ним игру «принеси то, что я брошу, и ни за что не отдавай».

Для игры был выбран резиновый крокодил с богатым прошлым.

27

Играли мы всласть, правила оба соблюдали неукоснительно: я бро-

саю крокодила – он несется, почти летит, только уши немного от- стают и летят за ним сзади, потом тормозит задницей на скользком полу и, проехав с полметра, хватает зверя и мчится со всех ног ко мне. Подбегает, дразнит меня, ныряет под стол – и давай там с упое- нием грызть резинового хищника. Тут я подбегаю и начинаю тащить добычу из его пасти, а Балу рычит и понарошку возмущается, но потом все равно как бы упускает ее и огорчается, а я начинаю лико- вать и снова его дразнить. И все повторяется сначала.

К моему удивлению, ему надоело раньше. Отдав мне в очередной раз игрушку, он равнодушно проводил ее взглядом и, развалившись под столом, неожиданно закрыл глаза. Я трогать его не стала: гость все-таки. Подумав, я последовала его примеру и тоже отправилась отдыхать. Через несколько минут я услышала шорох и скосила глаза вниз: Балу устраивался рядом с моей кроватью. Я погладила его, и он, нежно лизнув мне руку, лег под ладонь, после чего мы оба мирно задремали. Мне было кайфово, надеюсь, ему тоже.

Отдохнув, я отправилась к компьютеру, Балу незамедлительно последовал за мной и лег у моих ног.

Потом мы обедали, и пес совершенно восхитил нас своими манерами. Он сел рядом с низким столиком, на котором была еда, но даже не посмотрел на нее – он смотрел мне в глаза. Я угостила его, он аккуратно взял угощение с рук и НЕТОРОПЛИВО съел. Это было потрясающе! Еда лежала на краю стола перед самым его носом, но он НИ РАЗУ даже не потянулся к ней, а сидел смирно и ужасно воспитанно, угощение принимал только с рук, ничего не просил и даже, мне кажется, стеснялся. Мы с мамой были покорены воспитанностью гостя и как могли поддерживали с ним светскую беседу – ну, там, о погоде, о кризисе, кошках и пр.

Потом мы вдвоем пошли гулять. Я решила, что ему уже пора – все-таки часов восемь воздержания… И опять пес не рвался вперед, не несся как сумасшедший с лестницы, а шел чинно-благородно, останавливаясь, когда я его об этом просила, соизмеряя свой темперамент с моим шагом. Так мы вышли из подъезда.

Ну, на улице Балу уже дал себе волю! Но тут уж природа требовала. Правда, я попробовала вмешаться, когда, угадав его намерения, с силой потянула его от шикарной машины, которую он облюбовал для своих делишек. Я его тащила, а он, выпучив глаза от изумления, ехал за мной на заднице и ничего не понимал. Так мы и отъехали с ним в кусты, но, как оказалось, напрасно: от машины до кустов уже тянулся за нами явный криминальный след. А в кустах Балу уже совсем перестал понимать, чего я от него хочу, и намекал мне всячески, что нужно срочно вернуться на место преступления и следы закопать, согласно кодексу собачьей чести и инстинкта. Но я его намеки категорически игнорировала: как бы он, интересно, закапывал асфальт?

А потом нам встретился кот. Так себе кот, средненький такой котяра с самомнением тигра, к тому же хам и жлоб. Мы к нему обратились вежливо – мол, вот гуляем, здрасьте, не правда ли, вечер чудесный? – а он взъерепенился, фыркнул презрительно и, процедив сквозь зубы: «А не пошли бы вы…», – повернулся к нам задом и прыгнул в кусты. И оттуда еще шипел и неприлично выражался. Мы обалдели.

И тут на перекрестке нам встретился мастифф. Он вел своего хозяина через дорогу. И Балу его вдруг облаял: отыгрался, бедняга, за пережитое унижение от паршивого кота. Мастифф с хозяином удивились, но ничего не ответили, а только с достоинством про- шествовали мимо. Сделав псу строгое внушение, я повела его в род- ной дом к хозяевам, которые, выслушав мой отчет о проведенном нами с Балу дне, были страшно удивлены и даже изумлены его столь благородным поведением в чужом доме. А потом вспомнили, что он собака голубых кровей – чуть ли не маркиз или даже барон, и стра- шно стали этим хвастаться и гордиться, но это уже после того, как успели пожаловаться, что в родных пенатах Балу, к сожалению, не всегда столь благороден и благовоспитан. Балу тем временем, поту- пив глаза от скромности, тихонечко подобрался к вкусному столу и аккуратненько стащил с него суши. Но все сделали вид, что этого не заметили, и громко продолжали его хвалить. Игорь даже притво- рился, что это он сам угостил Балу.

А я вот о чем подумала. Даже человек быстро звереет, если ли- шить его человеческих норм жизни, а уж что говорить о собаке, когда она сталкивается с прямым хамством в ответ на свое бла- городство и вежливость. И если бы не провокация этого подонка кота, Балу ни за что бы так не разнервничался и не облаял от оби- ды благородного мастиффа, и уж тем более не стащил бы со стола суши. Я в этом просто уверена.

29

ВИРАЖИ ЛЮБВИ

принц

Ленинград семидесятых. Она – юная девочка, только что окон- чившая школу и приехавшая в Ленинград из далекой провинции учиться. Яркая красивая брюнетка, слишком яркая для серо-угрю- мого Ленинграда – высокая, с копной великолепных сверкающих волос, спадающих крупными черными локонами на нежные плечи. Когда она шла по Невскому, вслед ей оборачивались все – и мужчи- ны, и женщины: слишком необычна и ярка она была для этого горо- да, какая-то южная экзотическая птица, свободно расхаживающая по строгим улицам. Довольно скромно одетая и поэтому явно не иностранка, а своя, но такая необычно чужая.

Ей было всего семнадцать, и Ленинград казался ей тем сказоч- ным миром, в котором ее девичьи мечты должны были превратить- ся в жизнь, полную необыкновенных приключений и счастья. Она чувствовала себя в нем принцессой или даже королевой, но еще не коронованной, а как бы накануне – перед коронацией. И, как насто- ящая принцесса, она с замиранием сердца ждала своего принца и верила в свой сказочный бал.

И вот однажды это случилось. Отец ее подруги достал для обеих девушек пригласительные билеты на новогодний бал в Военно-ме- дицинскую академию. Это был первый настоящий бал в ее жизни, и он не имел права не стать волшебным. Все казалось ей чудесным. Все было похоже на сон. От кавалеров не было отбоя, она танцевала все танцы подряд, не успевая менять партнеров, и веселилась от души.

И вдруг она увидела Его. Их разделял огромный танцевальный зал. Он обернулся, и их глаза встретились. А дальше все стало про- исходить как во сне. Музыка, зал, танцующие пары и голос распоря- дителя бала – все стало сказочно нереальным. Он был мальчиком ее мечты, Греем ее грез. В красивом сером свитере, именно в таком, в каком и должен был быть ее принц, и лицом настолько желанным и родным, а главное, таким знакомым по ее девичьим грезам, что онатотчас его узнала. Конечно, это был их бал.

Объявили белый танец, и она, отодвинув от себя настойчивого кавалера, которому только что улыбалась, направилась через весь зал прямо к своему принцу.

– Я пришла, – сказала она, с трепетным восторгом входя в его ждущие руки, как в судьбу, и ни секунды не сомневаясь в совер- шенной естественности своего поступка.

– Добро пожаловать, – улыбаясь, ответил он, принимая ее в объятия и ограничивая теперь ее жизнь и счастье именно этим пространством.

И время остановилось. Заключенные в любовь, они уже больше ничего не замечали. Мир каждого из них был отныне ограничен глазами любимого. Они танцевали теперь все танцы подряд, не размыкая объятий и не замечая, под какую музыку танцуют. И говорили, говорили, говорили, наслаждаясь музыкой голосов и тем волшебным состоянием эйфории, которое присуще настоящему счастью.

Но вот объявили последний танец, а когда он закончился, они, держась за руки, спустились в гардероб. Он взял номерки ее и ее подруги (которая почему-то к концу вечера осталась одна) и встал в очередь. А потом она с ужасом увидела, что он идет к ней, держа в вытянутых руках шикарное пальто подруги, а ее, старенькое, пере- шитое из маминого, небрежно перекинул через руку. Его намерение было весьма красноречивым. Она отпрянула от него, ее лицо вспы- хнуло, а глаза засверкали готовыми пролиться слезами. Такое уни- жение от своей бедности можно почувствовать только в семнадцать лет! «Это мое пальто», – услышала она насмешливый голос подруги. Он смешался лишь на мгновение: «Разумеется. Разрешите вам по- мочь?» А затем повернулся к ней и жестом пажа, прислуживаю- щего своей королеве, надел на нее ее старенькое пальто так, как будто оно было мантией из горностая.

Они вышли на улицу и, вступив в ночь, почти задохнулись от прозрачности и чистоты морозного воздуха и сказочной красоты открывшейся им картины: черное небо, слабо подсвеченное тусклой луной, просыпалось на землю тихим торжественным снегом, который, зажигаясь от света фонарей, начинал волшебно искриться и падал на ладони такими замысловатыми и красивыми снежинками, что каждую из них хотелось сохранить как произведение искусства.

– Смотри, – сказал он, подняв голову и любуясь этим завораживающим видом, – тебе не кажется, что снегопад похож на подвенечное платье, сшитое из миллионов бриллиантов? – и, наклонившись к ее ушку, нежно добавил: – Тебе нравится этот наряд?

Она жила в Девяткино, где снимала комнату у бабушки сегодняшней подруги. В Девяткино ходила электричка от Финляндского вокзала, и она уже едва успевала на последнюю. Он сказал, что поедет с ней и всю ночь будет стоять под ее окнами, а когда она утром проснется, он будет первым, кто пожелает ей доброго утра.

Конечно, они оба понимали всю нереальность этого поступка, но расстаться не было сил, и она только молча качала головой и ви- новато улыбалась.

Подруга рассмеялась.

– Сумасшедшие, – заявила она, – быстренько прощайтесь, а то электричка убежит без вас обоих, а нам еще нужно успеть на ав- тобус.

– Я поеду с тобой, – упрямо твердил он, не отпуская ее руку, – я очень хочу.

– Нет, сегодня нельзя. Это невозможно. Но я буду все время думать о тебе, и таким образом мы не расстанемся даже на мгно- вение до нашей следующей встречи.

– Ну, хорошо, – наконец согласился он и, немного подумав, сказал: – Я буду ждать тебя здесь, на этом самом месте в пять часов вечера в среду. До четырех я дежурю в Академии.

Он успел выскочить из электрички в самый последний момент. Она сидела у окна и смотрела на стремительно убегающий снег, который казался ей продолжением ее новогоднего бала. И как она раньше не замечала, что снегопад действительно похож на под- венечное платье или на великолепную волшебную фату, полную неизъяснимого таинства? Ведь это так очевидно. И она засмеялась счастливым смехом расколдованной принцессы.

– Вы очень красивы, – услышала она голос и, с трудом оторвав взгляд от окна, перевела его на сидящего напротив нее человека. – Вы просто светитесь счастьем. Я специально пересел к вам поближе, чтобы и на меня упало несколько его лучей. Вы не против?

– Нет-нет. Пожалуйста. Я сегодня действительно очень счастли- ва. Пользуйтесь на здоровье.

Всю ночь она металась в постели, переживая заново каждое мгно- вение своей любви. О двух последующих днях она не помнила ни- чего. Но вот наконец наступила среда. Утром она подошла к зеркалу

33

и не узнала себя: на нее смотрела незнакомка с яркими, лихорадочно блестящими зелеными глазами, нежным, как будто освещенным изнутри, лицом и небрежными черными локонами, которые, как дорогая рама на картине, только подчеркивали и этот румянец на щеках, и этот взгляд. Незнакомка казалась несколько испуганной, но хороша была необыкновенно. Сердце ее стучало громко и нетер- пеливо, и ей никак не удавалось его утихомирить: оно торопило время и сбивалось с ритма.

В без пятнадцати пять электричка подошла к Финляндскому вокзалу. На условленном месте его еще не было. Она увидела это издали и почему-то сразу поняла, что он не придет совсем. Мир рухнул мгновенно.

Она прождала его пять часов.

Когда-то давно на ее глазах бросили собаку. Все было так просто и буднично. Подъехала машина, из нее выскочил веселый очаро- вательный пес, а машина вдруг быстро отъехала. Случившееся предательство не умещалось в глазах осиротевшей собаки, она не могла в него поверить и все бегала и скулила от ужаса и горя, никого не замечая вокруг и тщетно ища своего хозяина-подонка.

Сейчас она чувствовала себя так же, как эта ни в чем, кроме любви, не повинная псина. Ее предали так же безжалостно и легко… Конечно, можно было предположить, что у принца случилось что- то, помешавшее ему прийти, ей очень хотелось так думать, но она чувствовала, почти знала, что это не так. Возможно, потому, что мерила его чувства по своим меркам. И хотя она так же, как то несчастное животное, тревожно и с надеждой следила за каждым появившимся вдали человеком, делала это она это чисто механи- чески, потому что уже знала, что тот, кто ей нужен, не придет никогда.

В десять часов вечера к ней подошел военный, капитан, который уже давно ходил возле нее кругами, и пригласил в ресторан. Она молча пошла с ним. Они что-то пили, что-то ели, и он о чем-то го- ворил, не переставая, а она сидела, как каменная, и ничего, совсем ничего не чувствовала. А он, между тем, говорил, что получил назначение в Германию, что она ему очень нравится и он хочет на ней жениться.

– Я буду очень хорошим мужем. Пожалуйста, соглашайтесь! – умолял он, пытаясь взять ее за руку.

Она как будто очнулась, отдернула руку и поднялась.

– Спасибо. До свидания. Мне нужно идти, – и быстрым шагом, почти бегом, устремилась к выходу, задыхаясь от прорвавшихся наконец слез.

С тех пор прошло много лет. В ее жизни случалось много вся- кого, она не раз еще была влюблена, любила и даже была счастлива, но никогда ни один мужчина не казался ей больше Принцем.

Может быть, в тот вечер она просто перестала верить в сказки?

35

балерина

Алекс всегда был везунчиком: тридцать пять лет, хорош собой, любимая работа, карьера, деньги – многие завидовали. Фотохудож- ник с именем, связями, необременительными любовными приклю- чениями и постоянной тоской, черт знает откуда взявшейся и не отпускающей счастливчика Алекса уже почти год. Дошло до того, что однажды утречком подумалось: «А на фига просыпаться?»

Когда позвонил главный редактор журнала «Кумиры», Вадим Акаемов, и попросил зайти, Алекс был в абсолютном психоло- гическом раздрае. Но Вадим был не просто работодателем, он был другом. Они дружили уже тысячу лет, еще со школы. У обоих были строгие мамы без пап и довольно бедное одинаковое детство. Теперь оба сделали карьеру, поменяли свои когда-то скромные квартиры на совсем нескромные апартаменты, но продолжали дружить и поддер- живать друг друга всегда, когда в этом возникала необходимость. Тем более что и профессии их сильно пересекались. Вот и сейчас Алекс не сомневался: Вадим собирается предложить ему работу. А работать чертовски не хотелось. Сначала Алекс думал отказаться, но потом испугался, что, уступив своей тоске, совсем в ней увязнет, и согласился на встречу.

Вадим был необычайно возбужден.

– Старик, я даю тебе шанс прославиться окончательно и беспо- воротно. Ты, конечно, слышал о Лизе Шульгиной?

Алекс слышал. И не только.

Лиза Шульгина была балериной. Не просто модной, не просто талантливой и известной – Лиза была явлением. Алекс любил балет и уже давно следил за творчеством восходящей звезды. Но как-то издалека. Не смея, да и не желая приближаться.

Лиза вошла в комнату стремительно и легко, слегка выворачивая ступни, как все балерины, – хрупкая и царственная одновременно. Приветливо улыбнулась вставшим при ее появлении мужчинам и с любопытством посмотрела на Алекса.

Лиза не была красивой. Вернее, в ней не было ничего от привычной кукольно-глянцевой красивости, но Алекс не мог оторвать от нее глаз. Перед ним стояла девушка, каких он никогда раньше не встречал. Ее тонкое лицо, фигура, стать были отмечены такой по- родой, что она показалась Алексу ожившим портретом знатной испанки великого Эль Греко. Та же удлиненность черт и абсолютная гармоничность лица, фигуры и образа. Ее хотелось, как произве- дение искусства, разглядывать долго и подробно. И только глаза на необыкновенном лице немного диссонировали с образом уверенной красавицы. Они искрились таким живым синим всплеском кокетства и любопытства девчонки-хулиганки, что Алекс невольно улыбнулся. Они перекинулись парой слов, и Алекс с удивлением услышал, что голос у него сел. Кажется, так бывает от волнения или страститолько в ранней юности.

Но и Лизин голос оказался с хрипотцой.

Они почти ничего не сказали друг другу: договорились о встре- че, обговорили время сеанса, попрощались – и все. Легко коснув- шись его руки, Лиза вышла из комнаты той же стремительной по- ходкой, что и вошла, оставив после себя лишь шлейф волнующих духов и ощущение чего-то нереального, приснившегося, невозмож- ного.

Во время съемки они почти не разговаривали.